Лица в дыму

Алан Гровер стоял посреди толпы и думал о том, как ему не хватает очков! Видел он слабо, а теперь после этого чудовищного обрушения в воздухе летало огромное количество мелкой пыли, так что вдобавок приходилось то и дело щуриться. Всё вместе это превращало окружающий мир в размытые пятна. Между тем посмотреть было на что. Когда Алан только пришёл в себя после страшного удара (чудо, что он остался жив, ведь тот пришёлся в висок), то сразу понял, что оказался в эпицентре. Чего? Сказать точно было трудно. Но то, что это – глаз бури для него было очевидно. Люди, многое множество, теснились на площади: молодые и старые, мужчины, женщины, дети. Разные. Знатные и богатые соседствовали с теми, кого ещё утром сами назвали бы отребьем. Некоторые – полуодетые: в домашних тапочках, или вовсе босые. Объединяло их только одно – всех привели сюда силой. Сам Алан не знал, как именно оказался здесь, а голова по-прежнему болела так, что соображать было трудно. Посему он просто смотрел. Увиденное ужасало. Но, одновременно Алан Гровер не мог не признать – зрелище было внушительным, даже величественным. Мимо площади, где, словно овцы в загоне, копошились загнанные британцы, шли одиннадцатые. Это напоминало парад: время от времени гремела, разносясь над площадью, какая-нибудь неизвестная Алану песня, то и дело трубила труба. Но всё-таки по-настоящему так называть его было нельзя. Черные бойцы с хорошим оружием шли, хотя и организованно, но не держа строя. А за ними… нескончаемыми рядами, громадными густыми ордами, двигались обыкновенные одиннадцатые. Или всё-таки правильнее будет назвать их японцами? С ружьями, с катанами, с ножами, с дубинами, с бутылками зажигательной смеси, с длинными бамбуковыми шестами, с голыми руками – шли, шли и шли. И не было им конца. Это было похоже на вавилонское столпотворение. «Наверное, их тут целый миллион!» – подумалось Алану. Вдруг в его и прочих пленников сторону полетел кусок кирпича, а за ним ещё и ещё один. Кто-то закричал от боли, некоторые стали отбегать прочь, началась толкотня. Алан Гровер понял – какая-то часть орды остановилась и закидывает британцев всем, что только попадётся под руку. И тут ему стало страшно. Так, что он едва не намочил штаны. Он понял – всё пропало. Никому не остановить эту людскую лавину. Она сметёт, снесёт, сотрёт тех, кто станет у неё на пути. Не спросит имён, не пожелает слушать оправданий. Она не знает что такое милосердие. И он сам… Она размажет в ряду прочих и его – маленькую подслеповатую козявку. Алан Гровер исчезнет, а они и не заметят этого. Раздались выстрелы. Алана сильно толкнули в плечо, он пошатнулся, чуть не рухнув на землю. Всё! Конец! Но нет – в воздух стреляли чёрные охранники. Раздался неодобрительные свист, гул, резкие выкрики – вероятно ругательства. Но вот – стихло. Толпа пошла своей дорогой. Куда? Алан не знал – главное, что не на него. - Слава Всевышнему, - пробормотал он. Как вдруг земля затряслась. Будто Бог услышал его и решил проявить свою силу наглядно. В глаза ударил солнечный луч – странно, вроде бы только что площадь была укрыта от солнца тенями, отбрасываемыми окружающими домами. Резко заболела голова, и Алана повело в сторону. Всё вокруг плыло, и он не мог сказать от того это, что он сам шатается, или это весь мир сошёл с ума и пустился в пляс, не подумав о бедных людях, которые подобно муравьям ползают по его лицу. Алан падал и, лихорадочно пытаясь удержать равновесие, схватил кого-то за руку... Когда он понял, что это Лиза, то обрадовался как ребёнок, получивший долгожданный подарок на рождество. Она была такая… обыденная, милая и привычная, что его мозг вцепился в неё, её образ, как стискивает спасительный трос утопающий - чтобы побороть ощущения сюра, безумия, разболтанности мироздания. И это помогло! Алан буквально стал твёрже держаться на ногах, головная боль тоже немного утихла. А главное, он не был в этом уверен до конца, но, кажется, даже страх больше не терзал, не когтил его с прежней силой, стал помаленьку сходить на нет. Рассудок, вернувшись в свои права, начал