***
В Ванхувере заложить имущество задача непростая. Положение Холлидэя являло собой отягощающий фактор: у него не было связей или влиятельных заступников, а размашистая запись чернела в паспорте напоминанием о той, в чьи когти попала его свобода. Вдобавок он безработный, а его квартира затесалась в бедном районе, и она, мягко говоря, не впечатляет. Кредиторы банков натренировали свои пять чувств, чтобы во внешнем виде клиента распознать глубину его кошелька, высоту социального статуса и ценность располагаемого им имущества. Холлидэя почти не удивило, что шесть банков отказались выдать ему кредит на пять тысяч крышек. В случае невыплаты кредита банк, возмещая ущерб, потратил бы на продажу имущества должника куда больше усилий и времени, чем оно того стоит. Почти не удивило — потому что Холлидэй надеялся на банк семейства Стилмейн. Основу их деятельности составляет обслуживание и ремонт технологий, а в его квартире немало вещей, за которые мог бы зацепиться их намётанный глаз. Остался последний вариант — ростовщики. У них более индивидуальный подход, но занимаются они обычно мелкими залогами. Ростовщики есть у каждого семейства Ванхувера; есть и независимые. При выборе Холлидэй продолжил искать удачи у Стилмейн: только они в полной мере могут оценить его имущество. Остальные семейства в той или иной степени связаны с обслуживанием технологий, но узконаправленных, имеющих прямое отношение к их главной деятельности. Фалконам необходимы качественные верстаки и оборудование для создания оружия и боеприпасов; Уотерфолл — помимо инструментов для обслуживания гидроэлектростанции — нуждаются в приборах, создающих искусственное освещение и тепло для бесчисленных теплиц; Мидоуз требуется медицинское оборудование; Софтхувз — станки для создания одежды, брони, мебели. Ни с чем из перечисленного Холлидэй не был связан. Спустя пару дней он вышел на поиски того, кто согласился бы рассмотреть его предложение с тремя нулями. Зачастую ростовщиками Стилмейн оказывались владельцы магазинов и по совместительству ремонтных мастерских, где продавали бытовую технику и занимались её обслуживанием. Холлидэя слушали до тех пор, пока он не озвучивал сумму — после чего лица ростовщиков отражали изумление, словно на лбу клиента вырос толстый член. Настроение оранжевого жеребца падало. Чем поспешнее и категоричнее был очередной отказ, тем стремительнее оно шло ко дну. Он уже подумывал над снижением суммы до двух тысяч крышек, чтобы прикупить оружие и сбежать из города — но куда бежать? Стальные Рейнджеры однозначно его не примут, а отморозки в руинах Ред Спарка убьют, изнасилуют и присвоят его добро — и хорошо бы, если именно в таком порядке. Он не выживет за пределами городских стен. С этими мрачными мыслями он перешагнул порог магазина "Бесконечный провод", звякнув колокольчиком над входом. На вывеске под неоновыми буквами медного цвета красовалась перевёрнутая боком восьмёрка из переплетённых проводов. Витрины и стены пестрели запчастями, вакуумными лампами, блоками питания, катушками, инструментами; свисали, извиваясь, как затаившиеся змеи, кабели и провода. Из недр соседней комнаты доносилась приглушённая музыка. Посетителей не было. За прилавком сидел земной пони малиново-молочного оттенка — он почитывал местную газету, но поднял взгляд, услышав звон колокольчика. Он отложил газету в сторону и с дружелюбным видом терпеливо ждал, когда клиент подойдёт; тот, однако, не торопился, а с каким-то растерянным, но осознанным видом оценивал товар. — Могу я что-нибудь предложить? — спросил продавец, когда решил, что клиент слишком долго молчит. От вопроса тот подскочил, будто забыл, где находился. — Ох, да... Мне кое-что нужно... — тихо промямлил он, подойдя к прилавку. Продавец наклонился вперёд и навострил уши: у него сложилось впечатление, что этот пони не из громких. — Мне бы хотелось заложить квартиру с её содержимым для получения кредита, — машинально проговорил он. Эта фраза за два дня стала для него обыденной, подобно мантре. Малиново-молочный земной пони недоумённо моргнул, но уже мгновение спустя понял, в чём нуждался клиент. К представителям Стилмейн редко обращались как к ростовщикам. — На какую сумму? Сердце Холлидэя забарабанило. Будто сосед сверху молотком приделывал книжную полку к стене. — Пять тысяч крышек. Пони исподлобья выпучил глаза. — Ещё раз? — Пять. Тысяч, — медленно повторил Холлидэй. Во рту пересохло. Продавец набрал