Просто фанатка

Распахнув глаза, я не понял, где нахожусь. Вокруг витал лёгкий сумрак полутени, но издали — должно быть, из окон, доносились пение птиц и шорох листвы, потревоженной ветром. Меня мерно покачивало, будто в гамаке. Я обнаружил себя в хрустальном гробу, подвешенном на цепях, в абсолютно незнакомом месте. Наверное, я бы испугался, но в этот момент взгляд наткнулся на Марту. Вблизи меня, бледная и недвижимая — точно мёртвая, она лежала на высоком массивном камне. — Марта! — охрипшим голосом воскликнул я, почувствовав, как накатывает дурнота, тут же завозился, пытаясь выбраться. Гроб закачался, я неуклюже вывалился на пол, подняться не смог — ноги не держали, подполз к ней, разом выбившись из сил, схватил за руку. Её кисть вдруг проломилась под нажимом моих пальцев, всё равно что прогоревшая в костре головешка, и рассыпалась чёрным пеплом. — Марта! — закричал я, немея от ужаса. В груди сдавило. Я задыхался, не понимая, почему она не приходит в себя, недоумевая, глядя на угольную пыль, оставшуюся там, где должна была быть рука моей возлюбленной. Мог ли я вновь её коснуться? Тут я заметил, что грудь её не вздымалась дыханием. Я потребовал ответ у ветра и замер, понимая, что не ошибся — она не дышала. — Марта! Духи! Марта! — отчаянный рёв разодрал горло, слезы застили глаза. В комнате возник мужчина. Я не видел, откуда он появился. Он приблизился к алтарю, на котором возлежало тело Марты, и посмотрел на девушку, хмурясь. Достал что-то из кармана — раздался звук вылетевшей пробки, открыл ей рот, надавив на челюсть, и влил жидкость из колбы. Я не спрашивал, кто он и что делает, как не спрашивал, почему её глаза закрыты и почему она не дышит. Язык прилип к нёбу. Я подозревал страшное и не хотел услышать подтверждение своей жуткой догадке. Я отказывался в это верить. Рыдал и надеялся, что если незнакомец суетится вокруг, значит, ей ещё можно помочь. — Отойди, Филипп, — скомандовал он. Не сразу вняв словам, я всё же отполз в сторону — ноги, как и прежде, отказывались повиноваться. Я не мог унять рыданий, продолжая таращиться на неподвижную девушку. Попытался заткнуть себе рот, пока чародей произносил заклинание, встав во главе алтаря и совершая замысловатые пассы руками. Смысла происходящего я не мог уловить, но понял, что незнакомец являлся магом смерти, и я очень надеялся, что он знал, что делал. — Позови её, — обратился он ко мне спустя время. — Ты слышишь, Филипп? Позови. Я рывком бросился обратно к алтарю. Мертвенная бледность Марты никуда не исчезла. Она казалась такой хрупкой, почти стеклянной. Я коснулся пальцами её лба и ощутил обжигающий холод. — Марта, — прошептал я. От неё всегда исходило тепло. Тепло её тела, тепло нежности от прикосновения, тепло взгляда, когда она смотрела на меня. Больше тепла не было, и я не мог это пережить. — Марта! — позвал я надрывно. — Марта, пожалуйста, очнись! Наклонился, касаясь её ледяных губ своими. Слёзы, полные горечи, сорвались с ресниц и упали на её лицо. — Марта, вернись ко мне. Ты нужна мне, — звал её я. — Не оставляй меня! Чувство потери успело коснуться сердца и жизнь вдруг показалась хуже смерти. Без неё я… Ресницы девушки дрогнули, веки тяжело поднялись и взгляд Марты въелся в мой собственный тем пристальным вниманием, которое принадлежало только мне — всегда только мне — мне одному в целом мире! — Об этом можешь забыть, — тихо отозвалась она на жалкую мольбу не оставлять меня одного. — Поцелуй меня ещё. Мы уставились друг на друга. А затем она тяжело прикрыла глаза, словно силы её иссякли. Я, как последний идиот, поспешил поцеловать её снова, прекрасно понимая, что и вернувшись со смертного одра, она остаётся всё той же Мартой. И я был счастлив этим. Счастлив до боли, что она со мной. Дышит и смотрит на меня. Мне не нужно было ничего больше. Только Марта. Тот день