Лица в дыму

Алан Гровер закрыл отцу глаза, а потом зажмурился сам. Ему не хотелось ничего видеть. Отец велел уходить, но как только папа умер, силы окончательно покинули ноги Алана и он сел рядом с телом. Алан Гровер знал, что в его сторону идёт погоня. Ещё не видел её, но не сомневался. И ему было наплевать. Он потерял всё. За один день. Нет, за несколько часов! Дом, вера в собственные силы и значимость, деда и бабушку, любовь, а теперь и отца. У него не осталось ничего. Бежать не было смысла. Бегут или к чему-то или от чего-то. Но то, что могло быть впереди, уже не манило Алана, а то, что лежало позади, сделалось неспособно его напугать. Да… Вот они, Чёрные рыцари, он ждал их почти как старых знакомых. Его грубо схватили за руки и потащили назад, на площадь. Не убили сразу? Странно. Хотя нет, наверное, из него решили сделать показательный пример для остальных пленных. Ну что ж, пускай! В груди у Алана Гровера что-то закипело, стало расширяться, будто горячий пар. Ощутимо потеплело. Он решился! Только вот мозг никак не мог подобрать достойного… Ах, да, конечно! Это подойдёт. Его опять привели и поставили на самый край, так что пятки уже висели над бездной. Один из чёрных, ростом чуть повыше, чем прочие, поднял руку и о чём-то пошептался с тремя другими. После этого Алана отпустили, предварительно заставив выровняться на ногах. Трое отбежали чуть поодаль и подняли штурмовые винтовки, а другой, вероятно главный, начал было что-то говорить, тыча в сына Дадли Гровера пальцем. “Да они прямо судебный процесс решили мне устроить! Где же мой адвокат?” – весело подумал Алан. Что ж, тем лучше! - Орден Чёрных рыцарей защищает всех без исключения, но этот британец своими действиями.., - распинался одиннадцатый, обращаясь к сгрудившимся чуть поодаль пленниками. И тут Алан начал. Это стихотворение очень любил и временами повторял дед. Его строки написал в прошлом столетии знаменитый Киплинг. Ричард Гернсбек и в молодости и в старости, к слову, весьма походил на него внешне. Возможно, потому и заинтересовался его творчеством. В детстве Алану, конечно, больше нравились киплинговские сказки: про Маугли, про Слонёнка и прочие, которые дедушка читал ему в возрасте лет шести-семи. Потом Алан Гровер повзрослел... Он никогда не любил поэзию – ни в детстве, ни теперь. Но это стихотворение помнил твёрдо – Алан выучил его наизусть ещё мальчишкой: именно потому, что оно было фаворитом у деда. И вот теперь... - Бремя белого человека! – громко сказал измученный юноша, замерший у кромки обрыва. -Что? – раздражённо произнёс ораторствовавший японец, повернув голову. Неси это гордое Бремя - Родных сыновей пошли На службу тебе подвластным Народам на край земли. На каторгу ради угрюмых Мятущихся дикарей, Наполовину бесов, Наполовину людей. Одиннадцатый смотрел на него, как на умалишённого, широко открытыми глазами. Только получалось у него плохо – больно узенькие. “Надо же – ты даже можешь шутить!” – подумал про себя Алан. Он не боялся нисколько, больше того, был спокойнее, чем когда-либо. Это от предчувствия скорой смерти, осознания абсолютной неизбежности гибели. Всю свою жизнь Алан страшился и ненавидел её, как и положено человеку. Даже больше остальных – он был врачом. А теперь её близость ему почти нравилась: она одновременно будоражила, воспламеняла душу - и остужала страхи. Алан Гровер стал в эти секунды самым свободным человеком на свете. Он мог делать что хотел. Действительно, чего бояться, если его всё равно сейчас убьют? Разве что пыток… Но он всегда успеет спрыгнуть в обрыв. Просто податься назад и… Неси это гордое Бремя - Будь ровен и деловит, Не поддавайся страхам И не считай обид; Простое ясное слово В сотый раз повторяй - Сей, чтобы твой подопечный Щедрый снял урожай. - Ложь! – крикнул одиннадцатый. Перед экзекуцией он снял свою маску, и теперь Алан видел, что тот пошёл красными пятнами. Было от чего: все окружающие таращились на них. Кое-кто из стоявших поодаль, начал подходить ближе: любопытство вытесняло исподволь заячью затравленность. Люди обступили Алана и его врагов. И они глядели на них совсем не так, как хотелось бы чёрному – со страхом и покорностью. Нет! Они смотрели с сочувствием к Алану, к брошенному им вызову. Больше того! У многих из них тоже появлялся этот самый вызов, вспыхивал гневными искрами в глазах. Алан понял, что сейчас, в эту секунду, его поддерживают, мысленно или шёпотом вслух ободряют, хвалят, жалеют и с безумной надеждой желают ему удачи больше людей, чем в любой другой момент за все предыдущие 19 лет жизни. Минута славы, звёздный час! Когда