Просто фанатка

Посреди ночи меня разбудил шум снаружи. Мы с Колобком залегли на чердаке. Я тихо подобралась ближе к открытому краю крыши и выглянула. Мне не почудилось — по поляне сновали гости. Лихо, уткнув длинные носы в землю, хищно тянули воздух, чертя поляну мелкими шустрыми перебежками; кидаясь то к костру, то к хижине. Один из них вдруг заливисто затявкал и все шестеро волков ударились оземь, завозились, судорожно задёргали лапами — и вот уже не пёсье племя, но люди поднялись на ноги. Были они тощими и поджарыми, со слишком длинными конечностями. Все шестеро начисто лишены растительности на теле, черепа лоснятся гладкими макушками. Не было даже бровей. Вернее, брови, поскольку глаз на лице у каждого был только один. Зато крупный, величиной с яблоко и такой же красный. В темноте цвет было не разобрать, но я видела кровавое волчье око, когда пряталась на дереве. Каждый поднял свою чёрную с седыми пятнами шкуру, бережно отряхнул и накинул на спину, перевязывая за тонкие кожаные полосы лап через плечо. — Были здесь не так давно, — просипел один из них. — Если поспешим, к заре настигнем, — добавил второй. — Или можем подремать недолго? — предложил третий. — От нас им всё равно не уйти, — поддержал четвёртый. — Что скажешь, Лихо? — посмотрел пятый на шестого собрата. Всё они были одинаковы с лица — никакой разницы, но кажется, последний, тот, кому предназначался вопрос, был вожаком. И это он кинул клич обратиться. Лихо нахмурился, потер гладкий череп, глядя вдаль на убегавшую прочь за некрутую возвышенность дорогу и махнул рукой. — Привал! — рявкнул он. — До первых лучей солнца. Остальных такое решение обрадовало. Они возбуждённо заскулили и засуетились. Первый принялся чистить кострище, второй отправился собирать хворост. Третий снова обернулся волком, ударившись спиной оземь, перед этим выспросив у вожака разрешение поохотиться для братьев и его получил. Нырнул в кусты и был таков. Четвёртый сгребал сырое сено в сторону. Пятый носил сухое из-под крыши. — Вишь, не зря подсуетился, — тихо-тихо прошептал Колобок, подкатившись мне под бок, и тоже принялся наблюдать за оживлением на поляне. Перед тем, как забраться наверх и уснуть, он спросил с меня ещё одну каплю крови, искатал поляну вдоль и поперёк и на некоторое время умчался вперёд по шляху. Как вернулся, сказал: — Если Лихо не отстало — Чтобы пусто им всем стало, Пронесутся мимо нас — Не заметит красный глаз. Нас же лай чужой разбудит, Как вернутся, нас не будет. Уберёмся мы в лесок. Прыг-скок, Прыг-скок. Выходило, что Колобок оказался дальновиден со своими предосторожностями. Лихо действительно не отстало, следуя за нами по пятам. Я не видела их пару дней, но вот они, летят по следу и не думают бросать погоню. — Что теперь? — спросила я Колобка. Пока они возились внизу, возможности унести ноги не было. Я могла попробовать уничтожить их огнём, но сделать это быстро одной рукой будет не так уж и просто. Они же в волчьих шкурах прыткие, что угри на мелководье — не поймаешь. — Вот дождёмся, как уснут, Тогда пятки и блеснут. Лихо разбудить не просто, Легче труп поднять с погоста. До первой зорьки будут спать, Пока мы будем удирать. Ничего не ответив Колобку, я стала следить за нехитрыми приготовлениями к ночлегу. Всё делалось споро: костер резво разгорался, поедая сухие сучья да ветки; рядом свежевалась тройка зайцев, пойманных лихим охотником; другие уже устраивались на принесённом сене. Когда мясо заскворчало на огне, братья подобрались. В свете костра было легко различить их пылавшие голодом лица. Они исходили слюной, часто сглатывая, наблюдали, как тощие тушки пенятся соком, что падал и сладко шипел на раскалённых углях. Дождавшись момента, они набросились на недожаренную зайчатину, жадно раздирая ту на части, на пару охотников приходился один косой; жадно таращились друг на друга, каждый поглощая свой кусок, обгладывая кости, высасывая сок. Глядели так, словно были готовы биться за свою еду с тем, кто посмеет покуситься. Думать о том, что и меня могла постигнуть подобная участь было не по себе. Я словно в воду глядела, заслышав вспыхнувший между Лихом разговор после того, как с дичью было покончено. — Давно человечинки не ели, — грустно протянул первый. — Нежнятинка такая, я помню, — предаваясь воспоминаниям, поглаживал впалый живот второй. — Как давно это было? — вопрошал третий. — Да разве упомнить, — печально выдохнул четвёртый, махнув рукой. — А может, откусим чуток от девчонки? — предложил пятый. И все посмотрели на вожака. Тот хмурился, долго о чём-то размышляя. — Если только совсем