Metamorphosis

Дэрил готов пострадать тысячу раз, лишь бы чувствовать Кэрол рядом с собой... но он все равно несчастен. Его бедро горит, а горло словно наждаком натерто, но члену, похоже, все равно. Он был в напряжении всю ночь. Воспоминания первого поцелуя не давало ему уснуть. Ее губы на его губах, снова и снова, слишком мягкие и сладкие на вкус. Как чувственно она реагировала на каждое движение, и это восхитительное давление ее ноги на его бедро. Затем мысли сконцентрировались на всем, что он сделал не так. Он не мог понять, куда деть руки, и половину времени сжимал воздух, а не ее. Он столкнулся с ней зубами и врезался головой в ее плечо в жалкой демонстрации того, что работает на автомате и божьем слове, когда дело доходит до любого навыка. Он даже не знал, как уложиться в постели, как ее трогать и сможет ли снова ее поцеловать. К счастью, Кэрол поняла его неуверенность, прижалась к губам и помогла на мгновение забыть о том, как он неопытен. Дэрил никогда не был ни с кем так близок. Если только не считать тех нескольких раз, когда Мерл напоил его и бросил в комнату с желающими. До Кэрол он не делал выборы на трезвую голову, чтобы впустить кого-то в свое пространство. Она должна это знать, чтобы не разочароваться позже, но он не может заставить себя рассказать об этом. Не может ничего сделать, кроме как лежать в тишине нового утра и надеяться, что она поспит подольше, а он сможет воспользоваться каждой секундой. Он пытается запомнить тепло ее плеча под своей рукой и щекотку ее волос о подбородок. Дэрил впечатывает её в свою голову, чтобы когда она пожалеет о том, что связалась с ним, у него остались хотя бы воспоминания. Это стоит душевных терзаний, чтобы хоть раз побыть с ней вот так. По крайней мере, так он говорит себе, пока Кэрол не проснется, и тогда он будет мечтать о большем количестве проведенного вместе времени. Кэрол напрягается и поднимает голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — Привет? — её взгляд скользит по его лицу со скоростью света, пытаясь уловить реакцию, которую он не может контролировать. — Привет. — Я делаю тебе больно? Я могу подвинуться.  — Неа. Нет. Я в порядке. Всё нормально. То есть, если только тебе не неудобно? Ты можешь подвинуться, если хочешь. Или нет. Для меня это не имеет значения. Он так сильно позорится, как будто ему за это платят. Не имеет значения? Что, черт возьми, он говорит? Он бы ударил себя по лицу, если бы это не означало отпустить ее. — Я в порядке, но если тебе неудобно, ты должен мне сказать. О ноге. Такого рода дискомфорт. Его дурацкое бедро  — последнее, о чем он хочет думать.  — Все в порядке. — Хорошо. — Хорошо. — Как спалось? Неловкость висит над ними, как мокрое одеяло, готовое разрушить то, что должно быть идеальным утром. — Не помню, чтобы в этот раз просыпалась с криками, так что хорошо, — шутит она, — А ты? — Отлично, — он лжет. Он спал абсолютно дерьмово, но только потому, что не хотел терять ни секунды рядом с ней. — Ты ужасный лжец, — Кэрол поддразнивает его, приподнимаясь на локте, чтобы лучше рассмотреть рану после откидывания одеяла. Он разрывается между оплакиванием потери контакта и смущением от того, что снова стал твердым как камень. В последнее время это постоянная проблема. Он не может контролировать себя, когда находится рядом с ней, и на данный момент это стало постоянным напоминанием того, чего у него, возможно, никогда не будет. — Нужно сменить повязку, но у нас закончились запасы. Надо проверить другие квартиры. Кэрол не комментирует его текущее положение, поэтому он тоже никак не заостряет на этом внимание. Только кивает, надеясь, что она скажет что-то еще, но она молчит, ожидая реакции, о которой он на данный момент без понятия. Когда с её лица сползает улыбка, он еще больше запутывается. Что только что произошло? Он сделал что-то не так? Он должен был извиниться за прошлую ночь? Он должен быть поцеловать ее? Ему следовало сказать, что он ни о чем не жалеет, или дать ей возможность сказать о том, что жалеет она? То, что Дэрил не смог выбрать вариант, уже само по себе является ответом. Она покидает кровать с фальшивой улыбкой и обещанием скоро вернуться с припасами. Опухшая нога