Трехногий ворон

Ситуация в Варасте, главной житнице Талига, образовалась прескверная. Бирисские вожди совершили ряд набегов. Не грабили, а жгли и убивали. Ополченцы, эмерские бродяги, смогли сдержать "барсов", но их сил хватило ненамного. Их героизм позволил снизить число жертв, но этого было мало. Чтобы не нарушить Золотой Договор, Талиг должен был оставить юг. Сильвестр уже подготовил манифест. Новой житницей можно сделать и Эмер, несмотря на отдаленность и возможную дороговизну. Посол был красив и значителен, и, к удивлению, гайифский посол не уступал: бледный, светло-рыжий, с цепкими зелёными глазами и широкой челюстью, скорее серьезной, чем суровой. Была в нем и манерность, но настолько деревянная, что это казалось обычным церемониалом. В общем, нормальный, приятный мужчина. Даже несмотря на (особенно учитывая) то, что кагетский посол как-то опасливо косился и зажимался, словно ему был дан намек на гайифский грех. Буквально гайифом рыжий не был. Накануне как раз произошел странный разговор: — Как кто же вы, господин посол, раз не Имперец? — А почему вы спрашиваете? В тот момент посол Астрап заливал в себя уже далеко не первый бокал вина. Вкупе со шрамом на лбу, он больше походил на Эмерца, которые если на первый взгляд без шрама — просто хорошо его прячут. Другой вопрос: что он забыл на высоком посту в другой стране? — пока оставался без ответа. Гайифа была давнишней соперницей Талига. После двадцатилетней войны, в которой предок Рокэ изрядно ощипал имперского павлина, Паона избегала прямых столкновений. предпочитая загребать жар чужими руками. Талиг жил, воюя если не на западе, то на севере, теперь загорелась и южная граница. Несмотря на это, Сильвестр сомневался, что благодарить за это следует его имперское величество. Нынешний император был тёмной лошадкой. Легитимность его правления ставилась под сомнение в достаточной степени, чтобы считать его узурпатором. Это был жёсткий и расчетливый человек, карающий противников, не стесняющийся причинить им боль помимо физической. Высшие чины, кого он не успел заменить на союзников, презирали и боялись этого человека, а вот народ сразу его полюбил. В доносе так и говорилось: "Страшен как Тварь, эксцентричен, жесток, харизматичен". Хотелось добавить, что он не чурается использовать чужих детей в интригах. Он только укреплял свой статус, и распыление на внешнюю политику казалось неразумным ходом. Фердинанд допустил ошибку, и казарон принялся изворачиваться и юлить, рассказывая, что бириссцы не являются его подданными. —...Те, кто служит Кагете, не могут знать, чем заняты их дикие сородичи. Бириссцы свободный народ, как свободны все народы горной Сагранны. Мы не имеем права вмешиваться в их дела. Здесь казарону даже врать не пришлось. По Золотому договору ни одно из подписавших его государств не претендовало на Саграннские горы и не могло самочинно вводить туда войска. — По Золотому Праву я прошу слова, —гайифский посол поднялся с места. — Я передаю слова Эмпорио Первого. Фердинанд промолчал, и Астрап расценил это как согласие. — Ситуация беспрецедентная. Мы не отрицаем возможность того, что имела место провокация, но не стремимся обвинять ни одну из сторон. В случае угрозы нарушения Договора мы можем прислать наблюдателей, но не более. Остальное мы оставляем Талигу и Кагете с надеждой на то, что они смогут разрешить конфликт. В случае нарушения договора мы будем обязаны помочь пострадавшей стороне. Конец послания. Сказав это, он поклонился. Казарон, казалось, был очень удивлён. Сильвестр тоже, но недолго. Лусио Алва, частенько беседующий с послом, мог вызвать нехорошие мысли о попытках совращения юноши, если не знать. Происшествие в Паоне имело последствия, от смены некоторых руководителей до взаимной лояльности. В разумных пределах. Слова посла в переводе на человеческий всё ещё означали угрозу, но хотя бы для обеих сторон. Кагет сразу начал клясться в чувствах его брата и народа, явно внутренне желая прикончить юного, не старше тридцати, и удивительно лаконичного посла. Нового павлина, этого гайифского Оллара, Сильвестр зауважал сильнее, чем хотел. — Мы хотим слышать, что думают о Варасте Лучшие Люди.

