Тьма в тебе

Дни замелькали красочным калейдоскопом. Чуть ли не каждое мгновение я хотела вдумчиво и дотошно запечатлеть в памяти навсегда, но в то же время не могла дождаться, когда стёклышки пересыпятся и покажут мне новую фантастическую, восхитительную картину. Абсолютное счастье. Я просто заставила себя на время забыть об ужасном выборе. Пока у меня есть то и другое — Эдвард и моя магия — нет смысла убиваться, стоит получить от этого всё. Конечно, Генри ошибся по поводу Эдварда! У нас всё было хорошо, как никогда. Первые два-три дня после провальной вечеринки я переживала, что он может отчебучить какую-нибудь глупость, но очень скоро успокоилась. Да, наши отношения изменились. Изменились к лучшему. Теперь моё сердце не выскакивало из груди, стоило Эдварду приблизиться или поцеловать меня, а мозг не утопал в эндорфиновом шторме. Впрочем, теперь у меня был новый наркотик — магия. А Эдвард… С ним просто всё стало нормальным: таким, какое оно, наверное, и бывает в длительных отношениях. По крайней мере, теперь, когда мы ненадолго расставались, моя жизнь не становилась на паузу, я могла думать о чем-то ещё кроме него. Я и думала. Честно, моя нынешняя ультранасыщенная повседневность, уроки магии с Генри полностью вытеснили пустые, бесполезные мечтания об Эдварде. Когда я была с ним, я была с ним. Когда не была — моя жизнь продолжалась, причём неслась на утроенной скорости. Теперь я была очень благодарна Эдварду за его нерешительность. У меня было время. Вдоволь времени. Я не сомневалась, что в конце выберу стать вампиром, чтобы быть рядом с любимым. Однако сейчас… Я хотела узнать о магии всё что можно, пожить ведьмой хоть немного. К счастью, наши с Эдвардом желания на этот раз совпадали. Но лучшее в наших обновлённых отношениях было не это. Я уже не чувствовала себя никудышней неудачницей. Даже больше, теперь я считала себя ровней Эдварду — и неважно, сколько у него денег. Это было потрясающе до бесконечности! Каким-то потаённым краешком души я тешила себя мыслью, что в чём-то, может, даже лучше него. Ведь вампиром может стать кто угодно. А волшебником — нет. Я больше не боялась так параноидально, что непременно его потеряю. Единственное, что меня тревожило, Элис не появлялась в школе со дня моего рождения. Мне было ужасно стыдно перед ней, не знаю почему. А ещё, несмотря на стыд, я хотела убедиться, что с Джаспером всё хорошо. В идеале, увидеть его хоть одним глазком на школьной парковке — несмотря на легенду о колледже он иногда забирал Элис из школы, и почему-то ни одна живая душа кроме меня не замечала этого. А если и нет, они болтали по телефону почти каждую перемену. По её тону я бы поняла, что что-то не так. Я даже размышляла о том, чтобы аккуратно её расспросить — и от этого становилось ещё более неловко. У Эдварда я поинтересовалась лишь однажды и, не услышав ничего конкретного — они будто уехали, но не совсем, вроде скоро вернутся, а может, и не скоро — не решилась настырничать. Что касается магии, Генри оказался прав. По законам США меня должны были поместить под надзор до тех пор, пока не пройду аттестацию и не получу по меньшей мере три СОВ. А это значило, что я не смогу колдовать, где вздумается. «Программа поздней интеграции волшебников» предусматривала двухлетний курс в закрытой школе, больше похожей на тюрьму, и это совсем не устраивало меня. Я надеялась справиться своими силами за полгода, не покидая дома и Эдварда: кое-как нагнать чары и защиту от тёмных искусств. К моей удаче, третьей можно было выбрать менталистику, которую на минимальный балл я могла бы сдать через неделю-две, немного подтянув теорию. Моя цель Минимум заключалась в том, чтобы легализоваться в волшебном мире как можно скорее и дальше действовать по ситуации — продолжить обучение, найти друзей… Да что угодно! И, конечно, я не собиралась бросать школу менее чем за год до выпуска, как и забить на подготовку к колледжу. Я ведь ещё не знала, что за волшебница из меня получится, а о хорошем образовании мечтала, сколько себя помню. Всё-таки вампирская способность совсем не спать — ещё и какая суперсила! Недоступная даже магам. Я пока старалась не задумываться, как мне всё успевать, потому что Генри не будет сидеть в Форксе до скончания времён. Вряд ли он будет учить меня все те полгода, которые я отмерила себе на три СОВ, поэтому я пыталась впитать как можно больше, пока он здесь, найти подход, закономерности, научиться выделять в учебниках самое важное. К счастью, я заметила, что теперь учёба давалась мне очень легко, даже в школе, хотя я и раньше справлялась неплохо. Но времени всё равно катастрофически не хватало. И теперь у меня была палочка! Генри угадал с сердцевиной и справился с исполнением. Первая его попытка — грецкий орех длиной в двенадцать и три четверти дюйма — слушалась меня неохотно. Мы остановились на четвёртом образце — коротколистный тис, двенадцать с половиной дюймов. Генри предупредил, что когда я получу свои СОВы, мне, возможно, целесообразнее будет купить приличную палочку в магазине именитого мастера. Но я и так была довольна по самую макушечку! К тому же, по словам Паркера, многие палочки склонны «обучаться» и подстраиваться под владельца. Так что ещё неизвестно, будет ли новая «приличная» палочка лучше пристрелянной в течение полугода. Уже теперь она чувствовалась такой моей, родной, почти живой, что о замене не могло быть и речи — это было бы, всё равно что предать друга. Первое, что показал мне Генри с новой палочкой, было Инсендио — заклинание, которое изучают в конце второго курса — потому что, по мнению моего новоиспечённого учителя, именно оно было мне крайне необходимо. По его словам, Инсендио не могло убить целого, боеспособного вампира, только замедлить или отвлечь, ведь такое пламя недостаточно горячее и мощное, обладая вампирской скоростью, его довольно легко потушить. Я точно не собиралась применять Инсендио против вампира, но вдруг мне когда-нибудь придётся разжигать огонь для барбекю? Из практических соображений к чарам и менталистике стоило бы выбрать трансфигурацию, но она давалась мне кое-как. Гербология, к сожалению, ещё хуже. И это не укладывалось в мой план «как можно скорее». А с защитой вышло неожиданно. Мы почти сразу перешли к заклинаниям за второй и третий курсы, хотя и приступили к защите позже, чем ко всему остальному, потому что до этого была ещё занудная техника безопасности, теория, инструктаж… А когда наконец взялись, мне подумалось, возможно, Генри не зря истязает меня утренними пробежками и упражнениями. Боже, самая настоящая каторга! Ненавижу спорт! Но Паркер не уступал. И ему хватило наглости каждый день поднимать для меня нагрузку, и поить мерзким зельем от крепатуры. Генри объяснял свою тиранию тем, что сильной магии будто бы некомфортно в слабом теле — тем более, магии тёмной. Что может возникнуть магическая нестабильность, а за ней и ментальная, потому