не позволяет последовать за ней. Всего один день, а он уже все испортил. Он не создан для этого дерьма. Не знает, как стать чьей-то второй половинкой. Теперь мужчина застрял в постели, занимаясь математикой отношений в своей голове с бушующим стояком. Ее не будет достаточно долго для того, чтобы Дэрил не беспокоился о времени и отодвинул боксеры, обхватывая ноющую плоть рукой, отчаянно нуждающуюся в облегчении. Он думает о Кэрол, конечно, думает. Представляет ее руку вместо своей, ее припухшие от поцелуев губы на своих, а затем ее твердый вес у него на коленях. С каждым движением его ладони она опускается вниз еще на дюйм, пока не принимает его целиком, а он не остается там, где ему и положено. Ее губы раздвигаются в беззвучном стоне, ресницы трепещут с каждым движением, и наслаждение затмевает его зрение. Дэрил был на взводе уже несколько дней, и один ее образ — все, что нужно, чтобы со стоном излиться в собственную руку. На какое-то блаженное мгновение дофамин покрывает все тревоги приятной пульсацией, пока реальность не просачивается обратно. Что, если она застанет его в таком виде, со спущенными трусами и высунутым членом? Он быстро хватает старую одежду предыдущего владельца, чтобы стереть улики. Пробирается в гостиную, набирает воды из скудных запасов, вымывая руки и выпивая стакан, после чего осторожно опускается на диван. Она сказала, что хочет его. Она не лгунья. Может быть, она просто ждала, что он сделает еще один шаг сегодня утром. Мужчина разрабатывает новый план в течении всего того времени пока Кэрол отсутствует. Он слышит как открывается дверь и в дверях появляется ее фигура, более чем немного растрепанная. Дэрил задается вопросом, не один ли сегодня помогал себе сбросить напряжение. — Нашла что-нибудь? — кивает в сторону наполненной сумки. — Несколько бинтов для перевязки. Немного клейкой ленты. Много протеиновых батончиков, кто-то был фанатиком здорового образа жизни, и я не думаю, что срок их годности когда-нибудь истечет. И вот это... Она высыпает вещи на кофейный столик и возвращается в прихожую, чтобы притащить большой пакет с собачьим кормом. — Вот это результат, — он похлопывает собаку по животу, пока женщина разрывает пакет, чтобы насыпать корм в миску. — Неплохо для утренней пробежки. Теперь я займусь этим? Дэрил закидывает ногу на стол, не потрудившись надеть штаны, зная, что их придется снимать снова. Она молча обрабатывает рану, пока он пытается правильно задать вопрос, который крутится на языке с утра. — Мы в порядке? Ее глаза расширились.  — Да. Надеюсь, что да. Он ненавидит видеть ее в таком состоянии, всю напряженную и неуверенную. Ненавидит ещё больше то, что сам поспособствовал этому, даже не догадываясь как. Все что вылетит из его рта следующим, будет иметь силу, которая может обидеть ее чувства, поэтому Дэрил говорит правду, надеясь что следует в правильном направлении. — Можно я снова тебя поцелую? Это нормально? Скорость, с которой выражение ее лица заменяется на облегчение ощутима, а ее быстрый кивок и осторожная улыбка — бальзам на его душу. Все действительно так просто, если не пытаться отговорить себя. Не теряя ни секунды, он наклоняется вперед, прижимаясь губами к ждущим её, глотая резкий вдох и ловя ее за талию, прежде чем она упадет назад. Она не такой уж нежный цветок, как может показаться иногда, и он не сомневался, что в ней есть огонь. Кэрол откликается на его интенсивность каждым быстрым чмоком и посасыванием, следуя за губами после каждого прерывания.  В поисках места, где можно было бы оставить руки, Дэрил случайно задевает бока мягкой груди, и она едва не мурлычет. Когда есть лишь они, работающие только на феромонах, все просто. В то время когда Дэрил расстегивает пуговицы ее рубашки и наклоняет голову чтобы прикоснуться языком к соску, в голове не остается ни единой мысли, кроме той, как сильно он ее хочет. Мягкие губы шепчут его имя, пока она, удивленная смелому шагу, наклоняется вперед, предлагая свое тело в его руки и попременно стягивает с себя ненужную ткань. Он держит Кэрол в своих ладонях, его губы на мягкой груди а её руки в его волосах. Этого достаточно, чтобы сойти с ума, пока она не заползает к нему на колени