***

Катарина спешила. Синеглазая монахиня сильно удивилась, увидев её в саду так скоро, держа в руках горшок с синими цветами. — Моя королева? Катари тяжело опустилась на скамью. Её сегодняшнее выступление чуть не сорвалось после ночных ужасов, и она не могла толком думать о войне. — Ника, я не знала кого ещё спросить, и вряд-ли кто-нибудь ещё знает или поверит. Ты что-нибудь знаешь о женщине-змее? Ника была удивлена. Это были не самые сложные слова, и Эмерка всё поняла. Женщина села рядом, нежно взяв её руки в свои. — В Эмере нет змей, — с акцентом произнесла она. — Говорят, их прогнали святые или сделали людьми. Не озвученный вопрос повис в воздухе. — Я видела её вчера, — призналась Катари. — Она похожа на тебя немного. Это был комплимент. Ника не была столь же ослепительна в своей красоте, и имела чуть другие черты, но по описанию их можно и перепутать. Всё-таки монахиня казалась более приятной и доброй женщиной и, несмотря на высокий рост, гигантской не была. Несмотря на это, сказать всё-таки стоило. — Это точно был плохой знак, — Катари посмотрела в глаза эмерке. — Началась война. Отца Луффи назначили Проэмперадором. Если он проиграет, то это верная смерть. Эмерка могла не знать, что такое Проэмперадор, но про смерть она явно услышала.

***

О том, что нарочный привез герцогу письмо из Надора, Ричарду сказали на конюшне. Пако, разумеется, не представлял, что было в послании, как и Дик. Эйвон Ларак писал, что герцогиня Мирабелла опасно больна, хоть и не осознает всей тяжести своего положения, и просил Первого маршала Талига разрешить сыну свидание с матерью. «В этом, — уверял эр Август, не откажет даже Ворон». Ричард знал, что лгать про здоровье кровных родичей значит накликать. Другого выхода кансилльер не видел, и юноша растерялся. Не так — он был в ярости. Окделл не может быть трусом, но кансилльер всё равно настаивает на отъезде. Будто не знает, что в любом случае Ворон прочитает письмо, усмехнется и с удовольствием избавится от надоевшей обузы. В последнюю неделю Алва заезжал домой всего дважды. Маршал метался между дворцом, тессорией и ближними военными лагерями. Ворона окружали адъютанты, ординарцы, посыльные, среди которых места ни оруженосцу, ни сыну не находилось. Лусио тоже пропадал, и Ричард нередко ходил с ним и с остальной свитой. Он слышал, как горожане сетуют на грядущий голод, на "трусов в рюшах, что дальше своей кормушки не видят", но не на Короля или Дорака с Вороном. — Никогда не слышала, чтобы Вороновые слуги жаловались, — в разгар беседы обронила прачка, с чьими детьми играли Лусио с Усоппом и Чоппером. — Конечно, на талиг они не очень, но он нормальный. Он-то в курсе, чем мы живём, и делает свою работу. Старая Герд говорила, что это канцлер. Он хочет всё развалить. Канцлер — это короткая замена кансилльера. Ричард знал, что у старого человека лишь благие намерения, но он на самом деле хочет устроить голод и проигрыш. Они встретились вскоре после получения письма. — Оллары её уже проиграли... — говорил он про войну, продолжая убеждать его уйти домой. Отступать. Отступать? Разрубленный Змей, как так? Ричард сжал зубы. Несмотря на все его уважение к другу отца, тот допускал ошибку. Истина в этот раз была для Дикона дороже. На ум ему пришли слова Шанкса: "Скалы стоят под любым небом" Сейчас небо затянуто тучами, но что до них горе? "Тебе меч не для глупостей дан" Какие, к Леворукому, бедные барсы? Они могли решить всё мирно, но выбрали напасть на мирных пахарей. Невиновных. Как Кейми и Луффи с частью свиты. Нами и Зоро он таковыми не считал. "Люди не должны голодать" — в сердцах и не единожды возражал Санджи. Даже если обвинят в городе Оллара, кровь невинных будет на руках Ракана. Стоило ли оно того? Когда Рокэ призвал своих подопечных в своём кабинете, он подробно всё рассказал. Простыми словами, ссылаясь на старые поездки, распинаясь больше перед сыном, и тот прекрасно всё понимал. — Око за око, — Луффи непривычно нахохлился. — У меня там брат. Монсеньор развёл руками, судя по положению, показывая, где Эмер и где Торка. — Простите? — Он ушёл в вольный отряд Белоуса в семнадцать. Эр Рокэ выглядел озадаченным. Ричард прекрасно его понимал. — Мы не кровные, — пояснил Луффи. — В детстве мы втроём распили вино и стали братьями. Ричард решил: кто дал детям вино — вопрос не сегодняшнего дня, как и сомнительность такого побратимства. Видеть в синих глазах искреннее облегчение было весело. Тёмное небо ясной ночи или рассвет — Скалы будут стоять. — Я с вами, — Ричард выпрямился по струнке и положил руку на эфес, звякнув перстнем. — Бой Маршала — мой бой. — Я тоже. Дедушка скоро прибудет, и мне не хочется быть в этот момент в городе. Ричард не знал, смеяться или плакать из-за слов Луффи. Однако монсеньор воспринял это крайне серьезно. Возможно, привык или, что менее вероятно, разделял опасения. — Собирайтесь, завтра мы выступаем. Ричард, иди в конюшню и знакомься с Соной, она девица добрая, не сбросит. Луффи, ты займись свитой. Взять с собой можешь только двоих, так что думай как следует. Не кланяясь, они вышли из кабинета. Дик, на всякий случай, сначала пошёл с Луффи, несколько сомневаясь в указании Рокэ на счёт "думай". Свита ожидала их в гостиной, где было непривычно тихо. — Двое, кто со мной? — Я, — Зоро скрестил руки на груди. Это было ожидаемо. — Поварешка в любом случае остаётся в городе, на всякий случай. Повар и мечник обычно относились друг к другу враждебно, но в этот раз со стороны Санджи никаких возражений не последовало. — Раз остальные молчат, тянем жребий. Если никто не вытянет, я пойду за Робин. Ведьма и Усопп напуганно переглянулись. — То есть, вы не хотите сделать ещё исключения? — было видно, что сейчас фехтовальщику от ведьмы прилетят кары небесные. — Зачем? — Женщины и дети, Зоро. — Вы все можете это вынести и будете полезны. Просто у нас есть ограничение. Как оказалось, у них было всё готово. Фрэнк перебрал частично окрашенные палочки и отдал их Зоро. Плотник же и взял первую, разочарованно цыкнув. Пустая. Следующий осмелился Чоппер, мямля что-то о возможности помочь, но вздохнул с облегчением. Нами и Усопп взялись одновременно. Ричард посмотрел на спокойного Луффи и в первое мгновение был словно оглушенный. — Какого Чужого? Требую пересчёт! — Злой рок снизошёл до тебя. Отдайся своей судьбе. — Усопп, следи за ними, — проникновенно сказала Нами и поспешила прочь. — Ричард, отойдём на минуту. Не найдя лучшего варианта, чем повиноваться, Дик последовал за ней, незаметно бросая письмо в растопленный, несмотря на жаркий вечер, камин. Всё-равно там только обман. К своему ужасу он осознавал, что боится рыжую ведьму, но не может ей не доверять. Она смотрела на него взволнованно. — Присмотри за ними. Не спускай с Зоро глаз, сам знаешь. — Конечно. — Рокэ просто не хочет следить за всеми нами, но понимает, что оставлять без нас Луффи тоже не дело. Они вышли на улицу. В воздухе ощущалось напряжение. — Тони ещё слишком мал, а тебе просто опасно. Всё-таки ты... — Я красивая хрупкая женщина, плавали знаем, — она отмахнулась, подмигивая. — Пару лет назад я ещё могла это скрыть. Однако мы могли бы дать отпор, если бы жребий выпал неудачно. Ричард в этом не сомневался.

