***
На кухне всё кипело. Сквозь шум и звон утвари перекрикивались младшие повара, готовя ингредиенты для блюд. Работники предпочли не засматриваться на вскипятившегося шеф-повара. Та прижала Холлидэя к холодильнику и подобно скале нависла над ним, расставив передние лапы по бокам от него. — Что с тобой не так, а?! — сдавленно прорычала грифина, буравя взглядом перепуганного тощего жеребца. Его карие глаза рассеянно уставились в кафельный пол, а ушки откинулись назад. — Ты проебал блюдо почти на пять тысяч крышек! Я думала, что ты не будешь витать в облаках, зная о ценности блюда! Молчание. Он не мог вымолвить и слова, застыв от страха: нависший над ним клюв мог одним ударом раскроить череп или вспороть брюхо. Чаша терпения переполнилась, и грифина в ярости ударила по холодильнику, оставив в нём небольшую вмятину и обратив на себя внимание ближайших поваров. В следующее мгновение она раздосадовано отступила, громко вздыхая. — Блять! — Она ходила взад-вперёд, гневно рассекая хвостом воздух. — Ты знаешь, сколько проблем с добычей ингредиентов? На меня смотри, когда я с тобой разговариваю! Холлидэй задрожал всем телом, но послушно поднял взгляд. Ему с трудом удавался зрительный контакт с начальницей — того и гляди она пустит его в расход. Грифина, заметив состояние жеребца, усилием воли поборола свой гнев — но не из сочувствия, а лишь ради того, чтобы он не терял сознание во время разговора. С другой стороны, его смиренный испуганный вид доставлял ей удовольствие. — Я подозреваю, о чём ты думаешь. — Она окинула цепким взглядом его тощее и слабое тело: одежда официанта на нём не сидела, а висела как на вешалке. — Твоя кожа да кости не годятся для этого. Рабом делать тебя не планирую, хотя имею на это полное право по нанесённому тобой ущербу. Возиться с тобой, откармливать и тратить крышки? Нет уж, спасибо. Сам всё отработаешь. Он покорно ожидал подробностей. Последние слова начальницы обозначили маленький шанс всё исправить. Шанс сохранить свою шкуру и не стать роскошным блюдом для какого-нибудь зажиточного грифона. Впрочем, если верить словам грифины, он не годится для этого. Не великодушие, а практичность движет ею. — Учитывая твоё положение, я не буду требовать невозможного. У тебя есть год, чтобы возместить пять тысяч крышек. Но до тех пор твоего копыта в моём ресторане я видеть не хочу, уяснил? Земной пони интенсивно закивал, широко распахнув карие глаза. — Об-б-бязательно к-крышками? — если бы его неровный жалобный голос обрёл физическое воплощение, он напомнил бы дорожное полотно после бомбёжки. Грифина мысленно вздохнула: его страх так прекрасен! Она подняла глаза к потолку, задумчиво постукивая по клюву коготком передней лапы. — Можно в эквиваленте самоцветов. Или... — спина Холлидэя покрылась льдом: улыбка грифины была холоднее, чем нутро холодильника, в который он упёрся крупом. — Приведи мне достаточно упитанного пони. Не наркомана какого-нибудь, относительно здорового. Желающего расстаться с жизнью. Убеди его отдать своё тело мне. На добровольной основе, само собой: мне проблем с законом не нужно. Пусть напишет завещание, записав воспоминание — в общем, чтобы комар носа не подточил. В голосе начальницы звучала насмешка: реакция потенциальной добычи её забавляла. Однако названный способ действительно применялся для получения ингредиентов. Были другие варианты — законные и не очень, — но при исчезновении пони полиция начинала расследование с её ресторана. Холлидэя охватило отвращение к самому себе, когда он осознал, что всерьёз рассматривал такую возможность. Ему вообще не нравился этот ресторан. В нормальной обстановке он презирал его, но у него не оставалось выбора — из-за своей рассеянности он приобрёл репутацию растяпы среди заведений пони, а в