Мы решили с тобой дружить, Пустяками сердец не волнуя. Мы решили, что надо быть Выше вздоха и поцелуя…
— Эдуард Асадов
«Мы решили с тобой дружить…»
***
День первый
Шаги неторопливые и тяжелые. Их шлифующий звук под аккомпанемент тихого вздоха и шороха одежды кажется оглушительным в гулкой тишине. Обшарпанный подъезд, бетонная лестница со сколами на ступенях, затхлый запах и сырость. Твоя жизнь — монохромный отечественный фильм в современные дни, словно отголоски прошлого на задворках серой реальности. Шумные студенты бурным потоком по длинным коридорам, молодые аспиранты, полные энтузиазма и желания преподавать, изрядно уставшие коллеги и требовательное руководство с нередко абсурдными указаниями. Ты устал. Выбился из сил. Однообразные, скучные дни сменяют друг друга, словно негативные слайды. Быстро. Так быстро, что изображение размывается, теряется резкость. Взор накрывает легкой пеленой, словно смотришь сквозь тонкий шелк. Не успеваешь рассмотреть, ухватиться за важные детали. Не можешь воссоздать в памяти. В пустом подъезде смолкают шаги. Вскоре тихо звенит связка ключей. Ты поднимаешь тяжелый взгляд и вдруг замираешь. Внимание привлекает аккуратно сложенный лист бумаги цвета сочного цитруса, что вклинен в дверную щель. Мешкаешь. Хмуришь брови у переносицы и озадаченно склоняешь голову к плечу. В одно короткое мгновение испытываешь непривычную череду чувств от легкого раздражения до детского любопытства. Цепляешь указательным и средним пальцами послание, отпираешь дверь и перешагиваешь порог своей пустой квартиры. — Я дома. Привычная, но бессмысленная фраза. Как и вчера, как и неделю назад, как уже несколько лет твой дом встречает тебя абсолютной тишиной. Звенящей, воцарившейся в опустевших от горя стенах. Небрежно бросаешь длинное кашемировое пальто в прихожей, следом ключи и тайную, уже чуть смятую записку. Снимаешь начищенные до блеска броги, ступая носками на пятки. Ослабляешь узел галстука, рваными движениями освобождаешь верхние пуговицы рубашки из тугих петлиц. — Алиса, — голос твой неожиданно охрип, тихо прочищаешь горло, плотно поджав губы. — Включи спокойную музыку. — Это как раз подойдет под спокойное настроение. Тихая мелодия и низкий баритон ожидаемо расслабляют. У тебя непритязательный вкус, лишь желание наполнить пустой бетонный короб приятным, а главное чужим голосом. Казалось бы, каждый будний день, а иногда и выходной, ты находишься в людской суете, среди болтливых и любопытных студентов. Тишина — лучшее лекарство после тяжелого дня? Нет, это не про тебя. Ты скучаешь по тихим семейным вечерам за просмотром любимых фильмов, шутливым замечаниям, беззлобному ворчанию и звонкому заливистому смеху. Счастливая улыбка с глубокими ямочками на щеках и влюбленные глаза небесного цвета с темными, четко очерченными лимбальными кольцами, кажется, навсегда остались в памяти. Тоскуешь от не зависящей от вас двоих разлуки. Скучаешь по вкусу горячего шоколада на чувственных губах, по мягкому цветочному запаху ее парфюма и шелковистым пшеничным волосам. Ты зарывался в них пальцами, рассеянно накручивал на них тугие локоны, скреб короткими ногтями нежную кожу головы до тех пор, пока она не засыпала на твоих коленях. В твоем сердце не бушует шторм, но и желанного штиля ты не достиг. Чувствуешь себя лежащим на спасательном плоту посреди открытого океана. Легкая качка, палящее солнце, разъедающая горло жажда и ощущение полной безысходности. Неожиданный телефонный звонок, пробившийся сквозь тихую музыку, отвлекает от угнетающих мыслей. Роняешь короткий вздох и лениво, шаркающей походкой возвращаешься в прихожую. Хлопаешь по карманам пальто, выуживаешь из правого надрывающийся смартфон, заглядываешь в дисплей, на котором высвечивается «Роман Калугин», и с тихим цоканьем отвечаешь на звонок. — Да? — Натаныч?! — торопливо и громко начинает разговор Калугин. — Мне завтра позарез нужно уйти после обеда, а у меня пара стоит. Возьмешь моих? — Это уже какой «позарез нужно» за последние две недели? — в твоем голосе даже нет раздражения, ты уже согласен, но ворчишь ради приличия. — Да с этой беременностью… Маринка совсем невыносимая стала, — шумный вздох. — Сам понимаешь… — нет, ты не понимаешь, ведь так и не познал вкус предстоящего отцовства. — Какая дисциплина? — Трудовое право. — Второй курс? Издеваешься, Калугин? — возмущаешься чуть устало, и твой взгляд цепляется за уголок цветной бумаги. Послание скрылось под пальто, когда ты шарил по