Влюбленность…
Вы были слишком молоды. Восемнадцать. Первые незрелые чувства накрыли с головой. Алиса появилась в вашей компании летом две тысячи второго. Беспорядочные, непослушные ядовито-зеленые локоны с аспидной чернотой у корней, снежно-белая кожа с едва заметными сосудистыми звездочками на шее, чувственные полные губы — нижняя в обхвате двух колец. Она смеялась заливисто и громко, обнажая ряд белоснежных зубов в металлических брекетах. Шумная — ее было сложно не заметить. Говорила без умолку, рьяно размахивала руками, рассказывая очередную историю, громче всех смеялась над твоими — пусть и не совсем удачными — шутками. Алиса не испытывала робости. Счастливо выкрикивала любимые песни посреди оживленной улицы в то время, как ты смущенно потирал шею, озираясь по сторонам. Ей нравилось в особенно жаркие дни ходить босой, пачкать и обжигать узкие ступни о горячий асфальт. Она широко раскидывала руки, зацепив пальцами свои изношенные конверсы, запрокидывала голову и блаженно прикрывала глаза. Ты не мог отвести от нее восхищенный взгляд. Ее глаза в обрамлении пушистых смоляных ресниц отливали расплавленным серебром. Каждый раз, когда ваши взгляды встречались, у тебя перехватывало дыхание. В те короткие мгновения ты нутром чувствовал, как с треском обрывались нити, связывавшие реальность и твое уязвимое юношеское сердце. Легкая застывшая полуулыбка на вишневых губах. Скуренный наполовину Мальборо в подрагивающих пальцах с облупленным черным лаком на коротких ногтях. В ушах воцарялся неясный гул, в котором невозможно было различить ни единого отдельного звука, лишь оглушительный грохот собственного сердца. От волнения пересыхало во рту, и язык нещадно лип к нёбу. — Витась, — обратилась она к тебе в тот вечер чертовски сладким голосом, от которого по коже пробегали мурашки. — Ты встречаешься с кем-нибудь? Я слышала, что ты расстался с Самойловой. Несколько долгих секунд ты лихорадочно бегал глазами по ее лицу, нервно поджимал губы, чувствуя, как холодные пальцы почти невесомо коснулись твоего татуированного запястья. Подушечки огладили черные линии, поднялись выше по предплечью и замерли в особенно чувствительном месте — на сгибе локтя. Такой простой вопрос сдавил горло плотным холодным кольцом, не позволив произнести и слова. Ваш первый поцелуй был неловким, но горячим до легкого покалывания в губах. Хирургическая сталь непривычно стучала по нижним зубам, когда язык широким мазком скользил по нёбу, слизывая тягучую слюну. Узкие ладони с мозолистыми пальцами от игры на гитаре робко касались обнаженных плеч, обжигая кожу. Ее волосы пахли ванилью, а на языке оседал табачный привкус вперемешку с земляничным бальзамом для губ. Алиса носила чокеры на тонкой шее — тебе нравилось заползать под них пальцем, поглаживать мягкую кожу, чувствовать, как лихорадочно бьется вена. Каждый раз она дергалась, боясь щекотки, и тихо смеялась, беззлобно называла тебя «придурком». В ее рюкзаке неизменно валялись сигареты, кассетный плеер с любимыми песнями, расписанные медиаторы и альбом с упаковкой масляной пастели. Алиса часто рисовала, увлекалась, теряя счет времени, и забавно высовывала кончик языка. Точно ребенок, терла курносый нос, шумно шмыгала. На ее лице оставались разноцветные пятна, к которым ты в порыве необъяснимой нежности прижимался легкими поцелуями. Ты влюбился с первого взгляда. Так глупо. Двадцать. Студенчество — время тяжелое и суетливое. Редкие встречи стали поводом, чтобы попробовать жить вместе. Удивительно, но это оказалось несложно. Засыпать крепким сном после занятий любовью, утыкаться в изгиб шеи и сонно бормотать всякие нежные глупости. Просыпаться, глубоко вдыхая аромат сандалового масла для волос, и чувствовать приятную тяжесть ее тела. Готовить вместе нехитрые завтраки, покрывать губы и лицо короткими поцелуями, едва сдерживая счастливую улыбку. Тебе так нравилось ее радовать. Свободными вечерами вы гуляли вдоль