стал одним из самых кошмарных в жизни. Вряд ли я сумею его когда-либо позабыть. *** Как только Марта немного окрепла, чтобы подняться, мы покинули ту жуткую залу. Мне не показалось, я был так слаб, что едва мог передвигаться. Нам понадобилась помощь отца Марты — Сергея Наумовича, чтобы очутиться в одной из гостиных дома. Там я узнал, что произошло после того, как отец призвал Вестника. Слушать о минувших событиях и о собственной смерти было дико. Но я не прерывал, видя, что Марте нелегко говорить. Я понял это по тому, как она смотрела на меня, повествуя о минувшем, включая ту часть, о которой узнала от отца перед тем, как отправиться в навь. Выслушав дочь, Сергей Наумович ушёл, оставляя нас наедине. Пристальный взгляд Марты был полон напряжения. Я так хотел коснуться её, обнять, но не решался — такой строгой, неприступной, почти далёкой, казалась она в тот миг. — Филипп, в том что с тобой случилось — во всём, — подчеркнула она последние слова, — виновата я, — я хотел перебить её, но она не позволила, коснувшись моих губ пальцами. — Я виновата уже своим происхождением, понимаешь? Из-за того, кем я являюсь, с тобой случились все эти ужасы. Мне так жаль, Филипп, что тебе пришлось пережить это. Моё сердце разрывается на части от осознания того, сколько боли я тебе причинила. Я чувствовал, как по лицу текут обжигающие слёзы. — Не решись я тогда коснуться тебя, всё было бы иначе. Твоя жизнь была бы лёгкой и приятной — именно такой, какой ты заслуживаешь, — она сглотнула и замолчала ненадолго. Краски, возвращающиеся к её лицу, снова уступили место бледности. — Но я осмелилась к тебе приблизиться и тем привнесла в твою жизнь страшные беды. Я не прошу твоего прощения, потому что не заслуживаю его. Только хочу, чтобы ты знал: я буду каждый день помнить о том, сколько зла тебе принесла. Мне было так больно слушать её речи, но всё, что я мог, это глотать рыдания, до крови закусывая губу. Она замолчала, положив свою левую ладонь — единственную, что у неё осталась, поверх моей руки. Я не был удивлён словам Марты. Она всегда видела во мне несуществующего принца, достойного поклонения, восхищения, обожания. Никакие старания убедить её в обратном не действовали, и больше пытаться я не собирался. Хочет обожать — пусть. Хочет восхищаться — сколько угодно. Она может делать, что пожелает и смотреть на меня до конца моих дней, но быть порознь, пусть и для моего же блага, я ей никогда не позволю. Я накрыл её руку своей. — Марта, — твёрдо начал я, собравшись и глядя в её тёмные омуты глаз… Дочь Смерти. Я всегда ощущал этот пугающий трепет в её присутствии и теперь понял почему. Ещё я подумал о том, что раскрыт наконец самый страшный её секрет, пусть до недавнего времени она и сама о нём не подозревала. С тайнами Марты было покончено. — Я понятия не имею, что ты придумала себе на этот раз, но знай: расставаться с тобой я не намерен. Дай мне закончить пожалуйста. — Она закрыла рот, когда слова уже были готовы сорваться с языка; я выслушал её до конца и теперь настал мой черёд излить душу. — Мне не нужна долгая жизнь, если в ней не будет тебя. Окажись тот день моим последним, я рад, что мы были вместе, — я перевел дыхание. — Красота неба или что там ещё описывают такие романтики, как я, превознося радость существования, возможно, прекрасны, чтобы любоваться и чувствовать себя счастливым. Но мне не нужно это небо и долгие дни под ним, если я не смогу разделить их с тобой, понимаешь? Я не лукавил. — И если есть плата за то, чтобы ты и дальше смотрела на меня вот так, как сейчас, взглядом, который доводит меня до дрожи в коленях, я готов её заплатить. Опустив взор, я коснулся её лишенного продолжения запястья. — Ты отдала за меня свою руку, и я хочу чтобы ты знала: я тоже готов к лишениям — что угодно, лишь бы ты оставалась в моей жизни. Предательские