воздуха и отрешённо уставился куда-то вниз. Протяжно выдохнул, сложив губы в колечко и едва не засвистев. — У-у-у... С такими запросами обычно в банк ходят. Но если ты пришёл к нам, значит, все они тебе отказали. Холлидэю не пришлось кивать. Всё и так слишком очевидно. — Покажи паспорт. Тощий оранжевый пони с беспокойством потянулся зубами в свой внутренний карман, схватился за документ и протянул продавцу. Тот поймал его передним копытом и положил на стол, ловко листая страницы. — Теперь понятно. Ты уже почти раб, но тебе дали шанс за год отработать определённую сумму. Однако квартира не заинтересовала банковских воротил. Подозреваю, для этого тебе нужно пять тысяч крышек? Холлидэй неоднократно думал об этом, но решил поставить всё на свой проект. В ином случае он останется без постоянного жилья. Он может стать полноценным рабом пожизненно, но имущество не переходит во владение хозяина, а передаётся наследникам — если таковых нет, то в распоряжение города. Он в любом случае потеряет квартиру. Лишь вложение в проект даст шанс сохранить и свободу, и жильё. — Нет, — ответил Холлидэй после небольшой паузы, отвлёкшись на прекрасную мелодию из соседней комнаты. Его разум цеплялся за всё, что позволяло отвлечься от бурлящих эмоций. — Это нужно для финансирования одного моего... проекта. — Например? Тебе нужны ресурсы? Инструменты? — Ещё и нужно заполнить пробелы в знаниях. — Разработка не только перекроет долг и проценты, но и позволит выкупить свободу менее чем за год? Что же это такое? — Оно... напрямую связано со сферой развлечений, — запнулся Холлидэй, чувствуя нарастающую тревогу: никто ещё не спрашивал, для чего требуются крышки. — Коммерческая тайна, по сути, — странно улыбнулся продавец, а потом ещё раз с отсутствующим видом посмотрел на клиента. — Это, к слову, опережающий ответ на мой зарождавшийся вопрос, почему подобным не заинтересовалось бы наше семейство. Мы не лезем в сферу развлечений. Это лужайка, где пасутся Софтхувз и Мидоуз и грызутся между собой, как две озверелые собаки. Холлидэй не думал об этом в таком ключе, но запомнил для предстоящих расспросов. Технически он не врал. Проект действительно рассчитан на сферу развлечений, но — для мошенничества. Ещё одна причина не связываться с ростовщиками Мидоуз и Софтхувз, какими бы зажиточными те ни были. — Всё равно нам пока некуда вкладывать крышки... — пробормотал пони, с сомнением поглядывая на тощего оранжевого жеребца. Клиент не из тех, что убежит с крышками при первой же возможности. Физически слабый, с загнанным видом — в Пустошах ему не выжить, а здесь не скрыться. И он уже под прицелом. Если в его квартире обнаружится хоть что-то стоящее пяти тысяч — почему бы и нет? Можно дать пареньку шанс. Жеребец за прилавком пребывал в необычайном благодушии и внутренней гармонии со всем миром — словно Флаттершай в живописном лесу среди щебечущих птичек. Жена устроила ему волшебное, незабываемое утро своим язычком, обеспечив дружеский настрой и веру в порядочность пони — особенно тех, кто готов проявить талант и доказать, что чего-то стоит. Помощь в подъёме из грязи в князи может окупиться: связь с успешным хозяином нельзя оценить в крышках. Холлидэй и понятия не имел, какая удача выпала на его долю. Он появился в нужном месте в нужное время. Продавец закрыл паспорт и подвинул его к краю прилавка. Владелец документа зубами ухватился за него и поднял взгляд с проблеском надежды. — Пройди за ту дверь. Скажи моей жене, чтобы просмотрела твой запрос. Можешь не стучать. Сердце радостно запрыгало в груди. Пони заулыбался и едва не выронил паспорт изо рта: он ещё не был так близок к цели. С высоко поднятой головой он прошагал к двери и толкнул её; до ушей донеслись последние фрагменты мелодии. Освещённая белым светом люстры комната без окон оборудована под починку различной всячины. Стены от пола до потолка украшены полками и стендами: гаечные ключи, отвёртки, пилы, резаки, точильные станки, измерительные приборы, аккумуляторы, баночки со смазочными жидкостями заполняли их поверхность. В наличии оборудование для работы с зачарованными элементами: схемы, пентаграммы, руны, спарк-батери, кристаллы и самоцветы. Стальные комоды забиты деталями и электронными компонентами, которые застенчиво выглядывали из приоткрытых выдвижных ящиков. На полках расставлены пронумерованные деревянные ящики, из которых торчали радиоприёмники, чайники, лампы, утюги, телефоны, настенные