Под вуалью мрака

Сентябрь 2018 Пальцами чувствую холодный металл дужек солнечных очков. Тонкие гладкие линии складываются в причудливые узоры, и между ними образуется небольшое пространство. Оправа такая же холодная, а сами очки — тяжёлые. Другие же весом легче, потому что металлических деталей меньше, однако это всё равно не то, что я ищу. Подушечками пальцев никак не могу нащупать обычный пластик, сколько бы ни шарила руками по деревянной полке. Становится понятно, что кто-то убрал те самые очки, и это осознание заставляет меня нахмуриться. — Жаклин! — зову я, с лёгким раздражением постукивая подушечкой указательного пальца по металлической дужке. Вдали слышатся поспешные, сбивчивые шаги, эхом раздающиеся по особняку. Стук наверняка невысоких каблучков по кафелю доносится со стороны лестницы, и я поворачиваю голову в её сторону, не переставая хмуриться. Когда шаги приближаются, преодолевая ступеньки, перестаю постукивать по дужке очков, чуть их приподнимая. — Кто убрал мои любимые солнечные очки? — интересуюсь я. — Надень эти! — тонким голоском восклицает кузина, на что я лишь недовольно фыркаю. — Где мои очки? — повторяю и чувствую, как из моей руки бесцеремонно, чуть недовольно, вырывают не нужную мне пару. — Горничная прибиралась, нечаянно уронила, и теперь на линзах царапина, — слышу позади себя тихий стук металла о деревянную полку и разворачиваюсь. — Зачем ты вообще их надеваешь? — Потому что хочу, — складывая губы в лёгкой довольной улыбке, отвечаю я. — А горничной передай, что меня о таком надо предупреждать сразу, чтобы я не проводила целую вечность в поисках нужной мне пары. Дай мне уже что-нибудь, — протягиваю руку ладонью вверх, и в следующее мгновение Жаклин аккуратно вкладывает в неё очки. Мимолётно провожу пальцами по оправе, чувствуя холод металла. Всё-таки первая пара. — Возьмёшь с собой Нуара? — уточняет она, не двигаясь с места, а я отрицательно качаю головой, примеряя очки. — А трость? — Я знаю каждый сантиметр этого места, до садовой скамейки могу дойти и без чьей-либо помощи, — отвечаю, недовольно хмурясь оттого, что меня начинают закидывать ненужными вопросами. — От двери до лестницы с крыльца шесть с половиной шагов, затем — пять ступенек. Шестьдесят секунд медленного темпа, поворот направо, одиннадцать шагов и можно садиться на скамейку. — Осторожнее, там сильный ветер. — Я уже это поняла, — соглашаюсь, поправляя волосы. — Как выгляжу? — Как всегда безупречно и загадочно, — готова поклясться, что она недовольно закатывает глаза, и это вызывает у меня усмешку. — По-моему, в спальне царит небольшой хаос, потому что, когда я открыла окно, чтобы проветрить комнату и заодно узнать, насколько на улице холодно, со стола что-то сдуло ветром. Могу и ошибаться, — чуть поднимаю голову, вслушиваясь в окружающие звуки, но ничего особенного, кроме усталого вздоха Жаклин, не замечаю. — Нуар спит? — Не знаю, вероятнее всего, — стук её каблучков отдаляется на пару шагов в сторону входной двери, и я стою в ожидании звука поворачивающегося в замочной скважине ключа, который слышу секундами позже. — Я буду наблюдать за тобой. — Беспокоишься, что упаду и вывихну лодыжку? — насмешливо спрашиваю я, подходя к Жаклин и касаясь пальцами дверного косяка, чтобы убедиться в пространстве. — Беатрис… — на выдохе произносит она, оставляя мой вопрос без ответа. Не дожидаясь, скажет ли она ещё что-нибудь, перешагиваю порог, оказываясь на крыльце. Ветер тут же треплет волосы и колышет подол платья, и я чувствую его освежающую прохладу. Делаю три шага, оказываясь в центре крыльца, и, оборачиваясь через плечо, спокойно произношу: — Наблюдать можешь и из окна, незачем пускать в дом холод. Слышу звук захлопывающейся двери и последующий поворот ключа в замочной скважине, примечая, что Жаклин закрывает на один оборот, и не сдерживаю усмешки: конечно же, она, как самая заботливая кузина в мире, сделает всё, чтобы в случае чего мне помочь. Делаю ещё три с половиной шага и осторожно спускаюсь по лестнице, с уверенностью ступая на каждую из ступенек. Подошва ботинок не стучит по граниту, и мысленно я представляю, какой был бы звук, если бы со мной пошла Жаклин или даже Нуар. Ледяные порывы ветра грубо касаются не закрытых одеждой участков кожи, и я с сожалением замечаю, что надо было надеть тонкие перчатки, потому что при неподвижном сидении на скамейке пальцы не то что замёрзнут, а заледенеют. Осенние туфли на сплошной подошве как никогда подходят для такой колючей погоды, а утеплённое длинное платье с длинными рукавами и прямой юбкой не подпускает ветер и близко. Когда я открывала в спальне окно, казалось, что на улице теплее. Солнце всё ещё греет, но при этом не вызывает каких-либо нежных ощущений. Его напористые лучи неприятно касаются кожи лица, и хочется увернуться от них, спрятаться, лишь бы не чувствовать их. Под таким солнцем не получится расслабиться и насладиться свежим воздухом. Когда сажусь на скамейку, в голове мелькает мысль, что, возможно, уже пора запускать Гаспара и Готье домой — всё-таки доберманам нужно находиться в нехолодных местах. Нужно будет сказать об этом Жаклин. Неподвижно сидя на скамейке, неожиданно для себя расслабляюсь. Лучи солнца уже не кажутся такими уж неприятными, а ветер — ледяным. На улице всё ещё прохладно, но не настолько, как казалось двумя минутами ранее. Стоило взять с собой Нуара — сейчас бы спокойно могла с ним гулять, не заботясь ни о ветре, ни о солнечных лучах. Мы могли бы даже сходить в расположенный неподалёку лес: с собакой-поводырём нестрашно покидать владения особняка. Однако из-за моих поспешных решений чёрный лабрадор вынужден скучать дома. Надеюсь, он спит — хотя бы не так обидно будет за несостоявшуюся прогулку. Слышу равномерный звук хрустящего гравия примерно в тридцати шагах от меня. Он слишком тихий, едва различимый человеческим ухом, и я понимаю, что это Гаспар и Готье, решившие размять лапы. Уголки губ сами собой приподнимаются, и