карманам в поисках телефона. — Сто лет с бакалавриатом не работал. — Просто посиди с ними. Включи какой-нибудь фильм. Не первый день женатый… — Калугин осекается, неожиданно замолкает, затем добавляет чуть тише: — Извини. — Брось, — цепляешь пальцами письмо и неторопливо возвращаешься в гостиную. — Ладно, посижу. Беги по своим делам и Марине привет передавай. — Ты лучший! — восклицает голос в ответ. Звонок резко обрывается, на дисплее высвечивается стандартный фоновый рисунок экрана блокировки. Небрежно бросаешь телефон на диван и шумно опускаешься рядом. Проводишь пальцами по шероховатой поверхности бумаги, заглядываешь на оборотную сторону в надежде увидеть имя отправителя, но не находишь. Зачем-то прикладываешь письмо к лицу и глубоко вдыхаешь аромат, смежив веки. Пахнет апельсинами. Перед глазами возникает образ сочных долек в яркой кожуре со стекающим соком, чуть кислым на вкус. Уголки твоих губ дрогнули в легкой улыбке. Давно забытое чувство затапливает приятным теплом где-то глубоко в груди, под кожей. Напоминает о прошлом. Разворачиваешь письмо. Почерк аккуратный, витиеватый, с маленькими, но разборчивыми буквами. Проводишь подушечкой большого пальца по чернильным строкам. Нажим сильный. Писали старательно, неторопливо. Возможно, переписывали множество раз. «Здравствуй, Давид. Что нужно писать мужчине, чтобы признаться в симпатии? Для меня это в новинку — говорить о чувствах первой. Я вижу тебя каждый день… Каждая, даже совсем незначительная деталь запомнилась так, что не выкинуть из головы. Ты часто смотришь на меня, но никогда не видишь. Отвечаешь мне, но никогда не слышишь. Мы давно знакомы, но… уверена, ты даже не вспомнишь моего лица, если я раскрою свою личность. Ты слишком закрылся в себе… Считай, что это моя глупая, возможно детская, попытка привлечь внимание. Мое послание для все еще тлеющих углей.Полярная звезда»
— Полярная звезда… — повторяешь последнюю строчку вслух и с тихим вздохом складываешь письмо. Почему-то даже не злишься на подпись, хотя искренне считаешь, что звучит она слишком самодовольно и избито. Ведь ты уверен, что это все не всерьез. Чья-то глупая шутка. Розыгрыш. У тебя даже нет предположений о том, кто мог бы написать подобную записку, поскольку давно перестал замечать на себе заинтересованные взгляды. Твой адрес известен многим в университете, в том числе нерадивым студентам, которые не единожды приходили к тебе с курсовыми и дипломными работами, нарушая все возможные сроки. А соседи? Кажется, за последний год ты ни с кем не обмолвился даже словом и с трудом бы вспомнил лица или имена. И что значит «закрылся в себе»? Говорит так, словно знает тебя. — Алиса, кажется я все еще нравлюсь женщинам. — Само собой. Я ваше обаяние даже через экран чувствую. Горько усмехаешься, небрежно бросаешь письмо на стол и скрываешься за дверью спальни. Ребячество…***
День пятнадцатый
В твоих монохромных буднях появились яркие краски. Каждый день, выходя из дома и возвращаясь в него вновь, находишь новое цветное послание с ароматным шлейфом. Зеленый — свежая скошенная трава, полевые цветы, а иногда хвоя. Желтый — лимонная мята. Красный — сочная вишня. Розовый — молотый кофе и корица. Фиолетовый — сирень и немного лаванды. Голубой — морская вода. Эти запахи преследуют тебя. Кажется, даже кожа рук источает неповторимый букет, балуя тонкое обоняние. Хороший парфюм всегда был и остается твоей слабостью. Однако самый любимый — это оранжевый. Запах сочных апельсинов. Все письма короткие. Чаще в них пожелания доброго утра и спокойной ночи, реже — лестные комплименты и нежные признания. Ты относишься к этим запискам с долей присущего тебе скептицизма, но не можешь сдержать улыбку каждый раз, когда вчитываешься в чернильные строки. И почерк… кажется ужасно знакомым. Это необычно и немного волнительно. Бумажные письма теперь большая редкость и оттого кажутся более значимыми. Весомыми. Однако ты все еще не ответил ни на одно из них, ведь уже несколько лет сторонишься каких-либо привязанностей, новых знакомств, а тем более отношений. Напоминаешь себе, что уже не в том возрасте, чтобы вести тайные переписки с незнакомками, но ловишь себя на мысли, что после очередного послания находишься в ожидании новых цветных ароматных записок. Навязчивая мысль находит укромный угол в твоем сознании и пускает глубокие корни. Неторопливо обходишь парты, касаешься пальцами гладкой поверхности, заинтересованно заглядываешь в раскрытые тетради, словно