Кремень и хрусталь

      – Зир… – донеслось неуверенно. – Зир! – произнесли громче. – Зир, просыпайтесь, собрание через десять минут.       Мирроу подошёл к кровати, но так и не решился что-либо сделать. Напрасно, потому что Эон всё равно ничего не слышал. Он лежал в своей огромной постели, неприлично высоко закинув ногу, и мерно посапывал.       Мирроу уткнул руки в бока, так и говоря: «Я, может, тоже хотел бы сейчас нежиться в постели, но я же здесь!».       – Господин Правитель! – уже почти прокричал портретмейстер. Эон сонно набрал в грудь воздух. По житейской мудрости Мирроу знал, что это означает, что Правитель проснулся. Портретмейстер забарабанил по деревянной балке кровати.       – Пора вставать, зир! Через десять… уже восемь минут собрание Великого Совета! Вы должны на нём присутствовать! Потому что Вы – Правитель, помните? Там будут обсуждать важные политические дела, не знаю, какие, но важные! А до этого времени надо умыть Вас, побрить, одеть…       Всё это Мирроу говорил таким противным скрипучим голосом, как товарка в ярморочный день, и при этом расхаживал по комнате, гремя дверцами шкафа.       Эон перевернулся на бок и закрыл ухо подушкой, простонав что-то невнятное.       – Нельзя терять ни минуты! – продолжал портретмейстер. – Перед Советом Вы должны предстать в лучшем виде!       – Замолкни, Мирроу… – наконец пробурчал в ответ Правитель, натягивая покрывало на самый лоб.       – А! Вот Вы и проснулись, превосходно. Что ж, вперёд на водные процедуры.       – Я не пойду никуда.       Мирроу застыл в дверях в ванную.       – Что значит «не пой…», не пойдёте?       – Не хочу.       – Но Вас не спрашивают. Правитель обязан присутствовать на собрании.       – Нет.       – Что «нет»?       – Они и без меня прекрасно справятся, – Эон смачно зевнул. – Можно же, там… сказать, что я болен?       – Вы ведь не больны.       – А ты представь, что болен.       – Я не стану лгать Совету.       – Ой, Мирроу, сгинь в мрак!       С этими словами в портретмейстера полетела подушка, которую он ловко поймал и кинул обратно. В прорезях оранжевой маски мелькнул дерзкий огонёк: «В эту игру можно играть вдвоём!».       – Нет уж, Вы пойдёте на собрание, зир.       Мирроу стянул с Правителя покрывало и за плечи потащил его в ванную комнату. Сначала Эон брыкался, упирался, а потом просто застыл, даже не открыв рот, чтобы прополоскать его. Мирроу пришлось раздвигать челюсти Правителя силой.       Так или иначе, к началу собрания, пусть и с опозданием, Эон сидел в своём кресле за ромбовидным столом. Упрямство портретмейстера будило в Эоне ещё большее упрямство – он решил даже не слушать, что происходит на собрании: откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и поднял взгляд в потолок.       – … послать в Сен-Маркус разведотряд. Правитель?       Это был голос начальника полиции Леоне. Эон мотнул головой, как делают, когда не расслышали слов собеседника.       – Вы одобряете? – Леоне заведомо кивнул.       – Да, да.       – Даже принимая во внимание риски?       – Выполняйте, – бросил Правитель. Вникать в суть дела он не собирался – наверняка очередной ничего не значащий указ, о котором забудут через неделю. К тому же, Эон не выносил разбираться в деталях постфактум – это всегда давалось труднее.       – Вы слышали Правителя, – Леоне поднялся со своего места, и то же сделали почти все члены Совета.       Сидеть остался только один советник. Как и Эон в начале собрания, он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула, отчего его тощая фигура приобретала ещё больше острых углов – в плечах, локтях, шее. Несмотря на худобу, он сопел – либо жала маска, либо насморк не давал вдохнуть спокойно. Голова у этого советника была повёрнута таким образом, как если бы он находился в состоянии глубокой задумчивости, однако, когда Правитель встал из-за своего кресла и направился к величественным дверям с фреской, советник быстро нагнал его.       – Правитель, будут какие-нибудь особые поручения? – при всей болезненной худобе голос у советника лился приятным бархатом.       Эон остановился и непонимающе наклонил голову.       – Что стоит искать? На что обратить внимание?       Тот же жест, но теперь Правитель сделал шаг в сторону двери, намереваясь уйти. В сущности, торопиться ему было некуда, но Эон не привык разговаривать с советниками после собраний.       – А, должно быть, Вы не признали меня. Понимаю – маски. Прошу прощения. Командир разведки Тормантских Земель, Захария Хан. Если у Вас есть какие-либо соображения по поводу предстоящей миссии, пожалуйста, поделитесь ими со мной. Я сделаю всё возможное, чтобы исполнить Ваши указания, Правитель.       Абсолютно спокойный, ровный тон Захарии внушал непоколебимое доверие. Он не шевельнул ни одним лишним мускулом, словно был изваянием из камня. Такой человек прекрасно знает, что от него требуется.       – Я полностью доверяю Вам, Хан, – Эон похлопал командира по плечу, но вышло не так фамильярно, как он хотел бы, а скорее неловко.       – Если позволите… Это весьма опрометчиво, зир, – под маской Захария усмехнулся. – Я был в отъезде, вернулся в столицу три дня назад, ни разу не сказал ни слова на собрании, а до этого и вовсе не был представлен Вам. Откуда взяться доверию?       – Именно потому, что Вы были в отъезде и занимались действительно важным делом, а не… В общем, я просто вижу, что человек Вы опытный и ответственный. А теперь разрешите…       Эон наскоро откланялся и вышел из зала Советов. Упрямства в нём почти не осталось, но это было уже делом принципа – не притрагиваться к делу, на которое было решено не тратить силы с самого начала.       День спустя Эона уколола неприятная мысль… Захария сказал, что вернулся на родину всего три дня назад, а теперь снова должен будет покинуть её. Это почему-то показалось Эону верхом несправедливости: как и его самого, командира разведки связывали обязательства, отнимающие время на себя.       Правитель вышел в коридор и вскоре натолкнулся на Леоне – его маску со сколом невозможно было спутать. Начальник стражи почтительно поклонился.       – Где командир разведки Хан? – тут же спросил Правитель.       – Он уже отбыл в Сен-Маркус, достопочтенный зир. У Вас для него поручение? Можем послать гонца.       – А… нет, тогда не надо. Это не настолько важно… Леоне, у командира есть семья? – вопрос вырвался сам собой, но, по ощущениям, из каких-то очень глубоких задворок души.       Леоне чуть отстранился. Провёл рукой по сколу на маске.       – Честно, не знаю, зир. Командир Хан редко появляется в столице и не отличается общительностью, – Леоне выдержал паузу. – Что-то случилось? Может, всё-таки отправить гонца в Сен-Маркус?       – Нет, я… просто хотел узнать немного больше о своих подчинённых. Леоне заметно расслабился и кивнул.       – Похвальное желание, зир, хоть и редкое для Правителя. О Захарии Хане я слышал вот что: говорят, он рано осиротел и лишился крова, был вынужден сам себя обеспечивать. Хотя не знаю, правда ли – такие люди нечасто оказываются в Совете, к сожалению.       Эону показалось, что Леоне улыбнулся под маской, а потом открыл рот, чтобы сказать что-то, но помедлил. Эон едва заметно мотнул головой: «Уже мерещится всякое. Не мог я увидеть, как он улыбается». Затем краска пробежала по лицу Правителя: начальник стражи продолжал пристально вглядываться в его лицо.       – Ясно, – отрезал Эон, жалея, что вообще задал тот вопрос. Он обрывистым движением поклонился Леоне и с невозмутимым видом ушёл в свои покои.       Эон предвкушал день, когда в катакомбах его будет ждать Старшая Мать, а затем наступит ещё одна насыщенная впечатлениями ночь. Хоть жрица и говорила о необходимости следить за жизнью народа, Эону больше всего запомнилось именно чувство свободы и душевного тепла, которое переполняло его после праздника на площади. Не то чтобы он соскучился по этим чувствам – в приюте им не было места, – но оттого ему и казалось, что в жизни Правителя всё должно быть по-другому. Разочаровавшись в суровой реальности, он был рад обнаружить желаемое почти буквально у себя под ногами.       Эон хотел чем-то удивить Бернальдину, поэтому всё свободное время – коего оказалось в разы больше, чем не свободного – проводил в библиотеке… Точнее, планировал провести. Мандраж ожидания был настолько велик, что, стоило Правителю взять в руки книгу, он тут же откладывал её, уносясь мыслями в момент заветного свидания.       В этот раз Бернальдина, кажется, превзошла саму себя. Она была одета в простую монашескую рясу, скрывающую все изгибы её изящной фигуры; розово-рыжие волосы были спрятаны под шапочкой – только кончики торчали из-под ткани. Завидев Старшую Мать, Эон улыбнулся, но на этот раз не столько самому факту её присутствия, сколько экзотичности наряда.       – Куда мы пойдём сегодня? – спросил он, косясь на свёрнутую в руках жрицы ещё одну рясу.       – Лазарет.       – Это безопасно? Вас могут узнать.       – Поэтому мы пойдём в лазарет при мужском монастыре. Я была там лишь раз, и то… давно. Одевайся.       Она протянула Эону рясу, и тот послушно стал расстёгивать пуговицы мундира. Бернальдина отвернула голову. В её взгляде читался холод и нежелание говорить. Эон ухмыльнулся: понимал, чем вызвано такое внезапное напряжение у Бернальдины.       – Рассчитываете подслушать о себе пару грязных сплетен? – Правитель поднял голову, стягивая с ноги сапог, и тут же пошатнулся.       – Я уже услышала от них всё, что хотела, много лет назад. Запоминай легенду на сегодня: мы с тобой – странствующие паломники, пришли передохнуть перед ночным бдением. Зовут Себастьяном и Августином, родом из деревушки под Сен-Маркусом. Понял?       – Понял, – Эон уже облачился в рясу и смиренно сложил руки перед собой. Благо, за девятнадцать лет в приюте Святых Матерей он достаточно насмотрелся на монахов. Бернальдина окинула своего спутника взглядом, кивнула и направилась к выходу из тоннеля. Её с трудом можно было принять за мужчину, разве что за очень слабого телом и духом.       Тем не менее, когда они дошли до монастыря, упирающегося своими шпилями в звёздное небо, и постучали в дверь, говорить стала именно Бернальдина.       – Здравствуй, брат, – она совсем слегка наклонилась вперёд, чтобы волосы не вывалились из-под шапочки. Её голос мог сойти за голос тенора в церковном хоре. – Позволь нам пару часов отдохнуть в вашем монастыре? Мы проделали очень долгий путь почти от самого Сен-Маркуса, и нам ещё предстоит ночное бдение, однако мы чувствуем, что, если не отдохнём, не сможем забвенно молиться нашей Создательнице.       «Себастьян» смиренно улыбнулся, не поднимая взгляда на монаха, открывшего дверь. Тот смотрел на молодого паломника с нескрываемым очарованием, даже рассматривал его. Он облизнул губы и указал рукой внутрь монастыря.       – Проходите, братья. Будем рады дать вам приют.       Бернальдина с Эоном прошли внутрь, и Эон заметил, с каким желанием монах смотрит вслед переодетой Старшей Матери. Догадался? Эон решил не отходить от Бернальдины. На всякий случай.       Внутреннее убранство монастыря… озадачивало. Восемнадцать лет назад, когда Бернальдина стала Старшей Матерью, первым своим указом она лишила мужские монастыри самостоятельности – отныне всеми финансами могли заведовать только служительницы ордена Святых Матерей, а монахи выполняли лишь простую работу вроде убора урожая или помощи больным. «Создательница наша – женщина, – объявила Бернальдина. – И никто, кроме женщин, не способен истинно познать Её замысел». Надо ли говорить, что большинство монахов и даже прихожан остались недовольны таким решением, ведь фактическая власть в Тормантских Землях при этом была у Великого Совета, состоявшего из одних мужчин.       Однако монастырь, где оказались Эон со своей проводницей, кажется, не пострадал от перемены хозяев. В то время, как большинство мужских монастырей представляли из себя скромные обители, этот, как и в прежние времена, имел большое количество икон, статуэток и прочих украшений. Бернальдина подошла к расписной тарелке, украшавшей одну из тумб, и слегка отодвинула её. За тарелкой зияла глубокая трещина, которая уже начинала ползти к потолку. Бернальдина поджала губы и покачала головой.       Монах вёл их через коридор к трапезной, однако Бернальдина остановилась на полпути.       – Есть ли больные в лазарете, брат? – спросила она.       Монах замялся, теребя нитку на рукаве рясы.       – Да, но вам в лазарет нельзя. Там лечит женщина.       – Святая Мать?       – Нет… Она говорит, что пришла к другу и хочет сама его вылечить.       – Какая добрая женщина.       – Да. Прошу, идёмте.       Эон не двигался. Женщина, пришедшая в мужской монастырь, – место, где монахи были специально обучены лечить людей – только чтобы лично проследить за здоровьем приятеля… Звучало заманчиво. Мысли одна за одной накручивались на невидимое веретено, пока одна не проступила ярче других.       – Вообще-то, брат Себастьян спрашивал про лазарет не просто так, – он поднял руку, окликая монаха. – С самого утра у меня что-то колет в боку. Я хотел бы получить настой из трав.       – Если это возможно, – прибавила Бернальдина, впившись в Эона строгим взглядом. Всего полгода у власти, а Правитель уже разучился скромно просить.       – О, разумеется… Я принесу настой в трапезную.       – Мы хотели бы дать отдых ногам, – не унимался Эон. – Позвольте нам занять кушетки в лазарете. Мы уйдём через пару часов, клянёмся Земным Законом.       Монах замялся: ему непривычно было получать в ответ на свои распоряжения неповиновение; в то же время препираться с паломниками было неприлично. «Эти люди бороздят Земли нашей Создательницы, они заслуживают почёта и уважения». Монах задержал свой взгляд на паломнике, которым притворялась Бернальдина, и Эон снова ощутил колючую горечь где-то в горле. Он до сих пор не понял, распознал ли служащий храма женскую фигуру под свободной рясой или его просто привлекали молодые монахи. Так или иначе, Эон на всякий случай сделал шаг к Бернальдине.       – Хорошо, – выдавил монах. – Только будьте благочестивыми. Эта девушка… не самая кроткая. Ваше появление её точно встревожит, но вы не давайте ей нарушить ваш душевный покой.       – Она поругалась с другими монахами? – спросила Бернальдина слишком резко для простого любопытства.       – Нет, просто…       – Тогда ты весьма невысокого мнения о женщинах. Будь осторожен и лучше поразмышляй, когда будет время, стоит ли с таким предубеждением относиться к прямым наследницам Первой Матери.       – Я вижу, богословием ты занялся совсем недавно. Будь скромнее в своих изречениях: ты и сам не до конца понимаешь сути Земного Закона. Никто из нас не понимает.       Эон едва сдержался, чтобы не усмехнуться. Ну да, Старшая Мать не знает постулатов веры.       Лазарет представлял из себя длинный коридор, у стен которого стояли койки для больных; большинство из них, к счастью, пустовали. Эон сразу разглядел девушку, о которой говорил монах: кудрявые рыжие волосы спадали на покатые плечи. Девушка сидела на краю одной из кушеток и даже не повернула голову, когда позади неё раздались шаги. Лежавший на койке человек стонал чуть ли не каждую секунду и поджимал под себя ноги. В руках девушка держала ступку для трав.       Монах указал на самую дальнюю от девушки койку. Эон с Бернальдиной сели на неё спина к спине; Эон не сводил взгляда с девушки – что-то знакомое было в её чертах, даже со спины.       – Сейчас принесу настой, – как можно тише произнёс монах, после чего сразу вышел.       Рыжеволосая девушка резко повернула голову на звук; она хмурилась. Взглянув на её лицо, Эон наконец понял, почему девушка казалась ему знакомой – это была та самая танцовщица, которая танцевала для Правителя. Эон приподнялся с кровати, но Бернальдина схватила его за запястье.       – Брат Августин, нам велели не говорить с девушкой.       Во взгляде Старшей Матери мелькнула… ревность? Эон лишь беспечно пожал плечами.       – Я не могу слушать стоны этого больного. Может, я смогу помочь.       – Ты? Как? – Бернальдина говорила уже почти собственным голосом.       – Как-нибудь.       Эон высвободил руку и направился к койке, на которой сидела рыжеволосая девушка. Чем ближе он подходил, тем медленнее делался его шаг – всё-таки болезнь имеет свойство пугать тех, кто на неё смотрит. Рыжая танцовщица исподлобья посмотрела на приближающегося монаха. Кажется, она не узнала Правителя, отчего Эон облегчённо выдохнул. Он наклонил голову, всматриваясь в больного: его лицо корчилось от гримасы жуткой боли.       – Тут не на что смотреть, святой отец, – грубым, совсем не подходящим её нежной наружности голосом отчеканила девушка.       – Чем он болен?       Девушка горько усмехнулась.       – Равнодушием Совета.       – Салли… – больной оскалил зубы от боли. – Не надо.       Эон недоумённо переводил взгляд с девушки на мужчину.       – А вы, – продолжала танцовщица с ядовитой улыбкой, – делите с ними деньги. Наши деньги, которые мы честно зарабатываем. Ну, с советниками всё понятно – они просто слепые. А вы? Прицепились к этим толстокожим, как пиявки? Надеетесь, что они укроют вас от Святых Матерей? Или вам просто выгодно не замечать весь этот бардак, что они устроили?       Эон почувствовал, как позади него встала Бернальдина: похоже, разговор заинтересовал и её. Правитель же нахмурил брови.       – Ты говоришь про Великий Совет… А как же Правитель? Он… такой же слепец?       Бернальдина дёрнула Эона за рясу: не выдавай себя! Но рыжеволосая красавица лишь рассмеялась так, что эхо пронеслось по сводчатым потолкам монастыря.       – Ты видел его очки? За ними на самом деле невозможно ничего разглядеть. Как символично получилось! А вообще я даже не знаю, принимает ли он хоть какие-то решения, или за него это делают прихвостни из Совета.       – Сальвия! – голос больного окреп настолько, чтобы остановить разгорячившуюся девушку. Мужчина даже приподнялся на койке. По его лицу было понятно, что это один из тех честных людей, которые не терпят, когда ругают вышестоящих, даже заслуженно.       Эон скрестил руки на груди. Говорит ли так Сальвия, потому что видела Правителя вблизи и развлекала его, несмотря на известный запрет? Но нельзя было показать, что Эон знает об этом. Вмешалась Бернальдина:       – Так что именно случилось с твоим другом? – обратилась она к Сальвии. Даже изображая мужской голос, она умудрялась говорить величественно и властно.       – Он строитель. Упал с… как это называется?       – Строительные леса, – мужчина сглотнул, но, кажется, разговоры о работе успокаивали его.       – Да. Доска была непрочно прибита и провалилась под его весом. Он упал на спину, а следом на живот приземлилась и сама доска.       – Благо, больше никто не пострадал, – усмехнулся строитель.       – Ужасно, – Бернальдина покачала головой. – Где это было?       – Мой друг работал на стройке нового банка. Пятерых ведь городу мало. Однако никто даже не выплатил Эмилю за травму, которая случилась по их вине. И не выплатят за все те дни, что он проведёт в лазарете, пытаясь не умереть.       – Почему не выплатят? Они обязаны… – Эон потёр подбородок.       – Они нашли интересную лазейку. Строительство банка заказало казначейство, а оборудование поставляет Градостроительная гильдия. Но! Это оборудование они закупают на деньги казначеев. В общем, казначейство отказывается платить, потому что не они отвечали за надёжность досок, а гильдия говорит, что не может распоряжаться деньгами своих меценатов.       Сальвия подытожила рассказ, красноречиво пожав плечами. Не было сомнений, она переживала за друга, но, видимо, решила выплеснуть всю свою обиду на стоящих перед ней монахов, которых относила к тому же сорту, что и Совет. Так было легче. Бернальдина сложила руки на груди – но не прижимала их к телу, чтобы не выдавать своей фигуры.       – И казначейство, и гильдия поступают против воли Первой Матери. Упиваются своей властью, забывая, что Прародительница послала её в назидание им. Судьба ещё обязательно напомнит им о смирении.       – Это всё очень хорошо, святой отец, но не имеет никакого отношения к действительности. Моему другу не помогут ни твои проповеди, ни божественное провидение, которое ещё неизвестно, когда явится. Как не поможет это и десяткам других рабочих.       – Это не первый случай? – Эон вскинул брови.       – Конечно, не первый. Градостроительная гильдия в последнее время берёт много заданий и не со всеми справляется. Да нет, она почти ни с чем не справляется.       Строитель, которого, кажется, звали Эмилем, снова попытался осечь свою знакомую, но лишь бессильно уронил голову на подушку и вздохнул.       Эон поджал губы и отвёл взгляд, смотря как бы сквозь приглушённую светом свечей темноту. Мать Бернальдина заметила этот задумчивый жест и довольно улыбнулась.       – Святые отцы, – внезапно мягко, но всё ещё напористо сказала Сальвия, – если вы ничем не можете помочь этому больному и несчастному человеку, отойдите, ладно? Тут и так дышать нечем.       – Правосудие найдёт тех, кто допустил этот беспорядок.       Эон кивнул со всей серьёзностью, нахмурив брови, что, впрочем, не придавало ему злобы, а наоборот, делало печальным. Женщины посмотрели на Правителя с недоумением, а затем Бернальдина одобрительно кивнула и положила руку Эону на плечо.       – Похоже, кого-то очень впечатлило случившееся на стройке. Идём, брат Августин. Скоро начнётся ночное бдение, нам нужно очистить мысли от всего земного. Старшая Мать чуть ли не силой оттащила Эона от койки: он никак не мог отвести взгляд от строителя, цеплявшегося за жизнь после сущей случайности и в то же время закономерного последствия безразличия власть имущих.