***
Дворец Земного Закона. Место, где кивок одной головы мог изменить судьбы сотен тысяч людей – и совсем скоро эта власть будет принадлежать Эону. Со стороны дворец казался высоким, почти уходящим в небеса, но не таким уж большим, а даже наоборот, будто сделанным из картона. Однако стоило Эону оказаться во внутреннем дворике, где не бывал ни один случайный прохожий, и величие этого места пропитало всё нутро нового Правителя. Эон обернулся вокруг себя, рассматривая громоздкие стены, выступающие острые углы и колонны из блестящего чёрного камня. Пять стен дворца образовывали некое подобие колодца, и, когда Эон посмотрел вверх, ему показалось, что он и впрямь увидел звёзды среди белого дня. На лице появилась улыбка от осознания того, что всё это величие теперь принадлежало ему. Одно это стоило девятнадцати лет унижений и запретов. К Правителю грациозной, но резковатой походкой вышел ещё один человек в маске, на этот раз оранжевой с тёмными пятнами. Тонкий, высокий, он заложил руки за спину и пристукнул каблуками. – Приветствую Вас, дорогой зир. Как Вы находите дворец? – Я впечатлён, – тон собеседника был непривычно возвышенным, и Эону ничего не оставалось, кроме как попытаться соответствовать ему. – Рад слышать. Я – Мирроу. Запомните это имя и мою маску – мы с Вами ещё не раз встретимся в этих стенах. Я единственный во дворце, кроме господ, доставивших Вас сюда, кто увидит Вас в таком… первозданном виде. Я – портретмейстер. Делаю так, чтобы Правитель выглядел, как Правитель. – В каком смысле? Разве со мной что-то не так? – С Вами всё так, но, видите ли, есть несколько правил, касаемых внешности. Вы могли это заметить, когда прошлый Правитель обращался к народу с балкона. Каждый Правитель носит тёмные очки, коротко острижен и гладко выбрит. Этим я и занимаюсь – создаю и поддерживаю внешний облик Правителя. Поспешим. Перед Великим Советом Вы должны предстать уже в том виде, который им привычен. С этими словами портретмейстер изящно взмахнул рукой и той же сдержанной походкой направился к дверям. За работой Мирроу был похож на искусного скульптора. Его руки плавно скользили от затылка Эона к его шее и были очень мягкими. Когда портретмейстер примерял на новом Правителе круглые очки с тёмными стёклами, он неизбежно смотрел Эону прямо в глаза, чтобы понять, насколько плотными сделать линзы. Но, стоило ему зацепиться за непонимающий, но открытый взгляд юноши, как Мирроу тут же отводил глаза. «Да, с таким прикидом и маска не нужна», – подумал Эон, когда увидел в зеркале Правителя с почти наголо обритой головой и круглыми тёмными очками. На месте Эона мог оказаться кто угодно другой, и выглядел бы он точно так же. – Зачем всё это? – спросил новый Правитель у портретмейстера, поправляя очки. – Положено. – У вас кроме «положено» другие слова есть? – Это нужно, чтобы народ видел в Вас только Правителя. Если бы каждый Правитель выглядел по-разному, люди стали бы придумывать им прозвища, додумывать характер, запоминать поступки… Так божественная воля Первой Матери теряет смысл. Вы – орудие в руках нашей Создательницы, но не более, и моя задача сделать так, чтобы кроме Вашего предназначения никто ничего в Вас не видел. А глаза и волосы – первое, что выделяется в человеке. Всё, о чём говорил портретмейстер, по-прежнему казалось Эону чем-то сказочным, но эти последние слова вселили больше тревоги, чем рассчитывал Мирроу. – А почему ты и стражники носите маски? – Эон стряхнул с брюк остатки пшеничных волос. – Маски носят все служащие дворца, от судомойки до старейшин Совета. Это… м-м-м, как объяснить? Помогает отделять работу от личной жизни. Кстати, Совет уже ждёт Вас, зир, прошу. Одни только двери в Зал Совета воплощали в себя всё величие этого места. На двустворчатых дверях была выгравирована фреска, усыпанная золотом и драгоценными камнями. В левой её части было изображено Великое Горе, после которого Первая Мать решила даровать смертным свои законы, и земной мир стал подобен миру божественному. С правой стороны расположились посланники божественной воли: Орден Святых Матерей – оплот сострадания, способный