районе, населённом грифонами, у него была возможность найти работу. По своей воле хозяева, коими формально считаются все жители Ванхувера без ошейников, включая и самого Холлидэя, сюда не совались — разве что ради покупки или тестирования первоклассного огнестрельного оружия, производимого семейством Фалкон. Смена выражения на лице юного официанта не укрылась от грифины, и ей это нравилось — она догадалась, что он всерьёз задумался над её предложением. Грифоны редко рассматривают пони в качестве еды, но эта хищная птица как раз входит в меньшинство. Она посмотрела на его оранжевую шею, наклонившись; острым кончиком массивного жёлтого клюва потёрлась об неё. Холлидэй вздрогнул, но не смел пискнуть, каменея. В ушах зазвенело, к горлу подступила холодная тошнота, а колени ослабли настолько, что он мог растаять и растечься по полу. Он жалобно посмотрел по сторонам. Кусок масла упал на раскалённую сковородку и стремительно таял — младшие повара, преимущественно грифины, занимались своим делом и упорно не обращали внимания на то, чем занимается их начальница. Прикосновения клюва болезненны, но недостаточно сильны, чтобы рассечь кожу. Кончик зашуршал вверх по оранжевой шёрстке, глубоко вдыхая будоражащий аромат перепуганной добычи. Нижняя часть клюва приоткрылась, будто жаждая отхватить кусочек. Всего лишь один несчастный, но такой аппетитный кусочек! Пройдясь по щеке, а затем и по виску, она словно ножом нырнула клювом под прижатое в безвольном ужасе ухо. — Такой молодой... — с придыханием прошептала грифина, что в два раза старше его. Этот сладкий голос привёл бы любого самца в восторг, но лицо Холлидэя было бледнее снега. — Здоровый. Пахнешь неплохо... жаль, что слишком худощав. Грифина упивалась его напрягшимся телом. Она любит играть с пони, заставляя их замирать в первобытном страхе перед хищником. Особое удовольствие ей доставляют самцы. Возможно, по этой причине она согласилась принять его на работу, хотя чуяла подвох: почему пони устраивается в ресторан, где ему подобных подают на стол? За первую неделю она поняла степень его витания в облаках, но надеялась, что дорогое блюдо заставит его быть аккуратнее и осмотрительнее. Ей хотелось увидеть свободного пони, несущего своего сородича на тарелке. Рабы-официанты относятся к этому иначе... Идея её забавляла. Это было увлекательно — до того момента, пока драгоценный внутренний мир не оказался размазан по кафелю. Она навсегда запомнит черты лица Холлидэя, когда тот узнал, что за блюдо он понесёт. Когда его ткнули лицом в его место в пищевой цепи. От воспоминаний её тело затрепетало, коричневые перья на шее поднялись; в сладостном порыве тонкий птичий язычок зарезвился в его ухе. Остекленевшие глаза Холлидэя распахнулись ещё шире, дыхание перехватило: казалось, что мерзкое опасное насекомое, извиваясь и щекоча, заползло в уязвимое место. Он с трудом подавил позыв задёргаться и сбросить с себя эту гадость, понимая, что этим сделает только хуже. Огромная хищная птица, нависшая над ним, всем своим видом демонстрировала, что не потерпит попыток убежать. На глаза навернулись слёзы безысходности. Грифина остановилась, ощутив нарастающее зудящее напряжение под хвостом — хищный азарт понемногу начал её заводить. Она отклонилась назад и ещё раз окинула взглядом уволенного сотрудника. Может, мне не стоит его отпускать? Эти перепуганные глаза загнанной добычи такие... соблазнительные! Сделать его своим рабом сейчас... Хотя нет. Даже для моих развлечений он худощав, и он пока не стоит пяти тысяч крышек. Пускай лучше отрабатывает. Если не получится — так уж и быть, буду довольствоваться тем, что есть. Его перепуганный вид раззадоривает меня. На некоторое время этого хватит. Холлидэй почти перестал дышать, видя лицо грифины: перемена