набережной, сплетая пальцы. После заходили в ее любимую кофейню, она всегда брала меренговый рулет со свежими ягодами и большую чашку горячего капучино, которую никогда не допивала до конца. Вы садились у окна, и ты с улыбкой наблюдал, как она блаженно закатывала глаза и безбожно пачкала губы в сладком креме. Каждое воскресенье вы ходили на крытый каток, ты рассекал лед острым лезвием коньков, невзирая на ноющую боль в колене от старой травмы. В особенно тяжелые дни ты включал ее любимые психологические триллеры и покупал фисташковое мороженое. Алиса поедала его ведрами, когда нервничала, сомневалась в своих способностях и была на грани, чтобы бросить все и опустить руки. В собственном бессилии она расписывалась довольно часто, но ты был рядом. Ты всегда был рядом. Глупо шутил, вытягивая из нее вымученные улыбки и тихие смешки, зарывался пальцами в мягкие волосы и подолгу скреб короткими ногтями по чувствительной коже. Это всегда помогало — так она легко засыпала с подсыхающими на щеках дорожками слез. — Витась, — прошептала она как-то сонно, — спасибо, что ты со мной. Я бы не справилась без тебя. Алиса все еще была очень красива. Волосы стали длиннее, крупными локонами струились по спине и кончиками едва касались поясницы. Вместо брекетов на клыках появились блестящие скайсы в виде бабочек, яркая копна сменилась изысканной платиной, и Алиса больше не носила пирсинг. Шутливо хмурила нос и говорила, что уже не в том возрасте для этих «безделушек». Возможно, она была права, но было странно целовать ее и не находить зубами металлические кольца. Непривычно. Алиса все также слушала тяжелую музыку, выпивала баночку безалкогольного пива по пятницам и курила Мальборо. Ее первая татуировка — две аспидные рыбки кои. Одна из них огибала шею и «уплывала» к той, которая залегла на ключице. Когда ты горячо любил ее, то припадал губами к чернильным рисункам, обводил языком изящные линии и прикусывал кожу, распуская на ней багровые бутоны. Прикосновения к особенно чувствительным местам окрашивали ее острые скулы пунцовым румянцем — от этого вида ты каждый раз чувствовал слабость в коленях. Она повзрослела, но осталась прежней. Той, которую ты полюбил, будучи подростком. На вашу четвертую годовщину ты сделал ей предложение, надел на безымянный палец скромное кольцо, купленное на с трудом накопленные сбережения влюбленного студента. Тогда ты не знал, что взрослая жизнь внесет в твои чувства свои коррективы. Тогда ты и подумать не мог, что станет настолько сложно.Пресыщение…
Двадцать три. В тот год сошел морок. Ты окончил магистратуру и с головой погрузился в работу в отчаянных попытках выстроить свое будущее должным образом. Как вы того всегда и хотели. Работа в судебной системе отнимала много сил: бесконечная бумажная волокита, вечно недовольные граждане, ненормированный график и мизерная зарплата. Это был твой путь, и ты выбрал его сам, прекрасно зная, что он будет непростым и долгим. Вы ссорились все чаще и все реже находили понимание. Алиса раздражалась по поводу и без. Будь то твое частое отсутствие, низкие финансовые возможности или просто упущенное время. Иногда ты заваливался домой поздним вечером дико уставший и жутко голодный, но она тебя не встречала. Ни остывшим ужином, ни теплыми объятиями, ни банальным «как прошел день?». Ты не злился по-настоящему, лишь немного обижался. Горечь облепляла сердце мерзкими щупальцами, заставляла думать, что ты безосновательно претендовал на слишком важную роль в ее жизни. Однако отпускал ее — обиду, — когда расслабленно засыпал рядом, уткнувшись в волосы с запахом сандалового масла. Твердил себе, что это временно. Нужно лишь немного терпения, и все наладится. Чуть больше времени, и ты справишься. Она была человеком другого кроя — творческая личность. Ранима. Непостоянна. Импульсивна. Чрезмерно эмоциональна, а временами довольно эгоцентрична. Ты с пониманием относился к ее желанию побыть одной. Иногда