и не поднимает ситуацию еще на десять градусов выше. Он осознает, что ей, видимо, нравится здесь, с тем рвением с которым она залезает сверху каждый раз, когда подворачивается шанс, но если Дэрил думал что везучий, то боль в бедре опровергает все надежды. Он вскрикивает достаточно громко, чтобы напугать собаку, когда она надавливает на рану, отчего они отпрыгивают в разные стороны. — О боже, прости. Я не подумала, — шипит женщина. — Не извиняйся. Я просто постоянно проёбываюсь. Он не может позволить Кэрол снова начать сомневаться, поэтому в долю секунды решает притянуть ее к себе, положив руку на шею и прижавшись к ее рту в более целомудренном поцелуе. — Да, я знаю. Я тоже, — она улыбается. — Я имел в виду свою ногу, но спасибо. В ответ он получает игривый толчок, все напряжение на ее лице давно исчезло, и он хотел бы знать, как сохранить ее такой. Легкой, счастливой и ни капли не стесняющейся того, что рубашка наполовину расстегнута. — Все в порядке, — мягко говорит Кэрол, — Ты можешь прикасаться ко мне. Не воспользоваться этим приглашением было бы самым глупым решением, которое он когда-либо принимал. Осторожно, дрожащими пальцами он расстегивает несколько последних пуговиц, открывая взору самое прекрасное зрелище. Он должен быть осторожен, они идут по тонкой грани, которую он не в состоянии пересечь. Их первый раз не может быть хорошим для неё, если он не может даже нормально двигаться. Сегодня они развлекаются самоистязанием, но он слишком слаб, чтобы с благодарностью принять в нем участие. Медленными касаниями пальцев он соединяет созвездия ее веснушек от шеи вниз, между груди, позволяя себе поблажку — взять обе в ладони и наслаждаться тем, как она извивается под его прикосновениями. В конце концов они возвращаются к привычному, и он зарывается лицом в изгиб ее шеи, удовлетворенно вздыхая, когда Кэрол крепко обнимает его. — Я нашла кое-что еще, пока была на вылазке, — женщина отстраняется и достает из кармана небольшой пакет. — Ни хрена себе. Думаешь, они еще пригодны? — Надо бы выяснить. Она обнаружила сокровищницу наркотических веществ, запечатанных так, будто их привезли из какого-нибудь модного наркокартеля перед концом света. Он не может придумать ничего лучше, чем позволить этому снять тревогу. — Это поможет справиться с болью, — она протягивает ему большого жевательного медведя. — Ты когда-нибудь раньше употребляла травку? Она смотрит на него так, будто он сказал что-то до смеха глупое.  — Как, по-твоему, я пережила Эда? Другие мамы в школе Софии запекали их в пирожных, и я приносила их домой таким образом. Пригодилось, когда я снова вывихнула плечо. — Вот это я понимаю, разновидность продажи выпечки. Он так и не съел ни одного и не узнал? — Ни разу. Он ненавидел пирожные. Я просто говорила, что они для Софии, а потом держала их в недоступном месте. Она с ожесточением откусывает голову медведя, пока он засовывает в рот своего, размышляя, сколько времени пройдет, прежде чем он взлетит ввысь, и будет ли небольшое расслабление с Кэрол отличной или ужасной идеей.     ***   — Мне кажется, оно не работает, — Кэрол бережно сжимает третий протеиновый батончик. — О, я думаю работает, — он улыбается. Они съедают найденные ею припасы со скоростью света, но он так чертовски голоден, что ему наплевать. Нога больше не горит, а может, и горит, но его это не беспокоит. Его женщина лежит рядом на полу, прислонившись спиной к дивану, и её рубашка всё ещё застегнута лишь на одну пуговицу, а все остальное висит свободным как надо. Он уже и забыл, как чертовски приятно расслабиться. Он не под кайфом, не совсем. Просто отключился, причем самым лучшим образом. Все идеально. — Ты идеальна, — он откидывает голову на диванную подушку и улыбается ей, не осознавая, что сказал это вслух, пока не становится слишком поздно. Она приостанавливается, с полным ртом клубничного протеинового батончика, волосы взъерошены, крошки прилипли к губам. Да, она идеальна. Он в этом уверен. Протягивает руку, чтобы смахнуть крошки со рта, и вызывает смех, который редко слышал раньше. Искренний и чистый. В этот момент Дэрил понимает, что за эти годы она отфильтровала для него гораздо больше, чем он предполагал. — Ты когда-нибудь задумывался о том, какой была бы жизнь, если бы конец света никогда не произошел? — лениво спрашивает Кэрол, наконец-то оторвавшись от еды. — Думаю, все было бы так же хреново, как и всегда. Я бы все еще ходил за Мерлом по пятам. Ни черта не делая в своей жизни. — Меня бы все еще избивали, я бы пыталась уйти но опять возвращалась. — Нет, ты бы ушла. Она пожимает плечами.  — Может быть. А может, и нет. В любом случае, мы бы никогда не встретились. Я не могу представить свой мир без тебя. Эти слова сжимают его сердце во всех смыслах. Он так изголодался по ласке, что даже самое маленькое признание заставляет его трепетать. А этот новый прилив кайфа настолько велик, что он с ухмылкой наклоняет голову вбок, и они тянутся друг к другу в случайном контакте, когда две руки переплетаются и сжимаются, а пальцы играют в догонялки. — Мы будем бороться большими пальцами? — поддразнивает он. — Хорошо, только не поддавайся. — Пфф, я бы никогда. Он позволяет ей выиграть. Они взрослые люди, занимающиеся борьбой большими пальцами в полуразрушенном здании на краю света, с кучей закусок между ними и храпящей собакой в углу. Это вполне разумное занятие, и они играют три раунда, гоняясь за руками друг друга самыми нелепыми способами. — Я сказала, не поддавайся! — она смеется. — А я и не поддавался. Она делает то, что делала на причале, когда он поднял ее вверх. Загибает руки к лицу, глядя на него так, будто он лично повесил луну, и, черт возьми, он никогда в жизни не чувствовал себя таким особенным. — Встреча с тобой стоила апокалипсиса, — Дэрил говорит честно, его язык теперь развязан, что делает мужчину похожим на одного из тех пошлых мудаков из ее романтических книг. Сегодня её тактильность зашкаливает, она перетащила его руку на свое бедро, исследуя пальцем вены на тыльной стороне его ладони. — Как и для меня. Хотя есть несколько вещей, по которым я скучаю. Например, по пицце. — Зачем ты это сказала? Я хочу пиццу прямо сейчас. И мороженое, я бы убил за один шарик. — Какого вкуса? — Шоколадное, а есть еще какой либо выбор? Только не говори, что тебе нравится ваниль. — А что не так с ванилью? Он хмыкает, дразня ее, потому что может.  — Это... ваниль. — Ваниль — это классика, спасибо тебе большое. В следующий раз когда оно мне попадется, я не буду делиться. Я съем весь ванильный рожок в одиночку. — Рожок? А, черт, я не любитель рожков. Она удивленно вздыхает, как будто у них серьезный спор. — Я бы поделился с тобой своим шоколадным мороженым. Даже взял бы рожок, чтобы ты могла его лизнуть, — он говорит серьезно. — О, так ты бы позволил мне лизнуть его, да? Он кивает, не пропуская намек в ее тоне, хотя сам не собирался его давать. — Знаешь, чего мне еще не хватает? Моего вибратора. Он моргает в шоке от такого неожиданного признания.  — Хочешь кончить ещё раз? — Именно. Он ругается под нос, сжимая ее бедро. — И по сей день это единственное, что привело меня туда, не считая моей собственной руки, — она легкомысленно признает это. — Подожди, что? Кэрол смотрит на последний протеиновый батончик так, будто не ела ни дня в своей жизни. — Ничего страшного. Просто так бывает. В любом случае, секс не для этого. — Подожди, — его лицо исказилось от ужаса, но надеть маску спокойствия не получилось, — Что? Я могу поверить в то, что Эду наплевать, но в то, что… я не могу произносить его имя — нет. — Ты не должен ревновать меня к нему. Это было не по-настоящему. — С моей стороны это было чертовски по настоящему на протяжении целых семи лет, — он проговорился, тут же пожалев об этом. Он не пытается заставить ее переживать из-за прошлого. Дэрил не держит зла и на Зика, но частичка ревности, когда речь заходит о Кэрол, проникает глубоко в душу, а чувство сдержанности из-за травы исчезло, — Прости. Я веду себя как придурок. — Все в порядке, и ты не ошибаешься, возможно, отчасти это было реальным. Мне было легко, потому что только половина сердца участвовала, и это не его вина. Все было связано со мной. Я никогда не волновалась о том, что могу потерять его. Я никогда не мучилась из-за наших отношений. Я была рядом с Генри, а все остальное оставалось лишь удобным бонусом. Наверное, я все еще