что психика наиболее уязвима в телесном здоровье. И чем разительнее несоответствие магического потенциала — тем больше вполне реальных проблем, пока магия не ослабнет и не придёт в баланс, если придёт… Он даже утверждал, что физические нагрузки помогли лично ему. Я не верила. Не верила, что моя магия может причинить мне вред. Я только что научилась чувствовать её. Это было похоже на тишайшее ангельское хоровое пение, если бы оно вдруг превратилось в обволакивающее тепло и одновременно — в переливчатые вспышки золотистых искр. Это было самое прекрасное чувство, которое только можно вообразить. Генри просто не понимает, потому что его магия была с ним всегда. И как бы там ни было, мне нравилась Защита от тёмных искусств. В конце концов я смирилась с существованием ненавистного спорта в моей жизни. Действительно, после дуэлей с Генри я еле волочила ноги. Это он мог стоять посреди поляны недвижимо, лениво отражая мои атаки. Мне же, чтобы хоть на чуть-чуть повысить шансы, надо было бегать и прыгать, менять направление, падать на землю, набивая полную пазуху рыжей прошлогодней хвои, и мгновенно вскакивать, прятаться за препятствия… Притом Генри утверждал, что у меня отличные природные данные. А я видела только огромную непреодолимую пропасть между нами. Возможно, он тоже был талантлив, и вдобавок к способностям обладал ещё и умением и опытом. Значит, и я когда-нибудь так смогу? На мой скепсис относительно того, кому вообще нужно искусство боя в двадцать первом веке, он ответил, что человек с его биографией должен держать себя в форме. Так у него есть враги? Много врагов? Он какой-то мафиози, что ли? Или за ним охотятся мужья-рогоносцы, отцы и братья той бесчисленной толпы женщин, с которыми он переспал? Более половины наших занятий проходило в лесу поблизости Ла-Пуш, где мы были вольны делать абсолютно всё. Я раньше не задумывалась, но, в самом деле, индейские резервации не подпадают под юрисдикцию США, большинство федеральных законов на их территории не действует, а местные живут согласно своими племенным обычаям. Оказалось, что так же, как маггловское правительство не вмешивается в дела коренных американцев, так и МАКУСа нет дела до магических индейских поселений, а Ла-Пуш был внесен в соответствующий реестр. Эта территория была вне надзора за несовершеннолетними, и здесь даже не работало табу на непростительные! Конечно, это не значило, что Авада или Круцио были здесь разрешены, просто никто не парился проверять. Детям индейцев не приходили письма из Ильверморни. Хотя они или их родители при желании могли сами подать запрос и поступить в школу на общих волшебных основаниях. Первым делом Генри приманил и заавадил рыбину, которую позже зажарил на ужин, а потом проверил на мне Империус, и он не подействовал из-за моего врождённого ментального блока. Ну и когда через десять минут за нами не явились авроры, мы расслабились окончательно. Да, знаю, я обещала Эдварду не ездить в резервацию очень часто. Но ведь я не ездила? Туда нас обоих доставлял аппарацией Генри. Я поняла, что ему на самом деле совсем не нужна машина. И теперь желание научиться мыть посуду заклинанием подвинулось в моём списке приоритетов куда-то в третий десяток. До аппарации, к сожалению, ещё было очень далеко, пусть неосознанно я уже раз провернула такой трюк в свой день рождения. Вместо этого я сконцентрировалась на Акцио и Репаро. Они тоже пока не очень удавались, но мой энтузиазм не спадал. Как же мне хотелось поделиться каждым малюсеньким достижением с Чарли! Генри не хотел рассказывать Чарли о магии, но мне не запрещал. Я просто не могла окончательно отважиться, подобрать слова… Конечно, мне было бы гораздо легче, если бы Генри поддержал меня. К счастью, статут о секретности позволял раскрыть тайну перед ближайшими родственниками, к тому же папа был сквиб, а не маггл. Я снова чувствовала себя маленькой девочкой, которая получила второй шанс… Множество вторых шансов… Ведь Чарли не провожал меня впервые на школьный автобус, не ссорился с соседскими мальчишками за то, что стащили с крыльца моего медвежонка и спрятали, мы с папой ни разу не писали вдвоём письмо Санте, не он учил меня кататься на велосипеде, и не ему я, преодолевая страх, принесла первую в жизни двойку… Я потеряла так много замечательных, тёплых воспоминаний, пока его не было в моей жизни. И скоро не будет снова! Один единственный раз Чарли пришёл в балетную студию, чтобы увидеть моё выступление — и я, до предела взволнованная, тогда облажалась по полной. Думаю, он бы гордился мной, если бы узнал, что Ступефай против учебной мишени дался мне с первого раза. А на четвёртом занятии я даже смогла попасть в Генри. Гордился бы как отец и как шериф в придачу. Мама никогда не говорила ничего плохого о Чарли, только о Форксе: какое это мрачное, депрессивное место, и как она была здесь несчастна. А о Чарли — разве можно сказать что-то плохое о Чарли? Мама лишь изредка ворчала, что легко быть идеальным отцом какой-нибудь месяц в году. Несмотря на неприязнь к городку, я любила ездить к папе, когда была маленькая, потому что с ним я и чувствовала себя маленькой — опекаемой, нужной — и он, как и Рене, никогда не навязывал мне своё родительское авторитетное мнение. Единственное, что огорчало, мне каждый раз трудно было привыкать к новому месту. Первые дни что у Чарли, что дома в Финиксе я чувствовала себя лишней. Неуместной. После слишком разговорчивой мамы с молчаливым Чарли было неловко. По возвращению в Финикс было даже хуже, потому что мама каждый год затевала по меньшей мере перестановку мебели, а то и новые обои или шторы в моей комнате, чтобы порадовать меня к приезду сюрпризом. Мама не может без перемен. А я… Мне не хватало ощущения дома. Может, наш с Чарли занудный консерватизм — это проделки предков Блэков, которые любой ценой хотели сохранить традиции и чистоту крови? Эта их волшебная генная инженерия? Да, с Чарли было уютно, безопасно. И неловко… Ему тяжело давались проявления чувств, мне тоже. Когда я выросла, стало намного, в тысячу раз более неловко! А ещё мне в свои пятнадцать казалось неправильным наслаждаться детством в компании папы, я ведь уже взрослая? Мама только о том и говорила: что пора набивать шишки, бунтовать, зависать на вечеринках с друзьями… А мне не хотелось — ни бунтовать, ни вечеринок. И я решила, что это, должно быть, проявление ещё большей «взрослости» и ответственности. Я перестала ездить в Форкс. Чарли приезжал летом и вёз меня на две недели в Калифорнию на море, а в Вашингтон возвращался уже без меня. Что-то во мне изменилось, коренным образом изменилось… Не чувства, нет. Я любила Чарли раньше. Для меня он даже был кем-то вроде кумира: несколько отстранённый и далёкий, ведь мы редко виделись, чьего внимания я так отчаянно желала и в то же время стыдилась это показать. А теперь я впервые ярко ощущала свою принадлежность к семье. Может