я не сдерживаю искренней улыбки — хотя бы кто-то в хорошем настроении. Подзываю их к себе, слыша в ответ быстрые шажочки, и через несколько секунд в колени утыкаются два носа, и я с искренней радостью провожу рукой по короткой шерсти каждого из них. Они ласково крутятся около меня, явно соскучившись. — Вам не холодно? — интересуюсь я, словно они действительно смогут мне ответить. — Скоро я заберу вас в дом, нечего вам на холоде торчать. Больше времени будете проводить с Нуаром, составите ему компанию, — как будто поняв, о чём я говорю, один из доберманов чуть отстраняется от меня. — Что, тебе не нравится Нуар? — опечаленно спрашиваю я, но тут и его брат замирает, и я ощущаю, как он поворачивается к воротам. — Ладно, мальчики, я вам неинтересна. Бегите. После моих слов они действительно убегают, и я беззлобно усмехаюсь — словно они и правда ждали момента, чтобы покинуть меня. Слышу, как к воротам подъезжает машина, и хмурюсь. Никаких гостей я сегодня не жду, никто до этого не звонил — иначе бы Жаклин об этом рассказала. Может, просто мимо едут? Однако это предположение быстро опровергается, когда я слышу тихий лязг ворот и скрипучий хруст гравия под чьими-то ногами. Шаги приближаются ко мне, я мысленно отмечаю, что они уверенные и спокойные, а главное — аккуратные. Кем бы ни был идущий ко мне, моего расположения он уже не получит. Откидываюсь на спинку скамейки и расслабляю тело, непринуждённо закидываю ногу на ногу, покачивая стопой в такт никому не слышимой музыке. Не желая замечать чужие шаги, явно принадлежащие человеку, не знакомому с правилами этикета и банальными нормами вежливости и полагающему, что можно просто так нарушать чужой покой, поворачиваю голову в сторону особняка, всем своим видом показывая, что ко мне подходить не стоит. Слышу, как Гаспар и Готье практически параллельно с незнакомцем ступают по гравию, преследуя его. Тот факт, что этого человека пропустили через ворота, ещё не значит, что он безопасен, и доберманы, выступающие в роли немаловажных стражников участка, это понимают, вызывая у меня одобрительную улыбку, которую я всё-таки сдерживаю, не желая показывать каких-либо эмоций при незнакомце. Нас разделяет примерно двадцать шагов, и он замедляется, словно привлекая моё внимание. Нет уж, так не пойдёт: если ты приходишь ко мне без предупреждения, будь добр играть по моим правилам. Спокойные, равномерные шаги всё приближаются, словно крадётся хищник, видящий свою жертву, которая ни при каких условиях не сможет убежать. Когда же незнакомец (или незнакомка) останавливается прямо передо мной, укрывая от пусть и не совсем приятных, но всё-таки греющих солнечных лучей, я недовольно хмурюсь, однако молчу, не желая начинать разговор. — Прекрасная погода, не правда ли? — спокойно спрашивает он, вряд ли ожидая ответа. Голос низкий, бархатный — наверняка этот незнакомец использует его для очарования девушек. — Солнце приятное, — холодно отмечаю я, и он делает шаг в сторону, снова предоставляя доступ к лучам. Надо же, он понимает намёки. — Могу я уточнить, здесь ли живёт Беатрис Давелюи? — Моя подруга не любит общаться с незнакомцами, — отрезаю я. — Может, я её давний друг? — его голос смягчается, и, скорее всего, он улыбается. — Давний друг знал бы её адрес проживания наверняка, — вежливо улыбаясь, отрицаю я. — В любом случае, Беатрис сегодня не в настроении: даже мне сказала подождать её во дворе. Но Вы можете попытать счастья и спросить у её кузины, Жаклин Мюрай, — на пару секунд я замолкаю, поворачивая голову в сторону особняка. — Может, к Вам она будет более благосклонна. — Спасибо за совет, — вежливо благодарит он, и я сдерживаю себя от презрительного смешка: человек, пришедший без всяких предупреждений, что-то знает о вежливости. — Как же Вас зовут? — Боюсь, моё имя Вам ни о чём не скажет, да и ни к чему оно. — Почему же? — Не думаю, что мы снова встретимся. А теперь, если Вы не против, я хочу продолжить ждать подругу в гордом одиночестве. — Конечно, — чуть виноватым голосом отвечает он, и я слышу его удаляющиеся шаги. Растягиваю губы в довольной ухмылке, предвкушая дальнейшее развитие событий. Жаль, что я не смогу видеть реакции незнакомца, когда он узнает о том, что только что пообщался с той, кого ищет. А Жаклин наверняка устало закатит глаза и проводит его ко мне, объясняя на ходу, что такой уж у меня характер и что с этим ничего нельзя поделать, кроме как смириться и терпеть все мои выходки. В таком случае, они оба придут ко мне, и тогда я смогу развернуть этого незнакомца обратно, при этом любезно объяснив, что без предупреждения я принимаю только друзей, коих не так уж и много — Жаклин, да и только. Тогда, если у него всё ещё останется хотя бы какая-то вежливость, он извинится и уйдёт, не посмев беспокоить меня в дальнейшем. Откуда он вообще обо мне узнал? Уж не шпион ли? Или, того хуже, маньяк? Рядом слышится звук скрипучего гравия, по которому я понимаю, что Гаспар и Готье не собираются отходить от меня, и это осознание греет душу. Вроде они и не люди, а порой поступают даже лучше человека. Проходит две минуты, но звука открывающейся двери не раздаётся. Жаклин не могла уйти далеко от входа, иначе как бы она следила за моими передвижениями? Значит, либо этот незнакомец пытается объяснить ситуацию, либо же моя кузина углубляется в ненужные извинения, которые всё-таки хочется услышать от мужчины, когда мы встретимся с ним ещё раз. Спустя ещё сорок три секунды дверь открывается, и я слышу поспешный стук каблучков по граниту, а за ним — равномерные уверенные шаги незнакомца, и выпрямляюсь, но всё так же продолжаю сидеть. Им требуется меньше минуты, чтобы дойти до скамейки и остановиться в шаге от неё. — Беатрис, — чуть рассерженно, но всё же с нотками понимания произносит Жаклин и останавливается прямо передо мной, снова загораживая солнце. — Что за шутки такие? — Я думала, у нас соревнования по неудачным шуткам, разве нет? — как ни в чём