Просто фанатка

Смерть обходила меня стороной, рассматривая с ленивым любопытством, словно одну из лошадей на конюшне. «Ты выросла ладной девушкой, — заметил голос в моей голове. — Вот только руку жаль». — Её безупречное лицо тронула морщинка недовольства. — Сожаление о том, что я зря отдала её Лешему? — пещеру окатило гулкое эхо. — Или о том, что она омертвела, когда я пыталась не дать тебе увести Филиппа? Смерть остановилась, я развернулась к ней лицом. В том, что тогда под капюшоном скрывалась именно она, а не Жнец, забиравший души, я не сомневалась. Я знала, что могу одолеть прислужника нави — я мастер-маг Смерти, а он, пусть и сильное существо, но только провожатый. Сильнее Колобка и Всадника, и всё же мне не ровня. В той схватке я ощутила невероятную мощь, какой могла обладать только высшая сущность. И вот вопрос: — Зачем тебе понадобился Филипп? Смерть улыбнулась отчётливее и снова двинулась по кругу. «Ты ведь достаточно сообразительная. Что думаешь?» — Она играла в кошки-мышки и наслаждалась этим. — Ты забрала Филиппа, чтобы добраться до меня. «Как я и сказала, ты — умная девочка». — Что тебе от меня нужно? Снова улыбка. Она развернулась и неспешно двинулась вглубь пещеры. Я последовала за ней. «Смерть», — с упоением протянул голос в голове. Впереди плывущая тень взмахнула левой рукой. Я перевела взгляд туда, где вспыхнула картина сотрясавшейся земли. Рушились жилища, расплющивая людей каменными глыбами и осыпая крошкой рухнувших стен и перекрытий. Трещали дороги, расползаясь и глотая повозки вместе с лошадьми и всадниками. В отчаянной попытке скрыться, люди, обезумев, неслись вперёд, затаптывая несчастных, свалившихся наземь. Словно издалека доносились отголоски детского надрывного плача и криков агонии. «Ещё смерть», — махнула она правой рукой и я поспешила перевести взгляд на другую стену пещеры. Пожары бушевали и неистовствовали, стирая поля и леса. Простые люди и слабые маги не могли бороться с разгулявшейся стихией, а сильные маги не всегда находились поблизости, а может, и не слишком торопились вмешаться, если не горели их собственные посевы и имения. Пожары перекидывались на селения, люди задыхались и сгорали заживо, вопя от немыслимых страданий. «Снова смерть». — В голове зазвенело чужое восхищение. Я наблюдала, как засуха одолела земли, покуда хватало глаз. От зноя выгорели пашни, высохли сады; облетели виноградники, оставляя бесконечные ряды оголённых лоз, меж которых дотлевала сухая тёмно-коричневая листва. Реки и озёра пересохли. Над низкими приземистыми постройками хлевов клубились рои чёрных мух, будто грозовые тучи. Люди страдали от жажды и голода, медленно и тяжко отходя. «Больше смерти». Рядом вспыхнула картина мора. Мерзкие тошнотворные болезни пожирали людей живьём, расползаясь по телу страшными пятнами проказы. Сжирали язвами губы, крошили зубы, гноили глаза. Точно кислота, зловонная горчичная жижа пробивалась наружу, проедая в теле дыры. «Одна лишь смерть!» — Исступленно провозгласила Хозяйка нави. Смерть замерла у последнего миража, оставляя меня смотреть из-за своего плеча на то, как люди безжалостно истребляли друг друга, протыкая копьями, рубя мечами, сжигая и душа магией. Чудовищная размахом панорама войны была черна и страшна. Жуткое зрелище наконец потухло, и она обернулась ко мне. «Дела рук моих прекрасны, но сколько не дави эту жизнь, она всё лезет отовсюду! Снова и снова! С меня довольно! Я хочу уйти. Пришла твоя очередь». — И почему я должна согласиться? На лице Смерти поплыла ехидная улыбка. Она посмотрела мимо меня и я обернулась, проследив за её взглядом. Там, поодаль, возник полупрозрачный