это всё из-за рассказов Генри о Блэках, роде, гигантском, ветвистом генеалогическом древе? С ума сойти, у нас с папой было настоящее генеалогическое древо! А может, это потому, что у меня вдруг появился старший брат, о котором я мечтала всю жизнь? Неважно, что иногда я залипала на его задницу… До недавнего времени мне казалось, что этим братом мог бы стать Эммет. Весёлый и дружелюбный, Эммет точно был гораздо лучшей кандидатурой на эту роль. Но я вдруг поняла, что братьев не выбирают. И вот он: упрямый, раздражительный, скрытный, нередко импульсивный — Генри. Узнав его лучше, я многое о нём поняла. Впервые детали его полувымышленной биографии приобрели глубину и контекст. Я увидела в нем дефект, который всегда был во мне, но я этого не осознавала, пока не увидела со стороны в преувеличенной форме. Возможно, он, как и я, как Чарли, просто хотел быть в семье. И все мы трое не могли преодолеть свою глубинную нелюдимость. И теперь всё вдруг стало так, как надо. Когда мы втроём собирались за ужином на тускло освещённой старомодной кухне, которой в любую погоду и время дня покрашенные в жёлтый шкафчики добавляли солнечного света — всё было так, как надо… Нет, наши посиделки всё ещё не озаряли вдохновенные беседы, энергичные дружеские споры или заразительный смех, но что-то как будто витало в самом воздухе. Нас объединяли одинаковые дефекты, стремления, загадочная двадцать пятая хромосома… И тайна. Несмотря на то, что Чарли до сих пор ничего не знал, я не сомневалась, что он чувствует то же самое. Удивительно, как счастливые люди питают друг друга. Удивительно, что разделённого счастья становится только больше. И я уже не беспокоилась, что какая-то толика любви Чарли может достаться Генри вместо меня. Любовь тоже не делилась, а парадоксальным образом прибавлялась и множилась. Я была рада, что мы трое есть друг у друга. И даже Сью, Сет и невыносимая колючка Ли… Я запретила себе думать, что хотела бы, чтобы мама тоже была здесь с нами. И почему какую-то неделю назад мне казалось, что идеальная семья должна быть такой, как Каллены? Все впечатляющие красавцы, в своих светлых нарядах похожие на ангелов. И в светлом ультрасовременном доме, который так и просится на обложку тематического журнала по дизайну и архитектуре. Все по парам, и не просто так — а предначертанным сверхъестественными силами, вечным, идеальным, неразлучным… Теперь от этой неземной идеальности, светлых нарядов, стеклянного дома становилось не по себе. И если бы какой-то псих решился заявить, что наша с Чарли и Генри семья хоть в чём-то уступает Калленам — ей богу, я бы его прокляла. Неважно, что скоро я и сама стану Каллен. *** В пятницу после школы мне позвонила Элис и напросилась в гости, так что пришлось дозваниваться Генри, просить разрешения на её приезд. Он что-то буркнул, потому что Элис ему тоже не нравилась, но в итоге согласился. К счастью, он мог настроить защиту дома оттуда, где был. А был он, конечно же, где-то в резервации. Всю неделю во мне боролись противоположные соображения. Несмотря на наш договор, я осознавала: если совсем не давать Генри заниматься тем, что ему по душе, он вскоре сбежит обратно в Европу. С другой стороны, чем больше у него будет свободного времени — тем быстрее Генри изучит бердыш, и у него станет на одну причину меньше, чтобы оставаться в Форксе. О своей основной цели он так и не рассказал, но не возникало сомнений, что мыслями он почти всё время в Англии и что действительно хочет домой, это было ясно из многих случайных фраз. А еще Генри правда верил, что без него там «всё развалится», и «Кричер в конец одичает». Я даже где-то глубоко в душе радовалась, что ему есть, чем себя развлечь в забитом провинциальном городке на три тысячи населения. Собственно, не совсем в нём, а в десятке миль к западу. В резервации можно было творить любую тёмнейшую магию, а ещё экспериментировать с магией крови. Мне Генри ничего такого не показывал — чтобы не развратить мою невинную неофитскую душу. Ой, не очень-то и хотелось… Мне и самой было чем заняться — школьная домашка сама себя не сделает. Хорошо, что уборка стала делом нескольких минут и махов палочкой — нескольких махов Генри, потому что я такого ещё не умела. Но теперь мне было не стыдно, что убирает он, а не я. Однако всё больше огорчало то, что я мало чем могла его отблагодарить. Досадно, он даже готовит лучше меня! Неожиданный звонок Элис выбил из равновесия. Я изо всех сил старалась не накручивать бесполезные тревоги, не фантазировать, как всё пройдет, что она скажет, как объяснит свой игнор на протяжении более чем недели, и что скажу я… Ну разве не бред? Стоит просто дождаться — и всё откроется. Беспокойство перемежалось радостью и нетерпением, а где-то на периферии сознания слегка уколола зависть: она, как провидица, уже знает, чем всё кончится. Должна ли я рассказать, что сама теперь ведьма? Конечно, я сказала Эдварду — какие-то мелочи, почти походя. Он, кажется, не очень-то и любопытствовал, а я только радовалась этому. С ним мне не хотелось делиться, по крайней мере, до тех пор, пока не научусь колдовать как следует — мне хотелось его поразить, а не сесть в лужу, если что-то вдруг не получится. Это было слишком важно. А я всё ещё не до конца вытравила из себя чувство никчёмности — господи, моя феноменальная неловкость была со мной всю жизнь! И в то же время я лелеяла мечту, как однажды буду готова, а Эдвард… Он оцепенеет от шока и неожиданности? Красноречиво и многословно будет высказывать восхищение? Или просто молча посмотрит, растроганно, восторженно — как на самое драгоценное существо в своей вечности? В мечтах это было замечательно. А лучше всего то, что настанет день, и эта мечта сбудется. Да, Элис, наверное, стоит рассказать, она обрадуется за меня. И я уже решила, что покажу ей Люмос и Вингардиум левиосу, если это будет уместно и не слишком хвастливо. Чуть позже условленного времени я услышала с улицы незнакомый шум мотора и выскочила на крыльцо. Это была Элис на новеньком фиолетовом блестящем родстере, я не узнала марку, потому что даже в Финиксе такие машины встречались нечасто, а для Форкса это было что-то совершенно исключительное, и я перегнулась с края верхней ступеньки, ожидая, наверное, что за машиной бежит стайка ребятишек, как в фильмах о начале прошлого века. Элис нечеловечески быстро достала из багажника вещи — целую кучу вещей! — и нечеловечески лёгкой для девушки её хрупкого телосложения походкой подошла ко мне. У неё в руках было два объёмных чемодана, два бумажных пакета, розовая сумка с ноутбуком и ещё одна крошечная из крокодиловой кожи — дамский ридикюль. На автомате я бросилась помочь, но ей, конечно, не нужна была помощь, Элис процокала на высоких шпильках мимо меня к лестнице. — Какое милое платье, — прощебетала она. Ничего особенного, на самом деле, домашнее платье из дешёвого трикотажа, красное в чёрный горошек. Уже