невзначай, и задерживаешь взгляд. После практических занятий по квалификации преступлений внимательно изучаешь сданные конспекты с решенными задачами. Выискиваешь глазами кривую линию волной с острым крючком на конце над «и краткое» и короткую ножку у буквы «р». Чего ты пытаешься добиться? Желаешь найти романтичного анонима, чтобы попросить прекратить. Почему? Ты не хочешь или боишься? В собственных чувствах тебе сложно признаться даже самому себе. Сизый дым разъедает слизистую глаз, а пепел оседает на коже. С губ срывается тихое шипение. Уже несколько долгих минут прожигаешь невидящим взглядом пустой лист белоснежной бумаги перед собой, рассеянно оглаживаешь пальцем гладкий корпус шариковой ручки. Слова бросаются врассыпную в широком пространстве твоего сознания, не желают складываться в нужные фразы и такие необходимые предложения. На полу россыпь скомканных исписанных листов. Они — свидетели твоих неудачных и многократных попыток. Постыдно напоминают о слабости и собственном малодушии. — Алиса, кажется, в меня кто-то влюбился, — произносишь вслух и сам же усмехаешься этой абсурдной мысли. — Ух ты! Вы ответите на чувства? — Это вряд ли. — Почему? У Вас нет времени на любовь? Большим пальцем рассеянно проводишь по линии челюсти вниз, трешь подбородок, покрытый легкой щетиной. «Нет времени на любовь» — такая простая и понятная мысль. Начинаешь прокручивать в голове причины твоего отказа, старательно подбираешь верные слова, но лишь спотыкаешься об страхи и чрезмерно ценные воспоминания, которые не позволяют тебе двигаться дальше с другим человеком. «Я женат» Коротко и емко. Резкими косыми буквами. На большее у тебя не хватает ни сил, ни желания, ни фантазии. Ты достиг своего предела — теперь это все, что ты можешь дать. Не задумываешься о том, что, возможно, эти слова могут прозвучать грубо и вовсе неуместно. Ты даже не до конца понимаешь, что хочешь сказать этим коротким посланием, какой смысл вкладываешь в него и что ожидаешь в ответ. Аккуратно складываешь лист бумаги пополам, бережно разглаживаешь пальцами сгиб, чувствуя необъяснимый трепет. Наутро оставляешь свое письмо рядом с запиской небесно-голубого цвета. Не забираешь ее. Даже не читаешь. Торопливо покидаешь лестничную клетку, словно сбегаешь.***
— Ничего себе у тебя страсти кипят, — Калугин широко улыбается, развалившись в рабочем кресле. — Как же я скучно живу… Сам не знаешь, почему решаешь поделиться с другом историей о «тайной незнакомке», ведь до недавнего времени ты не придавал ее письмам никакого значения. Шутка и не более. Розыгрыш. Теперь, говоря об этом вслух, ты словно придаешь этой истории больше смысла. Эта женщина более не фантом и не плод твоего болезненного воображения, который, устав от гордого, абсолютно лишенного смысла одиночества, начинает искать выход. Ты неосознанно материализуешь ее, придаешь ей форму, делаешь ее реальной. — Поверь мне, не скучнее меня, — поправляешь очки, сползшие с тонкой переносицы, пытаешься сосредоточиться на проверке курсовой работы магистранта, но безуспешно. Чувствуешь себя немного глупо и жалеешь, что начал этот разговор. — Не понимаю, почему ты не хочешь попробовать? — Что? Вступить в переписку, как какой-то незрелый школьник? — раздраженно переворачиваешь страницу. — Брось. — Пф, — Калугин шумно фыркает. — С каких пор в старики записался? Может, хватит уже? — Что «хватит»? — Давид, — Калугин подъезжает к твоему столу на кресле, чуть скрипя колесиками, почти вплотную. Пытается заглянуть в твои глаза, но ты усиленно прячешь их, делаешь вид, что увлечен чтением. — Столько лет уже прошло… Пора жить дальше. — Я и живу, — бросаешь сухо, упираешься мыском брогов в ножку кресла, на котором сидит Калугин, и не глядя отталкиваешь от себя. — Хорошо живу, между прочим. Меня все устраивает. — Ты ей написал, что женат. — Так и есть. — И ты разговариваешь с Алисой, — Калугин скептически выгибает брови, но ты лишь хмуришься в ответ. — Все разговаривают с Алисой. — Не так, как ты. Молчишь, ведь нужных слов не находишь. Лишь досадно поджимаешь губы и крепче смыкаешь челюсти. Несколько долгих секунд смотришь в голубые глаза напротив, в глубине которых плещется молчаливое осуждение, и сдаешься первым. Отводишь взгляд, обронив тихий вздох. Больше Калугин ни о чем не спрашивает, а ты не решаешься вновь поднять эту тему. Возвращаешься поздним вечером домой, уверенно поднимаешься по лестнице, но останавливаешься этажом ниже. Мешкаешь. Боишься увидеть очередную записку или напротив — ее отсутствие? Медленно прикрываешь глаза, шумно выдыхаешь и спешно идешь вперед, перешагивая через одну ступень. Заветная записка светло-зеленого цвета со слабым запахом хвои все же тебя ждет. С досадой осознаешь, что испытываешь легкую радость. Впервые решаешь прочесть ее, не заходя в квартиру. «Не нужно врать, чтобы избавиться от моего внимания. Ложь тебе не к лицуПолярная звезда»