дух, переливающийся радужным сиянием, точно чистый драгоценный камень, бивший солнечный свет на осколки. Филипп смотрел в пустоту, не замечая ничего вокруг. Меня тут же потянуло к нему. Я поймала себя за мгновение до того, как сделала шаг навстречу: приказала себе не двигаться. Вид любимого не оставил меня равнодушной, но я сохранила видимое хладнокровие ценой неимоверных усилий. «Заняв моё место, ты сможешь вернуть его яви. У него будет долгая и счастливая жизнь, пока однажды, став дряхлым стариком, он сам не явится к тебе», — шептала она мне на ухо, встав за левым плечом. Расчёт Смерти был идеален — она точно знала, как сильно я люблю Филиппа; настолько сильно, что пойду ради него на всё. Я приму на себя ответственность за его гибель, ведь это из-за меня его судьба оборвалась несправедливо рано. Не встреться он со мной — и мог бы жить дальше. Дышать и радоваться беспечному ветру. Я стану новой Хозяйкой нави. Буду делать то же что и Она — отнимать жизни без счёта. Наверное, тоже заведу множество дочерей пока однажды не обведу вокруг пальца одну из них и не склоню занять уже своё место… — Ты намеренно играла жизнью Филиппа, чтобы добраться до меня, — я обернулась к Смерти лицом; весь её план вдруг приобрёл кристальную чёткость, и ответ мне не требовался. — Это ты приговорила его к гибели от рук мага огня, но позволила спасти в последний момент. И дала нам год… Нет, не нам — мне. Ты дала мне больше времени, чтобы удостовериться: в нужный момент я буду покладиста и смиренна, лишь бы он остался цел и невредим. Она не отрицала. — И то кольцо в лавке… Его подкинула ты? «Это было довольно оригинально и смело, не находишь? — Улыбка стала шире, источая смердящее подлостью довольство. — Второй раз ускользнуть от смерти сумеет не каждый. Вот так совпадение! — Мрак в Её глазах заворочался, заискрился. — Случай с оградой, что чуть не проткнула его голову, стал финальной точкой, чтобы убедить тебя в неминуемости его участи. — Она недовольно скривилась. — Здесь, признаюсь, я могла бы проявить больше изобретательности, но мне наскучила эта игра. Так что получилось без изысков». Всё это было не более чем игрой… С жизнью ли Филиппа или моей. Она бы не позволила провести ритуал отречения и спасти любимого, а может быть, нашла другой изощренный способ убить его позже… — Ты находишь это забавным. — Я не спрашивала. «Смертные так любят повторять, что вся жизнь лишь игра. Но они правы! Всё это и есть только игра! И каждый играет, чтобы выиграть! Настал момент, когда победа за мной», — со смесью азарта и алчности протянула она. Я смотрела на ту, что дала мне жизнь, но что это означает, она давным-давно позабыла. В этом существе не осталось ничего человеческого. Мне было невдомёк, всегда ли моя мать была такой, или отпечаток наложило долгое пребывание в нави. Наверное, этого стоило ожидать, когда единственным занятием становится перерезание чужих нитей судеб. — Ты ошибаешься, — произнесла я, стерев жестокую усмешку с чужих губ. — Я не займу твоё место. Лицо существа пошло нехорошей рябью. — Твоя игра напрасна. Я не соглашусь стать преемницей. На моём горле сомкнулась рука. Она душила, но я не сопротивлялась, позволяя ей делать со мной что угодно. Я испытывала боль и не скрывала это. Однако, будучи мастер-магом Смерти и её дочерью, я могла принять конец, каким бы страшным и болезненным он ни оказался. И она видела это на дне моих глаз. Смерть в ярости отшвырнула меня в сторону. «Как смеешь ты, — шипела она, — играть со мной!» Я села и растерла шею. Было ужасно больно, в голове звенело от удара о землю, но мне нужен был голос, чтобы ответить: — Я твоя дочь и ничто твоё мне