часы, телевизоры и так далее. Особо крупные, вроде холодильников и стиральных машин,стояли в ряд с приклеенными к корпусу бумажками с номером, как военные с медалями на параде. В воздухе витал запах химических смесей. Особо выделялся знакомый Холлидэю мягкий дымный запах канифоли, исходящий с рабочего стола, за которым сидела, склонив голову, единорожка. Её шёрстка молочного цвета, а светло-фиолетовая грива завязана в пучок, чтобы волосы не мешали работе. На носу поблёскивали очки с толстой оправой. Она того же возраста, что и продавец — лет тридцати пяти. Её рог мерцал прохладным серебряным светом, а в облачке магии парил, испуская струйку дыма, похожий на толстый карандаш паяльник. Его острый конец "жалил" под увеличительным стеклом электронную схему с маленькими вакуумными лампами и крохотными кристаллами — размером не больше прыщика или родинки. Схема находилась внутри корпуса на ремне. Электрический рабский ошейник. На краях стола стояли баночки и шкатулки с короткими проводами разных цветов и крохотными компонентами. Рядом лежали отвёртка и ножик. Единорожка увлечённо и с филигранной точностью манипулировала жалом паяльника. Холлидэй очаровался её движениями: так маленький ребёнок наблюдает ход машинки на радиоуправлении, понятия не имея, что ею управляют через пульт. Он и сам умел при помощи рта работать паяльником, но со стороны это действо выглядело завораживающе. Как только песня из радиоприёмника на ближайшей полке полностью затихла, её сменил всем знакомый голос диджея Оскара. В этом эфире он казался задумчивым, но не был лишён привычных весёлых ноток. — «В своё время я и представить не мог, что на момент записи песни обладательница сего прелестного голоса возглавит семейство Софтхувз. Всё же хорошо, что мои попытки угнаться за роскошным красным хвостом Эйлен в нашей студии звукозаписи закончились безуспешно. Сейчас мне кажется, что судьба уберегла меня. Нет, поймите меня правильно: она по-прежнему великолепна, с чем согласятся многие мои слушатели, но вы подумайте хорошо. Быть особенным пони для главы самого крупного семейства с нешуточной конкуренцией за власть — настоящий кошмар. Безопаснее и спокойнее было бы в пасти мантикоры. От постоянных волнений моя грива и хвост поседели бы преждевременно. Безусловно, кто-то готов пожертвовать и этим, чтобы быть с прекрасной кобылой, но... лично я хочу прожить спокойную жизнь», — диджей засмеялся достаточно громко, чем привлёк внимание молочной единорожки. Серебряное свечение обернулось вокруг одного из колёсиков, и голос Оскара стих почти до шёпота. Единорожка посмотрела на клиента через толстые стёкла очков. — В копытах правды нет, садись, — указала она на табуретку возле её рабочего стола. Она аккуратно положила паяльник на край плоской баночки с канифолью. — Нужно что-то починить? — Я за кредитом. — На какую сумму? — Пять тысяч крышек, — ответил Холлидэй. Взгляд ремонтницы хлестнул по сердцу. Надежда стремительно покидала его тело, как пар после бани. Прежде чем она ответила, из зала раздался голос жеребца. — Дадим ему шанс, милая, — сказал он. — При условии, что его имущество удастся оценить в назначенную сумму. — Ты серьёзно? — проронила она, не веря своим ушам. Раздался цокот копыт, и жеребец показался в проёме. — Почему бы и нет? У нас давненько не брали кредитов, а лишние крышки на счету имеются. Лицо кобылы можно было запечатлеть на фотографии и поместить в энциклопедию эмоций с подписью "Эталон скептицизма". Она моментально сообразила, что свобода оранжевого жеребца, скорее всего, не в его власти, поэтому банк не решился браться за это дело; и что у него нет работы, а живёт он в районе, где уличное освещение зачастую отсутствует из-за краж лампочек. Это же пустая трата времени! Едва ли пожитки этого дохляка потянут хотя бы на две тысячи крышек — а за часы, что уйдут на дорогу и осмотр, можно было бы выполнить несколько заказов. Молочно-малиновый жеребец мягко и тепло улыбнулся, и её сердце предательски ёкнуло; тёплая волна прокатилась по всему телу: ей показалось, что её копыта начали размягчаться, как шоколад в летнюю жару. Она сомкнула веки и решительно замотала головой. — Нет, — сказала она с усилием и сжала губы так крепко, что и щипцами не раздвинешь. — Ну давай, — напирал он с той же тёплой и неотразимой улыбкой. — Прекрати, — взмолилась она, кусая губы и старясь не смотреть на него. — Ну же, попробуем. У него своя маленькая