это было необходимо — она ненадолго уходила в себя, но всегда к тебе возвращалась. Подходила бесшумно, неторопко забиралась в постель, с тихим вздохом опускала голову на твои бедра, а ты молча зарывался пальцами в ее волосы и даже не отвлекался от чтения. Это стало чем-то обыденным, до смешного простым и привычным. — Витась, — спросила она как-то грустно, — почему мы так изменились? Все, что ты мог тогда сделать — пожать рассеянно плечами. У тебя не было ответа на этот вопрос, но правда в том, что вы не менялись. Всегда были такими. Ты, как и раньше, грыз ручки и карандаши, когда нервничал. Не умел поддерживать порядок, любил находить свои вещи там, где их оставил. Облизывал губы, когда думал и был слишком сосредоточен. С шумом хлебал из кружки. Оставлял использованный чайный пакетик в раковине, никогда не мыл за собой посуду и раскладывал одежду по цветам. Обожал смотреть старые американские фильмы и коллекционировать комиксы про Бэтмена. Часто спал пару часов после шести вечера и прятал фантики от конфет в диване. Она, как и прежде, пользовалась твоими личными вещами без разрешения, просматривала социальные сети и переписки. Была одержима порядком, намывала полы ежедневно, вытирала мебель от пыли, полируя поверхности до легкого скрипа. Заклеивала дом цветными стикерами, оставляла на них напоминания и короткие пожелания. Постоянно кусала губы, обрывала подсохшую кожицу до мелких ран. Много говорила не по делу, болтала без умолку. Не могла усидеть на месте и минуты, постоянно была в движении — жестикулировала, дергала ногой, стучала ногтями по поверхностям мебели и предметам, которые держала в руках, скрежетала зубами. Вы всегда были такими, но не обращали на недостатки друг друга особого внимания. Это все казалось таким незначительным на фоне разгоревшихся чувств и эмоций. Ты смотрел на ее спящее лицо, пропускал мягкие волосы сквозь пальцы и убеждал себя, что любишь. Все еще любишь.Отторжение…
Двадцать шесть. Ты уже давно хотел ребенка, но многочисленные попытки оказались тщетны. В баре по поводу рождения сына у лучшего друга ты изрядно набрался и вернулся домой глубокой ночью. В тот день ты впервые плакал, сидя у подъездной двери, раздирал горло в сухих рыданиях, так унизительно жалея себя. Этот момент слабости ты не мог объяснить сам себе — вы были еще молоды, и впереди вас ждала целая жизнь, но ты чувствовал, что что-то упускаешь. Теряешь что-то очень важное. Буквально через месяц вы узнали, что Алиса ждет ребенка. Этот эпизод вновь наполнил совместную жизнь яркими красками. Алиса стала чаще улыбаться, ее перестали беспокоить твои дурные привычки и недостатки. Ты настаивал на соблюдении режима и здоровом питании, а она не возражала, с аппетитом уплетала все, что ты так старательно для нее готовил. Лишь изредка шутливо ворчала, когда ты целовал ее в висок, точно ребенку подоткнув одеяло. Вы были счастливы до того рокового звонка на восьмой неделе. Ты ехал в больницу, до белизны в пальцах сжимал руль старенького Фольксвагена, крепко стискивал зубы и старательно сдерживал слезы, что мутной пеленой застилали глаза. Алиса сидела рядом и отрешенно смотрела куда-то перед собой. Не плакала, не разговаривала, и это пугало тебя еще больше. Ты бросал на нее короткие обеспокоенные взгляды и упрямо игнорировал кровь на ее бедрах. Дни, которые она провела в больничной палате, текли тягучей смолой — медленно и нескончаемо долго. Ты чудовищно скучал, но, стыдно признаться, боялся встречи. Вы каждый вечер разговаривали по телефону, она уверяла тебя, что в порядке, но ты знал правду. Вслушивался в ее тихий сдавленный голос и понимал все без слов. Она просто не могла быть в порядке. Впрочем, как и ты. Сколько раз спрашивал себя, была ли в потере твоя вина? Поздно приехал? Должен был настоять посетить врача, когда накануне она почувствовала тянущую тупую боль? Был ли достаточно внимателен? Правда в том, что в случившемся не было