не чуждо. — Марта, — сказал мне тогда отец, — больше всего на свете Смерть любит играть. Это её единственная страсть, а значит, и единственная слабость. Я нахмурилась, взглянув на него исподлобья. — Ты думаешь, я поэтому… Мне вдруг стало стыдно, что я и Она делим одно и то же влечение: любовь к играм, какими бы они не были. Я просто обожала играть. Эта страсть проявилась в раннем детстве и не исчезла, когда я повзрослела. С поступлением в академию пыл не угас, только уступил место моей новой любви — любви к Филиппу. Эта любовь затмила для меня всё остальное. Но игры по-прежнему оставались моим любимым развлечением. — Яблоко от яблони … — развёл руками отец. — Не печалься этому. Возможно, это единственный шанс противостоять ей. — Но откуда ты знаешь, что она любит игры? Вы виделись дважды. — В первый раз она соблазнила отца, во второй принесла меня. — В ту ночь она тоже играла, — отведя взгляд, ответил он, и я не стала расспрашивать, готовая биться об заклад, что эта игра была не менее жестокой и отвратительной, чем её игра с Филиппом. — Тогда я не придал этому значения. Но наблюдая за тем, как ты растешь, я подумал, что это может оказаться чем-то большим… — Семейной чертой, — мрачно закончила я. Отцу не оставалось ничего другого, как кивнуть. — Размышляя об этом, я обратил внимание, что Смерть и игра нередко упоминаются вместе на протяжении веков, и ты же знаешь… — …нет дыма без огня, — продолжила я излюбленной присказкой отца; он относился к тому сорту людей, кто первым делом подозревает неладное — скрытый умысел или глубинный смысл. Отец был прав. На ум действительно легко приходили десятки фраз, где смерть и игра шли рука об руку: играть со смертью или играть с жизнью и смертью; играть в прятки со смертью; со смертью наперегонки; обмануть смерть. Говоря, что играем с огнём, думаем что можем жестоко поплатиться, в том числе и собственной жизнью. Огонь нередко выступает аллегорией смерти… Я поднялась на ноги, резким движением отряхнула платье. Мне не было дела до пыли, но я хотела показать, что происходящее не лишило меня разума. — Я ведь должна добровольно согласиться на то, чтобы занять твоё место, иначе ты бы не предлагала мне спасение Филиппа взамен? Слишком прозрачен был грубый шантаж, поданный мне под маской обмена. Если бы Смерть могла попросту приказать любой из наследниц, стать Хозяйкой нави, решив уйти, то так бы и сделала. Так почему она не приказывала мне? Ответ мог быть только один: потому что не могла. Очевидно, она должна была получить моё добровольное согласие. Но духи, кто в здравом уме решится стать воплощением страха и ужаса на неизмеримо долгий срок? Никто. Поэтому она собиралась обменять моё согласие на нечто более важное, чем жизнь в яви. «Ты думаешь, я позволю тебе уйти, даже если ты решишь его бросить?» — страшным голосом произнесла та, расплываясь и теряя человеческий облик. Я отрицательно покачала головой. — Я не думаю, что ты меня отпустишь. И я не собираюсь возвращаться без Филиппа. Если он остается здесь, то и я тоже. Я взирала на существо передо мной и, казалось, видела всю отведённую миру погибель в прошлом, настоящем и будущем. Смерти было так много, что всякое желание жить истухало на корню. «Я буду изводить вас обоих вечность», — угрожала она, наступая и подавляя волю к сопротивлению одной своей близостью. — И даже так, ты всё равно проиграешь, — выдавливала я слова. — Ведь по твоему не бывать! Смерть скрипнула зубами, последние лепестки иллюзии разлетелись дымом, исказив человеческие черты до неузнаваемости. Она походила на лютый кошмар, от мощи которого хотелось согнуться пополам, скорчиться в конвульсиях