ни бывало спрашиваю я, вызывая усталый вздох со стороны Жаклин и еле слышную усмешку у незнакомца. — Мсье пришёл без предупреждения, я притворилась подругой, вроде всё честно. — И как я сразу не догадался, что Вы — Беатрис Давелюи? — скорее у себя, чем у кого-то другого спрашивает незнакомец. — Вероятно, отсутствие вежливости вытеснило способность размышлять. — Беатрис! — с укоризной восклицает она, и я не сдерживаю тихого смешка. — Прошу извинить мою кузину, у неё сложный характер, и… — Нет-нет, это я должен извиниться, — поспешно прерывает её незнакомец, вызывая у меня искреннее изумление. — Мне и правда не стоило являться сюда без предупреждения. — Вы с юга? — резко спрашиваю я, не желая выслушивать нужные, но произносимые лишь с целью показать себя с лучшей стороны, извинения. — Из Бордо, — чуть удивлённо соглашается он. — Тогда можете не извиняться: насколько мне известно, на юге приходить без предупреждения считается абсолютной нормой. — А парижане всегда с таким холодом встречают, или это только мне так повезло? — парирует он. — У нас это называется сдержанностью. Прежде чем кого-то беспокоить, мы уточняем, можем ли приехать, и только после того, как получим положительный ответ, предупреждаем заранее о своём визите. Вы, наверное, совсем недавно приехали? Как жаль, столько всего придётся узнать, — с театральной грустью вздыхаю я, всё же поднимаясь со скамейки и поправляя платье. — Может, мы все пройдём в дом? — предлагает Жаклин, и в её голосе я улавливаю мягкие нотки. Она пытается разрядить обстановку, но на меня это не действует. — А то здесь такой холодный ветер. — Зачем? Мсье уже уходит. — При всём уважении, мадемуазель Давелюи, — поспешно начинает незнакомец, делая шаг мне навстречу, — я приехал в Сен-Морис, чтобы поговорить с Вами, и от своей затеи не откажусь, — я продолжаю неподвижно стоять, ожидая продолжения. — Ещё раз приношу искренние извинения за нарушенный покой, я не преследовал цели Вас беспокоить. — Но всё же у Вас это получилось, мсье… как Вас там? — Пьер Шарбонно. Можно просто Пьер. — Я сделаю для Вас исключение, мсье Шарбонно, — выделяя последние два слова, спокойно произношу я. — Но не думайте, что Вам и впрямь можно приезжать к незнакомым людям без предупреждения, — поворачиваюсь к Жаклин и говорю: — Ты права, моя дорогая кузина: нам всем и правда лучше пройти в дом. Жаклин берёт меня под руку и, сказав Пьеру, чтобы он шёл за нами, ведёт к особняку. По пути она говорит, что нужно быть дружелюбнее с незнакомцами и не показывать свою прямолинейность при любом удобном случае, но я не вникаю в её отчасти разумные наставления, обращая внимание на усиливающийся ветер, который так и норовит испортить мою причёску. Уверенно поднимаюсь по ступенькам, всем своим видом показывая, что Пьер — всего лишь надоедливая муха, которую обычно никто не замечает, но так хотят прогнать. Жаклин открывает дверь, и я, высвободившись из её несильной хватки, первая захожу в особняк, делаю несколько шагов вперёд и поворачиваю влево, прямо в гостиную. Сзади слышу торопливый стук каблучков и всё такие же спокойные шаги Пьера, которые, если не прислушиваться, даже незаметны. Выпрямляю пальцы, чуть вытягивая руку вперёд, чтобы в конечном счёте подушечками пальцев почувствовать спинку дивана. Обхожу большой предмет мебели, всё так же скользя пальцами по поверхности, и сажусь, закидывая ногу на ногу. Снимаю солнечные очки и откладываю их на журнальный столик; раздаётся негромкий стук металла об обработанное дерево. — Вы очень элегантны, мадемуазель Давелюи, — замечает Пьер, и на мгновение его шаги останавливаются прямо за моей спиной. — А Ваш особняк поражает своими габаритами, — кажется, он решает осмотреть гостиную, потому что голос всё ещё слышится прямо позади меня. — Роскошь и мрак… интересное сочетание! — Как Вы вообще узнали мой адрес? — недовольно спрашиваю я. Слышу, как кто-то мягко семенит по мраморному полу, и мне не требуется много времени, чтобы понять, что ко мне бежит Нуар. Звук быстро доносится, и через несколько секунд лабрадор запрыгивает на диван, ластясь ко мне. — Привет, мой мальчик! — умиляюсь я, проводя рукой по его шерсти. Судя по движениям, Нуар принимает удобное положение, а затем кладёт голову на мои колени. Параллельно замечаю, что стук каблучков Жаклин отдаляется, оставляя меня с неприятным человеком и верным Нуаром наедине. — Интересно, что к животным Вы проявляете больше эмоций, чем к людям, — голос Пьера доносится справа от меня, прямо оттуда, где стоит кресло. — Вот видите, получается, что Вы хуже животного, — холодно улыбаюсь я, поворачивая голову в его сторону. — Сразу предупрежу, что любые оскорбления моих мальчиков я принимаю на личный счёт. Так что насчёт моего вопроса? — Конечно, извините, отвлёкся, — чуть кашлянув, поспешно начинает он. Похоже, моё предупреждение пошатнуло его уверенность. Что ж, оно и к лучшему. — Мне рассказывали, что у Вас, мадемуазель, специфическое чувство вкуса. Ваш особняк в пригороде самый большой и мрачный, здесь даже солнце светит по-другому и ветер холоднее. Нетрудно было догадаться, что это Ваши владения. — Не понимаю, нравится Вам или нет. — Признаюсь, я никогда раньше не бывал в подобных местах, — задумчиво отвечает он, подбирая правильные слова. — Я заметил, что дом может многое сказать о своём хозяине, так что когда увидел Ваш особняк, то сразу понял, что с Вами будет непросто, Беатрис, — моё имя он произносит, кажется, автоматически, не пытаясь вызвать какую-то реакцию. И тем не менее, я обращаю на это внимание. — Пока что мне нравятся Ваши владения, — в его голосе улавливаю мягкую нотку, которая означает, что человек улыбается. — Даже если бы и не нравились, я не стала бы об этом переживать, — спокойно говорю я, продолжая гладить Нуара и пальцами чувствуя густую шерсть. — И что же Вас вынудило найти меня, мсье Шарбонно? — Совсем недавно я приехал в Париж, остановился в гостинице, недалеко от Эйфелевой