ничьей вины. У вас не было опыта, вы были еще достаточно молоды и не знали, что нужно делать. Просто виноватых искать было легче. Она закрылась в себе. Не хотела, чтобы ты к ней прикасался. Не хотела больше пробовать, опасаясь, что все повторится. Отношения стали натянутыми, и вы отдалились друг от друга. Она ела в одиночестве, запиралась в спальне, игнорировала звонки матери и не вернулась на работу. Ты понимал, что ей тяжелее, чем тебе, но не мог в одиночку справляться со своими эмоциями. Беспокойно засыпал на диване, задерживался допоздна на работе, даже когда в этом не было необходимости, питался едой на вынос и пил по выходным больше обычного. Алиса выплескивала эмоции в бурных ссорах. Разбивала посуду. Портила твои вещи. Кричала до хрипоты и злых слез. Задыхалась в беспричинных приступах ревности. Порой оставляла алые следы на твоих щеках, на эмоциях бросала болезненные фразы, некоторые из которых с годами ты так и не смог забыть. Обида сжигала тебя изнутри синим пламенем, плавила кости и болезненно лизала уязвленное сердце. Впрочем, гордиться нечем, ведь ты тоже был несдержан. Ты задыхался от одиночества. Всегда был тактильным, жадным до внимания и ласки. Стал находить утешение в безликих переписках с незнакомцами. Позволял себе безобидный флирт, прикидываясь другим человеком, чтобы получить несколько приятных слов взамен. Элементарные пожелания доброго утра и спокойной ночи, которых тебе так не хватало. Ты никогда не думал об измене. Алиса была для тебя всем, и ты не видел никого, кроме нее. Однако тебе тоже было непросто. Чудовищно хотелось внимания, поддержки и банального «как ты?» и «все будет хорошо». Ты стал чувствовать себя ненужным и нелюбимым. Наскучившей брошенной игрушкой. Ей потребовалось почти одиннадцать месяцев, чтобы вспомнить о тебе. — Витась, — она сидела на коленях возле дивана и нежно водила большим пальцем по сомкнутому веку, накрыв ладонью твою щеку. — Возвращайся, пожалуйста. Я скучаю.Принятие…
Тридцать. Наконец ты понял, что вы просто повзрослели. Ваши взгляды на жизнь изменились. Она жалела о полученной профессии, глубоко страдала от того, что не могла определиться со своей ролью. Жаждала перемен и… свободы. В двадцать девять ты сдал квалификационные экзамены на должность судьи и через год получил долгожданное назначение. Это тот путь, к которому ты шел с самого начала и определенно точно о нем не жалел. Зарплата стала значительно выше, свободного времени — чуть больше. Ты смог дать ей ту возможность, о которой она так мечтала — шанс не растрачивать себя на ненавистную работу и попытаться найти свое место. Алиса бросилась в поиски себя. Живопись. Музыка. Танцы. Тренинги личностного роста. Она все чаще посещала общественные мероприятия, знакомилась с новыми людьми, активно вела социальные сети и редко бывала дома. Волосы ее стали значительно короче и больше не завивались мягкими локонами. Модные брючные костюмы. Изящные туфли на высоких каблуках. Тонкие кольца на пальцах с безупречным маникюром. Ярко-красная матовая помада на губах. Меж острых лопаток распустилась нежная бледно-розовая лилия. Алиса стала носить цветные линзы. Когда ты впервые увидел тот неестественный яркий цвет свежескошенной травы, то просто опешил. — Витась, — виновато сказала она тогда, — да брось, я выглядела как моль. Главное, чтобы мне нравилось, верно? Верно. Все было хорошо до тех пор, пока она улыбалась и с нежностью обнимала тебя, горячо шепча, что счастлива рядом с тобой. Этого было достаточно. Однако ты ужасно тосковал, когда заглядывал в ее глаза и больше не находил тот взгляд, в который влюбился так бесповоротно и слепо. Чувствовал себя преданным, но упрямо поддерживал ее в желании проявить свою индивидуальность. Пусть ты и считал ее особенной без этой бесполезной мишуры. Вы реже ссорились и все чаще находили компромиссы. Ты наблюдал за ее изменениями и думал, что тоже должен был приложить усилия. Стал прислушиваться к собственным желаниям, следить за своей внешностью и больше времени проводить с друзьями, которым задолжал внимание. Оказавшись поздним вечером дома, вы с Алисой находили больше новых тем для разговоров, искренне радовались за успехи друг друга и поддерживали в новых начинаниях. Впервые ты чувствовал себя по-настоящему живым за последние пять лет. Стало значительно легче дышать. Алиса больше не хотела детей, ее всецело устраивала ваша жизнь и та свобода, которой она не могла насытиться. Ты почти смирился с ее желанием, но через год у вас родилась дочка.Уважение…
