О расколотых мирах

– Солнце, кажется, второе печенье уже лишнее, – говорю мягко, полушёпотом, любовно глядя в глаза. Она опускает пушистые ресницы в пол, и я замечаю на них комочки туши. Старается. Для меня. Так приятно.       Подхожу со спины, нежно кладу руки на тощие плечи. Провожу пальцами по тонкой, почти прозрачной коже. Красавица. Ладони легко скользят по рёбрам. Люблю, когда она в моих руках. Такая слабая, нежная, объятая кружевом нижнего белья и лоснящимся шёлком халата. Точно фарфоровая кукла. Моя фарфоровая кукла. – Не обижайся, пожалуйся, – нависаю над ухом. – Для меня ты очень красивая. Я лишь хочу сохранить твою прелесть на много лет.       Марина пожимает плечами и медленно, со светлой грустью в глазах откладывает его в сторону. Я победно улыбаюсь и впиваюсь в её мягкие губы, вязкие от помады. Легко подхватываю на руки, несу в спальню. Моя девушка, моё легкое пёрышко, задорно смеётся в плечо. Ах, как прекрасен её смех! Точно томный напев сирены, зовущей странников сквозь туман морских волн в свои мягкие объятия. А какая она слабая! Какая лёгкая!       В груди щемит от восторга – моя бледнолицая куколка именно такая, и никакая больше, ради меня. Красится, наряжается, а главное – ест, как птичка. Как Дюймовочка. Я ведь знаю, что ей хочется больше, что она не может совладать с древним, звериным желанием наброситься на пищу и впиться в неё зубами, но ради меня – очень старается.       Иногда, конечно, случаются сбои. – Я так люблю, когда девушка лёгкая, как пёрышко, – говорю мечтательно. И радостно наблюдаю, как моя радость отказывается от пищи. Такой и должна быть моя любимая. Послушной. Робкой. Жертвенной.       Марина – мой идеал. Добродушная и мягкая, готовая ради любимого на всё. Только бы не ушёл. Только бы не оставил. Говорит, отец ушёл из дома из-за неё. Не хотел ребёнка. После такого мать похолодела и ушла в себя. Маленькая Марина всеми силами привлекала её внимание, но никогда не была достаточно хороша. Душераздирающе. Теперь она боится, что любой, кто её полюбит, сбежит, сверкая пятками. Я слушаю и глажу её по спине. Бедная моя кошечка. Я тебя очень понимаю.       Но тебе об этом знать не обязательно.       Такая прекрасная девушка не могла бы вечно принадлежать мне, будь она хоть немного сильнее. Иногда ночами приходят кошмары. Самые настоящие – до мурашек, до стонов и паралича. Там Марина – тонкая и звонкая, на каблуках, с нежной улыбкой алых губ, бросает меня. Бросает, также стыдливо опуская глаза и робко извиняясь. Я кричу, стою на коленях, умоляю одуматься, не делать глупостей, снова стать моей – но не блестят от слёз и стыда её синие глаза, не накручивается в привычном жесте блестящая прядь каштановых волос на палец, не делают тонкие женские ножки шаг навстречу.       Просыпаясь в холодном поту, всегда думаю – не позволю. Не сможет она от меня убежать, не унесёт моё лебяжье перо тёплый ветер. Моё перо будет слабым и маленьким, зажатым в крепких объятиях вечной любви. Я не могу жить без неё, а она – без меня. Пока слаба. Пока старается для меня.       Пока верит, что я «тот единственный». – Ой, ты набрала, – озабоченно цокаю языком, когда вижу, что плоские комнатные весы показали сорок три. – Но всё в порядке, мой поросёночек, я люблю тебя любую.       Она растеряна. Но спокойна. Точёные скулы окрашивает алый румянец – о, не надо так стыдиться! Но приятно. Я правдив и справедлив. Не смогу её разлюбить, это правда. Но пусть лучше остаётся слабой, остаётся моим пёрышком. Пусть лучше боится мне не понравиться.       Это те жертвы, на которые я готов пойти во имя любви.       Повторяю. Как перо, Марина. Легкое перо. Пожалуйста, не ешь. И лучше не ходи в бар с подругами. Не пей спиртное. Спортом не занимайся. Не общайся с парнями. Да и с девушками тоже, мало ли.       