довольно старое, и немного выцветшее, ещё и коротковатое. Это был последний бабушкин подарок, а она умерла шесть лет назад. С тех пор я не то чтобы очень выросла. Элис всё время жаловалась, что я одеваюсь недостаточно женственно, и это платье — старое, вылинявшее, дешёвое — больше всего соответствовало критерию «женственно». Я с трудом откопала его в коробке, которая до приезда Генри стояла на чердаке с незапамятных времен. В коробке под названием «Ужас ужасный, но жалко выбросить». Все-таки последний бабушкин подарок… — Я надела его для тебя. А зачем чемоданы? Мы наконец-то дошли до моей комнаты. Освободив руки, Элис порывисто меня обняла, так что рёбра чуть не треснули. — Косметика. Будем делать тебе макияж, — объяснила она восторженным высоким голосом. — Зачем столько? — Никогда не знаешь, что пригодится, мы ведь экспериментируем. — Ты — и не знаешь, что поигодится? — усомнилась я. — Представь, я тоже иногда хочу увидеть что-то впервые в реальном времени. Пусть нам обеим будет сюрприз! — она, сняв туфли, жизнерадостно подпрыгнула и всплеснула в ладоши, а потом принялась доставать ноутбук. — Поставлю нам фильм. Как тебе «Блондинка в законе»? — Идеальный выбор для такого дня. В одном из бумажных пакетов оказалась еда — и мне снова стало неловко, потому что я не могла предложить Элис даже чаю. А из второго пакета она достала ещё пакет и… — Подарок. Как только увидела — сразу подумала о тебе. Элис постоянно пыталась навязать мне какие-то новые дорогие шмотки. До сих пор я успешно сопротивлялась, за исключением синего платья на выпускной. Смешнее всего, она впервые выбрала что-то на мой вкус — на мой прежний вкус… Это была обычная мужская рубашка в клетку, у меня таких был целый шкаф. Ну, как, таких — мои на распродаже обычно выставляли по четыре девяносто девять… А эта… На претенциозной дорогой упаковке было написано Ральф Лорен, так что эта «обычная мужская рубашка в клетку», должно быть, стоила сотню-полторы. Элис смотрела на меня с трогательной надеждой, будто боялась, что я снова отвергну подарок, и уже готовилась расстраиваться. Я осознавала, что эту рубашку, антипод всех представлений Элис о стильном и прекрасном, сама она точно никогда не будет носить. Роуз — тем более. А на Джаспера она попросту не налезет, хотя на мне это должен был быть оверсайз. И я знала, что Элис не станет заморачиваться с тем, чтобы вернуть неудачную покупку в магазин. — Спасибо, Элис! Какая красота, — я обняла подругу и сразу распечатала обновку, — ткань такая мягкая, рубашка отличная. Ещё я знала, что не надену её. Недавно одним днём ​​я поняла, что мне совсем не нравится моя одежда. Собственно, никогда не нравилась. Она выполняла одну единственную функцию… Ну, может быть, полторы функции: прикрывала наготу и не бесила. Теперь мне казалось, что этого недостаточно. Не то чтобы я беспокоилась на этот счёт — сейчас в моей жизни было множество гораздо более важных вещей. А за покупками пришлось бы ехать как минимум в Порт-Анджелес, лучше — в Сиэтл. В Форксе на три тысячи населения был только один магазин Ньютонов, где в лучшем случае продавалось несколько вариантов спортивных штанов и футболок унисекс, и носки, а летом ещё женские купальники и шорты… Я не собиралась тратить время на такие глупости, как внеплановый шоппинг, так что выбрала из своего гардероба менее уродливые вещи, а остальное — и среди них почти все мужские клетчатые рубашки — запихнула в ещё одну опальную чердачную коробку. На будущее я твёрдо решила, что не потрачу на вещь, которая меня не вдохновляет, даже пресловутые четыре девяносто девять. И никаких клетчатых рубашек! Осточертели! Интересно, это она тоже не смогла предвидеть? Я всматривалась в её неземной красоты личико, в огромные янтарные глаза, и не могла найти ответ. Кажется, тени под её глазами проступили ярче, а, может, мне только померещилось. Она была приветливая и весёлая, как всегда. Спросить о Джаспере я не решилась. Несмотря на то, что моя рациональная часть убеждала, это был бы вполне уместный вопрос при таких обстоятельствах. Наоборот, не спросить — будет ужасно невежливо. Но что-то необъяснимое во мне шипело и кричало, что я не должна вмешиваться. Мы уселись на моей кровати с ногами, Элис приступила к макияжу под тихий бубнёж фильма. Чувствовать её холодные твердые, но деликатные прикосновения на своем лице было странно. Ещё страннее — рассматривать идеальную, сказочно прекрасную её вблизи. — Брови немного заросли. Выщипать? — Нет. Как раз хочу отрастить. Мне на мгновение показалось, что на её лице промелькнуло скептическое выражение, но она промолчала. Элис делала всё с человеческой скоростью, а я пересказывала школьные события за полторы недели и свежие сплетни, стараясь не сильно мешать ей мимикой, а про себя не могла придумать, как расспросить обо всех Калленах так, чтобы узнать то единственное, что меня беспокоило. Пока Элис легкомысленно щебетала о косметике, моде, новых фильмах, мне казалось неудобным перейти на более личные темы, как и затронуть в разговоре магию. Наконец, когда прошла середина фильма, она отодвинулась дальше и стала критично осматривать результат. — Ой, нет, не годится, — вынесла она вердикт, — тебе не идёт. Будем переделывать. Я машинально повернулась к зеркалу, которое Элис завесила шифоновым шарфиком ещё в самом начале — чтобы «не испортить сюрприз». Подруга принялась рыскать в одном из чемоданов. — Кажется, я всё-таки забыла ватные диски. — Сейчас принесу, — вскочила я. Не дожидаясь ответа, я ринулась в ванную. Ватные диски не нужно было искать, и я решила, что можно пару минут полюбоваться на своё отражение. Ожидаемо, Элис сделала всё безупречно, было совершено не ясно, что могло ей не понравиться. В основном это выглядело… Впечатляюще. Элис оформила брови так, как я хотела, чтоб они отросли. Макияж глаз был довольно интенсивный, но всё еще не слишком театральный: сочетание чёрных, красных и перламутрово-молочных теней с густо нанесённой тушью — несмотря на смелую гамму выглядело круто. Моё лицо стало будто неуловимо более решительным, может, даже немного более злым. Наверное, какой-то такой я стану, когда обращусь в вампиршу, я попыталась представить себя с красными глазами… Да, этот макияж должен был бы идеально подчеркивать красные глаза. Мне ужасно понравилось, кожа просто сияла, совершенно нереальный эффект. Трудно было поверить, что это действительно я, будто Элис и сама чуть-чуть ведьма… Может это всё мягкое правильное освещение? Моя новенькая ванная, обустроенная за счет Генри, была произведением искусства. Отделанная настоящим розовым мрамором и обставленная дорогой сантехникой, она выглядела на миллион баксов и совсем не подходила к остальному дому. Однако подходила мне сегодняшней, пусть даже в дешёвом вылинявшем платье — благодаря Элис. Я снова уселась на кровать и попросила подругу не стирать, но она была неумолима. В ход пошло ещё