Сознание словно отключается на мгновение. Ожидаемо, но ты все равно не был готов к подобной колкости. Болезненного тычка куда-то под ребра. Ты так растерян, что даже не слышишь звука захлопнувшейся двери, характерного замочного щелчка, торопливых шагов цокающих каблуков по бетонному полу и приветливо брошенного за спиной «Здравствуй, Давид». Рассеянно киваешь и не слышишь собственного голоса, продолжаешь смотреть на письмо, которое спустя мгновение сминаешь в крепких пальцах. Тихий звон связки ключей. Удаляющийся стук каблуков. Запоздалый шлейф цитрусового аромата просачивается в пазухи и рьяно стучится в закрытые двери сознания. Резко вскидываешь голову, словно перепуганный филин, озираешься по сторонам, но… лестничная клетка пуста. Следующее утро не встречает тебя уже привычным ярким пятном.***
День двадцать второй
Неделя пролетает незаметно. Жизнь возвращается в прежнее привычное для тебя русло. Семь дней. Ты не получаешь разноцветных ароматных писем уже семь дней. Заставляешь себя вернуться к давно заброшенной докторской диссертации, погружаешься в работу, задерживаешься до позднего вечера, ведь дома тебя никто не ждет, перестаешь выискивать в чужих тетрадях знакомый почерк. Отпускаешь ситуацию, делаешь вид, что ничего и не происходило. Ничего не изменилось, но это не так. Оказавшись в своей пустой квартире, не единожды хватаешься за чистые листы, чтобы написать первым. Жалкая попытка возобновить общение. Хотя… общением-то это назвать сложно, ведь ты не отвечал на тайные послания, лишь снисходительно и «великодушно» принимал чужие чувства и лестное обожание. Однако вина скребется внутри острыми когтями, вызывает зудящую боль. Хочешь извиниться. Дать понять, что не желал обидеть, но каждый раз мысленно бьешь себя по рукам. И смешно, и грустно. Ты не избавился ни от одного ее письма. Записки бережно собраны тобой, сортированы по цветам и спрятаны в первом ящике письменного стола. Они почти не пахнут. Проходит время, и даже самые стойкие ароматы выветриваются. Неизбежность. Меж тем в один из самых одиноких вечеров ты перечитываешь несколько любимых посланий, написанных красивым витиеватым почерком. Лиловое письмо с ароматом корицы и шоколада. «Доброе утро, Давид. Сегодня прекрасный день: ясно, солнечно и лужи почти высохли. Мне нравится осень. Она мне кажется особенно эмоциональной и живой. Шепот ливня, шорох опавших листьев под ногами, порывы ветра, шелестящие меж ветвей. Все это как-то… по-настоящему. Сложно объяснить. Говорят, что осени больше всего подходят розовые и сухие красные вина. Ох, еще кальвадос или сидр, например, яблочный. Однако мне по душе грог. С ромом и лимонным соком. Это вкусно. Хотя ты, скорее всего, такое не пьешь. Виски? Крепкий и ароматный. Надеюсь, не считаешь меня глупой? Впрочем, это неважно. Хочу быть собой, когда пишу тебе.Полярная звезда»
Письмо глубокого зеленого цвета с ароматом смолистой хвои. «С возвращением, Давид. Надеюсь, день не выдался чрезмерно тяжелым? Ты редко улыбаешься. Почему? У тебя очаровательная улыбка. Сразу напоминаешь того шкодливого мальчишку. А еще у тебя очень красивые руки. Длинные и изящные пальцы, как у пианиста. Не то, что у меня… Я вообще-то ростом не вышла. В школе меня часто дразнили. Глупо, не правда ли? Теперь я выросла и ношу туфли на высоком каблуке. Это такой маленький женский секрет. Оптическая иллюзия. Обман, который устраивает всех. Честно говоря, они ужасно неудобные, но, кажется, я живу в мире высоких людей. Может, именно поэтому ты не замечаешь меня? Высокие люди редко смотрят вниз.Полярная звезда»
Бирюзовое письмо с ароматом морской воды. «Здравствуй, Давид. Сегодня ты выглядишь как-то по особенному хорошо. Этот кофейный джемпер отлично сочетается с цветом твоих глаз. Люблю кофе. У него приятный и стойкий запах. Знаешь, с недавнего времени я стала делать ароматные мешочки для себя. Меняю их по настроению. Мешочек в сумке. Мешочек под подушкой. Мешочек на шее. Они приятные на ощупь и хорошо пахнут. Иисусе… наверное, звучит очень странно. Нет… не буду даже думать об этом. Жаль, что ты так и не ответил мне. Надеюсь, не выбрасываешь письма сразу, не прочитав? У всего ведь есть свое предназначение. Так и у писем… Их нужно читать. Они бы этого хотели. Сладких снов.Полярная звезда»