не предвещала ничего хорошего. Начальница будто что-то переосмыслила и изменила планы на его тело. — Если за год тебе не удастся вернуть пять тысяч крышек... — она хищно улыбнулась, едва заметно облизнув клюв. — Я тебя найду. Не думай убегать, хуже будет. Не забывай, — она слегка распахнула массивные коричные крылья. — Я с высоты отыщу тебя где угодно в городе. Молодой жеребец задыхался, будто когтистая лапа уже сомкнулась на его горле. К счастью, воображение его не могло проникнуть в фантазии грифины — в ином случае ничто не спасло бы его от обморока. Грифина достала его паспорт гражданина Ванхувера и сделала в нём пометку: кому и что задолжал Холлидэй. Небрежно метнула маленькую книжечку, застав жеребца подскочить в страхе. — Униформу оставь. А теперь брысь отсюда, пока я не передумала.***
Холлидэй бежал по улице очертя голову — словно жаждущая его крови грифина уже преследует его. Перед глазами плыло. Он направился к побережью в надежде на то, что прохладный солёный воздух угомонит бурлящую в нём панику. Стук копыт бегущего галопом пони привлекал внимание грифонов и пони-рабов, но прохожие его не останавливали, расступаясь при виде заплаканного лица. Набережная располагалась неподалёку от бывшего места работы. Сквозь собственные всхлипы он вскоре расслышал приглушённый шум прибоя — и, миновав ещё квартал, узрел стремящуюся к горизонту тёмно-синюю гладь. Солнце, неспешно двигаясь к Пустынному океану, рыжими бликами играло в его волнах. Пейзаж прорвался сквозь туман смятения и испуга, приковывая к себе сознание, жаждущее покоя и поддержки. Снижая темп, жеребец остановился у потрескавшегося каменного ограждения, встав на задние ноги и перекинув передние через перила. Солёный воздух ударил в нос, когда он глубоко вдохнул. Облегчение охватило тело, колени подкосились — он обнял ограждение, как близкого друга, в котором нуждался. Холод камня его не беспокоил: дешёвая повседневная одежда защищала от него. Пронзительный ветер трепал короткую тёмно-оранжевую гриву. Вода внизу пенилась, ударяясь об позеленевший от водорослей бетонный фундамент. Одна волна оказалась достаточно сильной, чтобы брызги дотянулись до оранжевого лица — прохлада подарила безмятежность; дыхание уравновесилось, позволяя жеребцу погрузиться в мечтательное созерцание. Солнце всё ещё было высоко. До того, как оно спрячется, оставалось приблизительно два часа. Оранжевые лучи поблёскивали на воде; небо и облака — над берегом они стремительно редели в сторону горизонта — приобретали более тёмные оттенки. Природа казалась сторонним наблюдателем: ей не было дела до того, что творилось в артериях улиц и полостях домов. Она просто существовала и продолжит существовать. Никакие ужасы и войны не загубят прелести заката; её невозможно запятнать, испортить и очернить. Она останется чистой и непогрешимой, привлекательной и манящей. Холлидэю хотелось бы просто раствориться в ней, стать её частью — и тем самым избавиться от обыденных проблем. Освободиться от цепей своего жалкого существования, от тревог, боли, нищеты... и этой мерзкой грифины. Задумчивый взгляд бродил по рельефу волн; по горизонту, где растворялась граница между небом и океаном; по вспененной воде, ласкающей фундамент. Шум бескрайней водной стихии заглушал другие звуки вокруг, позволяя сосредоточиться на вечной красоте. Взор метнулся в сторону, и увиденное вернуло Холлидэя с небес на землю. В золотых лучах купались останки довоенных портов Ванхувера. Около ста лет назад там ещё ржавели корабли, катера и лодки, но трудом десятков тысяч рабов и особыми умениями единорогов удалось разобрать и переработать всё, что осталось после войны. Сейчас в трёхсоттысячном городе осталось лишь несколько десятков работающих лодок и катеров. Большинство из