направлять своим милосердием заблудшие души; Великий Совет, чей опыт и преданность помогают удерживать мир в хрупком равновесии. Центральная и самая большая фигура фрески была изображена с простёртой в сторону рукой. Те же круглые тёмные очки, та же бритая голова и серый мундир – похоже, за тысячи лет облик Правителя нисколько не поменялся. Двери распахнулись, и фигура первого Правителя распалась надвое. Глазам Эона предстала просторная комната, большую часть которой занимал ромбовидный стол. По всем четырём сторонам стояли четырнадцать советников в разноцветных масках. Хотя лица их были скрыты, фигуры разительно отличались друг от друга: кто-то был строен, а кому-то мундир сдавливал толстый живот; кто-то старчески горбился, руки других были не тронуты ни единой морщинкой. Все советники смотрели в пол, и лишь один, широкий и низкий, с большой проплешиной на макушке, быстро поднял взгляд на молодого Правителя. По орденам на его груди Эон догадался, что это был старейшина Совета. Тишина продлилась дольше, чем этого хотел Эон. Он с хлопком потёр вспотевшие руки. Девятнадцать лет его равняли с пустым местом, а тут он оказался в центре внимания! – Здравствуйте, – начал Правитель, проходя в центр комнаты. – Ну что, наконец-то свершилось: я ваш новый Правитель. У нас с вами много работы, так давайте же будем трудиться на благо народа и испол… да, ну вы поняли. Вы все в масках… Может, тогда начнём со знакомства? Меня зовут… Все четырнадцать советников замахали руками и затрясли головами; поднялся гомон, кто-то закрыл уши ладонями. Эон в недоумении развёл руками. – Разве наш портремейстер не сказал Вам? – когда всё утихло, сказал один из советников, что помоложе. Из-за того, что все они были в масках, Эон даже не сразу понял, кому принадлежит этот мягкий голос, но потом заметил движение в глубине стола. – Да, должно быть, забыл. Ну ничего, тогда мы Вам расскажем, а Мирроу сделаем выговор. Зир, Правитель навсегда лишается своего имени в ту самую секунду, как вступает в права. Вас теперь можно называть только Правитель или достопочтенный зир, а Ваше прошлое имя не должен знать никто, даже Мирроу. Эон задумчиво кивнул. Действительно, он ни разу не слышал имён ни одного Правителя, только номера: девятый, пятидесятый, двести тридцать седьмой… Даже «тот, при ком случился переворот» остался в истории безымянным. С этим будет немного сложнее смириться, чем с очками и выбритой головой. Разве Эон был бы Эоном без своего имени? Но нет – любые жертвы стоили той власти, которая оказалась в руках у Эона – с этими мыслями Правитель слегка встряхнул головой, возвращаясь в действительность. – Моё имя Леоне, зир, – молодой советник сделал лёгкий поклон. – Я начальник полиции. Рад встрече. – Да, позвольте от лица всего Совета поприветствовать Вас и поздравить с возложенной на Вас огромной честью, – прокряхтел толстый старейшина с проплешиной. – Я – Антоний, казначей и старейшина Совета. Антоний представил Эону остальных членов Совета, среди которых был и учёный, и судья, и лесничий, и лекарь… Всех Эон не запомнил, но и не видел в этом необходимости – судя по всему, здесь всегда найдутся люди, готовые объяснить ему всё до мельчайших подробностей.***
На первом заседании Совета Эон понял, что рты у советников почти не закрываются. Новому Правителю было неуютно сидеть во главе стола, впрочем, неуютно было только ему одному. Четырнадцать благородных мужчин привыкли друг к другу за годы совместной работы, поэтому беседа текла плавно. Вот только Эон в этой беседе не принимал почти никакого участия: он лишь изредка пытался добиться подробностей о деле, о котором впервые слышал, но сталкивался либо с молчанием, либо с коротким ответом, который так и говорил: «Нам не до тебя». Советники смотрели на Правителя, только когда заканчивали свою мысль, как бы ища подтверждения своим словам. И находили – в любом, даже самом мелком жесте Эона. Обсуждали что-то, связанное с высадкой леса в столице. Относительная дальность города от моря делала климат очень сухим, а воздух – жёстким, поэтому с растительностью были проблемы. Инициатором