башни. Дизайн мне показался примечательным, и я неосознанно его запомнил. Вечером первого дня пребывания в столице я посетил ресторан, обстановка которого, если честно, привела меня в ступор, — за этим следует добродушная усмешка, и я чуть хмурюсь, прекрасно понимая, что речь идёт о моих местах. — И дизайн зала, и подача блюд меня поразили, и до конца вечера я всё не мог понять, что же не даёт мне покоя. А когда вернулся в номер, то осознал, что ресторан и гостиница похожи по атмосфере и обстановке, у них один и тот же… дух. Если Вы понимаете, о чём я, — с явным намёком выделяет он последнюю фразу, но я по-прежнему сижу с непроницаемым выражением лица. — Тогда я решил поинтересоваться, кто является владельцем гостиницы, затем узнал о ресторане, и выяснил, что все дороги ведут к Вам. — Нынче гостиничный и ресторанный бизнес приносят большие доходы, — сдержанно улыбаюсь я. — Но мало у кого получается вкладывать в собственные проекты душу, — он замолкает, и я решаю не говорить, что бизнес изначально мне не принадлежал: пусть живёт в догадках. — Тогда мне стало любопытно, что Вы из себя представляете, и я решил, что должен поговорить с Вами. Хотя бы раз. — И что можете обо мне сказать? — Из очевидного: Вы помешаны на чёрном цвете — особняк, одежда, даже собаки. Дорожите своим покоем и не любите, когда его нарушают, — он делает паузу, словно ожидая от меня какой-либо реакции, и я лишь киваю, соглашаясь. — Судя по размерам владений и тому, что Ваши гостиницы и рестораны являются самыми популярными в Париже и его пригороде, Вы любите быть первыми во всём и не терпите конкуренции, — неопределённо качаю головой, искренне не понимая, так ли есть на самом деле. — А ещё Вы очень упрямы и прямолинейны. — Вы просто плохо меня знаете. — И как же я могу узнать Вас, мадемуазель? — О, всё просто, мсье — просто перестаньте быть льстецом. Я их не люблю. — Вы правы, я и правда льстец, — спокойно признаёт он, и я слышу, как он поднимается с места, отходя в сторону окна. — Но Вам я говорю только правду. В гостиной повисает тишина, лишь сильные порывы ветра бьют в окна, свидетельствуя о неспокойной погоде. Нуар чуть приподнимается, как будто интересуясь, почему вдруг стало так тихо, и я перестаю его гладить, глубоко задумавшись о последних словах Пьера. Снова слышу его тихие шаги, но на этот раз они направляются прямо ко мне, и через секунду диван с левой стороны чуть прогибается под его весом. Я напрягаюсь всем телом, потому что для меня такое близкое нахождение к не знакомому мне человеку является непривычным и даже отчего-то лживым. — Ещё у Вас очень красивые глаза, мадемуазель Давелюи, — тихо произносит Пьер, и его голос становится приятно бархатным. Чувствую на себе его пристальный взгляд, пытаясь убедить себя в том, что я это только выдумываю и что на самом деле взгляд его совершенно обычный. — Такие чарующие, но такие… холодные. Словно это взгляд с того света, — продолжает он, не двигаясь, и я завороженно его слушаю. — Ваши глаза завораживают. — Вы снова мне льстите, — шёпотом возражаю я. — Вовсе нет, — поспешно заверяет он. — Мне тоже свойственна некоторая прямолинейность, и сейчас как раз тот случай, когда я не могу не высказать то, что крутится в голове. Пусть Вы и холодны, но Ваши глаза пленительны, Беатрис. — Спасибо, — только и произношу я, опуская голову в сторону Нуара, тем самым пряча взгляд. — Не хочу показаться бестактным, — начинает он, вызывая у меня усмешку, которая вырывается прежде, чем я смогу её удержать, однако Пьер её упорно игнорирует, — и, возможно, затронуть больную для Вас тему, но мне жаль, что Вы лишились зрения. Должно быть, для Вас… — Я уже привыкла, — спокойно произношу я, обрывая его. — Первый год было сложно, это казалось чем-то невыносимым, но потом становилось всё легче, — чуть приподнимаю уголки губ и поворачиваю голову в сторону Пьера. — Да, моя жизнь отличается от жизни зрячего, но это не значит, что я об этом сокрушаюсь днями и ночами. — У Вас сильный характер. Не каждый смог бы так уверенно держаться. — Что Вы имеете в виду? — Вас, — поясняет он. — Вы так уверенно спровадили меня в особняк, что я даже не заметил, что в Вас что-то не так, и был очень удивлён, когда узнал, что Вы та самая Беатрис Давелюи. Вы передвигаетесь по особняку с несвойственной другим лёгкостью, и каждое Ваше движение буквально так и кричит о том, что Вы знаете, что делаете. И с бизнесом у Вас всё прекрасно. Я искренне Вами восхищаюсь. — И это всё Вы поняли, даже толком не общаясь со мной? — ехидно спрашиваю я, до конца не понимая, льстит он или говорит правду. И зачем вообще ему меня так расхваливать? Неужели чтобы просто иметь возможность общаться? — О Вас много говорят. — О да, и что же? — с искренним любопытством спрашиваю я. Всегда приятно знать, какие сплетни пускают люди. — В основном это всё догадки да сплетни, приукрашенные противными деталями, — помедлив, с неохотой отвечает он. — Не думаю, что Вам будет интересно об этом слушать, — он замолкает, а я всё так же жду, когда он продолжит, намекая, что мне интересно всё. — Например, люди говорят, что Вы редко покидаете свои владения, а в самом Париже Вас можно заметить пару раз за год. — Ложь, — презрительно фыркаю я. — Я никогда не покидаю своих владений. Дальше? — Ах даже так! — задумчиво протягивает Пьер, явно удивлённый моим ответом. — Из-за этого люди полагают, что у Вас, как бы так помягче выразиться… много любовников. Однако я в это не верю, слишком уж Вы нелюдимы. — Ну что Вы, мсье, в моём особняке очень много комнат, и кто знает, кого я там держу? — с полной серьёзностью произношу я, жалея, что не увижу реакции Пьера. — Мадемуазель, я… — растерянно бормочет он, и я не сдерживаю довольной улыбки. Как же всё-таки легко ввести в заблуждение южан. — Вы надо мной смеётесь! — оскорблённо восклицает он, а я и правда не сдерживаю смех, однако быстро успокаиваюсь. Нуар, до этого спокойно лежащий, начинает ворочаться. — Вы