них — парусного принципа: энергетическая проблема не позволяет тратить драгоценные самоцветы и топливо на судоходство. В конце концов, город уже около сотни лет живёт в изоляции. Разве что могут заплывать бесстрашные туристы или путешественники с юга, где расположены руины Хуфлэнда, одного из двенадцати мегаполисов Эквестрии. Но таких гостей мало: слишком велико расстояние, слишком обильны страшилки Хуфлэндских фанатиков. Местным жителям только и остаётся, что выходить в Пустынный океан рыбачить или искать затонувшие довоенные корабли. А ещё — для взаимодействия с огромным островом неподалёку. Грин-Айлэнд или просто "Остров" облюбован грифонами Ванхувера: те проводят много времени за охотой на местную дичь. Хоть мост и соединяет Ванхувер с городком на острове, многие пони предпочитают добираться на лодке. Почти двести лет назад Ванхувер пытались атаковать, но он был слишком далеко от фронта: одно из мегазаклинаний взорвалось где-то в горах "Острова", поэтому город избежал сильного радиационного заражения; второе упало далеко на востоке отсюда, у основания северных гор. Холлидэй обнаружил, что бесцельно прокручивал в голове бесплатную школьную программу. Его лицо скривилось, и он вернулся к созерцанию. Кроваво-красный диск опускался к воде. Лихорадочный приступ тошноты сжал внутренности — пейзаж вокруг приобрёл оттенки, напомнившие содержимое "экстремальных" блюд. Остатки обеда с утробным звуком хлынули в океан. Холлидэй откашлялся, сплюнул остатки и тяжело задышал, снова чувствуя на щеках горячие слёзы. Он вытер их, выпрямился, шмыгнул носом и пошёл по набережной. Парочка грифонов вела оживлённую дискуссию, перекинув передние лапы через перила. — Ну дурак же ты... — протянула грифина, активно жестикулируя передними лапами. — Поставить на того, кто проиграл столько боёв подряд до этого... — Если он столько проиграл, значит, он должен был выиграть в ближайшем времени, — ответил грифон. — Статистические вероятности никогда не срабатывали в отношении Арены. Там играют лишь навыки... и внутренние договорняки, кто кому проиграет бой. Не более того. Не будь столь наивен. — Возможно, и мне принять участие? — Тебе? — грифина засмеялась. — Да ты и меня одолеть не можешь. Думаешь, справишься? — Против пони... — Ой, не позорься. Сражаться против пони всё равно что сражаться с грифоном без когтей и крыльев. Никакой интриги. Холлидэй прошёл мимо, и их голоса затерялись в шуме прибоя. Он остановился, задумчиво глядя на свою правую переднюю ногу — худощавую и слабую, — и безнадёжно вздохнул. О каких боевых навыках говорить, если он даже мебель одолеть не смог: споткнувшись об тумбочку, он попытался ей отомстить, но лишь сильнее забился сам. На Арене убивать никого не нужно — лишь заставить оппонента сдаться или потерять сознание. Навыки ближнего боя дали бы шанс заработать необходимую сумму в поединках. А на ставки действительно лучше не рассчитывать, поскольку бои — как между хозяевами, так и между рабами на потеху толпе, — зачастую куплены. Его математические познания там не пригодятся. Во рту всё ещё стоял горький привкус рвоты. Он отправился в ближайший магазин, где продаётся очищенная вода в стеклянных бутылках, прополоскал рот, сплюнул и только потом начал пить. Солнце уже давно опустилось за горизонт, но он продолжал сидеть на лавочке и смотреть ему вслед, небольшими глотками попивая воду. Ночь постепенно опускалась на ряды бесчисленных домов и заведений, но уличное освещение включилось по расписанию. Холлидэй не заметил включения фонарей и постепенного появления огней в окнах ближайших домов. Его мысли снова оказались где-то далеко. Он посмотрел на пустую стеклянную бутылку. Нужно сдать её и выручить пару крышек, подумал он. Не пропадать же добру. Сдав бутылку, он