Письма в Лиссабон

— Я сказала «нет», Паула. Рекомендую прямо сейчас пойти в комнату и начать делать уроки, как будет готов обед — я тебя позову. — Ракель была на взводе. Она только что вернулась из школы, где учитель попросила остаться ее для разговора о Пауле. Младшая Мурильо была прелестным ребенком, не доставляющим проблем, особенно в школе. Она полюбила новую школу, новых друзей и жизнь на Филиппинах, поэтому для Ракель было большим удивлением, что на ее дочь поступила жалоба от родителей одноклассника. Девочка тяжело вздохнула, пробормотала сбитому с толку Серхио «привет» и ретировалась к себе. — Любовь моя, что случилось? — Серхио выглядел растерянно и еще больше растерялся, когда Ракель молча прижалась к нему, в поисках спокойствия и защиты. Она не плакала, только тяжело дышала, пытаясь утихомирить бурю эмоций в груди. Спустя минуту крепких и немного покачивающихся объятий, она все же смогла сделать вывод из всего, что на нее обрушилось в школе: — Все мальчишки — ублюдки. Невоспитанные сопляки и бессовестные лгуны. Наш сын никогда таким не будет. — Серхио пробила молния и он не знал за что зацепиться: «все мальчишки», «лгуны» или же «наш сын». Однако, мужества Ракель не хватало на них двоих, не сейчас. Поэтому он, хватая ртом воздух и прижимая ее к себе, ответил: — Нет, не будет. — не то, чтобы они обсуждали детей. Это вообще был первый раз, когда кто-то сказал подобное, кроме бесконечных шуток и подтруниваний Мариви. — Но, может, расскажешь мне что произошло, пока у меня не остановилось сердце прямо на веранде? — Ракель тихо усмехнулась и, отстраняясь, потянула его за руку, приглашая сесть за стол. — Я даже не знаю кто хуже: маленький урод Итан, который продолжает терроризировать Паулу из-за ее трудностей в английском или же сама Паула, которая не придумала ничего лучше, чем толкнуть его в лужу и, в качестве вишенки на торте, ударить по лбу. По словам Лопес, он орал так, что было слышно в Маниле, пока Пола вприпрыжку направлялась на ланч. Его забрала мать и назначила нам и учителю встречу в эту пятницу после занятий. Мы разговаривали об этом всю дорогу домой и я не знаю, что меня больше раздражает: то, что она применила физическую силу или то, что она не считает, что сделала что-то ужасное. Ах, ну или то, что после всего, она спросила у меня можно ли ей переночевать у Ассоль. — с этими словами Ракель упала головой на стол и по-детски захныкала. — Если ты американец и говоришь на английском с рождения — не значит, что ты можешь с важным видом ходить и задирать других детей, которые только учат этот язык, второй язык, между прочим. Надо было еще и подопнуть, чтобы мать его прямо из лужи доставала. — Ракель с недоумением посмотрела на своего мужчину, который с какого-то черта только что оправдал насилие. К счастью, это был Серхио и она поняла, что он шутит. — Я шучу, дорогая. То, что сделала Паула — неправильно, она должна была рассказать обо всем учителю, как мы ей и советовали, когда он только начал свои выходки. Распускать руки это плохо, даже в отношении таких мелких ублюдков, как этот Итан. Но как бы была неправа Пола, мы пойдем на это собрание в пятницу и будем отстаивать на нем нашу дочь, которая стала жертвой травли от третьеклассника и не смогла справиться со своими эмоциями. — Ракель улыбнулась и протянула через стол свои руки, чтобы переплести их с руками Серхио. — В любом случае, она извинится. И мы извинимся. Исключительно за лужу и лоб. Ни за что больше. — До пятницы нам нужно будет тренировать искренние извинения. Мы же не хотим показаться неблагополучной семьей. — Ракель рассмеялась и наконец-то ощутила спокойствие. Она обошла стол и уселась к Серхио на колени, он же, моментально одной рукой обвил ее талию, а второй поглаживал ногу. — Ты…лучший пример, который когда-либо у нее был. Спасибо тебе, любимый. — она прижалась лбом к его виску и оставила лёгкий поцелуй на щеке. Он удовлетворенно улыбнулся и прошептал: — Я стараюсь. Хочу, чтобы она выросла счастливым, ни в чем не нуждающимся человеком. Чтобы она с гордостью говорила о своих родителях. — он продолжал гладить ее бедра. — Лучше бы она с гордостью молчала о своих родителях. Лишнее внимание к тому, какие мы замечательные нам ни к чему. — Ты права, я предпочел бы заниматься с тобой любовью в нашей мягкой постели, а не на жестких тюремных нарах. — они оба рассмеялись. — Дурак! Что у нас сегодня на обед? — Твоя мама пристрастилась к запеченным овощам в сливках. Я хотел помочь, но она велела мне заняться чем-нибудь полезным. — на его слова Ракель расхохоталась и снова поцеловала его в щеку. Около двух минут они сидели в приятной тишине, наслаждаясь близостью, когда Серхио решил ее нарушить: — Почему наш сын не будет таким? — осторожно, словно идя по тонкому льду, спросил он. — Потому что мы не воспитаем из него маленького вредителя, не понимающего что такое хорошо, а что такое плохо. — совершенно спокойно ответила ему Ракель, как будто «сын» было ежедневной темой для разговоров. — Хотя, у нашей семьи довольно расплывчатое представление о морали, не думаешь? — он усмехнулся. — Почему это будет сын? Может, мне предначертано прожить остаток жизни в окружении очаровательных женщин? — Потому что я так решила. Потому что я хочу, чтобы у нас был сын, который будет тихонько бренчать на синтезаторе и задавать сто вопросов в час. — Ты…ты бы хотела ребёнка от меня? — казалось, Серхио был шокирован. Как кто-то может желать ребенка от преступника в бегах с историей болезни в пять томов? Такого неуклюжего, социально не умелого и патологически застенчивого мужчины. — Конечно, любимый. Что заставляет тебя в этом сомневаться? — она, наконец, увидела, как сильно его задела эта тема и начала поглаживать по жесткой от бороды щеке, чтобы хоть немного сбросить с него этот балласт тревоги, который сама же и создала. — Ты знаешь…много чего. Но, может… — их прервала Мариви, объявившая о том, что Луиза уже накрыла на стол и все ждут только их. Он аккуратно спустил ее со своих колен, все еще ощущая тяжесть и неоднозначность затронутой темы и кивнул в сторону дома. — Серхио, ты ведь знаешь, что это я. И что ты можешь рассказать мне обо всем, что у тебя на душе. Не было бы ничего, чего я бы не поняла или не приняла. — Знаю, моя жизнь. Спасибо тебе. Я просто…очень тебя люблю. — выдохнул Серхио. — И я тебя. Но, кажется, сейчас, овощи в сливках я люблю больше. — она рассмеялась и потянула его за руку, параллельно крича Пауле, что обед готов. Поздно ночью Серхио долго не мог уснуть, смотря в потолок и наблюдая за ползающей на нем ящерицей. Ящерица не была преступницей, ящерица могла не волноваться, что ее ребенок может быть болен, ящерица могла даже не волноваться о том, что в пятницу она целый час будет вести светскую беседу и извиняться за проступок своей дочки-ящерицы. Ракель пробормотала что-то во сне и уткнулась носом ему в плечо, ища тепла его тела. Он крепко обнял ее, поцеловал в макушку и почувствовал, как тяжелеют его веки. Перед тем, как провалиться в сон, последней его мыслью было: «мой сын никогда не будет таким».