мечта. Давай посмотрим, что из этого получится. — Нет. — Мы же ещё ничего не решили. Посмотри, что у него есть, пожалуйста. Она приоткрыла глаза, посмотрев на своего особенного пони. На его чудесные притягательные губы, от прикосновения которых её тело обмякало не в силах сопротивляться — как и не в силах она противостоять улыбке, играющей на этих губах. По этой причине, к слову, он и оказался за прилавком: при виде такой улыбки у посетителей резко отпадает желание торговаться. Холлидэй сидел с ощущением, что ему здесь не место. В страхе шевельнуться или издать звук он сжал челюсти так крепко, что паспорт в его зубах едва не разделился надвое. — Ладно, — она будто выкинула над собой белый флаг. — Я посмотрю. Жеребец благодарно кивнул и скрылся. Молочного цвета единорожка обречённо выдохнула, воздев лицо к потолку. Белый свет лампы полностью освещал её лицо. Рог засиял. В облачке серебряной магии возник деревянный планшет и карандаш. Последний зашелестел по бумаге, а единорожка при помощи телекинеза грубовато вытащила документ из зубов Холлидэя, открыла и переписала данные. Пролистала его, покачала головой, когда заметила запись грифины, и вернула обратно. — Раз уж ты безработный, — заявила она с холодным требовательным лицом, — тебе не составит труда встретить меня в семь утра. Выделять другое время я не собираюсь, — Холлидэй поспешно закивал. — Чудно. Говори адрес. — Улица Роскошная, дом 3, квартира 17. — Роскошная... — повторила единорожка, едва не хрюкнув.***
Плотный слой облаков уже почти двести лет скрывал утро от западной части Пустошей. Эта красота доступна лишь жителям восточного побережья Эквестрии — поэтому улица Роскошная, как и любая другая улица трёхсоттысячного города, в это время суток тонула в ленивой угрюмой серости. Дома из красного кирпича молча высились по обе стороны улицы, испещрённые безобразными — а иногда высококультурными — граффити и листовками. Подъезды заставлены обгоревшими баками, изодранной и потасканной мебелью, бутылками из-под дешёвого пива; прохладный ветер заставлял обёртки и старые газеты кружиться и шуршать по тротуару. Не во всех домах исправно работало электричество, отопление и водоснабжение. Что-то из этого часто выходило из строя, а специалистов по ремонту порой приходилось ждать недели и месяцы: средства на починку собирали всем домом, но некоторым из жильцов не хватало крышек — или готовности расстаться с оными. Многие из них выходили на улицу вместе с такими же несчастными, чтобы пообщаться, обменявшись новостями и слухами — и, что самое главное, набухаться под песни и гитарную музыку. Одна из таких жительниц — земная пони болотного цвета — в одиночестве посапывала на старом диване, лёжа на животе в вызывающей позе и уткнувшись щекой в сиденье. К счастью, она оказалась полностью закутана в тёплую одежду, из-под которой торчал, покачиваясь на ветру, бледно-жёлтый хвост. Передняя нога свисала с края дивана, будто пони тянулась к бутылке пива, но уснула в процессе. Из приоткрытого рта тянулась слюна. С отрешённым видом за ней наблюдал тощий оранжевый жеребец, стоящий у окна гостиной на пятом этаже. Холлидэй не мог нормально спать всю ночь. Он прохаживался по квартире и оценивал мебель, каждый раз выдавая разные числа, но вывод был один: необходимая сумма не набиралась даже по оптимистичным подсчётам. Передние копыта нервно тёрлись друг об друга, а любая поверхность казалась неудобной, колючей и жёсткой. Ему повезло жить в доме, где коммуникации нарушались довольно редко. Гулять по своей улице ему практически не доводилось, поэтому с соседями он пересекался редко — и плохо представлял, кто они. Боковым зрением Холлидэй заметил движение. Тёмная фигура в невзрачной одежде повернула с соседней улицы на Роскошную. Он уже принял пони за местного жителя, но вскоре разглядел белую шёрстку и покачивающийся сзади светло-фиолетовый хвост. Сердце вновь застучало в грудную клетку, как затопленный тобой сосед снизу. