О расколотых мирах

      Мне всегда нравилось небо. Оно статично, но в движении. Оно меняется каждый день, каждый час, а если приглядеться особенно внимательно – каждую секунду. Вот, облака мягко плывут по ярко-голубому куполу, большие, нежно-белые, похожие на ленивое стадо овец. Вот, острые лучи солнца пронзают их желтизной, а если повезет, заглядывают в окно и украдкой скользят по полу, кажется, их медленное движение даже слышно, если комната достаточно долго пустая, и тишина растворяется в своем же шуме.       Звездное небо я тоже люблю. Когда ночь сине-фиолетовая, почти черная, и грязно-бурые облака не заслоняют полоску месяца, он режет темноту белесым светом, когда бусины звезд собираются в созвездия. Застывшие герои античных легенд – я почти никого из них не помню, знаю только несколько имен, и то – примерно. Никогда эти не интересовался. Но сейчас, достаточно долго вглядываясь в ночь, я могу увидеть в ковше большой медведицы очертания зверя и поверить изгибу Кассиопеи, что эта простая линия – на самом деле девушка.       Никогда не подумал, что смогу понять что-то в созвездиях. Но теперь у меня много времени. Наверное, больше, чем у греков, разглядывающих звезды веками. Наверное, потому что у них были амфоры и лиры, были корабли, острова, и олимпийские игры. У меня – только небо.       Когда звезды тают, рассвет играет с моим верным другом. Нежно-голубой обрамляет серебряные алмазы. Солнце поднимается, но я его пока не вижу, только месяц, растворяющийся в утренней пелене. Иногда небо становится розовым, и облака похожи на сахарную вату, а иногда – они голубые, почти зеленоватые. Однажды утренний туман поднялся так высоко, что я его даже увидел – молочно-белая дымка, заслоняющая синеву, как тюль, как фата на невесте. Сразу захотелось выбежать на улицу, не обуваясь, пройтись босиком по влажной от утренних туманов траве, вдохнуть полной грудью, услышать запах свежескошенной травы, воды и лета. Но я оставался на месте и продолжал смотреть.       Закаты я не люблю, несмотря на всю их желтизну и теплоту. Закаты трагичны. Древние считали, солнце умирает, каждый день, опускаясь за линию горизонта – оно тонет в океане, окружающем нашу плоскую землю, что опасно балансирует на трех слонах, или на трех китах – как повезет. Конечно, печаль заката обманчива. Солнце, облизывая мир своими самыми красными и рыжими лучами, лишь прощается до утра, но это прощание убивает меня, почти разрывает на части. Возможно, потому что сотни людей в этом городе, в этой стране, в этом мире сейчас в последний раз видят нашу одинокую звезду.       И все же, люблю я небо. Когда был маленький – мечтал отправиться к нему, пасть в объятия пушистых облаков и мягкого света месяца. И пусть земля хоть круглая, хоть плоская – быть там, в вышине, в этой нестабильной устойчивости.       Но надо было лучше формулировать желание. Четче шептать под нос, задувая свечу на торте. Точнее кричать про себя под бой курантов.       Теперь я сам – небо. Иногда мне кажется, мы едины с этой синевой, что не может ни уйти, ни исчезнуть, может лишь изредка подавать сигналы своим, мигающими звездами и огнями самолета, тающим месяцем, кровавым закатом.       У неба, кажется, даже больше свободы – с ним и планеты, и звезды, и облака, а со мной – лишь глаза и тяжелые веки с полосками ресниц.       У неба все запахи, звуки, у неба дожди и засухи, голуби и ракеты. У неба весь мир, а у меня – больничная палата и окно напротив кровати.       Я считаю небо своим другом, но у него – все люди мира, и я из них – самый скучный.       Ведь уже второй год из всех возможных человеческих реакций я могу только моргать.