Тридцать три. После родов Алиса погрузилась в депрессию. Первые недели она закрывалась в ванной и сотрясалась в горьких рыданиях. Не хотела разговаривать, игнорировала звонки, отказывалась от полноценной еды и налегала на сладости, перестала следить за собой. Элементарный поход в душ давался ей с чудовищным трудом. — Витась, — обратилась она к тебе тогда, задыхаясь от слез. — Я потеряла себя. Это… это не я, понимаешь? Все уже не будет, как прежде. Я… я больше не принадлежу себе. Я не готова. Не хочу… не хочу. Ты обнимал ее крепко, горячо шептал что-то успокаивающее и осыпал лицо легкими поцелуями, осушая щеки от слез. Обещал, что будешь рядом, но с тяжелым камнем на сердце уходил на работу, опасаясь оставлять ее одну. Алиса была нестабильна. Алиса была сломлена. Алиса не была Алисой. На твоих глазах рушилась ее личность и превращалась в труху. Она стала тенью самой себя. Ты в немом ужасе наблюдал, как терял свою жену. До сих пор не понимаешь, почему твои родители так и не смогли принять ее. Они твердили, что тебе нужен кто-то… Кто-то другой. И на это не было видимых причин. Впрочем, ты никогда не воспринимал их неодобрение близко к сердцу. У ее мамы ты всегда находил больше понимания и поддержки, чем у своей. Именно поэтому за помощью ты обратился к ней, попросив временно переехать в вашу квартиру. Первый год был тяжелым. Недосып. Усталость. Эмоциональное истощение. Отсутствие свободного времени. Бледная кожа, покрытая многочисленными растяжками. Залегшие темные круги под глазами. Алиса не хотела даже смотреться в зеркало и в приступе истерики выкинула напольные весы. Ты говорил ей, что она все так же красива и был искренним, но это не помогало. Несмотря на свою неряшливость, ты не чурался домашней работы и старался быть полезным. По выходным проводил время с ребенком и нередко вставал к дочери по ночам. Однако этого было недостаточно. Алиса тратила много времени и сил на ребенка, и ее усилия не были эквивалентны тем небольшим передышкам. Ты боялся, что своим эгоистичным желанием родить ребенка сделал жену несчастной; что, обещая ей счастливую жизнь, навсегда похоронил ее в каменных стенах. Время шло, ребенок становился старше. Первые повороты. Первые болезненные зубы. Первые поздние шаги. Ежемесячные посещения педиатра. Тяжелая пищевая аллергия. В панике использованный прием Геймлиха, после которого Алиса долго не могла прийти в себя и горько плакала. Первые вызовы скорой медицинской помощи из-за неосмотрительно оставленного лекарства на видном месте. Помимо дочери, Алиса столкнулась с личными маленькими кошмарами. Ужасные боли в груди, отекшие ноги и высокая температура. Испорченная кожа и повышенная чувствительность зубов. Частое выпадение волос и ломкость ногтей. Избыточный вес и многочисленные бесполезные диеты. Единственная одежда, в которой, как полагала Алиса, она смотрелась хорошо — джинсовый комбинезон и твой безразмерный свитер. Слезы. Слезы. Слезы. Одна проблема сменялась другой, и легче, вопреки заверениям родителей, не становилось. Все было слишком новым, и каждая трудность воспринималась вами очень остро. Вы не знали, как справляться. Действовали интуитивно, читали много литературы, которая по какой-то неизвестной причине никогда не работала с вашим ребенком. Однако в один момент все изменилось. Дочь пошла в детский сад, первые полгода