больше баночек, тюбиков и коробочек. Когда фильм закончился, Элис включила сиквел. Первая «Блондинка в законе» подходила к нашим девчачьим посиделкам как нельзя лучше. Вторая была даже больше в тему, за исключением одного нюанса. — Элис, мы что — злодейки? — пошутила я. Она взглянула на меня растерянно и через несколько секунд натянуто улыбнулась. Как только я решилась спросить, она воскликнула: — Нет! Всё хорошо, — и гораздо более спокойным тоном, — Всё просто замечательно. А ты? Ты будто хочешь что-то рассказать? Отваживаешься и через мгновение меняешь решение, я никак не могу уловить. Последнее было сказано с явным упрёком, и я впервые подумала, что это действительно может причинять ей дискомфорт. А ещё я впервые осознала, что между нами теперь есть что-то общее — одна крошечная деталь. Несмотря на то, что она очень красивая. И умная. И стильная. И просто очаровательная… Да, Розали была ещё красивее, как ни невозможно в это поверить, но именно Элис так легко, одной репликой или приветливой улыбкой, склоняла к себе симпатии всех вокруг. Даже Чарли она покорила. Я каждый раз терзалась сомнениями, что ей от нашей дружбы. Ей должно быть скучно со мной. Может, я и не совсем безнадёжный собеседник, как для человека, но для вампирши с абсолютной памятью… Она не могла бы узнать что-то новое и интересное, не могла бы даже улучшить свои умения визажистки, которые и так достигли самой высокой, недостижимой для человека планки. Воспринимает ли она меня как примитивного, трогательного, беспомощного зверька? У Эдварда хотя бы был романтический интерес, и это многое объясняло и оправдывало. Но для дружбы нужно что-то гораздо большее. По меньшей мере, общие интересы. Равность, или наоборот: на фоне определенного сходства черты, которые бы компенсировали недостатки друг друга. Рядом с идеальной ней я всё ещё чувствовала себя одним сплошным недостатком. Если отношение Эдварда я могла воспринимать как должное, то доброту Элис с недавних пор — скорее как благотворительность… И это снова добавляло баллов на чашу её безупречности, потому что сама я, наверное, не была способна на настолько одностороннюю дружбу. Наверное, это должно было раздражать как ничто на свете. Но нет, её идеальность была настолько идеальна, что даже не раздражала. — Я теперь ведьма. Эдвард говорил? — выпалила я, подавив ненужные раздумья, потому что могла вскоре снова передумать. — Об этом можно было догадаться, учитывая последние события, — произнесла она сдержанно, не подтверждая и не отрицая участие Эдварда. — Вы знали о существовании волшебников? — Конечно. Хотя я лично никогда не встречала таких. А Карлайл и Джаспер — да. Волшебники опасны для вампиров. И считают опасными нас. Поэтому мы предпочитаем держаться подальше. — Хорошо, что мы и так уже друзья, — пробормотала я нерешительно, — правда же? Это так увлекательно… Генри говорит, что вампиры, обладающие дарами, при человеческой жизни были волшебниками или сквибами. Наверное, и ты… — Я так не думаю. Её резкий ответ озадачил. — Мне нужно, чтобы ты немного помолчала, я почти закончила. Пока она с сосредоточенным видом подправляла мне губы, я снова отвлеклась на фильм. — Белла… Не хочу показаться грубой… Тебе не стоит увлекаться магией. Эдвард… Я уверена, что Эдвард тебе ничего не говорит. Но я хорошо его знаю. Ты должна понять, он человек из прошлого века, к тому же воспитанный в чрезвычайно религиозной пуританской семье. Он убеждён, что ведьмовство — ужасный грех. Особенно, если ты выберешь этот путь сознательно. — Но ведь… Вы как никто должны понимать, что это бред! Разве… Разве он не должен принимать меня такой? Если мы истинная пара… Те, кто подходят друг другу, как два кусочка пазла… Если бы я была другой, хоть на чуть-чуть, на эту крошечную мелочь — мою магию — между нами просто ничего не возникло бы… — под конец я уже не была настолько уверена. Именно так об этом рассказывали Элис и Эсми. Истинная пара — одна на миллион. Нет, на бесконечное множество. И вместе вампир и его избранница — легендарные половинки, дополняющие друг друга во всём. Это притяжение не одолеть. Именно так, как у нас с Эдвардом. — Вы станете истинными, когда он обратит тебя в вампиршу. А до того, — она ​​сделала красноречивую паузу, — ты должна быть осмотрительной. Элис подвела меня к небольшому настенному зеркалу и торжественно сняла шарф. Мне не понравился этот новый образ с пастельными розово-сиреневыми тенями и классическими стрелками. Я была похожа на каждую первую невесту, не хватало только банальной высокой причёски с дубовыми от лака буклями. Несмотря на лёгкое разочарование, я рассыпалась в бесконечных благодарностях и комплиментах мастерству Элис, пока та складывала косметику обратно по чемоданам. А внутри плескались сомнения, страх, немного злости… Так Эдварда не устраивает моя магия? Чёртов лицемер! Но самое гадкое, вплоть до отчаяния, меня распирала зависть. Как же я завидовала ей! Ни Эсми, ни Роуз — ЕЙ! Именно Элис. Не было ни малейшего чуда в том, что Карлайл и Эсми идеальная пара. Сами по себе они бы легко поладили с кем угодно. То же самое — Эммет. Весёлый, рассудительный, неконфликтный, он запросто выдерживал невыносимый характер Розали. К тому же у них всё было тесно завязано на сексе. Элис и Джаспер — вот чудо из чудес! Они были такие разные, как день и ночь. И оба, несмотря на обманчивое первое впечатление, жёсткие, неуступчивые, ярко индивидуальные. А ладили, как чёртова парочка телепатов. Они заканчивали предложения друг за другом — для Элис это не удивительно, но Джаспер не был ни провидцем, ни телепатом — а спорили непонятными обрывками фраз, будто загадочным шифром. И всегда приходили ко взаимопониманию. И не то чтобы кто-то из них сильно прогибался или подстраивался. О таких говорят: они вместе смотрят в одну сторону, а не друг на друга. Мне хватало здравомыслия осознать уже сейчас, что у нас с Эдвардом никогда не будет такого уровня… эмпатии. Даже когда я обращусь в вампиршу. Сейчас я по многим вопросам уступала Эдварду, и это меня не устраивало. Конечно, с моим обращением один из спорных моментов, моя магия, исчезнет сам собой. Но и других разногласий хватало. И я склонялась к тому, что когда стану вампиршей, то уже ни за что не уступлю. С тех пор и навсегда уступать будет он! Потому что мне уже и так под завязку осточертело это дерьмо! Элис порывисто вздохнула, а плечи нетипично для вампирши ссутулились. — Элис, что… — Всё хорошо! — рявкнула она. Потом умерила тон и заговорила совсем иначе. — Белла, я только хочу помочь. Помочь тебе! Ты понимаешь? Хочу всё исправить… Она замолчала, а я растерялась. — Исправить? Что ты имеешь в виду? Что ты видела? — В том-то и дело, немного. Всё стало так неопределённо. Она охватила себя за плечи, голос дрожал. Я нерешительно обняла Элис, провела ладонью по коротко стриженным волосам. Нечеловечески сильная и быстрая, она была такая