и уходить со сцены, как не теперь? Такие мысли были совсем на него не похожи, они будто принадлежали кому-то ещё. Отцу, деду, или может какому-то прославленному герою прошлого, но не ему – почти мальчишке, всегда считавшему себя робким. Похоже, что от всего с ним случившегося Алан Гровер уже умер, и его голосом заговорил некто иной. Отважный и стойкий. От этой мысли ему стало ещё спокойнее… Неси это гордое Бремя - Воюй за чужой покой - Заставь Болезнь отступиться И Голоду рот закрой; Но чем ты к успеху ближе, Тем лучше распознаешь Языческую Нерадивость, Предательскую Ложь. - Замолчи! – заорал одиннадцатый, - Заткнись! Ты умрёшь! - Я знаю, - ответил Алан одновременно твёрдо и просто. - Ты враг! Лжец! Ты проклятый дикарь-гайдзин! Мы сегодня победили вас, настал день нашей славы! Мы пролили кровь! Мы встали как один! Мы уничтожим Британию! Зеро… - Вы уничтожите Британию? Алан сказал это с таким сарказмом, что в толпе грянул смех. Это хорошо. Очень хорошо – он убивает страх. Одиннадцатый затравленно оглянулся. - Да ты боишься! – громыхнул Алан Гровер – будто пушечное ядро выпустил: так когда-то мог это делать его отец, - Уж не меня ли!? Что же ты скажешь, когда сюда придут войска Его Величества? Дадли… Нет, это всё же он, Алан Гровер! Сын своего отца - не более и не менее. Он говорит всё это, он смеётся врагу в лицо - и заставляет смеяться других. Да, смерть! И он всегда был таким – просто сам не думал… не замечал… не был готов поверить в это. Но теперь… Спасибо тебе, отец! За всё. Неси это гордое Бремя Не как надменный король - К тяжелой черной работе, Как раб, себя приневоль; При жизни тебе не видеть Порты, шоссе, мосты - Так строй их, оставляя Могилы таких, как ты! - Думаешь ты - вождь? Ты пленник! Слышишь, британец!? Ты почти мертвец! Это зависит только от моего слова. Каждый британец здесь – мертвец. И только я стою между ними и смертью. Слышите!? Между тобой и смертью! - Так отойди! Снова раздался смех. Говорят что прилюдное унижение – самое страшное для японца… Неси это гордое Бремя - Ты будешь вознагражден Придирками командиров И криками диких племен: "Чего ты хочешь, проклятый, Зачем смущаешь умы? Не выводи нас к свету Из милой Египетской Тьмы!" - Ну, хорошо, гайдзин! Вот! С этими словами чёрный достал пистолет и выстрелил. «Жаль», - успел подумать Алан – «Я не закончил». Но нет. Не его жизнь оборвалась в ту секунду. С коротким полу-криком, полу-всхлипом на землю упала женщина. - Я буду убивать их! Слышишь, ты!? Я буду убивать их после каждой строчки! - Хватит, - сказал вдруг другой из числа бойцов в чёрном, - Британец ведёт себя как самурай. Ты не должен мешать ему умирать с честью. Одиннадцатый опешил. Он был похож на тонущего в водовороте: ещё не верящего, что гибнет, только начинающего борьбу за жизнь, но в глубине души уже понимающего - из этого омута ему не выплыть. - Ты не сможешь заткнуть мне рот. Даже чужой кровью не сумеешь его залить! Трус! – приложил его Алан. И сразу продолжил: Неси это гордое Бремя - Неблагодарный труд, - Ах, слишком громкие речи Усталость твою выдают! Тем, что ты уже сделал И сделать еще готов, Молчащий народ измерит Тебя и твоих Богов. - Нет! Нет!!! Ты не можешь победить! Только не теперь! Это наша победа, наш триумф! Нет! Одиннадцатый стал похож на собаку, что ловит собственный хвост. Он потешно крутился на месте – его перестали бояться. Даже барышни и ребятишки показывали на него пальцами и смеялись. Да. Над ним хохотала вся площадь, все те несколько тысяч человек, которые были его господами раньше, и над которыми, как он думал, чёрный сам стал господином сегодня. И хуже того. Над ним хихикал в рукав даже один из черных солдат – тот, что стоял ближе всех к Алану. - НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!! – раздался исступлённый визгливый крик. Грянул выстрел... и тело покончившего с собой одиннадцатого рухнуло, в какой-то странной, смешной, неестественной позе. «Я убил его!», - подумал Алан Гровер – «Убил, не тронув и пальцем!». Хорошо. А ему самому осталось всего несколько строк до последнего вздоха. Неси это гордое Бремя - От юности вдалеке Забудешь о легкой славе, Дешевом лавровом венке - Теперь твою возмужалость И непокорность судьбе Оценит горький и трезвый Суд равных тебе! Алан помолчал и повторил ещё раз: - Суд равных тебе! - Ты храбр, гайдзин. И честно исполнил свой долг, - сказал со вздохом один из чёрных бойцов, - Но теперь мы должны исполнить свой. Они разом подняли штурмовые винтовки. - В этом нет нужды, - сказал Алан Гровер в ответ, улыбнулся, сделал короткий шаг назад и исчез в пропасти.