Желтое письмо с ароматом терпкого лимона и мяты. «Хорошего дня, Давид… Хочется сказать тебе множество приятных слов, чтобы поднять настроение. В последние дни кажешься совершенно понурым. Проблемы на работе? В личной жизни? Хотя… мне не стоит спрашивать, ведь мы даже не друзья, наверное… Извини, это было неуместно. В такие моменты я спрашиваю себя: «Если совершила ошибку, то почему бы ее не исправить?» Знаешь, у меня нет ответа на этот вопрос и причин у меня тоже нет. И это не всегда касается лишь писем, оставленных у твоих дверей. Я часто ошибаюсь. В выборе друзей, в выборе… мужчин. Нередко пытаюсь прыгнуть выше головы, дотянуться до звезд, но это удел высоких людей. Таких, как ты.Полярная звезда»
***
Тебе нравятся письма, в которых она по большей части, очевидно, неосознанно говорит о себе. Ее призрачный образ возникает яркими вспышками под плотно прикрытыми веками. Ты не видишь лица, но складываешь ее из мелочей. Собираешь, словно пазл из маленьких разнозненных фрагментов. Она стала неотъемлемой частью твоей серой жизни. И сколько бы ты ни уверял себя в правильности собственного выбора, факт остается фактом — ты скучаешь. Тоскуешь по теплым словам и вниманию. Однако ты так привык быть один, что тебе просто до банального страшно. Чудовищно страшно быть вновь с кем-то… важным. Сегодня твой тридцать седьмой день рождения. Возвращаешься в свою пустую квартиру раньше обычного, купив по пути бутылку виски. В эти дни ты отключаешь телефон, не принимаешь поздравлений, а тем более гостей. Проводишь лекции и сбегаешь домой, стараясь не встречаться с коллегами. Жаль, так было не всегда. Старательно приготовленный ужин, вкусный, но до скрежета в зубах сладкий торт и теплые родные объятия. Чуть меньше шести лет назад ты был совершенно другим человеком. Более открытым и эмоциональным. Часто смеялся и остроумно шутил. Легко находил общий язык с людьми, неизбежно располагая их к себе. Активный отдых был твоей маленькой страстью: долгие походы в гору вверх по реке, горнолыжные курорты в период отпусков, крытый каток каждое воскресенье. Ты чувствовал себя свободным и живым, но не теперь. Говорят, что лучшие люди, уходя, забирают с собой счастье. Твое счастье ушло вместе с ней, ведь твоя супруга была лучшей из людей. — Черт… Тихое чертыхание ударной волной выбивает тебя из клетки мрачных мыслей и привлекает твое внимание. Резко останавливаешься, так, что подошва брогов шумно шаркает по бетонной ступени. Вскидываешь голову, замираешь. В квартире напротив торопливо скрывается хрупкая женская фигура, и дверь громко захлопывается, раньше, чем ты успеваешь сложить дважды два. Конечно, ты не рассмотрел лица, но перед глазами отчетливо замелькали широкие полы изумрудной юбки, приподнятые узкими кистями, цветные фенечки на запястьях и неряшливая копна ярко-рыжих волос. Кажется, ты озадачен и немного потерян. Глупо смотришь в закрытую дверь с номером «75» и не можешь заставить себя сдвинуться с места. Сердце рьяно и гулко застучало в груди, как у глупого мальчишки, которого родители застали за чем-то постыдным. После десятого письма ты стал ловить и анализировать брошенные на тебя женские взгляды в университете. После пятнадцатого — выискивать знакомый витиеватый почерк среди конспектов и любых других бумаг, написанных или заполненных от руки. После двадцатого — искать цветные фенечки на узких запястьях и ароматный мешочек на шее. Не там искал. Мысль о том, что тайной незнакомкой был кто-то из твоих студентов или коллег, отступает мгновенно. К своему стыду осознаешь, что не помнишь, кто проживает в квартире напротив. Ни лица, ни имени. Соседям на лестничной клетке ты отвечаешь на приветствия вяло, без особого энтузиазма, не поднимая головы. Стремишься скорее скрыться за дверью собственной квартиры до того, как тебя втянут в бессмысленную беседу. Поднимаешься по лестнице медленно, словно в трансе. Твой растерянный взгляд наконец ускользает вниз, туда, где на пороге твоей квартиры стоит небольшая белая коробка. На ней оранжевым маркером витиеватым почерком «от Полярной звезды». — Вот оно как… — шепчешь едва слышно. Осторожно поднимаешь с коврика оставленный для тебя подарок. Переминаешься с ноги на ногу и бросаешь короткий