трогательная, маленька, на полголовы ниже меня без своих лабутенов, а мой рост и так был ничего особенного. После слов Генри, что я могу физически измениться, во мне затаилась надежда немного подрасти, но нет, мой рост не изменился ни на дюйм, я всё ещё не могла дотянуться до банок с эгергетиком на верхней полке супермаркета. — Элис, не переживай, — я так хотела успокоить подругу, продолжая гладить её по голове, и потому, наверное, сама не до конца осознавала, что её слова должны значить для меня, — если мы с Эдвардом истинная пара, судьба сама выведет нас к единственно возможному финалу, что бы ни случилось. Ты сама говорила. Всё будет хорошо, вот увидишь. — Да, всё будет хорошо, — повторила она слабым голосом, будто тень. Наконец, минуты через две, Элис отстранилась на длину вытянутых рук, положила ладони мне на плечи. — Мы просто должны вернуться к исходной точке, — произнесла она тоном строгой учительницы, чеканя каждое слово и не сводя с меня настойчивого взгляда, а каменные пальцы на моих плечах сжались, без сомнений, оставляя после себя синяки, — вернуться туда, где всё было просто безупречно. Элис окинула неуловимо гадливым взглядом моё платье в горошек. Отошла к кровати, подняла и всучила мне в руки недавно подаренную рубашку. — Белла, никакой магии! Слышишь? — в её голосе прорезался металл. — И Эдварду не нравятся широкие брови, он считает их неженственными. Она сложила руки на груди и принялась нервно мерить комнату шагами, чуть быстрее, чем можно было ожидать от человека. Механическим, въедливым тоном Элис сыпала на меня «советы» и указания. — Скоро позвонит Эдвард, тебе придётся смыть макияж. Эдварду нравится, когда ты ненакрашена… Белла, пожалуйста, не перечь ему… — Что ты имеешь в виду? — возмутилась я. — Просто делай, как я говорю! — крикнула Элис непреклонно, а потом выдавила тихо, неуверенно. — И всё будет хорошо, — и снова решительно, упрямо. — Просто будь собой. Белла, настоящей собой! Обуздай свой странный гормональный сбой. Потому что сейчас это не ты. Ты будешь жалеть, если не справишься с собой. Тысяча ядовитых слов крутились на языке, но что-то в её взгляде — отчаянное, обречённое — не дало мне высказаться вслух. — Помни, Эдвард — твой будущий муж, и вы будете очень счастливы вместе. Осталось недолго. Но ты должна приложить усилия. Брак вообще кропотливый каждодневный труд. Ой, неужели? Но мысль, что за приторно-счастливым фасадом с Джаспером ей тоже приходится тяжело работать над отношениями, принесла неожиданное злорадное, мелочное облегчение. Глупости! Они просто истинная пара… Внутри меня всё кипело, я едва сдерживалась, чтобы не вывернуть на неё всё, что думаю и чувствую. Потому что мне казалось, Элис намекает, что работать и прилагать усилия должна я одна. А Эдвард, Элис, Джаспер — не барское вампирское это дело. Ведь вампиры не меняются, а я всего лишь человек, и мне не сложно? Пускай идут в жопу! Всей блистательной семейкой. Мне казалось, Элис слишком много на себя берёт. Ну правда, что это, к чертям собачим, за предсказательство такое, если я должна выпрыгивать из трусов и делать то, что ни за что бы не сделала при нормальных обстоятельствах?! Только потому, что она так сказала! — Просто слушайся меня. Белла, это очень важно. Обещай, что сделаешь, как я говорю. Её голос снова стал тихим и неуверенным. — Элис, с тобой что-то случилось? — Кое-что происходит, но я не могу сказать, — выдохнула она устало, это могло касаться только Джаспера, ничто другое она бы не стала принимать так близко к сердцу. Моё любопытство ничуть не успокоилось, наоборот, меня накрыла тревога и… Сочувствие, — Так как? — Обещаю, — солгала я с удивительной для себя лёгкостью. Не то чтобы я уже сейчас коварно планировала обман. Просто теперь я многое о себе знала. Знала, что поступлю по-своему, что бы она, или Эдвард ни говорили. Элис могла бы не быть такой назойливой — и мне не пришлось бы врать. Я очень быстро нашла себе оправдание. Эдвард действительно позвонил почти сразу, мы договорились о встрече через час. Я помогла Элис донести вещи до багажника, на тот случай, если кто-нибудь будет проезжать мимо и увидит эту феерическую картину: даже не пятифутовая худенькая фигурка Элис на высоченных шпильках и с двумя массивными чемоданами в руках. Наш дом стоял на окраине, до Джонсов и Уильямсов было ярдов по восемьдесят, а позади дома — нетронутый лес, но по дороге изредка кто-то проезжал. — Элис, если всё-таки что-то пойдёт не так… Меня можешь обратить ты. Когда я стану вампиршей, Эдварду уже некуда будет деваться. — Нет! — воскликнула она так, будто я сказала какую-то несусветную дичь. — Почему? Разве не я должна решать? Карлайл обратил Эммета — и ничего. К тому же моя кровь поёт для Эдварда. Будет гораздо безопаснее, если это сделаешь ты, или Карлайл, — я надеялась, что пройдет минимум пять лет, прежде чем это произойдёт. — Не говори глупостей. Не понимаю, как ты вообще до такого додумалась. Эдвард — твой будущий муж. Конечно, это должен быть он и никто другой. Я так и не поняла, что в этом такого… Это как с девственностью? Опыт мужчины неважен, а у девушки должен быть один — укуситель — и на всю жизнь? Но настаивать всё равно не было смысла. К приезду Эдварда я снова переоделась — в мамино бирюзовое шёлковое платье, которое она носила ещё до моего рождения — тоже нашла на днях в чердачной коробке. Жаль, что уже после вечеринки. Платье было между праздничным и повседневным — подходящим — и не выглядело старомодным, хотя сидело немного свободнее, чем нужно. Сверху надела чёрный тренч, недавно мне полюбившийся, а на ноги — мартинсы. Потому что дождь и грязь никто не отменял. Я не знала, поедем ли мы куда-то, или будем гулять возле дома. Честно говоря, мне больше нравилось красное в горошек платье, оно было короче, а мне теперь ужасно нравились мои ноги. Но в нём Эдвард решил бы, что мой вид недостаточно опрятен и недостаточно приличен. И как же мне не хватало нормального белья! Пожалуй, это единственное, за чем стоило бы поехать — а пусть бы и в Сиэтл! Да, я хотела пожить ведьмой ещё несколько лет. Но не собиралась всё это время обходиться без секса. Я решила, что должна действовать жёстче. В конце концов, проблема сама себя не решит. Надо как-то приспособиться и наслаждаться полноценной взрослой жизнью с Эдвардом. Генри говорил, что кости волшебников что-то на сорок процентов крепче маггловских. Так что, однозначно, стоило рискнуть. И в этом деле мне ещё как помогли бы какие-то красивые трусы и лифчики. Хотя бы чтобы чувствовать себя увереннее. Я уже почти решилась сделать заказ через интернет. Ну и что, что нельзя примерить, и мне точно будет неудобно? Такие вещи надевают лишь за тем, чтобы как можно быстрее снять. Я поняла: что-то не так — как только увидела его рядом с вольво, припаркованным на месте Чарли. Эдвард казался скованным, напряжённым, неуловимо далёким. — Пойдём прогуляемся, — бесцветным