О расколотых мирах

Спал он последнюю неделю, от силы, часа три – и ещё минут пятнадцать в тарахтящей маршрутке, среди потливых офисных клерков, бабулек с клетчатыми сумками, разукрашенных барышень с длинными острыми коготками да болтающих по телефону женщин. В такой атмосфере сладко не поспишь: сон будет тревожен, беден, прерывист, шею пронзит тупая ноющая боль. И болеть будет весь день, будто ты три битых часа выполнял упражнения  из комплекса «для омоложения кожи». Но что неудобства для того, кто засыпает, моргая? Он улыбается только мысли о ближайших выходных, о возможности упасть на свою мягкую, пахнущую ромашковым ополаскивателем, кровать, запутаться в особом утяжелённом одеяле и – спать, спать, не думая ни о чём. Во сне – не думать о подступающих со всех сторон счетах за электричество, долгах по кредитным картам и протоптанной, кажется, до самого ядра земли тропинке, кольцом окружающей их район – тесную группу темных панельных многоэтажек. В этом и была главная прелесть сна: когда твои глаза сладостно прикрыты, дыхание ровно, мышцы расслабленны – ты не думаешь ни о чём. Тебя переносят на мягкое одуванчиковое поле, в несущийся в небытие поезд, в тёплый летний вечер или на холодный, искрящийся в свете фонарей, каток. Ничто не замутнит твоё чистое, дремлющее сознание и тебе предоставлен весь мир твоей маленькой черепной коробки. Свобода! От исчерпывающих себя любовных отношений, где надо думать только о Ней, видеть лишь Её, когда хочется, наконец, оторвать взгляд, оглядеться. От монотонной, бессмысленной работы, с извечным заполнением документов, однотонными деловыми письмами, глупыми коллегами, предел мечтаний которых – вяленая селёдка на газетке, банка качественного пива и скамейка под лёгким вечерним небом. Свобода от вечно растущих цен и, конечно же, от ненависти. Жгучей ненависти ко всему, что осмелилось существовать в этом несовершенном мире. Но больше всего – к себе, своему бесполезному существованию, без мечты, без желаний, без друзей и любви. Без всего. Он не знает, когда это началось. Когда он, испугавшись ЕГЭ, ушёл в колледж на неинтересную специальность? Когда отказал в чувствах девушке, с которой было о чём поговорить, потому что она была недостаточно красива? Или, может, когда не смог больше читать книги, когда от бесконечного потока текста стало тошно? Но в итоге исход один. Всё просто потекло, как вода быстрой горной речки. Работа, посиделки за банкой пива, оплата квартиры, сосиски на ужин. И дедлайны, бесконечные дедлайны – то немногое, что заставляло его продолжать делать ненавистнейшее дело. Не спать ночами, потреблять кофеин почти что тоннами, но делать свою маленькую работёнку. Не уложишься в дедлайн – уволен, а искать новую работу, ходить на собеседование, наряжаться в деловые костюмы и давить энтузиазм, будто из тюбика с давно закончившейся зубной пастой… И не сказать, что его не устраивало место работы. Приемлемая зарплата, пять минут пешком от метро и три автобусные остановки, оплачиваемая страховка. Всё было отнюдь не так плохо. Он просто… очень устал.    Зевок. Глаза слезятся от подступающей к горлу усталости. Ещё нажатие на кнопку. Три щелчка мышкой. Готово! На часах – семь вечера. Рабочий день окончился часа два назад, но надо было задержаться – доделать, наконец, работу и отправиться на заслуженный отдых. Метро. Маршрутка. Тропинка. Дом! Скорее, скорее! Умывшись, даже не одеваясь в домашнее, он сладко потянулся и упал в подушки, завернувшись в ватное одеяло, как в кокон. В окно дул мягкий весенний ветер, и ему казалось, что он маленькая гусеница, что вот-вот обернётся бабочкой и улетит в пропахший черёмухой небосвод. В этот раз он очнулся на берегу тихого, чистого озера. В тёмной, почти прозрачной воде отражались серебряные звёзды. Мягко смотрела в глаза одинокая щербатая луна. Был тихий вечер. Он не мог точно установить время года – оно сочетало тёплые