О расколотых мирах

      Я встаю рано. Так рано, что у горизонта даже нет светлой полоски солнца, а окна в моем многоквартирном доме-муравейнике все черные и пустые. Только в моей маленькой однокомнатной квартире, загорается желтый свет и закипает чайник. На газовой плите булькает каша. Я заливаю молотые кофейные зерна горячей водой, добавляю ложку сахара и сажусь на подоконник. Не знаю, каким образом у нас, в старой панельной многоэтажке, это чудо природы до сих пор выдерживает мое неуклюжее тело. Но вот уже которую зиму, в пять утра, я прижимаюсь к оконному стеклу и десять минут вглядываюсь в утреннюю пустоту.       Последнюю неделю каждую ночь выпадает снег, и с утра все там, внизу, на расстоянии пяти этажей, всё девственно-белое, нетронутое звонким топотом детей и даже жёсткими лапами собак. На тротуаре могут быть четкие дорожки следов, то спешат по делам работяги и студенты.       Но на старом, даже не обвитом забором стадионе — всегда белесая пелена. Всегда, но не сегодня. И не вчера. И не позавчера.       Как бы рано я ни вставала, как бы ни заметала в ночь метель, за окном, в свете потрёпанных фонарей и розовых фитоламп соседнего дома — следы ботинок. Беспорядочные лепестки отпечатков мужских ног — не дорожка, хаотичный и кособокий овал. Ноги меняют положение, правая и левая меняются местами, а периодически след наступает в след. Их так много, что можно было бы подумать на сектантов, водящих хоровод.       Однако, следы одни и те же. Каждую ночь этот хаотичный, непонятный узор на футбольном поле выполняет всего один человек. Кто-то с сороковым размером ноги, в ботинках с узором из косых полос на подошве.       Я уже давно не ребенок, но такое удивило и меня. Зимой, среди холодных серо-бурых стен старых хрущевок, крошечных забегаловок с шаурмой и слякоти московских дорог, так хочется нового! И пусть это лишь маленькая загадка, пускай со скучным ответом, я отправилась опрашивать соседей.       Но это ничего не дало. Они никогда не видели того, кто кружит меж серыми домами, среди вьюги и фонарей. Они удивлены и, кажется, тоже неравнодушны. Неудивительно. Тайны будоражат, тайны будят в нас детей. Неутомимых исследователей, что ставят сети у еловых ветвей, чтобы поймать Деда Мороза, приманивают Зубную фею на гипсовые муляжи или вызывают мексиканского Чарли в школьном туалете. Следы ботинок на снегу — что скрывает этот ведьминский круг? Местного сумасшедшего? Мстительного духа? Подростка, сбегающего из тесных стен квартиры ради капельки свободы?       Люди любят загадки. Люди любят параллели. Поэтому вскоре я узнала, что в доме напротив нашли мужчину — мертвого.       Его холодное тело пролежало на старом советском ковре несколько дней — никто не пришел проверить. Хватились на работе в каком-то крошечном офисе.       Говорят, он был совсем молод — старше меня, студентки пятого курса, года на два. Говорят, работал с восемнадцати. Говорят, мечтал о другой жизни. Ненавидел эти стены, этот кофе по утрам, эти огоньки гирлянд в оконцах и чахлые хлорофитумы. Кто-то жалеет, мол, задохнулся мальчишка.       Но в основном — ругают.       Не подумал о близких.       Не верил.       Попадет в ад.       И ботинки у него были, говорят, смешные. Не по моде, да вроде и не слишком теплые — будто с барахолки. И каши просили уже два или три года.       Лица никто не помнил. Его узнавали по ботинкам.       В этот раз встала еще раньше, а может, даже поздно — увесистые часы, бабушкино наследство, лениво перекатывали короткую стрелку за изображение тройки. Подошла к окну. Смотрела.       Прошло полчаса, прежде, чем они появились. Ботинки. Страшно уродливые, даже с высоты пятого этажа. Какие-то серые с коричневым, оттопыренные язычки и кромка, обвитая облезшим мехом. Но все их комичное безобразие осталось в тени одного факта. Ботинки пришли сами. Толкнули дверь подъезда напротив, сбежали по лестнице и прыжками направились к белоснежному, заметенному снегом, футбольному полю. Шаг. Мне показалось, что играет музыка. Поворот. Приставить. Все ускоряясь и ускоряясь, ботинки кружили в незамысловатом вальсе. Не в таком, какой танцуют на секции по бальным танцам.       А в том самом. Настоящем.       Как под старину — фигуры, поддержки, шаги на носочках. Правый поворот. Левый. Я смотрела, как зачарованная. А ботинки все танцевали и танцевали, и все лилась в тишине ночи сладкая воображаемая мелодия. Долго не думала. Штаны, водолазка. Короткая осенняя куртка, шапка на уши и ботинки на плоской подошве. С желтыми шнурками. Выбежала в ночной мороз, холод обжигал голые ладони. Подошла ближе.       Старые, уродливые ботинки умело танцевали вальс. Наверное, это его.       Того парня.       Смотрю ближе. Ботинки замирают и направляют носки ко мне. — Я знаю, по правилам кавалер приглашает даму, но… Позвольте пригласить вас на танец?       Однажды я попала в своем вузе на танцевальный вечер. Кажется, на втором курсе. Неуклюжая, в старом платье не по фигуре и туфлях на несуразно высоком каблуке, я неумело пародировала ногами то, что бодро выделывали танцоры в залитом свете зале.       Был там он. Старшекурсник с мягкими ладонями и заразительным смехом. Заметив меня, такую неуклюжую и растерянную в толпе обворожительных девушек, он не остался равнодушен. И весь вечер меня учили вальсировать, кружиться, проходить под рукой и вставать на носочки. Под конец даже начало получатся, и мой первый танцевальный партнер, высокий и широкоплечий, легко обняв и пожав руку, исчез в толпе. На следующий день купила балетки и записалась в студию исторических танцев. Не помню, о чем я думала, но мечтала однажды снова в желтизне актового зала встретиться со своим первым учителем. Воображала, как он протянет мягкую широкую ладонь, а я — наконец подниму на него свой взгляд. И узнаю цвет глаз.       Но годы шли, и я напрасно искала в толпе знакомую фигуру.       Это я уже потом узнала. Высокий старшекурсник с заразительным смехом летом утопился в сельской речке. Затяжная депрессия и тревожное расстройство.       Ботинки шагают ко мне и встают напротив. Я сгибаю колени в реверансе. Чувствую, как кто-то невидимый берет за руку. Ощущаю незримые пальцы на талии. В темноте нащупываю плечо.       Страшно некрасивые ботинки делают шаг из круга. Послушно повторяю движение.       Вспоминаю.       Из всех черных щелей, из всех подвальных окошек и трещин в деревянной песочнице льется музыка. Скрипят качели, вливаясь в дикую городскую мелодию размерности три четверти. В волосах путается горький ноябрьский снег.       И мы танцуем. Я и призрак парня из дома напротив. Парня в уродливых ботинках, который просто мечтал о вальсе.