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, и, едва не споткнувшись о порог гостиной, подбежал к входу. Ожидание тянулось вечность и наконец-то оборвалось аккуратным стуком в дверь. Он судорожно открыл — лицо кобылы, застывшей с поднятой передней ногой, вытянулось. На ней надето светло-коричневое пальто, а голову укрывала милая вязаная шапка. — Утречка, — сказала она, придя в себя, и Холлидэй с кивком посторонился, приглашая её в квартиру. Обувь глухо простучала по изношенному ковру в прихожей. Дверь тихонько щёлкнула, когда хозяин квартиры закрыл её. Не скрипит, отметила про себя единорожка. Ещё надёжная, хоть и обшарпанная: выбить её, лягнув задними ногами, не получится. — Пятый этаж. Высоко, — добавила она вслух, снимая обувь и шапку. Последнюю она спрятала во внутреннем кармане пальто, и в рыжеватом свете лампы блеснул ротовой держатель плазменного пистолета. Его положение удобно для быстрого выхватывания как ртом, так и телекинезом. Светло-фиолетовая грива свободно спадала на её плечи. — По крайней мере, не все надоедливые пьяницы сюда доберутся. Силёнок не хватит. — Ага... — только и смог выдавить из себя Холлидэй. Его тело пробивал озноб. — Ну т-так что? — Дай осмотреть всё хорошо. Не гони лошадей. Она не воспользовалась дорогими духами, чтобы не привлекать внимание прохожих в таком районе, и, хоть в квартире сносный запах, ей захотелось немного свежести. Достав пакетик, она вытащила из него ярко-зелёный лист и закинула в рот; аромат мяты защекотал нос Холлидэя. Единорожка, с облегчением почувствовав мятный вкус, прошла в гостиную, приблизившись к окну, чтобы оценить пейзаж. По пути первым делом оценила чистоту и убранство: стены в гостиной в относительном порядке, обои сохраняют стойкость и до сих пор держатся, оконные стёкла целые и протёртые, простенькая люстра в неплохом состоянии. Гостья увидела своё отражение в тёмном экране телевизора, стоящего на низком столике в углу. Её рог засиял; сканирующая магия ощупывала технику изнутри. — Неплохой телевизор, ещё и с приёмником для кассет, — заметила она, достав из-под светло-коричневого пальто планшет, куда внесла карандашом приблизительную сумму: четыреста крышек. Мята не зря считается расслабляющим средством — даже запах её заставил Холлидэя успокоиться и отвлечься на светлые воспоминания, а компания молочной единорожки показалась ему настолько уютной и знакомой, что он едва сдержал порыв обнять её и заплакать от скопившихся за пять лет проблем. Его мать часто жевала мяту, особенно в этой гостиной, где она проводила большую часть своего свободного времени. Это было её излюбленное место, которое она фанатично оберегала, как маленький храм или святыню. Здесь сохранялись исключительная чистота и порядок — даже после смерти матери из-за онкологии Холлидэй пытался поддерживать их на протяжении пяти лет. Непонятно, делалось ли это из уважения к тому, чем дорожила мать, или из желания сберечь память о тех временах, когда он не был одинок. Он безучастно наблюдал за единорожкой: та со светящимся рогом ходила по комнате и в молчании заполняла бумагу. Люстра ей понравилась, и она оценила её в сто пятьдесят крышек. Раскладной жёлто-коричневый диван, на котором Холлидэй спал, пока не перебрался в спальню покойной, и кресло — сто крышек. Ковёр укрывал весь пол, но гостье он не приглянулся, как не удостоились её внимания отдельные столики и комоды. Кобыла подошла к двухуровневой полке: сверху располагались книги, внизу — кассеты с фильмами. Мать и Холлидэй пересмотрели и зачитали их чуть ли не до дыр. Гостья бегло пролистала парочку довоенных книг, пожёвывая очередной лист мяты. Хм. "Ущелья Безумия", "Зов Найтмер Мун" и "Тень над Иннхуфом". Не так много любителей почитать ужасы, в Пустошах их и так хватает. Хотя не ужасами едины. "Приключения Дэринг Ду", "Затерянная Кристальная Империя", "Как я стала Вондерболтом", "Похотливая одиссея принцессы Молестии". Разные жанры и авторы. Что могли получить, то и читали, выбирать не приходилось, как видно. Книги не особо редкие. Взгляд единорожки пробежался по кассетам, пока серебристая магия проверяла их нутро. Аликорн 2: Судный день, Властелин подков, Заводной мандарин, Унесённые пегасами, Бегущий по копыту, Пираты Сапфирового моря: Проклятие "Полосатой Ракушки" и остальное популярное до войны старье... Такая же ситуация, как и с книгами. Что было, то и смотрели. Хоть и в неплохом состоянии. Все книги и кассеты в случае чего можно задвинуть оптом за пятьдесят крышек. Могло быть хуже. Единорожка повернулась к Холлидэю и по затуманенному взгляду того поняла, что он где-то очень далеко. Она раздражённо закатила глаза и после тактичного "кхм", заставив его резко опомниться, сообщила: — Я закончила в этой комнате. — Спальня, — рассеянно пробормотал жеребец и развернулся. Оценщица двинулась следом. Дверь в маленькую спальню распахнулась, и единорожка в светло-коричневом пальто прошла