сопоставлять факты. Почти по наитию, будто вспышка, пришло понимание сути произошедшего. Что именно заставило дрогнуть почву под ногами Алана Гровера. Что заставило дрогнуть весь Новый Токио. Что заставило дрогнуть его душу. - Вот зачем они ворвались к деду. - Кто? Одиннадцатые? - Они искали планы подземных опор. Хотели выпытать у него, на чём стоит город. Он не сказал! Но они нашли… Эти ублюдки! Они всё равно нашли! Лиза, ты понимаешь? Они обрушили половину города с пятнадцатиметровой высоты, подорвав заряды на сваях! Лиза Смит, кажется, не вполне понимала, что именно ей говорят. Она ушла в себя, шептала какие-то слова одними губами. - Лиза, ты слышишь!? Эти мерзавцы взорвали опоры! Но дед же не стал им помогать! Почему они всё равно преуспели!? Это же… - Алан, успокойся, - Лиза, грустно улыбнулась, - Хотя, как тут успокоиться... А по лицу Алана Гровера потекли слёзы. Он учился на врача. Не сказать, чтобы с большим энтузиазмом – рутина и зубрёжка убивают его, однако с верой в то, что он идёт по правильному пути. И вот сегодня Алан столкнулся с тем, что вообще-то всегда удивляло его, но сейчас… До чего всё же хрупок человек! Упади с высоты своего роста – и можешь получить перелом. Попади под проезжающий автомобиль – счастье, если останешься в живых. Хищные звери и электрический ток, пули и яды, алкоголь, даже лишний вес – всё норовит убить человека. Но раньше Алану казалось, что это - равная борьба: на всякую болезнь можно было подыскать лекарство, на каждый выпад Смерти следовал контрудар Жизни. А сейчас… Сколько людей было в тех домах? Что они почувствовали? Поняли ли что-нибудь? Наверное, нет. Но, если поняли, то, каково это – рушиться со всем окружающим в пропасть? Зная, что ни врач, ни учёный, ни даже волшебник уже не спасёт… Алан Гровер почувствовал себя маленьким. Крохотным. Он представил себе, как кто-то идёт по улице и, даже не задумываясь, не специально давит жука или муравья - просто потому, что тот оказался на пути. Обычная история. Вот только жук – это Алан. Что у него осталось? Мать уже давно мертва, сегодня погибли дед и бабушка, как и ещё множество людей в этом проклятом городе. А он, Алан Гровер, не смог сделать ничего. Хотя был рядом, прямо тут! И он тоже погибнет – просто потому, что какому-нибудь одиннадцатому захочется кинуть камнем или проверить остроту меча. По чьей-нибудь прихоти, без цели и смысла. Слабак! Отец никогда бы не оказался в подобном положении. Он умеет постоять за себя! Дадли Гровер самого дьявола не боится. Он видел такое и таких, что иные на его месте поседели бы или сошли с ума, а папа только дёргал себя иногда за ус и совершенно спокойно сообщал преступникам - маньякам, убийцам, грабителям: вы арестованы… Алан внезапно понял, что рассуждает об отце и вспоминает инспектора Гровера с восхищением. Но он ведь никогда не любил его… Да, верно. Зато уважал всегда! Трудно любить стальную стену, а Дадли Гровер был именно таким. И всё же… Вот бы отец… Но нет, нельзя так думать! Что он может сделать один в подобной ситуации? Как будет спасать своего непутёвого сынишку? Да и наверняка сейчас у него есть дела поважнее, чем это. Он, наверное, бьётся где-нибудь во главе целого отряда полиции… В задумчивости Алан стал немного отодвигаться назад от Лизы, словно бы та могла прочитать его не вполне уместные мыли, когда его вдруг с силой толкнули вперёд. Удержаться на ногах он не смог и плюхнулся носом прямо о мостовую. Алан больно саднил локоть, чуть не сбил с ног Лизу и с немалым трудом вновь поднялся. Последние лучи заходящего солнца уже успели скрыться за горизонтом, вокруг царил густой сумрак, а Алан Гровер был лишён столь необходимых ему очков. Потому, когда он повернулся лицом к обидчику, ему почудилось, будто это какой-то британец в цилиндре и фраке. В реальности перед ним был мародёр из одиннадцатых, успевший поживиться всем этим в одном из домов по всё той же улице принцессы Наннали. Знай Алан это, разберись сразу что к чему - ничего подобного он, конечно, совершать бы не стал. Но... Он просто не видел. - Сэр, я понимаю, в каком мы все