летние ночи и пьянящую свежесть весны, деревья цвели, роняли благоухающие лепестки, тут же плодоносили, фрукты и ягоды поспевали, наливались соком, падали в траву и съедались неведомыми зверями, а деревья вновь покрывались цветами, точно снегом. Он спустился к воде, и оказалось, что ноги его босы. Осторожно коснувшись пальцами ног прохладной темноты, зажмурился от счастья. Мысли его были чисты, дышалось легко. Тишина. Только он и природа, а людей – людей тут нет. Вот где счастье! Мир в этот ясный апрельский вечер радостно и легко выдохнул Задрожал, точно осенний лист на ветру, и пошла первая робкая трещина. Запустился механизм, задрожали шестерёнки часов, отсчитывающих время до Конца Всего. Всё, когда-либо сотворённое человеком, стало подобно картону, размокающему под проливным дождём. Сначала пострадало то, что всегда было местом большого скопления людей. Парки аттракционов, детские площадки, офисные высотки и торговые центры. Одна за другой разбивались стеклянные витрины, разваливались на отдельные части тела стройные манекены – Аполлоны и Венеры мегаполисов. Одежда воспламенялась и, объятая огнём, сгорала дотла в считанные секунды. Люди! Люди, что ехали мимо этих зданий с работы, коротали время в кофейнях на мостах, с ужасом замечали абсолютное крушение мира, но ничего не могли сделать. Одно только осознание Конца заставляло их каменеть, в самом прямом смысле этого слова. Людские статуи замирали в неестественных позах, движения их рук, ног, выражение их лиц – всё это путалось в бескрайнем полотне времени. Он сидел на шелковице, роняющей свои плоды в пустоту озера. По воде шли ровные круги, постепенно разглаживаясь, растворяясь в рокоте  сверчков и цикад. Руки его были все в фиолетовых пятнах ягодного сока, на кончике языка таял приторно-сладкий вкус тютины, ветер шептал что-то листвой. Он был так увлечён цветастой, унизанной ягодами веткой, что не увидел, как от звонкого купола-небосвода, покачиваясь, оторвалась звезда и упала в тёмные воды. Следом отправилась другая, третья, самый настоящий звездопад обрушился на землю, дождём осыпались с неба маленькие серебристые огоньки. Он это заметил, но не испугался. Он знал, что всё это сон, а во сне, как известно, возможно всё. Главное – не бояться, иначе проснёшься. Весь в холодном поту, с дрожащими руками, обдаваемый тяжёлым дыханием сонного паралича. Неприятная перспектива. Поэтому, он сидел и наслаждался этим тревожным звёздным дождём. Жаль только, думал он, что на небе не останется звёзд. Но так даже лучше. Тёмное небо, отражающееся в бездонном озере. Всё слилось, смешалось в единый гул. Сигналили машины, кричали и сиюминутно каменели люди, горели целые квартиры. Дома – и грузные многоэтажки-муравейники, и гордые высотки с окнами до пола – рассыпались на мелкие кусочки, обнажая людей, оставляя их без крова и защиты. Бессильные, они кричали, плакали, ругались, или же каменели от страха. Восемь миллиардов сердец замерло и, кажется, вмиг разорвалось. А мир продолжал разрушение. Или же, освобождение? Разрастались деревья и кустарники, океаны выходили из-за берегов. Огонь, испепеляющий велосипеды и коляски, не жёг траву, а будто бы помогал её расти, делал выше, стройнее, сильнее.       Но лишь один человек на свете не проснулся в этот момент. Только он не хватался за сердце, не плакал, не дрожал. Когда исчез его дом, он мягко опустился в заросли, закутался в них, как в одеяло, и сладко потянулся. Его, по доброте душевной, толкали и пинали, пытаясь разбудить, достучаться, поделиться ужасом. Но он спал, не реагируя ни на что. Ни на рассыпающиеся в горсти щебня людей, ни на бушующую стихию. Руки его были в фиолетовых пятнах ягодного сока, а на лице покоилась довольная улыбка. Он отдыхал.       А мира, чего-то вне его мыслей и желаний, чего-то настоящего, не созданного его больным воображением, больше не было.       За спиной вырастали бархатные крылья.