голосом произнёс он. Не дождавшись ответа, Эдвард потащил меня через двор к лесной опушке. Я задумчиво плелась, сквозь непонятную панику прокручивая в голове недавний разговор с Элис. Она имела в виду это? Несколько шагов в сторону леса, и Эдвард остановился. Раз видно дом, значит, мы еще даже на тропу не вышли. Вот и вся прогулка. Прислонившись к дереву, Эдвард пронзил меня пустым, ничего не выражающим взглядом. — Почему такой серьезный? — буркнула я с неожиданным для себя враждебным сарказмом. Он тяжело вздохнул: — Белла, мы уезжаем. Я тоже вздохнула, не зная, что думать. Не желая думать то, что первое приходило на ум. — Но почему сейчас? В следующем году… — Белла, пришло время. В конце концов, сколько ещё мы сможем оставаться в Форксе? Карлайл едва тянет на тридцатилетнего, а сейчас для всех ему тридцать три. Пора начинать всё сначала. Я всмотрелась в его лицо, надеялась найти ответ, не унизившись до прямого вопроса. В прозрачных топазовых глазах мелькнул холод. Мне вдруг поплохело, но я всё ещё не могла признать очевидное. — Когда ты говорил «мы»… — прошептала я. — Я имел в виду себя и свою семью, — припечатал он. Я мотнула головой в тщетной попытке прийти в себя. Это из-за меня? Потому что я изменилась и разочаровала его? Слова Элис намертво застряли в мыслях. Прошло несколько минут, прежде чем я смогла заговорить. — Ладно. Я поеду с вами. — Нельзя, Белла. Там, куда мы едем… Это не лучшее место для тебя. — Лучшее место для меня — рядом с тобой. — Я не пара тебе, Белла. — Не будь смешным, — я сознавала, что ледяным сердитым тоном вряд ли склоню его на свою сторону, но не могла сдержаться. — Если это потому, что я человек — это легко исправить. Обрати меня — и проблеме конец. — Наш мир не для тебя. — Хватит! — процедила я язвительно. — Эдвард, я не стану просить дважды. Так что хорошо подумай, прежде чем скажешь очередную глупость. Эдвард растерянно моргнул. А внутри меня пламенели гнев и отчаяние, казалось, тело вот-вот не выдержит этого невыносимого, чудовищного давления. Я не знала, какого его выбора боюсь больше. И была вовсе не уверена, что в следующий раз — если будет следующий раз — снова так легко откажусь от магии. Я была не готова… Но ещё больше не готова была потерять Эдварда. Но… Сколько ещё может выдержать испытаний и унижений одного человеческое девичье сердце? — Эдвард, инцидент с Джаспером — ерунда, самая настоящая ерунда! Я уже не беспомощный человечек. Забыл? Я ведьма! — Белла, не знаю, что сделал твой кузен, но это не ты, ты не такая, ты лучше этого, — впервые сквозь восковую маску на его лице проступило что-то живое, взволнованное, почти фанатичное. — Лучше чего? Магии? Я именно поэтому и стала лучше, потому что вернула свою магию. СВОЮ магию! Это я и есть! Набрав в лёгкие побольше воздуха, Эдвард целую минуту сверлил землю невидящим взглядом. Губы скривила чуть заметная ухмылка. Когда он посмотрел на меня, в глазах вместо золотого сияния появился холодный зимний блеск. — Если ты настаиваешь… Белла, я не хочу, чтобы ты со мной ехала, — с расстановкой чётко проговорил он, глядя на меня ледяными глазами. Меня сковало оцепенение. Я будто видела перед собой огромную волну цунами, и не могла пошевелиться. Как будто в этом был смысл… Я бы ничего уже не исправила. Эдвард решил всё за нас. Как всегда. Я из последних сил пыталась не разреветься жалко и униженно перед ним. Вдруг смотреть на него стало невыносимо, я отвернулась на тёмно-изумрудные заросли, влажно поблёскивавшие после дождя. — Конечно, я всегда буду любить тебя… По-дружески… Но то, что произошло в твой день рождения, доказывает: пришло время перемен. Потому что я… устал притворяться. Белла, я не человек! Прости, что я позволил нашим отношениям зайти слишком далеко. — Не надо, — прошептала я хрипло, снова выискивая искорку чувства в любимых глазах, это было сильнее меня. Одно последнее проявление слабости, одна единственная умоляющая нотка в голосе… Я буду сильной, не сейчас. Завтра. Я буду сильной, — Не делай этого. Не мигая, он смотрел на меня, в безжалостных глазах я прочла приговор. Это действительно всё. — Ты не пара мне, Белла, — перекроил он ранее сказанную фразу. Как же я хотела возненавидеть его в тот же миг! Я открыла рот — сказать хоть что-то, но тут же запнулась. Он терпеливо ждал. Бесполезно, я передумала. Что бы я ни сказала, это было бы в высшей степени жалко. — Белла, я бы хотел попросить тебя об одной услуге, если это не слишком. Да, чёрт возьми, это было слишком! — Всё что угодно, — выпалила я прохладным пренебрежительным тоном, который, кажется, заронил в Эдварда некоторые сомнения. — Обещаешь? — Да. — Не смей творить глупости! Поняла? — О, у меня уже есть несколько идей, — я издевательски ухмыльнулась. — Белла, ты пообещала. В его глазах вспыхнуло фанатическое пламя, а невозмутимая маска наконец треснула и уже едва не осыпалась вниз, желваки красноречиво выпячивались. Чем больше он терял самообладание, тем спокойнее становилась я. Хорошо. Правильно. Я рисовала в воображении, как еложу его невероятно красивым лицом в вязкой грязи, крепко ухватившись за бронзовые кудри обеими руками — и мне стало ещё немного легче. Я впервые пожалела, что он не способен прочесть мои мысли… Будто я могла каким-то магическим образом обратить свою боль и унижение на него самого. Пусть только в воображении. — Да неужели? Люди иногда врут, — фыркнула я. — Ты не знал? Ты тоже мне солгал, когда пообещал в Финиксе, что не оставишь меня. — Пока это лучше для тебя. Это другое, Белла. — Кажется, это я должна решать, что для меня лучше! — прошипела я гневно. — Так что твое мнение не имеет значения. Вообще. Никакое твоё мнение больше не имеет значения. Я сама буду решать, что глупости, а что — нет, и чем себя развлечь. А ты можешь убираться ко всем чертям. — В первую очередь я думаю о Чарли. Ты единственный близкий ему человек. Береги себя хотя бы ради него. Жгучая боль в груди не желала отпускать. Я должна была стараться лучше. Я должна была вывалять его в грязи и раздавить! — Мир не вертится вокруг тебя, Эдвард. Повзрослей уже наконец. Не такой уж ты умный вампир, если думаешь, что я причиню боль Чарли из-за какого-то полудохлого мудака. Но, к счастью, глупости бывают разные. А моё мировоззрение несколько шире, чем у тебя. Чёрт, это было так по-детски! Ничтожно. Он не поверит. Но я бы не сподобилась ни на что более элегантное. Не сейчас. Я с трудом сдерживала плач. — Тебе стоит прямо сейчас высказать оставшиеся дурацкие, избитые фразы, которые ты всю неделю тщательно репетировал перед зеркалом. Потому что мне становится скучно это слушать, — я сложила руки на груди. — Ты ошиблась. Я уже всё сказал… Разве что… Я тоже тебе пообещаю кое-что. Пообещаю искренне. Клянусь, это последний раз, когда ты видишь меня. Я больше не вернусь. Я не позволю тебе пройти сквозь нечто подобное снова. Живи своей жизнью — я не буду