***

— Капитан, думаю, вы достаточно выпили. — Когда я хочу пить — я пью. Мне это не навредит. Сестричка обречённо вздохнула. Старик перед ней казался полным сил, но только на первый взгляд. Первый командир отпустил её, а чернявый юноша сел в ногах. — Так, что там Первый Маршал? — Требует, чтобы мы воевали под его командованием на благо Талига, отец. — первый командир презрительно поморщился. — Хорошо хоть короля не помянул, йой. — Наглый мальчишка, — старик громко стукнул по столу пустой кружкой. — Но так и быть. Глупо отказываться от помощи на своих условиях, а там разберемся. — Только после того, как я с ним поговорю, — юноша хруснул пальцами. — У нас давно назревал разговор. За это он получил ворчание и лёгкий подзатыльник от старшего товарища. У старика это вызвало только улыбку в уголках глаз. Однако он нахмурился, заметив странное недовольство мальчика. — Татч долго не возвращается, — объяснил он, почувствовав тяжёлый взгляд, и спрыгнул с кровати. — Пойду, посмотрю. — Будь добр. — Если я ещё раз услышу, что начался пожар, уши оторву. Наглый юноша показал язык товарищу и побежал в ночь, прихватив свечу. Рассанна таинственно блестела на горизонте, и это было первое, что он увидел. За ней темнели очертания Тронко. Лагерь беженцев заснул под бдением недо-разбойников с сомнительной репутацией. Парень шёл как-будто спокойно и расслабленно, но по привычке был готов ввязаться в драку. В темноте он ориентировался на едва ощутимый запах полевой кухни, с которой уже кто-то сбегал в сторону палаток их отрядов. Он знал такую ситуацию, и нахмурился. То, что было тихо, очень сильно его напрягало. Он ускорил шаг. — Татч, ты здесь? — уже предчувствуя проблемы, протянул юноша. — Теряешь хватку, раз пропустил вора. Несмотря на веселье в голосе, весьма фальшивое, он беспокоился. Татч был не из тех, кто теряется на прямой дороге. В свете свечи ярко мелькнул жёлтый платок в окружении черных пятен. Юноша попятился. Перед его глазами промелькнула не голая сухая земля, а палуба корабля, но суть не поменялась. Кое-как успокоив себя, он упал на колени и попытался разбудить друга. Тот был ещё тёплый. — Марко! Капитан! — не своим голосом закричал он и побежал. — Татча ранили!