и закрыть глаза навечно. — Впрочем, ты всё ещё можешь выиграть, — произнесла я, превозмогая одолевавший меня трепет при виде Её. — Предложи мне простую игру, где мне будут ясны правила и в которой мой выигрыш будет возможен. Если я проиграю, то стану новой Хозяйкой, а с душой Филиппа ты вольна делать что пожелаешь. Но если проиграешь ты, то отпустишь нас обоих и больше не станешь вмешиваться в нашу судьбу. Дашь каждому уйти в свой срок. Пугающее создание нависло надо мной, заставляя задрать голову. «Одна-ако, — протянула она, — речь её изменилась до неузнаваемости, — ты действительно моя дочь». — Я хочу играть на равных. Не желаю становиться пешкой на чужой игровой доске. Даже ради Филиппа. Это не было правдой. Но никому — никому — и никогда не удавалось уличить меня во лжи. Почему? Я всегда отыгрывала выбранную роль до конца. Бравируя и бахвалясь в этот самый момент, я искренне верила, что так оно и было. Ведь это моя игра. — Сыграем? — из последних сил бросила я, вложив в вопрос столько вызова, сколько смогла. Жуткий смех сотряс стены. Смерть закружилась под высокими сводами пещеры — завертелась, размахивая руками и возводя странные декорации. Взмахнула левой рукой и передо мной возник длинный деревянный стол. Взмахнула правой рукой — и за ним встало двенадцать одинаковых стульев. «Жалкой девчонке со мной не тягаться! С народом щелчком могу разобраться. Душ, не считая, сгребаю охапку. И вот кто-то тявкнул!» Она напевала мерзкую песенку, так походившую на то, чем потчевал меня позабытый в углу Колобок. «Ты глупая девушка в летах любви. Ты веришь в страсть до гробовой доски, Но сколько вас таких иссохло от тоски? Когда любимый и сорока дней не ждёт, Другую деву к алтарю ведет. Но мне тебя не убедить — Веками глупость не убить, Я принимаю вызов твой, Поверь, с тоской. Ты молода, наивна, веришь, Что любовь побеждает всё! Запомни, дитя: одна лишь смерть всегда получает своё. Всё что любишь ты в нём — Лишь призрак в сердце твоём». За столом возникло двенадцать одинаковых Филиппов. Светлых и полупрозрачных, будто сотканных из белёсой дымки. Они выглядели так же, как в тот день, когда Филипп оставил явь: волосы в лёгком беспорядке, на плечах простая рубашка и сюртук. Все Филиппы сидели ровно — каждый на своём стуле. Плечи опущены, голова чуть наклонена набок. Все они смотрели прямо перед собой. «Один из них — его душа, Другие — отражение». Длинные тонкие черные пальцы с острыми звериными когтями легли на моё плечо, обжигая холодом. «Они похожи все с лица. Спроси у сердца мнение». Голос, полный насмешки, перетёк из одного моего уха в другое. «Твоя любовь всего лишь сон. Со временем растает он. Твоя иллюзия любви, — холод коснулся моей груди, там где под кожей билось сердце. — Против моей, — рука с раскрытыми веером обугленными пальцами проплыла перед моими глазами указывая на двенадцать недвижимых отражений Филиппа. — Внимательно смотри. Да выбирай, кто сердцу мил». — Даешь ли слово, что он здесь? Мой Филипп? «Слово», — прошипела темнота и застыла. Вокруг всё стихло и холод исчез, отступив. Мне понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы избавиться от наваждения безысходности и провала в груди, оставленного выжигающим касанием Смерти. Я внимательно вгляделась в отражения. Они были неотличимы друг от друга — абсолютно одинаковые. Никакой видимой разницы не было, да и не могло быть, иначе бы игра потеряла смысл. Я встала в стороне от стола, скользя взглядом по совершенному профилю Филиппа, повторенному множество раз. Он был знаком мне до последней мелочи. — Филипп? — позвала я тихо, внимательно наблюдая, отзовётся ли его душа. Всё