пошёл в дешёвый, но хотя бы нормальный-и-без-ёбнутой-экзотики ресторан, где поужинал, мягко говоря, такой себе рыбой, салатом из сена и травы и компотом из яблок. Ванхувер может предложить куда больше, если есть крышки, которых у Холлидэя едва хватало сводить концы с концами. Имеющихся крышек ему хватит на две недели, может, три. Рабский труд за сто пятьдесят лет практически восстановил этот город и его инфраструктуру. Холлидэй не подозревал, что ни в одном городе Пустошей не производится столько благ, сколько может предложить один Ванхувер. Для него это — данность, и сейчас его заботит только еда получше. Как и многих. Питаться как овощами, так и мясом животных, выращенных в теплицах и фермах Уотерфолл — одного из пяти великих семейств — может лишь зажиточная часть населения. В Ванхувере всё решают связи и статус. Короли. Семейства. Без них тяжело устроиться на работу, особенно в конкуренции с покорными рабами, которые составляют большинство. И всё же некоторым хозяевам — их называют по стандарту всех не-рабов — проще платить зарплату наёмному работнику, чем ухаживать за рабом, следить за его здоровьем, обеспечивать более-менее нормальными условиями и нанимать отдельный персонал, который будет за ним следить. Почему Холлидэй со своим положением ранее не стал рабом? Всё просто. Никому не хочется возиться с необученным рабом при нынешних потребностях города — особенно с таким тощим растяпой. Однако дела не столь плачевны, подумал Холлидэй, поставив опустошённый стакан из-под компота обратно на столик. У меня, в конце концов, есть жильё, которое можно попытаться заложить. Музыка из скромного радиоприёмника, стоявшего на столике у кассы, сменилась энергичным приятельским голосом местного диджея Оскара. — «Как проводите свой вечер, хорошие вы мои? Надеюсь, после тяжёлой работы вы не лежите с передозом где-нибудь за мусорным баком. Мы не для этого живём, и умереть всегда успеем. К примеру, сегодня одна невнимательная кобыла шла по улице и поскользнулась на кучке собачьего дерьма, свернув шею. Дерьмовая смерть, не правда ли? Будьте бдительны и смотрите себе под копыта и лапы. А теперь к рекламе. Сеть магазинов "С иголочки" семейства Софтхувз начала весеннюю распродажу...». Оранжевый жеребец вышел из ресторана и неторопливо поцокал домой. Иногда он останавливался у какого-нибудь фонарного столба и смотрел на жёлтый свет, словно ища в нём выход. У него есть всего лишь год. И где он будет искать работу, которая позволит не только выживать, но и накопить достаточно крышек, чтобы выплатить долг? Он прокручивал в голове варианты, подчас унизительные и тошнотворные, оценивая их перспективы. Его уши дёрнулись, уловив шум неподалёку. Характерный манящий звон игровых автоматов доносился из казино на противоположной стороне улицы. Азарт был и остаётся неотъемлемой частью любого общества. Он предоставляет возможность быстро разбогатеть. Как харизматичный мошенник с энергичным и бодрым голосом, он приглашает испытать удачу, довериться ей, отдать всего себя, все свои сбережения ради шанса вернуть всё в десятикратных размерах. И этот шанс может выпасть в любой момент. Даже с первой попытки. Холлидэй не из тех, кто повёлся бы на эту чушь. Он слишком хорошо понимал принцип вероятностей, не говоря уже о том, что в подобных местах игровые автоматы зачастую подкручены таким образом, чтобы минимизировать выгоду посетителей. Разумеется, кому-то позволяют сорвать куш, чтобы дать иллюзию возможности — но в конечном итоге казино всегда в выигрыше. Пение автомата напомнило об одном проекте, давным-давно заброшенном: тогда сказались дороговизна компонентов и нехватка знаний. Но теперь терять было нечего — Холлидэй решил на одно число поставить всё, что у него осталось. Крутите рулетку, крупье.