немного. Чтобы и незаметно было. Радостный визг и поскуливание раздались на поляне под резвый треск костра. — Мне чур косточку плечевую. — А мне чур лопатку. Только левую! Правая часто горчит. — Тогда мне грудинку, чур. — Чур, я ребрышко возьму. Самое маленькое, — подобострастно посмотрел Лихо на братьев. — Я съем, чур, пол-бедра, — хлопнул пятый кулаком по раскрытой ладони. Снова все уставились на вожака с плохо скрываемым вожделением, будто одно его слово способно было тут же бросить им под ноги мою кость или ошмёток плоти. — Тогда и мне маслак, — нахмурившись, бросил он. Лихо снова радостно заголосили, да закрутились на сене точно заискивающие псы. — А что же мы Лешему скажем? — осторожно спросил один. — Скажем, уж больно резво бежала, да только ноги косолапы и потому часто падала. Да прибавим, что с нами идти не хотела, приходилось зубами волочить. Вот и понадкусано кое-где, — важно изрек вожак и заговорщически подмигнул одним оком. Такое предложение ободрило остальных и снова поляну огласило довольное тявканье. Похоже, меня ждала незавидная судьба, доберись до меня Лихо. Наконец братья улеглись-умостились и забылись мёртвым сном. Я и Колобок спустились по лестнице. Как только круглобок оказался на поляне и убедился, что Лихо крепко спит, он и не думал осторожничать и вести себя тихо. — Значит, до утра их ничего не разбудит? — Ни-че-го, — бодро подпрыгивал Колобок, катаясь вокруг. — Когда наступит утро? — Скоро-скоро, поспешим! Несмотря на то, что вожак четко отметил момент пробуждения, назвав первые лучи зари, солнце в нави не вставало. Это была всего лишь фраза, принесённая из мира живых и обозначившая как долго могут спать братья. Я застыла над Лихо, беспорядочно вытянувшимися у затухающего костра, что в доме у Лешего. Позволить им преследовать себя было настоящей глупостью. У них четыре лапы, у меня только две ноги. — Далеко ещё до твоей Хозяйки? — Не то чтобы далеко, И не то чтобы близко, — задумчиво протянул Колобок. — Много дней впереди, Но много и позади. Так что почти пришли, Но всё же потерпеть придется. Час от часу не легче с такими объяснениями, — подумала я. Мне ничего не оставалось, как убить их, иначе они нас нагонят. От скольких нападок я смогу увернуться, пока один из прыткой сволочи меня не достанет? С одной рукой, а ещё не воевала, да видно придётся, если с Лихом не покончить сию же минуту. — Эй, ты чего это задумала? — Обогнул меня Колобок, заглядывая в лицо. — Вижу, о недобром помышляешь. — Предлагаешь позволить им меня съесть? Колобок покачался из стороны в сторону, раздумывая: — Это было бы некстати, — наконец протянул он. — Ты водил их пару дней далеко отсюда, а они всё равно нагнали. Мне не убежать, — заключила я, решая, каким заклинанием их умертвить. Возможностей было достаточно пока они лежали вот так, не двигаясь, не сопротивляясь. Одно мне не нравилось в этой истории — убийство зверя. Не то чтобы я не понимала необходимости покончить с Лихо, но Лихо представляло собой стаю. Пусть наполовину они были одноглазыми чудищами, походившими на людей, на другую свою половину они были зверьми; даже рифма у них не выходила, до того просты и скудны они были умишком. Зверь живёт чутьём да инстинктами. Морали и принципов с него не стребовать, в злоумышлении и подлости не обвинить. Ему приказали, он и понёсся выполнять волю хозяина. Только голод не тётка. Винить зверя в том, что он зверь неразумный у меня всегда получалось неважно. Звери мне нравились. Находила я красоту и в Лихо. И оттого мысль об убийстве основательно мне претила, почти горчила на языке. — Пора нам ноги уносить, Иначе точно беде быть. — Заволновался Колобок, видя мою нерешительность. Мысль вспыхнула яркими лучами озарения. Не теряя больше ни минуты, я принялась стаскивать с братьев шкуры и швырять их в костёр. Одна за одной, волчьи шубы оказывались в пасти снова занимавшегося пламени. Оно с удовольствием принимало подношение, звучно потрескивая и глотая мех. — Ты на выдумку хитра! — Оценил мои старания Колобок. — Но бежать давно пора! Понесёмся ног не чуя! Приближается заря! Убедившись, что все шкуры прихвачены пламенем, я окинула нагие тела на сене прощальным взглядом и понадеялась, что больше мы не свидимся. Потеряв звериную прыткость и ловкость, острие зубов и лезвие когтей, братьям нечем было со мной тягаться. Я одолею их одной рукой. А то и вовсе с закрытыми глазами. Я летела, не чуя под собой ног — как велел Колобок, когда позади раздался надрывный вой. К нему присоединялись новые голоса, пока не взвыли все шестеро, оплакивая свои потерянные волчьи шкуры.