очень… — Странная? — Непредсказуемая. — Вот как? — Я не могу предугадать Вашей реакции, для меня Вы остаётесь загадкой. Наверное, было глупо полагать, что я смогу узнать Вас как человека по одной лишь встрече, — его голос приобретает некоторую жёсткость и напористость, что говорит о явном намёке, однако я лишь киваю в ответ на его реплику, переставая гладить Нуара. — Вы не против, если я завтра приеду? — Зачем? — Чтобы поговорить. — Так говорите сейчас. — Вы не понимаете, Беатрис, — он снова называет меня по имени, и я чуть хмурюсь, раздражаясь, что он перескакивает с одного обращения на другое. И похоже, делает он это неосознанно. — Вы мне интересны, и я хочу узнать Вас ближе. — С чего вдруг такая заинтересованность? — задаю главный вопрос, которым задалась ещё до того, как он подошёл ко мне в первый раз. — В моих гостиницах останавливается много туристов, а рестораны посещают люди поинтереснее Вас, но всем им плевать на то, кто владеет этими местами. Так почему же Вы, наглец из Бордо, захотели узнать меня и, более того, решили, что я так просто позволю Вам это сделать? Он ничего не отвечает, и в гостиной снова повисает тишина. Нуар, приподняв голову на несколько секунд, снова её опускает, утыкаясь носом в мои колени, и я продолжаю его гладить. Слева от меня слышится тяжёлый вздох, сопровождаемый быстрым, даже нервным, телодвижением, которое я не до конца понимаю — вероятнее всего, он выпрямляется и сцепляет руки в замок, а может, наоборот, принимает непринуждённую позу. — У меня нет конкретного ответа на Ваш вопрос, мадемуазель Давелюи, — наконец отвечает он с толикой печали. — Вы просто мне интересны. Чуть приподнимаю голову и склоняю её набок, раздумывая над его словами. С каких пор я стала кому-то интересна? Как показывает практика, такие знакомства ни к чему хорошему не приводят, и не думаю, что этот случай станет исключением. Первое впечатление не подводит, а мне изначально показалось, что Пьер Шарбонно — не тот, с кем хотелось бы общаться. С другой стороны, что мешает мне пообщаться с ним поближе? В конце концов, я же не буду рассказывать ему все свои секреты и изливать душу! А если встречусь с ним ещё раз, то смогу узнать его получше и тогда уже понять, что же он действительно от меня хочет. Эдакий стратегический ход: дать ему то, что он хочет, при этом ничего не давая. — Если судьба к Вам благосклонна, жизнь сама столкнёт нас с Вами ещё раз, — после долгой паузы говорю я. — Сама же я не намерена приглашать Вас к себе, мсье Шарбонно. — Так Вы верите в судьбу? — его голос снова смягчается, сигнализируя об улыбке, скорее всего, нахальной. — Временами, — аккуратно ставлю ногу, что была поверх другой, на пол, и Нуар тут же спрыгивает с дивана. Поднимаюсь и слышу, что Пьер делает то же самое. — Буду честна, я устала от Вашей компании, мне нужно отдохнуть. Уверенно обхожу диван, скользя пальцами по его спинке, и слышу, как передо мной бежит Нуар, указывая дорогу. — До встречи, — с надеждой в голосе прощается Пьер. — Жаклин Вас проводит. Словно по волшебству, впереди слышится поспешный стук каблучков, который проносится мимо меня прямо к Пьеру. Я же дохожу до входной двери и стаскиваю с себя ботинки, не заботясь об их расположении — горничная сама уберёт их на своё место. После этого поворачиваюсь и ухожу в правую от центральной лестницы сторону, чувствуя босыми ногами холодный мраморный пол. Мрамор сменяется гладким деревом, и ногам становится чуть теплее. Бесшумно ступаю прямо, руками для подстраховки скользя по стенам и контролируя пространство. Помню каждую статуэтку и вещь, стоящую на полках и встречающихся по пути комодах, заранее убирая пальцы, чтобы ничего не уронить. Неполные тридцать лет жизни в этом особняке намертво отпечатались в памяти, что позволяет мне практически со стопроцентной уверенностью передвигаться по многочисленным коридорам и комнатам. Главное, избегать дезориентации. Потеря контроля — главный мой враг. Дохожу до книжных стеллажей, останавливаясь перед ними. Скольжу пальцами по корешкам, ища те книги, которые смогу прочесть наощупь. Когда же наконец подушечками пальцев чувствую буквы, складывающиеся в слова, а те — в название, беру первую попавшуюся и осторожно сажусь в кресло, но книгу не открываю: вместо этого чуть склоняю голову набок, задумчиво потирая подбородок. Пьер Шарбонно никак не выходит из головы. Наглец из Бордо, явившийся без предупреждения и требующий общения, занимает все мысли, заставляя снова и снова прокручивать наш небольшой разговор. Сразу становится понятно одно: впечатления ничуть не положительные, но и не слишком уж плохие. Мне нравится его упорство. Не каждый, кто заинтересуется человеком, станет приезжать к нему и делать всё, чтобы поговорить хотя бы раз. И уж тем более не каждый станет терпеть моё поведение, это показывает практика. Но это упрямство и раздражает, потому что Пьер, несмотря на все мои попытки от него избавиться, продолжает утягивать меня в разговор. Даже когда я ему сказала о том, что не жду с ним следующей встречи, он всё равно не попрощался со мной навсегда. А может, он что-то задумал? Слишком уж легко он принял мой отказ. А вдруг он никуда не уйдёт, а где-то спрячется, дождётся ночи, прокрадётся в мою спальню и сделает что-то плохое? От такого предположения перестаю потирать подбородок, вместо этого начиная нервно постукивать пальцем по подлокотнику кресла, обтянутого бархатом. Нужно будет предупредить охрану, чтобы повысили бдительность. И запереть на ночь дверь и закрыть окно. А ещё обязательно впустить Нуара! Он и так часто со мной спит, но сегодня обязательно нужно позвать его к себе. Он-то точно не будет против. Внезапно замираю, прислушиваясь к окружающим звукам: кажется, моего верного лабрадора со мной сейчас нет. — Нуар? — негромко зову я, но в ответ — ни единого шороха. — Не пошёл за мной… Мысли снова возвращаются к Пьеру. Но вдруг он действительно хочет просто познакомиться со мной? Есть