она часто и тяжело болела, но Алиса нашла в себе силы двигаться дальше. Здоровое питание, занятие спортом, утренние пробежки. Она вновь обратила внимание на свою внешность и прислушалась к собственным желаниям. Еженедельно посещала психолога. Неторопко, скрупулёзно, по кирпичику она заново выстраивала свою личность и впервые за долгое время начала улыбаться. — Алис, — шепнул ты ей в тот вечер, крепко обнимая. — Я горжусь тобой, ты знаешь? — Брось... — сдавленно отозвалась она. — Я... Не думаю, что у меня получилось. И вообще... — Я бы не справился лучше. Твои чувства более не были похожи на ту студенческую влюбленность. Они были чем-то большим. Чем-то более важным.Дружба…
Тридцать семь. Вы стали спать раздельно. Впервые это случилось после рождения дочери и было временной мерой. Малышка часто плакала по ночам от постоянных болей в животе и засыпала только рядом с матерью, а ты боялся ей навредить, ведь она была ужасно маленькой и хрупкой. Позже это вошло в привычку. Так было удобнее для всех. Алиса работала по ночам, а ты рано ложился спать. У нее был беспокойный сон: часто ворочалась и вклинивала под тебя свои худые конечности. Это ужасно раздражало. Ты перестал высыпаться и нередко посреди ночи уходил спать на диван. Не заметил, когда ваши отношения стали платоническими. Алиса перестала проверять твои социальные сети и переписки. Она больше не проявляла ревности и относилась к тебе с особым доверием. Нет, она не была безразлична. Напротив, впервые за долгое время ты почувствовал, что вы стали по-настоящему близки. Вечерами смотрели новинки Кинопоиска, ели попкорн, эмоционально обсуждали сюжет и игру актеров. Ты читал ее сценарии, а она — проекты твоих приговоров. Беззлобно сплетничали о коллегах, и ты громко смеялся, когда она забавно пародировала некоторых из них. Вы перестали заниматься любовью. Тебе сложно сказать, когда именно это произошло. Секс никогда не имел для тебя особого значения — лишь еще один способ близости. Тебя это действительно не беспокоило. А ее? Хм… Она никогда это с тобой не обсуждала. Вам было хорошо и комфортно вместе. Она, как и прежде, с улыбкой трепала тебя по волосам, опускала голову на твои бедра, прежде мягко поцеловав в колено. Забегала по утрам к тебе в душ, намыливала лопатки и оставляла легкие поцелуи на шее. Обнимала со спины, уткнувшись подбородком в плечо, когда ты готовил ужин, и осторожно сжимала зубами мочку твоего уха. Она знала, что от этого нехитрого жеста твое тело покрывалось предательской гусиной кожей. Ты, как и раньше, припадал губами к аспидным рыбкам кои, водил носом вверх по линии шеи, вдыхая аромат сандалового масла для волос. Разминал узкие ступни перед сном и втирал крем для ног, беззлобно ворча, что тот отвратительно пах «дохлой селедкой». Оглаживал внутреннюю сторону бедер, когда смотрел фильм или читал книгу. Сминал вишневые губы в нежных поцелуях, чувствуя, как она улыбалась. Вы не носили обручальные кольца уже чуть больше пяти лет, но ты не придавал этому особого значения. Просто украшение, которое не могло являться неоспоримым доказательством вашей любви. Твои родители тоже их никогда не носили, но все еще были вместе. Они были счастливы, возможно, как-то по-своему, непонятно для других, но все же. Ты надеялся прожить с Алисой еще множество долгих лет вместе, ведь даже помыслить не мог о ком-то другом в своей постели, в своих объятиях и в своей чертовой жизни. Никто не мог занять ее место в твоем сердце, там и так было слишком тесно. Ты был счастлив, но оказалось, счастлив был только ты. — Витась, — голос ее прозвучал устало и виновато, — давай разведемся? — Алис?.. — ты был ужасно растерян и сбит с толку. — А как же лисенок? «А как же мы?» — хотел спросить ты, но слова попросту застряли в горле. — Она все еще остается нашей дочерью. Ничего не изменится. Я буду рядом. «Ничего не изменится». Это было самой большой ложью, которую ты когда-либо слышал.Любовь?..