вопроса о высадке стал главный лесничий Харольд. Как мог понять Эон, это было уже не первое обращение лесничего к Совету с подобным предложением. Главным противником лесничего был управляющий дорожными узлами: – Я ведь уже объяснял ему, что вырубка и перевозка деревьев внутри страны будут стоить не меньше, чем если заказывать из-за границы. – Господин Густав, предоставьте заботу о казне мне, – постучал себя по груди казначей Антоний. – На днях я произвёл некоторые расчёты… Упитанный мужчина достал из внутреннего кармана свёрток пергамента, после чего приблизил его прямо к прорезям в маске. По тому, как он вытянул шею, было понятно, что казначею не помешали бы очки, но маска не позволяла такой роскоши. Антоний стал монотонным голосом зачитывать весь процесс своих вычислений и их результаты, и в этот момент Эон поблагодарил Первую Мать, что на уроках арифметики делал заметные успехи. Мальчик преследовал простую цель – решить все задачки быстрее остальных воспитанников, – но не так важна была цель, если в конечном итоге тщеславие подталкивало Эона уделять учёбе больше времени. – … Так что вынужден согласиться с управляющим дорожными узлами, перевозка леса с юга принесёт больше убытков, чем прибыли. Нам следует отказаться от этой идеи, – казначей повёл головой в сторону Правителя, и Эон почти приготовился заговорить. – Браво, господин Антоний, – ехидно заметил лесничий Харольд. – Думаю, ни у кого и не было сомнений, что Вы приложите все усилия, чтобы отвергнуть моё предложение. С того момента, как я занял пост, Вы заручились этой целью. Некоторые советники, особенно те, что постарше, закивали. «Да, Антоний не одобрил ещё ни одного предложения Харольда. Должно быть, его смущает происхождение нашего лесничего. Что-то не припомню, чтобы он так цеплялся к его предшественнику», – поползло по рядам. Антоний сложил руки на груди. – Давайте не будем забывать, Харольд, что, если бы я хотел просто не дать Вашей идее ход, я воспользовался бы своим правом вето. Но я тружусь на благо общества, а не преследую личные корыстные цели. – Вы на что-то намекаете? – Господа! – поднял голос начальник полиции Леоне. – Проявите хоть каплю уважения: не опускайтесь до оскорблений в присутствии Правителя. Эон оживился. Теперь к нему точно прислушаются. На мгновение стало стыдно, что он не оборвал начавшийся спор двух советников сам, но он не мог устоять перед искушением послушать распри казначея и лесничего. Для всех Великий Совет был недостижимой вершиной, чем-то тёмным и бесформенным, и лишь Эону он открылся с совершенно новой, человеческой стороны. Правитель откашлялся, когда понял, что все действительно замолчали, чтобы выслушать его. – Э-э… Господин казначей, а Ваше право вето может и мой указ упразднить? От неожиданности Антоний втянул голову в плечи, отчего из-под маски выглянул его небритый второй подбородок. – Конечно, нет, достопочтимый зир. Ваше слово есть воля нашей Создательницы. Я могу лишь повлиять на других советников, чтобы они не беспокоили Вас недостойными идеями. И всё-таки я знаю, о чём говорю, иначе не носил бы титул старейшины. Неужели Вы хотите послушать нашего лесничего даже после сделанных мною расчётов? – Я, если честно, вообще не понял сути дела. Это же просто деревья. Господин лесничий, в этом что, скрыт какой-то особый смысл? – Начнём с того, что обилие и многообразие растительности полезно для здоровья, – гордо поднял голову Харольд. – В том числе для Вашего, ведь прежде всего мы высадим деревья во дворце. А ещё вид колышущейся на ветру зелени успокаивает. Если у людей помимо серых домов перед глазами будут зелёные аллеи, народ будет менее склонен к… выражению недовольства. – Хм, звучит логично. А что, есть недовольства? – Как таковых нет, – пожал плечами советник по просвещению, который, помимо прочего, следил за общественными настроениями через «свободные» статьи в газетах, – но это же народ – у него всегда найдётся, о чём посетовать. – Мне кажется, господин Харольд не до конца раскрывает свои намерения, – проворчал управляющий дорожными узлами. – Когда речь идёт о лесных угодьях