же такие люди, которым просто нужно общение, неважно даже с кем. Но почему его выбор пал на меня? Неужели и правда из-за гостиницы и ресторана? Но ведь другие так не поступают, они вообще не задумываются, кому обязаны нахождением в таких местах. А этот Пьер… он что, особенный? Не верю! Голова идёт кругом, и я откидываюсь на спинку кресла, переставая постукивать пальцем по подлокотнику. Открываю книгу, собираясь почитать. Медленно веду пальцами по небольшим точкам, складывающимся в буквы, вникая в текст и концентрируясь на нём настолько, что не сразу замечаю стука каблучков. — Выпроводила? — спрашиваю я, лениво закрывая книгу. Слышу, как Жаклин останавливается около дивана, устало на него плюхаясь. — Ага, — в её тоне улавливаю подозрительные нотки, которые ни о чём хорошем не предвещают. — Вы с ним разговаривали? — нахмурившись, уточняю я. — Немного, — чересчур быстро отвечает она и вздыхает. — Он попросил меня поговорить с тобой, чтобы ты всё-таки пригласила его к себе завтра. Из груди вырывается изумлённый смешок. Наглец из Бордо теперь не просто сам хочет приехать, а ждёт персонального приглашения! Да кем он себя возомнил? — Исключено, — твёрдо говорю я. — Чем он тебе так не нравится? — Своей наглостью и упрямством! — Без обид, конечно, но у тебя эти качества выражены сильнее, — замечает Жаклин, вызывая у меня волну недовольства и возмущения. — Не надо удивляться, Беатрис, ты сама прекрасно это знаешь. Да, Пьер поступил не совсем правильно, приехав без предупреждения, но сейчас ведь не восемнадцатый век, чтобы приходить исключительно по приглашению! — Простой вежливости никто не отменял. — Он, между прочим, извинился. И в целом был очень вежлив. — Ты его что, защищаешь? — ошарашенно спрашиваю я, резко выпрямляясь в кресле. — Этого наглеца из Бордо? — Просто рассматриваю эту ситуацию с объективной точки зрения, — устало произносит она, на что я лишь презрительно фыркаю, снова откидываясь на спинку кресла и закидывая ногу на ногу. — Он, кстати, очень красив. — Опиши мне его, — требую я. — Начну с того, что мне понравился его рост. Он выше тебя на полголовы, так что в нём примерно метр восемьдесят пять, — задумчиво протягивает она. — Может, метр девяносто. — Во что он был одет? — Не особо примечательно: чёрные штаны, белая футболка, наверное, с рукавами, серый длинный кардиган, — она замолкает на секунду. — Мне кажется, у него творческая профессия. Обычно так одеваются художники или дизайнеры. — Так может одеваться каждый, Жаклин, — холодно отрезаю я, наверняка руша её мировоззрение в плане моды. — А причёска какая? — Мне понравилась! — радостно восклицает она, но, замечая, что на моём лице не мелькает ни единой эмоции, тихо кашляет и продолжает. — Волосы короткие, сверху они чуть длиннее, чем в височной части. Они лежат чуть небрежно, и это так мило и романтично! Цвет его волос практически такой же, как и у тебя — тёмно-русый, и он отлично сочетается с тёмно-голубыми глазами! — Не люблю небрежность в причёсках. — Ой, Беатрис, у тебя самой никогда волосы не были послушными! — цокает она. — А его брови мне показались не совсем обычными: они прямые и в меру густые, но их концы чуть закруглены и смотрят вниз, и это выглядит так, словно они ограждают глаза. Переносица у него узкая, нос с небольшой, еле заметной горбинкой, а губы — бесцветные. И скулы высокие… — мечтательно протягивает она. — Ему бы моделью быть! А может, он этим и занимается? — Сомневаюсь, — хмыкаю я. — В общем, ничего интересного он из себя не представляет, я правильно понимаю? — Как это ничего интересного? Беатрис, да он идеальный! — Понятие идеальности у всех разное, — возражаю я. — Даже если бы мне понравилась его внешность, характер у него по-прежнему дурной. — Но и у тебя он не сахар. — Я не поняла, ты пытаешься меня с ним свести? — возмущаюсь я. — Беатрис, сама подумай: тебе почти тридцать, а ты всё ни с кем не знакомишься. Даже пределы участка не покидаешь! А тут к тебе — сам, между прочим! — приезжает мужчина, который по внешности очень даже ничего, пытается с тобой познакомиться. Он идеальный вариант! Тем более, у вас есть что-то общее — упрямство, к примеру. — Зачем мне муж? — В смысле «зачем»? — искренне удивляется кузина, повышая голос. — Ты собираешься провести всю жизнь в одиночестве? — У меня есть ты, горничная, кухарка, дворецкий, садовник, охрана, и это я ещё точно кого-то забыла. Так что в одиночестве точно не умру, но спасибо за заботу, — язвительно улыбаюсь я. — Это да, но неужели тебе не хочется иметь рядом с собой человека, который тебя любит и которого любишь ты? Просыпаться с ним каждое утро в постели, проводить с ним как можно больше времени, целоваться, заниматься сексом… — Тогда у меня к тебе встречный вопрос, — сцепляю руки в замок, приподнимая голову. — Тебе двадцать пять, а ты тратишь свою жизнь со мной. А как же любовь? — Я хотя бы выбираюсь в Париж. — Ну а я не хочу, — пожимаю я плечами. — Уж точно не с этим Пьером: слишком он уж раздражает. — А я дала бы ему шанс. — Он его не заслужил. К тому же, я чётко дала понять, что если случайное стечение обстоятельств снова сведёт нас, то так тому и быть. Но сама я его к себе не приглашу. — Ты неисправима! — вздыхает Жаклин. Остаток дня проходит спокойно, всё идёт своим чередом. Разве что Жаклин под вечер уезжает в Париж, обещая вернуться к утру: её пригласили на вечеринку, которую, по её словам, нельзя пропустить. На ночь я пускаю в свою спальню Нуара и запираю дверь на замок — так спокойнее. Вдруг Пьер Шарбонно и правда маньяк?