находимся положении, но настаиваю, чтобы вы извинились! Японец не придал ни малейшего значения возгласу какого-то пленника – что с них взять? И, вряд ли даже намеренно демонстрируя презрение, чтобы задеть – просто чувствуя своё превосходство, сплюнул на пол, попав при этом стоящему перед ним британцу на правую штанину. Как вдруг ему прилетела звонкая пощёчина! Это вывело его из равновесия столь сильно, что он едва не свалился с ног. Секунду или даже две он так и стоял, ошарашенно глядя в лицо британского сопляка, что осмелился нанести удар, а потом со всей силы врезал ему кулаком в нос… Алан сам не знал, что происходит с ним, но одно понимал чётко – в обычной жизни он никогда не сумел бы ничего похожего. Вероятно, копившееся нервное напряжение искало своего выхода… и нашло. Помнится, именно это отец называл состоянием аффекта. Удар не только не повредил Алану Гроверу, но, словно, подстегнул его. Он перехватил руку противника, минимум на голову уступающего ему в росте, вывернул её, а после сам стал колотить его. Удары следовали один удар за другим. Его враг осел. И тут же получил ещё. А потом снова хук слева под челюсть. Кто-то сзади закричал что-то ободрительное. Упавший японец отчаянно голосил. И это нравилось Алану! Он сам поразился себе, а потом… что-то обрушилось ему сзади на затылок. Это был мощный удар твёрдого предмета. Чудо что череп выдержал, успел подумать Алан почти отвлечённо. Боль пришла чуть позже. А вместе с ней стала возвращаться ясность сознания. Но было уже поздно… Японские бойцы подбежали с трёх сторон. Они не просто били – убивали, наседая сверху, используя приклады, ноги, целя туда, где было всего больнее. Мир для Алана Гровера словно исчез. Он не видел и не слышал ничего, только чувствовал телом. И мечтал о том, чтобы не чувствовать. В голове глупо крутилась одна и та же мысль: «Так вот что чувствует раздавленный муравей!». Алан был уверен, что это конец, агония. Что он умрёт. Ему хотелось вспомнить какую-нибудь молитву, но в голове вертелась только идиотическая сентенция про муравья. Исчезла она лишь когда он понял, что его куда-то потащили. Тогда Алан Гровер открыл глаза. Вернее, один. Другой глаз так заплыл, что видел только маленькую полоску. Окружающий мир вновь распахнулся перед Аланом. Он увидел рыдающую Лизу, что висела на руке одного из одиннадцатых. У нее тоже кровоподтёк на щеке – уж не по его ли милости? А ещё он увидел, что медленно приближается к краю. Чего? Краю мира? Краю жизни? К краю пропасти. Той самой, что зияла на месте рухнувших кварталов Нового Токио. Его сбросят туда! Страх сковал всё существо Алана. Он почувствовал, что всё-таки непроизвольно намочил штаны. Алан попытался затормозить ногами и едва не взвыл от боли – правая была явно сломана. И всё же он цеплялся за землю под собой. За жизнь. Муравей не хочет умирать! Однако неумолимый рок подтаскивал его всё ближе. Вот Алан уже почти на краю. Он хотел закричать, но смог только застонать, когда внезапно увидел её. Она стояла чуть слева с широко раскрытыми от ужаса глазами и смотрела точно на него. Маргарет. Его любовь. - Маргарет! – прохрипел он, - Это я. Алан Гровер. Скажи им, что я не хочу умирать. Зачем он её попросил? Алан не знал и сам. Она казалась ему ангелом. Существом из иного мира. Даже здесь, сейчас она была потрясающе красива. Это Бог послал её - знак спасения. Как иначе могла она оказаться здесь? Маргарет Темплтон была дочерью, пожалуй, богатейшего человека Одиннадцатой зоны. Её отец, Адам Темплтон - владелец почти всей горнорудной промышленности бывшей Японии, а прежде всего – сакуродайтовых приисков. Этот образовывавшийся под страшным давлением и на чудовищной глубине, в толще магмы, сверхпроводник обладал поистине волшебными свойствами. Вот только на поверхности почти не встречался. Однако в бурлящей и кипящей вулканами Одиннадцатой зоне сакуродайт имелся в достатке. Темплтон держал в своих руках 85% его добычи. А раз так, то держал он в своих руках и всю Одиннадцатую зону, о чём раньше любил говорить сам. Больше про Темплтона-отца Алан ничего не знал. Да