Сорок. Алиса сдержала свое обещание и была рядом: вы продолжали дружить и воспитывать дочь, которая все еще требовала много внимания и времени. Вы ходили вместе в кино и на театральные постановки, обедали в ее любимой кофейне, посещали родительские собрания и школьные мероприятия. Выбирали страну для совместного отдыха, как и прежде, — трижды бросали дротики в карту и останавливались на наилучшем варианте. По воскресеньям катались на коньках, а после ели мороженое на набережной. «Ничего не изменилось», но ты возвращался в свою пустую однушку, в которую переехал после развода, и понимал, что изменилось все. Абсолютно вся твоя жизнь встала точно с ног на голову. Одиночество было болезненным. Не было и дня, чтобы ты не прогонял в голове причины вашего разрыва и способы, которые могли это расставание предотвратить. Ты жалел, что редко говорил о том, как любил ее глаза бесподобного серого цвета. В них точно разверзлись облака и раскатывался гром. Они были яркими, холодными и невозможно глубокими. Ты жалел о том, что мало говорил ей о своих чувствах, о том, как она была важна для тебя и как ты в ней нуждался на самом деле. Ты ругал себя за моменты слабости и злости, проявлял в сознании особенно болезненные эпизоды и понимал, что все могло бы сложиться иначе. Стоило только промолчать. Стоило только обнять. Стоило иногда уступить и попросить прощения. Ведь ты никогда не просил прощения. Да, ты чаще подходил первым, обнимал и целовал, делал вид, что ничего не произошло и все в порядке, даже когда она была виновата. Однако ты никогда не говорил, как тебе жаль. Никогда не признавал своей вины. Забавно, тебе было проще сделать шаг навстречу, когда причиной ссоры служила ее ошибка, но чудовищно тяжело, когда этой причиной был ты и твоя невозможная гордость. В тот год, когда Алиса предложила развестись, ты впал в отчаяние, но упрямо скрывал свою слабость. Держался стойко, не хотел лишних ссор и мечтал расстаться полюбовно, друзьями, чтобы иметь возможность оставаться рядом еще хоть немного. Лишь оказавшись в судебном заседании в качестве ответчика, ты будто вынырнул из-под толщи ледяной воды. Вы взяли перерыв, и ты просил передумать, не обращая внимания на то, как слезы обжигали щеки. Заверял, что любишь. Обещал, что все исправишь. Умолял дать тебе шанс. Вам обоим. — Витась, — остановила она тогда поток твоей истерики, накрыв широкие скулы ладонями и собирая большими пальцами горячие слезы. — Если и правда любишь, то отпусти, прошу тебя. — Но… — ты стиснул крепко челюсти, отчаянно пытался подавить вновь поступившие слезы. — Как я без тебя? — Ты справишься, родной, — улыбнулась она устало. — Ты всегда справлялся лучше меня. Я тоже люблю тебя, но все закончилось уже давно. И вот теперь, спустя три года, ты сидишь рядом с дочерью на ее дне рождения и смотришь, как любовь всей твоей жизни кружит в прекрасном платье в руках другого мужчины. Она смотрит на него так, как когда-то смотрела на тебя. Улыбается широко и счастливо, точно ей вновь восемнадцать, когда она носила те дурацкие брекеты и не скрывала бесподобные серые глаза за ненавистными тебе зелеными линзами. Ты горячо и слепо любил ее в восемнадцать. Ты благодарно и безусловно любишь ее в сорок. Тебе потребовалось лишь мгновение, чтобы влюбиться, но придется потратить всю оставшуюся жизнь, чтобы забыть.