Письма в Лиссабон

Поздним вечером звезды над монастырем сверкали особо ярко. Еще до ограбления банда установила завалявшиеся в подвале лежаки в небольшом саду, чтобы вдоволь наслаждаться звездным небом или загорать днем в свободные от занятий часы. Серхио и Ракель были особенными любителями ночных сеансов, крепко прижимаясь друг к другу и полушепотом разговаривая обо всем на свете. Это напоминало им жизнь в Палаване — после ужина, когда все домочадцы уснут, лежать в гамаке, тихо покачивая его ногой и смотреть на звезды над океаном. Украдкой целоваться и ласкать друг друга, пока кто-нибудь не решит перенести это в спальню. Не изменяя своим обычаям, Серхио прошел мимо празднующей (в очередной раз) банды, держа в одной руке маленькую ладошку своей дочери, а в другой книжку с крупными картинками. — Профессор! Присоединяйтесь! Мы все еще не можем забыть ваш отрыв с рыбой! — крикнул Денвер и банда разразилась хохотом. Ракель спала, а Алисия, по настоянию Марселя, тихо сидела с остальными за столом, покачивая автолюльку со спящей Викторией, которую не волновали бесконечный гогот Дали, прокуренный воздух и косые взгляды на ее мать. — Спасибо, но мы с сеньоритой идем повторять фрукты. — натянуто улыбнулся Серхио. Маленькая София помахала своей лучшей подруге — Токио, которая в ответ послала ей воздушный поцелуй и побежала к лежаку. — Ты недолюбливаешь детей, но этого бы забрала с собой хоть на край света, верно? — с ухмылкой спросил Палермо. — Это ребёнок Профессора и если понадобится, я за нее без колебаний отрежу тебе яйца. — возразила Токио. — И кто сказал, что я недолюбливаю детей? У нас еще есть Цинциннати и на Гуна — Яла у нашей помощницы была классная дочка — азиатка. Я, ее, конечно, не понимала, но она была милой… А София… София просто мой второй ангел — хранитель, поэтому скорее Лиссабон заберет меня с собой, чтобы иногда выдыхать, чем я смогу украсть эту детку. — отрезала Токио и затянулась Мальборо. — Так значит с появлением Софи, ты стала мягкой и пушистой мамочкой Токио? — не унимался Палермо. — Напоминаю о яйцах. — банда снова рассмеялась в унисон и Хельсинки уже говорил новый тост. — А это? — Серхио сидел с дочкой на коленях, укрыв ее теплым пледом и расспрашивая о картинках в книжках. На улице было темно, хотя время едва перевалило за 9 вечера. Сад освещали гирлянды, развешенные по приказу Татьяны, последней жены Андреса, и это давало им свет, чтобы лучше рассмотреть картинки. — Чай! — девочка ткнула пальцем в нарисованную чашку. — Чашка. Из нее пьют чай. Ты ведь любишь чай? — Он все сильнее прижимал к себе дочку, боясь, что она замерзнет, хотя была одета в курточку и длинные штаны с ботинками. Серхио же этим вечером оставил костюм в шкафу, предпочтя ему черный бадлон и темно-синюю куртку. — Пола! — ответила маленькая София, широко улыбаясь своему папе. — Пола очень любит чай, правильно. Скоро мы к ней поедем, котёнок. Обещаю тебе. — он чмокнул ее в макушку и перелистнул страницу. — А это что у нас? — Шапка! Токи! — малышка ткнула пальцем туда, где сидела банда. — Да уж, у Токио именно такая шапка. — рассмеялся Серхио. — Беги, покажи ей! Девочка быстро слезла с отцовских колен и побежала вместе с книгой и присущей ей безграничной радостью к Токио показывать находку. Серхио с улыбкой поплелся за ней, оставив плед на лежаке. — Как у меня! Ты самый умный ребенок на свете! — теперь уже Токио, держа Софию на своих коленях хвалила ее блестящий ум. — Наповторялись? — спросил Палермо, отодвигая свободный стул рядом с тобой. — Поразительно как работает ее мозг. На каждую картинку она находит ассоциацию с людьми. Чашка — Паула, потому что пьет чай, шапка — Токио, потому что носит шапку, солнце — мама, потому что загорает на пляже. Я, кстати, очки, а Хельсинки — медведь. — говорил Серхио, наливая себе бокал вина и присматривая за девочкой, играющей в ладушки с Рио, сидящим вплотную к Токио. — Ты рад, что у тебя дочь? — подала голос Алисия и, по закону подлости, именно в этот момент банда стихла, а София жевала хлеб из тарелки своих взрослых друзей. — Что, прости? — в привычной манере поправил свои очки Серхио. — Ты кажешься человеком, который хотел бы иметь сына. Учитывая твою биографию и аналитический склад ума…наверняка ты бы хотел вырастить еще более крутого вора, чем ты сам. Ведь вырастить воровку из девочки психологически сложнее, чем из мальчика. Дочки в голове людей более нежные и уязвимые существа, из них хочется вырастить неприкасаемых принцесс, а не пауэр — рейнджерш. Или я ошибаюсь? — Моя биография, аналитический склад ума, очки, борода, все, что угодно не говорят о том, что я типичный представитель стереотипа о том, что женщина обязана родить мальчика для продолжения фамилии или семейных традиций. И если я захочу вырастить из своей дочери воровку, то она вырастет воровкой, лучше чем я и мы все вместе взятые. Если мы захотим. — Значит, одна дочка все-таки будет принцессой, а другая преступницей? — не унималась