***

Следующим утром я изменяю собственным порядкам, решая не переодеваться: на улицу пока выходить не планирую (в частности, из-за разверзшегося ливня), а в шёлковых штанах и короткой майке на бретелях в особняке прохладно, но не холодно — не замёрзну. Единственное, что я изменяю во внешнем виде после пробуждения, это волосы, расчёсывая их и затем приглаживая рукой. Ночь прошла спокойно, никакой маньяк ко мне не прокрался — по крайней мере, я всё ещё жива и невредима. Конечно, всё это было бредом, но бредом разумным: в конце концов, не каждый день приезжают странные люди и упрямо пытаются познакомиться. Уже успев позавтракать в столовой и помедитировать в гостиной, слышу торопливые шаги Жаклин — сегодня на ней обувь без каблучков, а потому она передвигается тише обычного. Судя по звукам, она останавливается сзади меня. — Доброе утро, — слишком бодро для человека, который всю ночь пробыл на вечеринке, произносит она. — И правда, доброе, — киваю я, закидывая ноги на журнальный столик и откидываясь на спинку дивана. — Как вечеринка прошла? — Ожидала большего, — разочарованно фыркает она. — Бесконечный алкоголь, страстно целующиеся по углам парочки, громкая музыка… Это не должно было быть так скучно! Ещё и под утро пошёл дождь. Хорошо, что я не застала ливень! — Поэтому я и не выбираюсь в Париж — делать там нечего, — довольно хмыкаю я, скрещивая руки на груди. — Нет, Беатрис, в городе очень даже хорошо. Просто не всегда и не везде. — А пригород прекрасен всегда. — Ты только проснулась? — судя по ноткам усталости, смешанным с каким-то пониманием, она просто не хочет в очередной раз спорить, пытаясь переубедить меня. — Чего не переоделась? — Потому что не хочу. Позади слышится протяжный вздох, и я не сдерживаю смешка — как же Жаклин не любит, когда я отвечаю таким образом! А по-другому и не могу, это ведь правда: захотела, подумала сделала. По такому принципу и живу. — Тебе лучше переодеться. — Зачем? — хмурюсь я. Обычно кузина ни на чём не настаивает, особенно когда речь идёт о таких обыденных вещах как домашняя одежда. — Ну… зачем менять привычки? Ты же привыкла разделять домашнюю и ночную одежду, — её речь становится быстрой, словно она придумывает причину на ходу, и это заставляет насторожиться. — Ты от меня что-то скрываешь, — скорее заявляю, чем спрашиваю. — Что именно? — Да ничего я не скрываю, просто советую переодеться! Хотя я и не могу видеть, но всё равно делаю бессмысленное, но очень действенное движение: поворачиваюсь к Жаклин, убирая ноги с журнального столика и перемещая их на диван. Чуть приподнимаю голову, как если бы и впрямь смотрела на кузину. — В чём дело? — Через пять минут должен приехать Пьер, — на одном дыхании произносит Жаклин и делает шаг назад. — Что? — ошарашенно переспрашиваю я. — Откуда ты… Подожди! Ты ещё со вчерашнего дня знала, что он приедет? А ну быстро рассказывай мне всё! — Для начала успокойся, — с нервозностью говорит она. — Пьер очень сильно хотел встретиться с тобой ещё раз, а поскольку тебя невозможно вытащить в Париж, то пришлось придумать план, чтобы он сам приехал к нам. — И в чём же заключается ваш план? — со злостью интересуюсь я, начиная закипать. — Он забыл здесь одну вещь. Якобы. И совсем скоро приедет её забрать. Поэтому тебе нужно как можно скорее переодеться! — Не буду! — восклицаю я, отмахиваясь от её руки, которая дотрагивается до моего плеча. — Он снова нарушает мой покой, а я должна для него прихорашиваться? Для наглеца из Бордо? Ну уж нет! — Вообще-то, в этот раз тебя предупредили о визите, так что ты не должна сердиться, — замечает Жаклин, и я уже хочу ответить ей колкостью, как еле различаю из-за шума ливня лязг ворот, поворачивая голову в сторону источника звука. — Он приехал, — шепчет она. — Вот видишь, он пунктуальный! — Мне плевать на его качества, — зло шиплю я и отворачиваясь, пытаясь выглядеть непринуждённо и расслабленно. — Сразу предупреждаю, что не стану с ним разговаривать! Жаклин лишь вздыхает, и я слышу её удаляющиеся в сторону входа шаги. Неожиданно за собой замечаю, что немного нервничаю, теребя край майки. Заприметив эту странность, отпускаю шёлковую ткань, сжимая руки в кулаки. Почему я вообще нервничаю? Этот Пьер — никто, а значит, и переживать не нужно. В конце концов, это он должен испытывать такие чувства! Из любопытства прислушиваюсь к звукам, прикидывая, через сколько времени Пьер дойдёт до двери. Ветер с силой бьёт в окна, из-за чего многочисленные дождевые капли со звоном ударяются в стёкла. Насколько же нужно быть упрямым человеком, чтобы даже в такую непогоду приехать ради того, чтобы получить очередной отказ? Через минуту Жаклин открывает дверь, рассыпаясь в приветственных восклицаниях, на которые я лишь недовольно фыркаю. Слышу звук закрывающегося зонта, а затем низкий и спокойный голос Пьера. Он говорит про то, что забыл бумажник — какая наглая ложь! Он уж точно его не доставал вчерашним утром, мог бы придумать что-то поумнее! Всё-таки поднимаюсь с дивана, тихо выхожу из гостиной, касаясь босыми стопами приятно-холодного мрамора. Останавливаюсь на входе в зону, называемую фойе, и, не переставая касаться рукой стены, чуть склоняю голову, ухмыляясь. — Могли бы придумать что-то оригинальное, мсье. — Беатрис! — восклицает он. — Нельзя так тихо подкрадываться! — Может, я хотела Вас напугать? — пожимаю плечами и делаю два небольших шага по направлению к нему. — Поверьте, после Ваших выходок только этого и хочется. — В этот раз я приехал с предупреждением, — уверенно замечает он и, судя по отдалённым ноткам мягкости, чуть улыбается. — Жаклин ведь Вас предупредила? — Да, она рассказала о Вашем глупом плане. — Мадемуазель, поймите: я не мог просто так Вас оставить, толком не пообщавшись. И что мне нужно было делать, если Вы мне отказали? — Смириться. — Вы слишком холодны, — спокойно замечает он, словно констатирует общеизвестный факт. — В Вас так и чувствуется Париж. Не успеваю ничего ответить, потому что мои мысли прерывают поспешные шаги Жаклин, направляющиеся в нашу сторону. Вскидываю голову, сжимая челюсти от недовольства, и жду, когда кузина наконец дойдёт до нас. Она отдаёт бумажник Пьеру и предлагает всем вместе выпить чаю, но и тут не успеваю возразить — совсем рядом разносится звонок стационарного телефона. — Шато Давелюи, — берёт трубку Жаклин. Пока она разбирается со звонящим, я прохожу