в неё. Судя по кислому выражению лица, здесь её практически ничего не впечатлило: она с трудом подавила желание шумно вздохнуть. Меньше всего ей хотелось оценивать мебель. Она оставила последнюю надежду на кухню, где по классике всегда бездельничала бытовая техника. Двуспальная кровать — семьдесят крышек. Убогий платяной шкаф, из которого Холлидэй давно продал всю мамину одежду за какие-то две сотни, был оценен в жалкие тридцать крышек. Зеркало на комоде цельное и не исцарапанное. Сто крышек. Люстра безвкусная — пятьдесят крышек. Из-за лёгкого аромата мяты Холлидэй продолжал мысленно скитаться по своему прошлому, как странник, потерявший цель в жизни и бессмысленно бродящий из одного места в другое. Впрочем, его мать в своей личной жизни была таким же странником: к ней заваливались разношёрстные ухажёры — и порой ухажёрки, — но никто особо не задерживался по разным причинам. Она работала официанткой, поэтому кто-то обязательно присматривался к ней. Холлидэй никогда не знал своего отца. Гостья, завершив осмотр, даже не пыталась вернуть Холлидэя с небес на землю — просто прошла мимо, чем и вывела его из ностальгического оцепенения. Он последовал за ней. На очереди ванная: раковина, туалет, душевая, зеркало, простая лампочка на проводе. Всё это в сумме равнялось двумстам крышкам. — Вот это я понимаю, — оживилась единорожка, щёлкнув выключателем на кухне. Пространство нежилось в тёплом жёлтом свете. Холлидэй остался в проходе. Она подошла к тому, что приковывало к себе внимание, соблазняло её — как бутылка роскошного алкоголя притягивает пьяницу. Помещение кухни частично переоборудовано под мастерскую. Со стен над обеденным столом нависали полки, забитые инструментами, книгами и журналами о починке вещей, деталями, компонентами и проводами. Особенно её увлекало последнее. Больше всего ей нравилось ощущать, как провода туго обматывают её тело, впиваются в её шёрстку и кожу... Но в эти подробности лезть не обязательно. Надежда, словно проросший сквозь асфальт цветочек, воскресла в душе Холлидэя: рог оценщицы мерцал, облачко серебряной магии аккуратно касалось содержимого полок. Она выглядела как ребёнок в магазине игрушек. Безусловно, многие инструменты износились, погнулись в некоторых местах, но должным образом исполняли свою функцию благодаря тому, что Холлидэй ухаживал за ними, чистил и смазывал. Вакуумные лампы, проводки, катушки, блоки питания, спарк-батареи — далеко не из новых, и тем не менее... Многие при взгляде на полки сочтут его скарб бесполезным мусором — то же самое испытывала его мать, — но в глазах кого-то вроде единорожки из магазина "Бесконечный провод" это не что иное, как сокровище. Простор для полёта фантазии, для творчества, для выдумывания разнообразных штук и приспособлений. Технологическая песочница. Мать не позволила превращать гостиную в рабочую зону, а в спальне было слишком мало места, поэтому Холлидэй пришёл с ней к компромиссу. Даже после смерти матери он не осмелился перемещать рабочее место в её святыню. Его коллекция набралась за годы. Что-то покупал, когда в кошельке завалялось несколько лишних крышек, что-то обнаруживалось на улице, что-то приносили мамины гости. В особенности один из её ухажёров: он подарил тогда ещё юному жеребёнку много вещей, обучил некоторым хитростями. Он нравился Холлидэю больше всего, но любил слоняться по Пустошам в поисках чего-то интересного и однажды просто пропал из их жизни. Резко и внезапно. Единорожка тем временем рьяно заполняла лист бумаги на планшете. По отдельности всё это стоило по несколько крышек, иногда пару десятков, но цены некоторых компонентов и инструментов сложились в сумму примерно в тысячу крышек. — Муж говорил, что ты разбираешься в технологиях, — заключила она, ещё раз посмотрев на книги и журналы. — Видно, что ты любитель-самоучка. Холлидэй кивнул. Единорожка продолжала осмотр кухни. Вторым "слоном" в комнате оказался холодильник, который она незамедлительно просканировала магией. — Рабочий холодильник. В хорошем состоянии. Сам поддерживаешь его таким? — Пытаюсь. Такой холодильник я не прочь и у себя дома поставить... Пятьсот крышек. Чиркнув карандашом по бумаге, она с неохотой пробежалась глазами по скромной и неказистой кухонной мебели. Всё в сумме вместе с люстрой обошлось в двести крышек. Газовая плита в районе сотни, газовый баллон к ней — столько же. Хороший электрический чайник — пятьдесят крышек. Отдельным пунктом