рыжая. — Послушай, в этой семье все преступники, она еще в утробе получила ордер на свой арест, а то, что он там захочет из нее вырастить тебя ебать не должно, окей? — не выдержала и вмешалась Токио, на что Сьерра высокомерно ухмыльнулась. — Токио. — повысил голос Профессор. — Какого черта она начала разбирать твой психологический портрет, блять? — Токио. — его тон становился грубее, пока банда не замолчала, услышав звонкое «блять» от Софии Маркины. Воцарилось гробовое молчание, пока его виновница засовывала новый кусок хлеба себе в рот. Палермо и Богота тихо хихикнули, Алисия сложила губы трубочкой и демонстративно устремила взгляд на небо, Денвер рассмеялся в своем стиле, а Токио нахмурила брови и смотрела в свою тарелку, думая о том, что если смерть не достала ее в Банке Испании, то она определенно пришла за ней сейчас. Остальные сидели с выпученными глазами, ожидая взрыва. — Да ладно, Профессор, Цинчи сказал это еще когда мы примеряли комбинезоны. — первым нарушил тишину Денвер, вспоминая как они с Моникой стояли перед зеркалом, любуясь красными комбинезонами и умиляясь маленькому члену банды Цинциннати, которому тоже достался комбинезон. «Блять, ну какие же красавцы!» — произнес тогда Денвер, поправляя воротник, когда его сын повторил за ним. — По твоему это смешно, Денвер? — попыталась исправить ситуацию Стокгольм. — Ну…она долго держалась самой невинной из нас… — протянул Палермо. — О Боже… — закрыл руками лицо Профессор. — Токио, советую перед сном хорошенько помолиться, чтобы наутро она забыла об этом слове и не встретила свою мать матом, когда проснется. — Блять! — снова выпалила София, звонко смеясь над взрослыми. — То есть слово «весна» тебе не поддаётся, зато это… Нам всем конец… — прошептал Профессор. — Малыш, это плохое слово, если скажешь еще раз, рыбка в аквариуме в коридоре умрет и мы больше не сможем ее кормить. Обещаешь, что оставишь рыбку с нами? — выкрутился Рио, на что маленькая Маркина сначала в удивлении раскрыла рот, а потом грустно кивнула. — Смотри, птичка! — Рио указал пальцем на маленького пастушка, прилетевшего с озера неподалеку в поисках еды. Банда громко выдохнула, Серхио все еще кипел от злости, угрожая остальным, что если хоть кто-то обмолвится об этом инциденте Лиссабон, то отправится назад в Испанию. — Возвращаясь к твоему вопросу, как видишь — я просто счастлив иметь дочь. — отрезал Серхио и притянул ее на руки, когда та с криком «Папи!» побежала к своему отцу. Алисия ухмыльнулась и вернулась к своему бокалу белого вина. — Тост! — гордо произнес Палермо и встал из-за стола. — За самую лучшую и самую неблагополучную семейку, в который даже двухлетние дети преступники! Мы все точно встретимся в аду! Банда рассмеялась и начала подниматься со своих стульев, чтобы выпить за обретенную семью. Алисия, не вставая с места, подняла вверх бокал, выражая почти причастность к этому мракобесию и, впервые, за все время пребывания здесь, искренне улыбнулась. Они точно были ненормальными. Около одиннадцати банда начала расходиться, Серхио встал первым и все в унисон желали спокойной ночи маленькой девочке у него на руках, которая устало махала ручкой и лежала на груди своего папы. Он покачивал ее в классе, чтобы не разбудить тихой песней свою будущую жену и аккуратно снимал курточку с ее маленького тела. Крепко прижимая ее к себе и на автомате напевая колыбельную, которую Ракель всегда поет ей на ночь, он думал о том, как счастлив держать этого маленького человека, так похожего на него и Ракель. Вдыхая запах ее каштановых кудрявых волос и нежно касаясь их губами, он медленно направился в их комнату. В такие моменты холодный Профессор превращался назад в Серхио, сердце которого разрывалось при ощущении спящей дочери в своих руках. Серхио мог без устали смеяться, повторять одно и то же тысячу раз и, когда никто не видит напавшую на него нежность, причитать над своим чадом, называя ее сладкой конфеткой, своей девочкой и маленьким чудовищем. Приоткрыв немного скрипучую дверь, он увидел Ракель, повернутую к небольшому решетчатому окну их спальни, укутавшуюся в одеяло и крепко спящую. Этот день забрал у нее все силы и к вечеру она объявила, что до утра он — отец-одиночка, а она спящая красавица. Переодев маленькую преступницу в пижаму и укрыв ее одеялом в своей кроватке, он направился в душ, где смыл с себя остатки непростого дня, подумав о том, что София должна проснуться через четыре часа и попроситься к ним в постель. Надев полосатые пижамные штаны и оставив, к своему же удивлению, рубашку от них на крючке в ванной, он наконец-то лег в кровать и Ракель, моментально, даже во сне, почувствовав присутствие любимого мужчины, прижалась к его телу. Он издал тихий смешок, вспоминая новое слово их дочери, закрыл глаза, подумав, что все-таки расскажет о том, что их дочь все больше и больше становится похожей на свою мать. По крайней мере, рыбка в аквариуме не умрет, если слово «блять» скажет Ракель Мурильо.