вмешиваться. Всё будет так, как будто меня никогда и не было. Наверное, колени у меня задрожали — я не знала, от обжигающего гнева или от непроглядного чёрного отчаяния — потому что деревья вдруг начали раскачиваться. В висках громко стучала кровь, а голос Эдварда с каждой секундой звучал всё тише. — Не переживай. Ты человек, а память у вас словно сито. Время залечит все раны… — Я не забуду. Даже не надейся! — и это была угроза. Снова до смешного инфантильная, никчёмная, — Если это всё — убирайся из моего леса! Вон! — Прощай, Белла, — сказал Эдвард спокойным, тихим голосом. Он наклонился и на сотую долю секунды прильнул ледяными губами к моему лбу. Я зажмурилась. Как последняя слабачка, я хотела продлить это мгновение, притвориться, что нашего ужасного разговора не было, что Эдвард целует меня просто так. — Береги себя. Неожиданно налетел прохладный ветерок, и я распахнула глаза. Маленький клён хлопал листьями. Ушел… Плотина моего самообладания рухнула. Я зарыдала, зажав зубами кулак, боясь даже тихонечко всхлипнуть вслух, потому что Эдвард услышит даже через несколько миль. Вздохи вырывались из горла судорожной сиплой морзянкой, как бы я ни старалась выровнять дыхание. Еле-еле разбирая дорогу за плотной пеленой слёз, я побрела домой. Лишь закрыв входную дверь и сев прямо там в прихожей на полу, я почувствовала себя в относительной безопасности. Эдварду сюда нельзя. Хотя вряд ли защита Генри распространялась на звуки, которые могли доноситься из дома наружу. Но я наконец отдалась плачу без остатка. Не знаю, сколько я там просидела. Голос совсем охрип, лицо распухло. Затем я ещё час безрезультатно пыталась отогреться в душе. Потом — свернувшись калачиком под одеялом. По крайней мере, мне неслыханно повезло с тем, что у Чарли сегодня должно было быть ночное дежурство. И я отчаянно надеялась, что Генри тоже засидится в резервации допоздна. Было бы хорошо просто крепко уснуть — переживания истощили меня до предела — было бы хорошо, если бы этот отвратительный день просто закончился! Но мысли никак не хотели успокаиваться. Я лежала на самом краю кровати, подтянув колени под подбородок, а взгляд в полумраке то и дело цеплялся за ненавистную клетчатую рубашку, подаренную Элис. Её я сбросила прямо на пол, когда залезала под одеяло. Это всё моя вина… Конечно, это моя вина! Я изменилась, а Эдвард влюбился в прежнюю меня. Ему не нравится магия, это его устоявшиеся жизненные убеждения, принципиальная позиция. Разве можно его в том винить? Я и не винила… Просто очень хотела, чтобы он страдал! Сильнее меня, дольше меня — душой и телом! Я до мелочей и со вкусом припоминала средневековые орудия пыток и представляла способы их применения — на Эдварде! Это ведь ничего, он же вампир, у него даже кровь не потечёт? А орудия пыток, наверное, можно как-то укрепить магией, чтобы хватило на вампира? Конечно, я не желала Эдварду смерти. Только, чтобы он изрядно помучился, и, может, даже не очень долго — до тех пор, пока моё чувство поруганной справедливости уймётся. Интересно, можно ли сглазить кого-то по фото? Я ведь теперь ведьма. Я откинула одеяло и вскочила на ноги. В голове так и зудело — немедленно позвонить Генри и подробно обо всём расспросить… Но объяснять всю предысторию… Нет, это невыносимо! Я достала фотоальбом из ящика стола. Наших общих фото не было. Не было ни единого фото с Эдвардом! К глазам снова подступили слёзы. Господи, почему они так со мной? За что? Я держалась из последних сил, но всё-таки снова провалилась в чёрную меланхолию. Думать о мести было гораздо веселее. Но я не могла заставить себя думать о том, что не думалось. Кажется, я ненадолго уснула. А когда проснулась, голова раскалывалась будто с похмелья. По крайней мере, я думала, что как-то так оно должно происходить при похмелье. У меня не было подобного опыта, но я собиралась это вскоре наверстать. Что там обычно делают люди в депрессии? Как же было гадко! Я выпила две таблетки. Очевидно, фото забрала Элис, пока я рассматривала первый вариант макияжа. Эдвард не мог попасть в дом без разрешения Генри. Я снова и снова прокручивала её слова. Так наш с Эдвардом разговор мог пройти иначе? Насколько фатально я всё испортила? Если бы я униженно умоляла — от этой мысли к горлу подкатилась тошнота — Эдвард меня пожалел бы? Вряд ли. Кажется, он решил порвать, во что бы то ни стало. Если бы Элис надеялась изменить результат этой встречи, то, наверное, давала бы какие-нибудь более конкретные указания вместо «не перечить» и не делать того, что ему не нравится. Если бы результат встречи мог быть другим, она, наверное, и сама могла бы убедить Эдварда просто не начинать… Так она надеялась, что мы помиримся в будущем? Похоже, это была самая оптимальная версия. Как бы безупречно Эдвард ни притворялся снежной королевой, я не верила, что его чувства исчезли одним днём. Где-то там наверняка закралась ложь: либо сегодня, либо всё то время, пока он клялся мне в вечной любви. Наверное, это снова был выверт его своеобразной, склонной к драме «морали». Но не всё ли равно? Будь его чувства действительно сильны, он нашёл бы другой выход — разве нет? И он причинил мне боль. Если он сделал одну глупость… А дураки никогда и ничему не учатся… И я должна снова доверить своё сердце дураку? Элис надеялась, что я не стану сжигать мосты, не отверну Эдварда от себя окончательно. Но почему она решила, что мне нужен этот гипотетический камбэк? Совершив эту роковую ошибку, Эдвард потерял в моих глазах основу. Потерял неотвратимо. Он уже не казался мне ни умным, ни эмпатическим, ни мужественным. Идеальные мужчины не бегут от проблем, они их решают. Мне снова вспомнился Генри. Для него просто не существовало препятствий, если он по-настоящему чего-то хотел. С этими его артефактами… Неважно, что до него никто такого не делал, неважно, что это казалось невозможным. Он ставил перед собой цель и пёр к ней напролом с упрямством носорога. Иногда эта его черта ужасно меня раздражала. Конечно, в общем зачёте Генри сильно проигрывал Эдварду по сумме всех параметров. Как минимум, Эдвард не был бабником, не был британцем и всегда вёл себя как джентльмен. А ещё — гениально играл на рояле и умело водил авто. Хватит! Мне не нужно искать в нём добродетели! Как же я хотела, чтобы моей злости хватило на дольше. Я так боялась потерять эту опору и утешение. Боялась, как только моя злость утихнет, ощутить свою потерю со всеми болезненными гранями. Боялась поддаться напрасным, иллюзорным чаяньям, что когда-нибудь Эдвард вернётся ко мне, и я снова буду счастлива с ним, как прежде. Я должна быть сильной. Но буду ли? И я всё ещё страстно желала, чтобы Эдвард страдал! Я разделась догола и, едва сдерживая брезгливость, накинула на плечи подарок Элис. Я надеялась, что так, с хорошо знакомой ей вещью, она вернее увидит моё решение и его последствия. Я надеялась, что ей хватит духу пересказать увиденное Эдварду.