Тормантских Земель, его мнение, бесспорно, имеет вес, но непосредственного влияния на дела столицы у него нет, что, безусловно, его огорчает. – О, Великое Горе, да тут целый заговор против меня! – лесничий вскочил со своего места. – Спокойно! – Правитель поднял руку, и все действительно застыли на своих местах. – Никакого заговора нет. Предлагаю компромисс: мы закажем деревья с юга один раз и откроем для жителей столицы зелёный парк. Всего один парк, это не должно ударить по казне так уж сильно. Верно, Антоний? – Ну… верно. – Мудрое решение, Правитель, – закивал Леоне, и его слова подхватили другие советники. Кажется, в этот раз удалось привести всех или хотя бы большинство к согласию, но Эон не мог и подумать, что работа Правителя в чём-то напоминает день обычного пастуха. Из Зала Советов Эона провожали четырнадцать пар глаз. Большинство из них, те, что уже были тронуты морщинками, выражали подозрение и непонимание. Но был и заинтересованный взгляд – взгляд советника Леоне, чья горчичная маска имела скол на скуле.***
Эон с разворотом плюхнулся на кровать, где могли бы поместиться с десяток человек. Матрас был жёсткий, так что новый Правитель быстро пожалел, что прыгнул на кровать лицом вниз. Он простонал и повернул голову набок. За стеклом громоздких напольных часов тихо тикал маятник. Вообще вся комната была какой-то непропорционально гигантской, при том, что обставлена была скромно и даже аскетично: голые, местами пористые стены, два чёрных шкафа с журнальным столиком между ними, сундук у кровати и прикроватные тумбочки в тон сундуку; с потолка свисала люстра с двумя ярусами ламп. Никаких украшений, как будто в комнате не жили до этого сотни поколений Правителей. Одну стену почти полностью занимали окна и стеклянные двери на балкон; из комнаты вели три арки: в кабинет для заполнения бумаг, внушительного вида библиотеку и приёмную. В своих покоях Эон чувствовал себя, как рыбка в аквариуме. Когда Эон уже был готов раствориться в мерной тишине комнаты, в дверь постучали. – Да? Внутрь вошёл Мирроу. Обычно статно поднятая голова была чуть опущена. – Доброе утро, зир. Я хотел извиниться за то, что не рассказал Вам о правиле лишения имени. Это моя вина… – Не беспокойся, я бы всё равно забыл. Это же такой бред… Кхм, тебе досталось от советников? Леоне обещал сделать тебе выговор. – Да, зир. Но моё наказание было заслуженным. Эон вскочил с кровати и прокрутился на балке от балдахина. – Есть что-то ещё, что мне следует знать? А то, мне кажется, я уже не понравился советникам. – Что Вы! В этом нет Вашей вины… – портретмейстер отошёл к журнальному столику и провёл по нему пальцем, смахивая тонкий слой пыли. – Просто Ваш предшественник был очень хорошим… Он многое сделал для страны. Память о нём не даёт советникам взглянуть на Вас без некоторой, м-м-м, предвзятости. – Вот как… А ты хорошо его знал? Мне будет трудно, ну, заслужить такое же признание? – Суть Правителя, дорогой зир, не в том, чтобы получить как можно больше славы. Вы – воплощение божественной воли, народу Вы нужны для уверенности, что в стране будут приняты только самые разумные решения, а сами Вы должны сосредоточиться на выполнении своих обязанностей. Вокруг этого и строятся основные запреты, о которых Вы спрашивали. Да, запретов действительно много. У Вас нет имени, а внешний вид должен оставаться неизменным на протяжении всех десяти лет. Вы могли заметить, что в Ваших покоях даже нет зеркала. Вам нельзя выпивать, курить, играть в азартные игры, иметь… близкие отношения с кем-либо, читать литературу, кроме той, что есть в библиотеке – а там в основном политические и философские трактаты. Запрещается выходить на прогулку за пределами дворца и посещать любые собрания, в том числе концерты живой музыки. Исключение составляют религиозные встречи в Ордене Святых Матерей и публичные выступления. Даже ванную Вы будете принимать с определённым набором трав и масел. – Так, так, так… Это нельзя, то нельзя. Вообще ничего нельзя! Чем же мне заниматься между заседаниями Совета? Спать целыми днями? Или это тоже запрещено? – Я понимаю Ваше