к двери и открываю её, всем своим видом показывая Пьеру, что вместо горячего чая его ждёт лишь ледяной ливень. Чувствую, как дверь пытаются прикрыть, и крепче её сжимаю, настаивая на своём. Это продолжается невесть сколько, и я даже не замечаю встревоженного, полного непонимания голоса кузины. Эта безмолвная перепалка могла длиться и дальше, но Жаклин вешает трубку и полным омрачения и страха говорит: — Беатрис… Звонил судья Дюпон. Сердце проваливается в пятки, пробуждая внутреннюю тревогу, зарождающуюся от одной только фамилии судьи, приговорившего убийцу моих родителей к тюремному заключению. — Что случилось? — пытаясь звучать спокойно, спрашиваю я, однако голос предательски дрожит, пусть и не так сильно. — Матье Морно невиновен. Его оправдали, — неверяще отвечает она. Сильнее сжимаю дверь до боли в пальцах, пытаясь не поддаваться бурлящим эмоциям, однако злость, непонимание и тревога от того, что убийца всё ещё находится на свободе, захлёстывают меня, грозясь вылиться в нечто страшное. — Суда же не было, — сквозь зубы проговариваю я, разделяя каждое слово. — Сказали, что нам присылали повестки. Но я всегда сама лично просматриваю почту, такое бы не пропустила! — начинает тараторить Жаклин. — Никаких повесток в суд не было, клянусь! — взволнованно восклицает она, а я продолжаю молча стоять, не в силах поверить в произошедшее. — Беатрис? Воздуха становится катастрофически мало несмотря на то, что я стою рядом с открытой настежь дверью так, что до меня доносятся ледяные порывы ветра, смешанные с дождевыми каплями. Дыхание сбивается, и из груди вырываются лишь рваные вдохи и выдохи, а сердце постепенно учащается в своём ритме, с каждой секундой всё сильнее и сильнее пробиваясь к грудной клетке. Убийца моих родителей всё ещё на свободе… Матье Морно невиновен. В тюрьму посадили не того… Суд проходил без моего участия… Не выдерживаю, и срываюсь с места, автоматически захлопывая за собой дверь и слыша испуганное восклицание собственного имени. На гранитных ступеньках скользко, но я чудом не подворачиваю ногу, вырываясь из-под навеса и оказываясь прямо под ливнем. Продолжаю бежать, чувствуя босыми стопами каждый камешек дороги из гравия, и не обращаю внимание ни на что вокруг. Ледяной ветер колюче впивается цепкими лапами в мокрую одежду, грозясь заморозить, но и на это мне плевать. Главное, продолжать бежать! Бежать туда, где нет проблем! Туда, где спокойно! Туда, где можно побыть одной! Пару раз чуть ли не падаю, и это дезориентирует меня, вгоняя в ещё большую панику. В ушах стоит бешеный стук сердца, не давая прислушаться к окружающему миру. Ноги уже мало что чувствуют из-за холода, и я бегу просто потому, что могу. Упаду — и мне конец. Эта мысль вцепляется меня похлеще бесконечно растущей паники, заставляя ускориться, и я только лишь и успеваю перебирать ногами, чтобы не запутаться и не упасть. Вокруг — пронизывающий до костей холод и чернильная темнота, которая сейчас кажется не привычной, а ужасающей и вводящей в панику. Время представляется как что-то несуществующее, и я не разбираю, сколько уже бегу — то ли час, то ли всего пару минут. На какие-то жалкие пару секунд паника рассеивается, но это лишь мнимое затишье, потому что она тут же накатывает новой волной, и страх смешивается со всепоглощающей болью. Когда дышать становится невозможно, а ноги вконец отказываются работать, я обо что-то спотыкаюсь и падаю на землю, едва успевая выставить перед собой руки. Пытаюсь подняться, но сил на это попросту не остаётся, и тогда начинаю беззвучно рыдать, сжимая руки в кулаки и впиваясь короткими ногтями в ладони. За грохотом собственного сердца различаю, как кто-то вдалеке сигналит и беспомощно кручу головой по сторонам, пытаясь сориентироваться в пространстве. Никакого эффекта от этого нет, и паника усиливается до такой степени, что я не могу пошевелиться. Страх парализует всё тело, липкими щупальцами сковывая каждую мышцу. Я на дороге! Как я здесь оказалась? Когда звук приближающихся колёс слышится совсем рядом, кто-то совершенно неожиданно хватает меня за щиколотки и резко тянет назад, заставляя вскрикнуть. Машинально пытаюсь за что-то схватиться, отчего скольжу ладонями по шероховатой, грубой поверхности, кажется, сдирая в некоторых местах кожу. Передо мной проносится оглушительный рёв шин по мокрому асфальту, в то время как сильные, цепкие руки прижимают меня к чьему-то тёплому телу. На мгновение они исчезают, и уже через пару секунд на плечи опускается какая-то одежда. Кто-то силой засовывает мои руки в рукава, кажется, плаща, и в этот момент ко мне возвращается способность двигаться, поэтому я начинаю отбиваться от незнакомца, крича что-то нечленораздельное. — Беатрис! — резко восклицает знакомый голос Пьера. Он встряхивает меня за плечи, заставляя на пару секунд замереть. — Успокойтесь! Теперь Вашей жизни ничего не угрожает! — Как Вы смеете меня трогать! — кричу я, несильно стуча кулаками по его телу, явно попадая в цель. — Успокойтесь! — повышая голос, повторяет он и перехватывает мои запястья. Я не теряюсь и пытаюсь вырваться. — Вам нужно вернуться в особняк, и будет лучше, если я Вас туда отнесу! — Нет! Не смейте трогать меня! Отпустите! В какой-то момент перестаю вырываться, обессиленно плача, содрогаясь. Пьер пользуется случаем и легко поднимает меня на руки, и я от неожиданности вскрикиваю, цепляясь за его плечи. Дезориентация никуда не девается, вынуждая крепко впиться пальцами в его промокшую одежду, отчего боль в ладонях отдаётся лёгкой вибрацией. Тепло его тела и аромат духов, представляющий смесь цитруса и каких-то пряностей, овладевают моим вниманием, и я ощущаю, как начинаю успокаиваться. От Пьера исходят уверенность и какое-то необъяснимое чувство безопасности, отчего паника постепенно сходит на нет. Ледяной ветер и не на шутку разбушевавшийся ливень сильно контрастируют с Пьером, и я неосознанно прижимаюсь ближе, чтобы чувствовать тепло и безопасность.