она отметила централизованное отопление, чугунные батареи во всех трёх комнатах: сто крышек. Единорожка неутешительно покачала головой, отчего сердце Холлидэя закатилось в задние копыта. Она присела у его рабочего стола, спрятав наименования с числами от глаз потенциального заёмщика; не назвала и точную итоговую цену имущества — чтобы в случае принятия крышек под залог у него не возникло желания по такой цене продать своё добро кому-нибудь ещё. При условии, что она согласится. Три тысячи двести пятьдесят крышек. — Получилось чуть больше половины от запрошенной тобой суммы, — единорожка проглотила лист мяты и закинула в рот новый. Тощий жеребец на подгибающихся ногах шагнул к столу и сокрушённо сел на круп — будто мешок яблок свалился на землю. Его уши поникли, как вывешенная на верёвке мокрая одежда. — А квартира? Взгляд гости застыл, а глаза распахнулись. Она явно забыла добавить в уравнение квартиру — но не просто так она вылетела из её головы. — Район неблагоприятный. Удивительно, что у тебя есть то, что есть. Мне такое не нужно. Я символически накину условных пятьсот крышек, но общая температура по больнице не изменится. Всё, что меня интересует здесь, это телевизор, холодильник и содержимое этих полок, — она кивнула на стенку. — Может, уменьшить сумму на треть? Три тысячи семьсот пятьдесят. Возникла затяжная пауза. Холлидэй молча уставился в стол, за которым провёл в детстве бесчисленные часы. После смерти матери ему пришлось искать работу, поэтому время, которое он проводил за ним, заметно сократилось. Мечтательность влекла проблемы: он никогда не задерживался на одной работе больше пары месяцев. Он давно присмотрелся к компонентам. Цену определил с учётом того, что вынужден будет чем-то питаться, не имея при этом источника дохода. Всё подсчитано. Единорожка оценивала риски, связанные с поведением оранжевого жеребца. Рог засветился серебряным светом — она наобум достала с одной из полок довоенный журнал "Самоцветы для чайников". Тема номера —"Зачарования технологий земными пони: как, чем и зачем". Она листала его бесцельно, чтобы скоротать время — и освежить память, ведь всё это она знаети так. Дойдя до последней страницы, она вернула журнал на место и увидела, что Холлидэй погрузился в трясину мыслей. Она подняла левую ногу, отодвинула рукав и посмотрела на часы. Если он не ответит, можно счесть это отказом и уйти. С пони, имеющим такое прошлое, лучше вообще не связываться. Не потому, что он опасный — это самый безобидный пони, которого я когда-либо встречала. Вчера она разузнала о той грифине. От воспоминаний ноги вновь налились злостью: хотелось встать и хорошенько лягнуть какую-нибудь стену; челюсть сводило от напряжения. Ей претила сама мысль о поедании мяса пони. Да, грифоны совершенно другой вид, а не подвид, как те же пегасы, которых в небольших количествах можно встретить в городе — и тем не менее... Доля грифонов в населении города ничтожна. Так почему же Принц позволяет им жрать пони? Почему мы должны позволять им относиться к пони, что их окружают, как к скоту? К счастью, Холлидэй снова был слишком далеко, чтобы заметить физиономию единорожки: подобно яркой вывеске какого-нибудь бара на ней читалось: "Убью, нахуй!". Чтобы успокоиться, она встала и прошлась по кухне. Дыхание выровнялось, напряжение в мышах ног растаяло, как дым. Она остановилась и сосредоточилась на своих ощущениях. Полная тишина: никакого тиканья часов, разве что холодильник равномерно мурлычет в углу. Жёлтый свет люстры отбрасывает тень прямо под ней. Холлидэй даже не шелохнулся. И почему он такой бесхребетный? Почему такой жалкий? Почему не мог дать отпор этим ебанутым грифонам? Постоять за честь пони! Не дать им наслаждаться нашей слабостью. То, что подавляющее большинство населения Ванхувера составляют пони-рабы, её не волновало. Это часть жизни и особенность идеологии города, завязанной на ответственности, которую нужно заслужить. В конце концов, есть грифоны-рабы, но это исключительная редкость. Лицемерие кольнуло её сердце: она сама не хотела связываться с другим семейством. Она не боялась грифонов и не стремилась к конфронтации между семействами, но и стоять в стороне не могла. Ей нужно было как-то проучить этих кровожадных говнюков в их же игре. Может, что-то и получится у этого дохляка... Кажется, грифина не пустила его в расход как раз благодаря его телосложению. Не исключено также, что ему дали год не только чтобы