взгляд на семьдесят пятую квартиру. Кожей чувствуешь, что за тобой наблюдают, но по какой-то причине тебе не кажется это чем-то неправильным или, того хуже, пугающим. Напротив, это вызывает у тебя улыбку, и с губ невольно срывается короткий сдавленный смешок. Ребячество. В груди поднимается странное волнение, и душевные струны отзываются сладким трепетом. Меж тем… Это твой реальный шанс попросить прощение и искренне сказать «спасибо». Неторопливо подходишь к двери, что захлопнулась несколькими мгновениями ранее, заносишь кулак с намерением постучаться, но почему-то мешкаешь. Чуть склоняешь голову, прислушиваешься, смежив веки. Громкий стук дверной цепочки сменяется торопливыми удаляющимися шагами босых ног. Кажется, она не хочет с тобой встречаться. Досадно прикусываешь нижнюю губу и медленно разжимаешь пальцы. Горячая ладонь накрывает темную дверь, и твой взгляд цепляется за золотое кольцо на безымянном пальце. Женат. Ты отступаешь. Кому, как не тебе известно, каково это, когда нарушаются личные границы. Когда люди без разрешения пересекают черту, топчась в твоей жизни грязными ботинками. Когда твои желания не имеют значения, ведь со стороны виднее «как лучше». Тебя это ужасно раздражает в людях — их непоколебимая вера в то, что они знают тебя лучше, чем ты сам.***
Сидишь на кухне, приложив холодный стакан с плещущимся на дне алкоголем к виску, и прожигаешь взглядом коробку перед собой. В ней торт. Маленький бенто торт, покрытый зеркальной глазурью цвета сочного цитруса и кремовой надписью «С днем рождения, Давид!». Так и хочется дописать: непроходимый глупец и трус. — Алиса, я идиот, — бормочешь рассеянно и погружаешь ложку в мягкий бисквит. — Не называйте себя так. — К сожалению, это правда, — небольшой кусок торта скрывается во рту, и ты невольно прикрываешь глаза. В меру сладкий, легкий, очень сочный со вкусом спелых апельсинов. Все, как ты любишь. Как в детстве. — Все равно не называйте себя так. Лично я уверена, что вы замечательный человек. — Однако я, кажется, обидел хорошего человека. — Предлагаю вам извиниться. Как считаете? Замолкаешь. Смотришь куда-то перед собой невидящим взглядом, смакуя на языке последнюю фразу. На самом деле ты искренне считаешь, что в твоем единственном и последнем письме для нее не было лжи. Ты веришь в эту истину и трепетно хранишь в своем сердце. Может быть, именно поэтому сомневаешься и вовсе не торопишься просить прощения. Впрочем, ты и не должен. Подобный поступок способен изменить в корне ход твоей жизни, но готов ли ты к таким изменениям? Сможешь начать жизнь с чистого листа и забыть прошлое? Насколько сильно ты этого хочешь на самом деле? С громким стуком опускаешь стакан на стол. Торопишься в спальню за письменный стол. На нем фотография в черной рамке и пустые белоснежные листы, которые ты так и не решился исписать в признании. Хватаешь ручку и пишешь первое, что приходит в голову и тяжелым камнем лежит на сердце. Упрямо не смотришь на фотографию, временно заглушаешь чувство вины. «Ты была права — это было моим желанием избавиться от твоего внимания. Однако как таковой лжи в моих словах не было, ведь я вдовец. Пять лет, десять месяцев и пятнадцать дней. Я даже помню время, как бы дико это ни звучало. Ее сбила машина в двадцати шагах от университета, в котором я работаю. Она носила под сердцем моего ребенка, но на тот момент я об этом даже не догадывался… Думаю, она хотела сделать мне сюрприз. Откровение за откровение. Она была центром моей Вселенной. Знаешь… как у Асадова: «Сквозь звёздный звон, сквозь истины и ложь, сквозь боль и мрак и сквозь ветра потерь. Мне кажется, что ты ещё придёшь и тихо-тихо постучишься в дверь…» С тех пор я один, но это только мой выбор. Меня не интересовали ни новые знакомства, ни романтические отношения, и даже кратковременные интимные были мне чужды. Я научился жить без нее, но не смог впустить в свою жизнь кого бы то ни было еще. Меня все устраивало… до недавнего времени. Ты ворвалась в мою жизнь неожиданно, без разрешения, не спрашивая моего мнения. Настоящее стихийное бедствие… Сначала я был раздражен, но, честно признаюсь, не злился по-настоящему. Полагал, что это просто чья-то шутка. Вскоре твои письма стали вызывать у меня искренние улыбки, оттого чудовищно бередили старые раны. Мне не нравилось, что я стал неосознанно привыкать к приятным словам и лестному вниманию. Мне не нравилось ощущение зарождающейся привязанности… И к кому? К человеку, которого, можно сказать, не существует на самом деле. Да, я знаю, что ты не фантом, не иллюзия и совершенно точно не плод моего больного рассудка. Теперь уж я точно в этом уверен… Меж тем до тех пор, пока письма оставались без ответа — тебя для меня не существовало. Я знал, что, если отвечу, обратной дороги уже не будет. Впрочем, все именно так и произошло. Ты лишила меня покоя и теперь, будь так любезна, возьми за это ответственность.Потерянный путник