двенадцать отражений остались неподвижными, напоминая скорее куски льда, нежели эфир душ. Я решила обойти их по кругу, вглядываясь всё так же пристально. Проходя за спинами отражений, я смогла убедиться лишь в том, что ни от одного из них не веяло теплом жизни. Холодная печать смерти стояла на каждом из двенадцати. Чары привязки, наложенные мной на Филиппа в академии, тоже молчали. Их будто и не было вовсе. Достигнув края стола, я остановилась. Все они, как по команде, вдруг повернулись и взглянули на меня. Двенадцать одинаковых голосов произнесли в унисон: — Разве ты не узнаешь меня? На лице Филиппов проступило незнакомое выражение презрительного превосходства. Оно принадлежало главному кукловоду, а не моему совершенству. Смерть продолжала издеваться надо мной, зная что определить Филиппа среди двенадцати попросту невозможно. — Разве тебе не подсказывает сердце? — снова прозвучал в тишине голос Филиппа, полный ядовитого глумления. — Я здесь, — произнёс один из них — тот, что сидел ближе ко мне. — Я здесь, — вторил ему сидевший на один стул дальше, пока в том не попытался убедить меня каждый поочерёдно. Я стряхнула накатывающее оцепенение и продолжила обходить стол, теперь заглядывая в их лица, в глаза. Останавливалась напротив каждого. Давала себе некоторое время подумать, после шла дальше. Закончив круг, я задумчиво посмотрела на все двенадцать отражений. «Ты готова сделать выбор?» — прозвучал полный нетерпения голос в моей голове. — Да. «Кто из них?» — Перед тем, как отвечу, я прошу дать слово, что ты отпустишь меня и Филиппа, если я угадаю. «У тебя есть моё слово», — проворковала Смерть уже предвкушая выигрыш. Я снова сделала шаг, чтобы подойти к тому из двенадцати, который и был истинной душой Филиппа. Откуда я могла это знать? Я не могла, но сердце подсказывало мне. Возможно, это была любовь, но я склонна верить, что всё дело было в магии кольца на моём пальце. Проходя за спинами у отражений, рядом с одним из них мне захотелось остановиться и вынуть руку из кармана — руку, на которой было надето кольцо. Я подавила желание, ничем не показав замешательство. Обходя стол и заглядывая каждому из двенадцати в лицо, я ощутила то же странное притяжение, когда очутилась напротив своего Филиппа. Я не хотела идти дальше, но пришлось. Выдав себя раньше времени, я могла совершить непростительную ошибку и заставить Смерть сомневаться в том, играю ли я честно. И это могло стать поводом отменить результат игры. Как только я сделала шаг навстречу выбранному Филиппу, оставляя за собой первый стул и первое отражение, я ощутила, что не хочу идти дальше. На то, чтобы разобраться в ощущениях, у меня была всего лишь доля мгновения. Я тут же поняла, какую подлость затеяла Смерть и каким образом решила обыграть меня — как и я, она мухлевала. И до того, как она успела снова поменять одинаковые карты местами, я подняла руку и указала на того Филиппа, мимо которого только что прошла. — Он! — резко бросила я, развернувшись. Я не знала, увидела ли Смерть, что я догадалась, какое место за столом занимает душа или поменяла отражения из осторожности. Но душа Филиппа переместилась с одного из средних стульев на крайний, тот, который я уже оставила позади. Вокруг раздался жуткий треск, будто пещеру смяло одним могучим усилием, и теперь её своды и стены сыпались прямо мне на голову. Отражения и душа растворились. Потух свет, оставляя меня в кромешной тьме. Я на ощупь нырнула за ворот платья и вырвала крошечный флакончик из потайного кармана. Откупорила крышку и поспешила глотнуть каплю Живой воды, принесённую мною из яви, чтобы вернуться обратно, если на то будет воля духов.