боялась остаться одна. Это было несправедливо по отношению к нему, теперь я могу это признать. — Ты не была одна, — грустно говорит он, — У тебя всегда был я. — Быть с тобой было страшно. И до сих пор страшно. Ты, мы... это значит больше, — она трясет головой, как бы очищая ее, — В любом случае, есть вещи, которые я хотела бы сделать по-другому. — В те времена я не получал награды «Друг года». Никогда не ходил в гости. — Раньше это меня очень беспокоило. Раньше я удивлялась, почему ты никогда не приезжал в Королевство, потому что у меня есть эта раздражающая привычка быть слепой к очевидному, но теперь я поняла. Я не смогла бы видеть тебя с кем-то другим. — Ну, тебе не стоит об этом беспокоиться. Ты единственная, кто может терпеть мое отсутствие опыта. — Сколько раз мне нужно повторять, что ты достаточно хорош в этом. — Видишь? Вот почему я прав. Это предложение никогда бы не прозвучало из уст кого-нибудь другого. Она закатывает глаза, подталкивая его локтем, и серьезность последних нескольких мгновений почти забыта. — Но для завершения, я не ревную. Больше не ревную. — Хорошо. И для завершения, нет, он никогда меня не доводил. — Вот ублюдок, — Дэрил ругается. — Это не его вина. Не думаю, что смогу, — ее нога сгибается в колене, слегка приоткрываясь, когда он начинает проводить рукой по внутренней стороне ее бедра, — Но все в порядке, я не расстраиваюсь из-за этого. Правда. В том-то и дело, что она вовсе не выглядит расстроенной. Он хочет сказать: «Снимай штаны и дай мне попытаться», но пока еще не столько принял, чтобы пойти на это.  — Слушай, я не эксперт, но мне кажется, что в этом есть хотя бы часть самого процесса, верно? — В чем? В том, чтобы я тоже кончила? Он кивает, благодарный за траву, иначе у него не было бы ни единого шанса участвовать в этом разговоре, не потеряв способность говорить. Она почти смеется.  — Милая мысль, но на самом деле это не так. Не волнуйся, я все еще хороша в том, что важно. — Что важно? Растерянность проступает на лице. Это он никогда не знал, как должен работать секс, или она все неправильно понимает? — То, что это хорошо для тебя, — она говорит мягко, в ее тоне нет ни капли юмора или поддразнивания. Она серьезна до невозможности и убеждена, что его удовольствие — единственное, о чем они должны заботиться. Это отсутствие барьеров из-за травы, работает не только в одном направлении. Оно не только избавляет от запретов, которые мешали бы им разговаривать таким образом, но и делает её настолько открытой и уязвимой, что все самые глубокие шрамы проявляются на поверхности. Годы, которые она провела, делая то что имеет значение, все еще дают о себе знать. Самосохранение, вероятно, научило ее быть хорошей в определенных вещах, и она жаждет одобрения так, что ему хочется поднять Эда из могилы и убить его снова. — Милая, все, что тебе нужно сделать — получить удовольствие, и это будет хорошо для меня. Кэрол отворачивается, а он продвигается дальше, решив, что может задать следующий вопрос сейчас, пока разговор не перешел на что-то обыденное. — Могу я спросить тебя о кое-чем личном? — пробует он. — Давай. — Когда ты пошла сегодня искать припасы... Ты? Ну знаешь. Голубые глаза сузились, розовый язычок высунулся, чтобы смочить губы.  — Мгм. Я едва успела пройти через коридор и зайти в соседнюю квартиру. — Ты была за соседней дверью? Она кивает.  — А ты? — Как только ты ушла. Она стояла по другую сторону стены и трогала себя, пока он делал то же самое. Он старался не представлять ее вот так, с раздвинутыми ногами и тонкими пальцами, исчезающими внутри... нет. Нет. Нельзя об этом думать, иначе он снова рискует опозориться. Ее блуждающая рука на его ноге становится неподвижной, а тон — обнадеживающим.  — Ты думал обо мне? — Ты всё, о чем я думаю, — он отвечает честно, добавляя лишнюю невысказанную правду, потому что она заслуживает ее услышать, — Все, чего я хочу. Даже в легкой дымке ослабленных запретов ей трудно с этим смириться, и она переходит к юмору.  — А что, если бы я была собой, но у меня был бы ужасный хронический метеоризм? Ты бы захотел меня тогда? — Ты имеешь в виду, что если бы ты пукала двадцать четыре семь? — Да. Он пожимает плечами.  — Я бы съел все бобы, какие только смогу, и тогда мы могли бы пускать газы вместе. — Но потом фасоли не останется, если ты ее не вырастишь. — Тогда я бы привыкал к тебе, пока не перестал чувствовать запахи, — он замолчал, — А что, если я буду петь наугад? Каждый день. Постоянный мюзикл. Ты бы захотела меня тогда? Она поджимает губы.  — Какие песни? — Баллады восьмидесятых. — Хороший выбор. Думаю, мне пришлось бы выучить баллады девяностых, и мы могли перепеть друг друга. И я бы выиграла. — Не выиграла бы. Я бы выиграл. Без шансов. — Это мы еще посмотрим. — Ты такая обидчивая неудачница. — Забавно, потому что я еще ни разу не проиграла, — она ухмыляется. Каким-то образом его рука забралась достаточно высоко, чтобы оказаться в складке ее бедра, а мизинец задевает ту часть ее тела сквозь одежду, о которой он и не мечтал. Он почти извиняется за свое предположение, но она ничего не говорит, только чуть шире раздвигает бедро в ответ. Он гадает, позволит ли она ему сегодня попробовать то, где другие потерпели неудачу. — Знаешь, что я хочу сделать? То, что я хотела сделать каждую секунду после укуса? — спрашивает она. — Что? Она расстегивает единственную пуговицу на своей рубашке и стягивает ее с плеч, прежде чем потянуться к его плечу.  — Расслабься, я не собираюсь тебя ранить. Ложись, но будь осторожен с ногой. Его все еще задевает тот факт, что ей так удобно быть с ним полуголой. Это не первый раз, когда она снимает рубашку. Она обнажается так, будто это самое естественное, и, возможно, так оно и есть. Может быть, между ними столько прожитого времени, что видеть друг друга в таком виде — это правильно. Он следует указаниям и ложится в кокон из одеял, который они устроили, когда воровали вещи и подушки из спален во время своего первого кайфа.  — Вот так? — На бок. Как только Дэрил сдвигается, она ложится перед с ним, прижимаясь спиной к его груди и кладя большую ладонь на свою талию. Они борются за то, чтобы оказаться сверху, пока она не вдавливает его предплечье между своей грудью, чтобы удержать на месте. — Когда это случилось, я думала, что это последний день, когда вижу твое лицо. А потом я выжила и думала, что больше никогда не смогу к тебе прикоснуться. Теперь я просто хочу чувствовать тебя, — она вздохнула, — Останешься со мной вот так? На весь день? — На весь день, — он прошептал, поцеловав ее в ухо, чтобы закрепить обещание. Тепло ее тела заставляет все его эндорфины переходить от одного нерва к другому, а когда она шевелит попкой, чтобы устроиться поудобнее, он едва не видит звезды. — Не делай этого, — он умоляет, готовый заявить, что полностью исцелился, и нагло солгать только ради шанса стянуть с нее штаны. — Прости. Поговори со мной о чем-нибудь другом. Что ты думаешь об этом Институте? Может, это не ловушка? — Шансы не в нашу пользу. — Я знаю. — Хочешь проверить? — Я не знаю, чего я хочу. Найти таких же, как мы — наша цель, это может быть целое сообщество таких, а мы поворачиваемся в другую сторону. Что, если мы пропустим это из-за паранойи? — Это не паранойя, если все действительно хотят нас заполучить. — Чего ты хочешь, Дэрил? — Думаю, это то, о чем мы должны поговорить, когда действие травы закончится. — Это справедливо, — она умолкает на долгий миг, ее пальцы нежно играют с его рукой, — Можешь рассказать мне, что произошло сегодня утром? — Хотел бы я знать. Никогда раньше этим не занимался. Нет недостатка в способах, которыми я могу облажаться. — Никогда? — Не думаю, что когда Мерл запер меня в комнате с одной из своих подружек, когда мне было восемнадцать и я был пьян как скунс, считается за отношения, — признает он, — Но я пытаюсь. Пытаюсь. — Я тоже стараюсь. — Так мы действительно это делаем? — этот вопрос он отважился задать только после того, как съел жевательного медведя, наполненного травкой. — Мы действительно это делаем. Она протягивает руку, чтобы взять еще один протеиновый батончик, разрывая обертку с непристойным хрустом, и он фыркает, крепко сжимая ее, пока она не смеется. Остаток дня они проводят на полу, быстро расправляясь с последней порцией еды. Ему так повезло, что единственный человек, к которому он может прикасаться — это та, которую он любит.