слёзы снова сорвались вниз. Духи, я был сентиментальным до омерзения, но сейчас должен был всё сказать предельно чётко и ясно. — Так что если собираешься бросить меня, для моего же блага, забудь! Слышишь! Забудь раз и навсегда! — Я решительно посмотрел в её глаза, готовый оказать любое сопротивление, какое потребуется. — Я не собираюсь от тебя отказываться, — спокойно ответила Марта. — Возможно, для тебя так действительно было бы лучше. Но я не могу. — Взгляд девушки стал болезненно жгучим. — Боюсь, ты принадлежишь мне до конца времен, Филипп, — она нахмурилась. — И после. В груди отпустило, я выдохнул свободнее. Щёки, конечно, тут же стали теплеть — Марта говорила именно то, что я хотел слышать, вряд ли подозревая об этом. — Это мне подходит, — чувствуя одолевающее смущение, я всё равно не прятал глаз. Всё, конечно же, закончилось поцелуем. Очень долгим поцелуем. Мне пришлось взять себя в руки. Рук на двоих у нас стало меньше и потому, должно быть, сделать это оказалось гораздо сложнее. Мы тяжело дышали. Глядели друг на друга, как двое ненормальных. Это смущало ничуть не меньше, чем сам поцелуй. — Нужно предупредить семью, что я жив. — Только после того, как ты станешь моим мужем, — ультиматумом ответила Марта, не испытав при этом ни грамма неловкости. — Марта, — мои щеки пылали. — Они страдают, думая, что лишились сына. Давай пошлём им хотя бы весточку. И дадим знать друзьям. — Нет. Мы упрямо уставились друг на друга. — Я сам им напишу. Марта отрицательно покачала головой. — Я твой пленник? Глаза Марты вспыхнули и она уверенно кивнула — мысль ей явно пришлась по душе. Это снова вогнало меня в краску. — Мы можем провести обряд сегодня, — предложила она, — и тогда пиши родне сколько угодно. *** Сергей Наумович сочетал нас спустя пять дней, когда я мог выстоять ритуал принятия в род до конца без посторонней помощи. Марта после хождения за черту стояла прямо, и если бы это не была Марта, я бы сказал, что она светилась, хотя лицо её оставалось спокойным, как и всегда. Я распрощался со своей фамилией и принял семейное имя Марты. Мнение отца окончательно перестало меня волновать, но всё же я хотел написать ему сразу после обмена обетами. Марта сказала, что Сергей Наумович отписался моей семье и друзьям, как только покинул нас, тогда, после долгого разговора в гостиной. В письме он не раскрыл правду о моём возвращении, решив, что с последствиями будет проще иметь дело на месте. Вместо того, чтобы сообщить счастливую весть, он пригласил всех на мои поминки… Марта обо всём знала. Мне оставалось только скрипнуть зубами. В сотый раз я напомнил себе, что прекрасно понимал, что за девушку выбрал себе в спутницы. Так стоило ли удивляться? Повинившись, она и не собиралась делать невинное лицо, как тогда, достав из-под стола молоток. Совесть у Марты была более чем своеобразная. Да и долго думать об этом не получилось. Мы стали мужем и женой и могли наконец целоваться так долго, как нам хотелось. *** Утром следующего дня я проснулся от приятных ощущений на шее. Меня ласково касались и гладили за ухом, ныряли под рубашку влажным и тёплым языком. Пока я не проснулся достаточно, чтобы подумать над тем, каким же длинным должен был оказаться этот язык… Открыв глаза и чуть повернув голову, я увидел на собственной груди длинных тонких чёрных змей, скользивших по коже и ластившихся. Лишённый дара речи, провёл взглядом вдоль их тел, которые исчезали в глубине волос Марты, мирно спавшей на моём плече. — Марта! — я в ужасе скатился с кровати, больно ударившись. Девушка тут же очнулась и осмотрелась, ища опасность, но, не обнаружив ничего подобного, посмотрела на меня вопросительно. — Змеи! У тебя в волосах! — ткнул я указательным пальцем в её растрепавшуюся после сна копну. Она не выглядела удивлённой. — Филипп, не волнуйся. Я тебе всё сейчас объясню…