и кому тот интересен, когда единственное по-настоящему важное в нём это то, что с недавнего времени он стал выводить в свет свою дочь! Да… Алан увидел её, когда дед взял его с собой на скачки – торжественное открытие нового ипподрома. Это было совсем недавно, а, кажется, уже так давно. Алан не помнил итогов заезда, ни победителей, ни проигравших – только её с длинными каштановыми волосами, алыми полными и чуть припухлыми губами, глазами василькового цвета, точёной фигуркой. Её маленькую шапочку с перьями райских птичек и высокие сапожки. Её улыбку. Он помнил всё - и мечтал о ней с тех самых минут, нет, секунд, когда впервые увидел Маргарет. И… он познакомился с ней! Да! Он познакомился с ней, пусть всё ограничилось быстрым разговором, пока обменивались любезностями её отец и его дед. Но он был! И это стало лишь началом… Он думал о ней с того самого дня, вчера, сегодня, пусть теперь кажется, что то было в другой жизни. И вот она здесь. В самом безумном месте на земле. Один из японцев понял, к кому обращается Алан и, резко бросив его руку, отчего та ударилась о землю, безвольно упав, словно плеть, широкими шагами приблизился к девушке. - Он тебе дорог, красавица? – спросил одиннадцатый осклабившись, - Что ты можешь нам предложить, чтобы мы не отправили его учиться летать, а? На лице у Маргарет застыло одновременно выражение брезгливости и испуга. Немудрено! Алан мог себе представить, как всё это должно выглядеть для неё – богачки и аристократки. Но что она скажет? Алан Гровер не знал, что в такой ситуации можно ответить, но почему-то у него на душе стало почти спокойно. Ангел распростёр над ним крылья и не даст его в обиду. - Ну, чего молчишь? Может подсказать? Что девушка всегда может дать мужчине.., - японец громко засмеялся. - Нет. Я... не хочу. Этого не будет! - Вот как. Ну ладно, - сказал одиннадцатый, - …А вообще я сегодня добрый. У нас праздник: время Японии пришло вновь! Так что я сделаю тебе скидку, почти подарок: его жизнь за один поцелуй. Алан смотрел во все глаза. Японец был немолодой, лет за пятьдесят, коренастый, с сильными волосатыми руками и грудью колесом. Вероятно из портовых грузчиков. Волосы у него были какого-то странного рыжевато-ржавого цвета и торчали из макушки редкими, но густыми клочками, нос был скошен набок, явно перебитый, зубы жёлтые и кривые. Маргарет смотрела на него, как на таракана. Но вот сейчас она решится. Да. Сейчас... Сейчас она спасёт его. Как же просто! Она! Сейчас… - Нннет. Не буду. Я не… - Маргарет Темплтон капризно закусила губу, - …я не знаю этого человека. Выбросьте его. Я его не помню. Мне нет дела до всяких… Я не стану. Алан вдруг понял, что плачет. Слёзы душат его и капают прямо на руки одного из мучителей. Этого не может, не должно быть! Нет! - Хорошо красавица, он умрёт. И не помешает нам! Неужели ты подумала, что я вот так просто отпущу такую красотку сегодня!? Ха-ха-ха! Я хотел подарить тебе его жизнь. Ты отказалась. Мне плевать – своё я возьму всё равно, - и с этими словами японец стал заламывать Маргарет руки. Та взвизгнула, царапнула его лицо острыми ноготками, получила сильный удар в живот и больше не сопротивлялась. - Этого тащите к краю, - скомандовал одиннадцатый, наваливаясь на девушку и тяжело дыша, - Я скоро сам займусь им. Он у меня полетит. И снова Алана волокут, как мешок, будто неодушевлённый предмет. Шаг, ещё. Алан слышал позади характерные стоны и всхлипы, и ему даже хотелось побыстрее оказаться на краю. Там все другие мысли, кроме мысли о смерти исчезнут. Ангел упал. Но вот он и на краю. Высоко. Его взгляд искал за что зацепиться внизу, но не находил – провал был тёмен, похож на глотку огромного чудища. Стало на удивление тихо. Как вдруг что-то бахнуло! Умноженный эхом резкий звук разорвал на клочки тишину, а в следующую секунду один из тех японцев, что держали руки Алана, дернулся вперёд и рухнул в провал с пробитой насквозь грудью. А вот полетел и второй, чья голова превратилась в красную кашу. Алан повернулся уже даже не особенно резко – устало. И увидел знакомое лицо. - Отец! Неужели это ты!?