P.S. Спасибо, торт был очень вкусным»
Ты перечитываешь письмо вновь и вновь. Чрезмерно сильно сжимаешь пальцы, сминая края, порываешься разорвать и забыть, но все же… останавливаешь себя. Пришло время выйти из зоны комфорта, ведь она стала тебе в тягость. Время утекает, как песок сквозь пальцы. Оно неумолимо быстротечно, а главное беспощадно. Рубцы остаются вне зависимости от количества минувших лет. Дай себе шанс начать все сначала. На следующее утро ты ожидаемо не находишь ни писем, ни презентов. Уверенно подходишь к квартире напротив и вклиниваешь свое послание в дверную щель. Не стучишься. Принимаешь решение играть по ее правилам, не устанавливая собственные. Говорят, женщинам нравятся решительные мужчины, которые готовы идти напролом, брать нахрапом, но твоя супруга считала иначе. «Достаточно дать понять, что рядом, продемонстрировать свою готовность делать шаги навстречу, при этом оставляя женщине место для маневра», — кажется, именно так она говорила во времена, когда ты был чрезмерно настойчив. Уже вечером, после загруженного рабочего дня ты находишь ответное письмо цвета сочного цитруса с запахом спелых апельсинов. «Твоя жена — неотъемлемая часть твоей жизни. Была, есть и будет. Этого никому не изменить. Однако есть еще множество дверей. Возможно, пришло время отворить одну из них? Как у твоего Асадова дальше? «Да есть ли в жизни что-нибудь страшней и что-нибудь чудовищнее в мире, чем средь знакомых книжек и вещей, застыв душой, без близких и друзей, бродить ночами по пустой квартире…» Я не боюсь ответственности и готова ее принять, если ты позволишь.Полярная звезда веками помогала путникам найти верный путь
P.S. Это меньшее, что я могла сделать для тебя»
***
День тридцать второй
Ты говорил, что никогда не вступишь в переписку с незнакомкой, как какой-то незрелый школьник. Не в том возрасте? Какая глупость… После твоего ответного письма общение возобновилось, но в совершенно новой форме, в другой палитре. Обсуждаете отечественный кинематограф, любимую музыку, еду и напитки. Спорите. Узнаете друг друга. Теперь ты знаешь, что она всегда спит у стены и прячет руки под подушкой. Обожает леденцы на палочке и не пьет газированные сладкие напитки. Ей нравится отдых на природе и велосипедные прогулки. Она коллекционирует чаи, но никогда не наслаждается их вкусом. Заклеивает цветными стикерами свою квартиру, оставляя на них короткие послания, поскольку хочет сохранить в памяти всякие понятные лишь ей одной мелочи. Боится собак, но ужасно их любит. На самом деле ты можешь говорить об этом вечно. В ваших письмах слишком много вас самих, и ты понимаешь, что не менее откровенен. С каждым днем раскрываешься все больше, выворачиваешь себя наизнанку, показываешь, какой ты на самом деле и в чем нуждаешься. Ты уже и забыл, когда в последний раз был так обнажен перед кем-то… Меняешься. Восстанавливаешься. Улыбаешься и смеешься все чаще, реже сторонишься коллег. Бывают дни, когда ты позволяешь утянуть себя в пустую светскую беседу и почти не чувствуешь дискомфорта или раздражения. «Незнакомка» стала глотком свежего воздуха. Она придает тебе легкости и желания жить с широко распахнутыми глазами. Все чаще возвращает тебя в прошлое, когда ты был еще совсем юнцом, который ничего не знал о любви. Однако остается одно неразрешенное «но»… это все еще просто письма. Думаешь о том, что она была достаточно смелой, когда оставила на пороге твоей квартиры свое первое послание. Именно поэтому ты искренне веришь, что ей хватит сил и храбрости пересечь черту безликих переписок. Что-то ей мешает. Что-то останавливает ее придать общению больше реальности. Как же ты?.. Тобой движет страх. Боишься своей инициативой разрушить все то хрупкое, что сейчас есть между вами. Вдруг ей это и не нужно вовсе? Тогда переписки могут прекратиться, и ты не уверен, что без ее общения готов вновь жить, как раньше. Страх парализует. Выуживает из сознания наиболее болезненные мысли и проявляет самые мерзкие картинки, используя их как цветной