вернуть долг, но и чтобы поиздеваться над пони — заставить его мариноваться в тревогах и кошмарах. Молочная единорожка внимательно смотрела на жеребца: на неряшливую короткую коричневую гриву, худое лицо, мрачный вид. Да, ей его жалко, но не на пять тысяч крышек. Он не из тех, кто попытается обмануть. Сейчас он, наверное, думает, что ему суждено умереть. Стать едой для мерзких грифонов. Где же ещё наскрести около тысячи крышек? Что у него здесь может быть ценного? Единорожка безусловно хотела бы согласиться — но это не благотворительный фонд. В случае неудачи ей нужно возместить убыток. Она сосредоточила магию на квартире, надеясь обнаружить что-нибудь ещё. Возможно, какой-нибудь потайной сейф под ковром, о котором сам Холлидэй не в курсе. Серые глаза широко распахнулись. Возможно, ей почудилось, или магия играет с ней в шутки? Ещё раз старательно сосредоточившись, она убедилась в своей правоте: в стенах квартиры обнаружилось другое сокровище. Такое, какое может оценить только она. Да у него здесь отменная проводка! В таком бедном районе и такой клад. Она просто в восхитительном состоянии. В случае чего её можно аккуратно демонтировать и пустить на другие нужды. Или же магией переработать на что-то ещё. Драгоценный материал! Этого вполне достаточно, чтобы дожать сумму в пять тысяч крышек — и даже больше, если поднапрячься. С тенью улыбки на устах она уселась обратно за стол и сделала отдельную пометку в листе. О данном факте она решила не уведомлять жеребца. Она решила обыграть всё иначе: лёгкая манипуляция, не мошенничество. Быстро написав чернилами на двух листах идентичный перечень ценных вещей — без указания суммы и без упоминания проводки, — внесла несколько бюрократических формальностей: кто кому сколько должен и на какой период. Достала чековую книжку, оторвала листок, вписала в него сумму. Сунула под нос Холлидэя, который, казалось, просидел бы целую вечность как статуя Дискорда у входа в лабиринт Кантерлота, два листа бумаги, где успела расписаться. На одном из листов лежал чек на пять тысяч крышек, придавленный её копытом: не торопись забирать, пока не распишешься. Оранжевый жеребец недоумённо поднял взгляд карих глаз, в которые будто напустили сигаретного дыма. — Я всё же решила дать тебе шанс, — сказала она с искренней улыбкой. До улыбки мужа далеко, как до луны, и доверие её улыбка может вызвать лишь у наивных — но молодой жеребец слишком ошеломлён и беспомощен, чтобы что-то заподозрить. — Вот чек на пять тысяч крышек. В горле Холлидэя застрял вопрос. Он побоялся задать его вслух, боясь спугнуть удачу. Лучше расписаться и не говорить лишнего. — Зачем? — предугадала его вопрос она. Он застыл словно под магическим взглядом кокатрикса, превратившим его в камень. — Всё просто. Я не люблю, когда разумные существа едят пони. Неважно, обосновано ли это природой или нет. Если ты откупишься у грифины — тем лучше. Единорожку не волновало, пустит ли Холлидэй крышки на свой проект — или сразу откупится и не сможет выплатить её долг. Она не даст грифине очередного шанса позлорадствовать над пони. Переиграет в её же игре. Но и ему не нужно знать, что за сокровище она нашла для себя в этих стенах. До Холлидэя, до его матери здесь действительно жили богатые пони. — И ещё. Ты по сути уже не владелец этих вещей и квартиры, пока не вернёшь долг в десять тысяч крышек, понял? Она не стоит этой суммы, но я решила дать тебе шанс. Пусть его наполнит чувство признательности. Быть может, это даже немного воодушевит его, подняв настроение и побудив идти к мечте. И это сработало. Трудно вообразить судьбу хуже, чем превращение в грифонью игрушку — разве что попасть к Мидоуз на опыты (впрочем, это лишь слухи, о которых желательно не заикаться). Он быстро расписался в нужных местах. Единорожка забрала один из экземпляров с его подписью и оставила в его паспорте пометку о залоге квартиры с имуществом. Она самодовольно закинула в рот листок мяты и покинула квартиру, негромко прикрыв за собой дверь. Холлидэй даже не проводил гостью, но ей было всё равно — она стремилась как можно скорее покинуть район. Ноги не слушались Холлидэя: от облегчения всё его тело ослабло. В воздухе всё ещё витал аромат мяты. Он подтянул чек к своей груди — и вдруг разрыдался, уткнувшись лицом в щербатую рабочую поверхность. Его сердце переполняла радость; впервые за долгое время он улыбался. Измотанный ночным беспокойством, он так и уснул за столом.