Я так люблю тебя.       Пожалуйста, будь слабой.       Пожалуйста, не убей меня своей силой.       Когда в двенадцать ночи вслепую нащупываю выключатель, она вскрикивает от неожиданности. Я тоже. На столе – раскрытая банка арахисовой пасты да чашка чая, из которой весело торчит цветастый ярлычок с английскими буквами. Моя маленькая покорная куколка восседает на стуле и наворачивает чёртову жирную пасту прямо ложкой.       Столовой ложкой. - Солнышко, – говорю я мягко. – Ты меня достал! – кричит она. Голос срывается на крик и отдаёт хрипотцой. Ложка всё ещё между пальцами. Я не удивлён. Ночью все смелее. – Сладкое не ешь, спортом не занимайся! Да у меня из-за тебя скоро друзей не останется!       Но это даже к лучшему, если без друзей, думаю. Никаких советов, никаких чужих носов и ушей в нашей семейной идиллии. И, самое важное, никаких мужчин. Никакого риска.       Нет, так нельзя, это слишком эгоистично. Я должен думать только о ней. Но в глазах темнеет от злости. – То есть, друзья важнее меня, – надо сохранять спокойствие. В сознании всё путается, и я чувствую, как сердце, моё большое любящее сердце распадается на маленькие кусочки. Кажется, даже слышен треск. – А если и да? – чёрт. Она меня провоцирует. Она меня злит. Я так её люблю. Так хочу удержать. Не могу не кричать.       В горле – ком. В глазах туман. Боль раскалывает, как хрустальную вазу, отдаёт звоном стекла, и я всем телом ощущаю слабость. Она иглами вонзается в каждый участок оголённой кожи, страх обволакивает стальной цепью. – Да ты пойми! Ни один мужчина не полюбит тебя так, как я! Да кто ты без меня? Никто! Ты быстро наберёшь вес и станешь обычной жирной коровой!       Чёрт. Не надо было так прямо. Она же обидится.       А я не хочу её обид. Я хочу лишь, чтобы она сейчас же стала слабее меня. Когда она такая сильная, она не перо. Она лезвие ножа.       Мне страшно. – Марин, ты полная дура, – вздыхаю. – Любой другой на моём месте избил бы, но я всё понимаю. Я тебя не держу. Хочешь уйти – уходи. Только помни, всё же мужчины любят худеньких. Лёгких, как пёрышко.       Моя волшебная фраза. Повторённая тысячи раз, она впитала все её жертвы, все отказы ради меня, всю её любовь, нашу общую болезненную одержимость.       Это работает. Она срывается с места и убегает в комнату. Судя по звуку, падает на кровать. Слышны всхлипы.       Марина чувствует себя виноватой. Ей стыдно. Мне тоже стыдно – я не должен был на неё злиться. Всё же, это всего лишь арахисовая паста. Всего лишь пара грубых слов. Глупо было мне, сильному мужчине ростом в сто восемьдесят сантиметров, испугаться подобного. Но сейчас – всё позади. Всхлипы утихают.       Отлично.       Встаю, направляясь к спальне. Сейчас обниму её, приложусь губами к щеке. Извинюсь, мол, оба виноваты. Попробуем вместе поработать над её рационом. А потом, может, заснем в объятиях друг друга. Ведь мы по уши влюблены, и она принадлежит мне, а моё сердце – ей.       Толкаю дверь в комнату. Скрип. Внутри темно, почти душно. На возвышении под одеялом – молочное пятно лунного света. Марина всегда делает из постельного белья кокон и залезает в него с головой, когда ей грустно.       Но всё в порядке. Твой утешитель здесь. – Солнышко?       Тишина. – Дорогая? – снова тишина, Марина под одеялом нашей двуспальной кровати. Во мраке полуночи не видно, как она там шевелится.       Заснула? – Марина, – говорю громко и включаю свет. Ничего.       Это уже странно. Моя куколка очень чутко спит.       Поднимаю одеяло, и по простыне радостным вихрем разлетаются перья. Тысяча маленьких каштановых пёрышек кружится в воздухе. Коричневые рыхлые лепестки насмешливо опускаются на подушку. Где-то в их ворохе розовый блеск – её шёлковый халат.       Падаю на колени.