негатив. Однако время быстротечно. Ты не можешь вечно игнорировать, что знаешь, кто она. Стоит выйти за порог своей квартиры и постучаться в ту, что напротив, и все закончится. Ты окажешься на развилке дороги: один путь поведет тебя в прошлое, другой — в будущее. Самое главное — выбор не за тобой. Сегодня ты просыпаешься раньше обычного. Делаешь зарядку, принимаешь душ и чистишь зубы, как и в любой другой день. Завариваешь крепкий кофе, добавляешь в него немного корицы и молока. Прежде чем позавтракать, решаешь сделать еще один шаг, оставив «женщине место для маневра». Короткое, ни к чему не обязывающее послание: «Может, кофе?» Торопливо идешь в прихожую, шаркая тапочками по гладкому ламинату. Хочешь оставить письмо утром, чтобы вечером наверняка получить хоть какой-то ответ. Отпираешь дверь, распахиваешь ее резко и замираешь, словно пораженный. Она стоит на пороге, сминая в руках письмо цвета сочного цитруса. Разноцветные фенечки и деревянные бусины на узких запястьях. Тугие рыжие локоны, ниспадающие на лилейные плечи и круглое лицо. Чуть вздернутый нос с брызгами порыжелых чернил. Большие, широко распахнутые глаза смотрят прямо на тебя. Ты застал ее врасплох, ведь должен был выйти из дома не меньше, чем через час. Воспоминания, словно сцены из давно забытого фильма, мелькают перед глазами, сменяются слайдами.***
«— Привет, Давид. Сегодня отличная погода, не правда ли? — Ливень же, Леська. Тебе стоит чаще выходить из дома. — Осень, она такая — слишком эмоциональная» «— Ты надела каблуки? Серьезно?! — Мне совсем не идут, да? — Это все из-за твоего глупого прозвища? Не слушай этих идиотов!» «— Ей было двенадцать, тринадцать — ему. Им бы дружить всегда, но люди понять не могли: почему такая у них вражда?! — Опять Асадов? Может, хватит? — Почему? Мне очень нравятся его стихи. — Неугомонный романтик…» «— Что делаешь? — Письмо пишу. У меня появилась знакомая по переписке! — Бумажные письма? Да ладно… — Ты ничего не мыслишь в романтике. Зануда. — Иисусе… » «— Давид! С днем рождения-я-я поздравляю-ю-ю я те-бя! — Хах! Спасибо. Не обнимай так, задушишь! — Вот, держи свой торт. Всю ночь пекла между прочим! — Апельсиновый? Ты лучшая…» «— Ого! У тебя появилась девушка? Неожиданно. Думала, ты умрешь старым девственником! — Очень смешно! Прошу тебя, будь с ней помягче. Она очень мне нравится. — Не переживай. Все, что дорого тебе — дорого и мне» «— Леська, ты представляешь, я женюсь! Почему молчишь?.. Ты не рада? — Конечно, я рада за тебя. Вот еще! Просто это как-то неожиданно. — Да, для меня тоже… — Ты счастлив? — Очень» «— Давид, я уезжаю. — Что? Куда?! — Учиться в Лондон. Ты же знаешь, я всегда этого хотела. — Ты вернешься? — Когда-нибудь точно… — А как же я? — О тебе есть кому позаботиться теперь»***
Яркие юбки с широкими полами. Торопливый стук высоких каблуков. Неряшливый вид. Широкая белозубая улыбка, не сходящая с лица. Громкий заразительный смех. Шоколадные эклеры каждую субботу и совместные вечера за просмотрами фильмов. Зимние ночные прогулки до алеющих щек и покрывшихся легким инеем ресниц. Вы учились вместе в школе, играли в одном дворе и росли в одном доме. Она уехала и стала писать тебе все реже, а потом и вовсе перестала. Или… это был ты? Впрочем, тогда ты женился и переехал в другой город, оставив прошлое в прошлом. Семнадцать лет… Все твои воспоминания были собраны временем и разлукой в старый пыльный ящик. Он спрятан где-то глубоко внутри. Там, куда ты не заглядывал долгие годы. Ты был так увлечен своими отношениями, а затем убит горем, что напрочь забыл о ком-то столь важном. Эмоциональная осень, апельсиновый торт, глупое школьное прозвище, стихи Асадова и бумажные письма… Как ты мог не понять?! Семнадцать лет и вот, она вновь стоит перед тобой и… ничуть не изменилась. Как ты мог забыть?! — Леська… — голос звучит хрипло, едва слышно, — … вернулась. Золотистые брови вздрагивают, надламываются изящно у переносицы, возвращая ей тот юный облик. На сочной зеленой траве выступают жемчуга росы и скатываются вниз по румяным щекам. Олеся поджимает чувственные губы и часто кивает. Шаг вперед. Она крепко смыкает руки за твоей спиной и утыкается лицом в широкую грудь. Ее волосы под твоей горячей ладонью все такие же мягкие и яркие. Пахнут спелыми цитрусами и гвоздикой. Кладешь подбородок на ее макушку и шумно вдыхаешь забытый родной аромат, смежив веки. — А ты… все еще коротышка. — А ты… — сдавленный то ли всхлип, то ли смех, — … все еще идиот!