удивление, но, поверьте, Вы привыкнете. – Это не удивление, Мирроу, а негодование… – Тысячи Правителей до Вас жили такой жизнью и превосходно управляли страной. Это ли не показатель надёжности порядков? – Возможно, и всё же что мне делать в перерывах между собраниями? Портретмейстер вздохнул, как родитель перед капризным ребёнком. – Если Вас это утешит, завтра в главном Соборе Ордена Святых Матерей будут чествовать нового Правителя. Вы приглашены. – Было бы странно, если бы я не был приглашён, – усмехнулся Эон, но его едва заметный румянец говорил о том, что он будет считать минуты до встречи с матерью Бернальдиной.***
Рядом со Старшей Матерью Эон чувствовал себя, словно надоедливая соринка в зубах. Он – в том же грубом сером мундире; она – в блестящем платье цвета слоновой кости с длинным шлейфом. На плечи спадают крупные локоны неземного пепельно-розового оттенка. Оголённые плечи и ключицы покрывает золотистая краска, будто Бернальдина и правда сошла с полотна самого искусного в мире художника. На голове поблёскивала тиара со свисающими вниз цепочками, а лицо покрывала золотая вуаль с драгоценными камнями, но даже сквозь ткань видны были изумрудные глаза Старшей Матери. «Воистину воплощение Создательницы на земле», – думал Эон, сдерживая улыбку. Сегодня верховная жрица была особенно прекрасна в своей гордыне, и лишь Эон знал, что у неё были на то причины. – Мать Бернальдина, я не имел возможности… Позвольте отблагодарить Вас за всё, что Вы для меня сделали. – И что же я сделала? – в её голосе ни на каплю не убавилось снисходительного равнодушия. – Я знаю, что титул Правителя достался мне благодаря Вам. Я слышал, как Вы… – Знаю, что слышал. Я ведь заметила тебя, забыл? Вот только ты ошибаешься, Эон. Правитель вздрогнул от простого звука собственного имени – оно кольнуло, словно ядовитая игла. Бернальдина заметила смятение своего собеседника и слегка улыбнулась. – Никогда не забывай своего имени. Повторяй его каждый день перед сном, если потребуется, но не забывай. А ошибаешься ты, потому что Правитель ничем никому не обязан, кроме Первой Матери. А ещё ни один кандидат не полез бы в окно, чтобы подслушать, как совещается Трибунал Святых Матерей, – женщина подошла к краю ложи и, элегантно сложив руки на перегородке, кивнула вниз. – Посмотри. Эон послушно встал возле Старшей Матери и окинул взглядом зал. Собор был переполнен людьми; на лице каждого – светлая радость. Кто-то танцевал, небрежно обхватив рукой талию приятеля; кто-то стоял в стороне и потягивал терпкую настойку из специй. Одна девушка с ропотом и как бы спрашивая разрешения подняла взгляд к потолку, туда, где стояли Правитель и Старшая Мать. В глазах совсем ещё юной девы сочился свет, и она была абсолютно спокойна, как бывают спокойны разве что перед смертью. – Все эти люди, – продолжила Бернальдина, – теперь в твоей власти. Они ждут каждого твоего слова, как хлеба насущного, хоть никогда и не покажут этого. Для них Правитель – это… – Уверенность в том, что в стране будут приняты верные решения. Бернальдина наклонила голову. – Сам додумался, или кто-то подсказал? – Мирроу, мой портретмейстер так говорит. Он тонко понимает суть властвования. – С чего бы ему понимать? Он слуга, всю жизнь живёт в подчинении у других. А теперь послушай меня, Эон, женщину, которая стоит у власти много лет. Для людей Правитель – это возможность снять с себя ответственность. Пока ты занимаешься государственными делами, они знают, что им не придётся принимать тяжёлые решения и сталкиваться с их последствиями. Ты – их дурман, Эон. Не зря Правитель не является частью Великого Совета, а считается чем-то вроде святого. Они скорее будут молиться на тебя, чем захотят вникнуть в то, что ты делаешь. Это очень щедрый урок от меня, поэтому запомни его хорошенько. Эон нахмурился, обдумывая услышанное. Он ещё раз посмотрел на веселящихся внизу людей, и их улыбки уже не казались ему такими чистыми. Они скорее напоминали оскал. Старшая Мать права: эти люди возносят хвалу Правителю, а сами с облегчением думают, как славно судьба отвела их от жизни без собственного имени.