Соперники

Прошло несколько дней. В начале ноября ударили первые морозы, и пока Москва утеплялась в пуховики, Ирину Алексеевну Павлову согревала любовь. Впрочем, таким громким словом собственные отношения с доктором Кривицким женщина называть не спешила. Симпатия, привязанность, душевная близость, страсть, интим — все эти понятия наилучшим образом характеризовали их общение. Для включения в список любви требовалась самая малость: мужчина должен был признаться в чувствах первым. Сказать прямо, честно и искренне, что не может без Ирины жить. Тогда и Павлова откроет ему свое сердце. Схема была незатейливой, но ведь не клещами же из Кривицкого вытаскивать желанные слова? Геннадий Ильич не торопился. Ничего удивительного, ведь несмотря на то, что они когда-то учились в одном заведении, хорошо знакомыми друг другу людьми пара стала совсем недавно. Наряду с любовными переживаниями в душе Павловой теснился разросшийся до гигантских размеров, непомерно острый вопрос о соперничестве. За долгие дни работы в отделении Ирину вызывали для обучения лишь трижды, а в последнюю неделю Пастухова было днем с огнем не сыскать — он словно бы забыл о существовании своей последовательницы. Непривыкшая мириться с неудобствами, сосудистый хирург решила пожаловаться на Петра Нарочинской, но Марина Владимировна, как нарочно, исчезала с радаров всякий раз, как Ирина начинала ее искать. Что касается Гены, женщине так и не удалось распознать, видит ли тот в ней конкурентку и жаждет ли заполучить начальственное кресло. Кривицкий старательно работал, всегда по делу отдавая медсестрам разного рода распоряжения; консультировал по сложным случаям коллег, если его просили. Ирина Алексеевна и радовалась за Геннадия Ильича, и завидовала ему, и мучилась от двойственности своих чувств. Подвешенное состояние выбивало из сил, соперничество ужасно тяготило, заставляя Ирину проклинать дурацкое положение вещей. Иногда ей хотелось выговориться хоть кому-то, но близких людей в ее жизни можно было пересчитать по пальцам: сыну ее проблемы не интересны, а Гене… Нет, нельзя с ним обсуждать эту тему. Невозможно. День ото дня Ирина представляла оба исхода истории с должностью. Если главой отделения станет она, то, окрыленная успехом, скоро наведет в нем порядок, ужесточит дисциплину, переместит к себе сына. Павловой было важно утвердиться в собственных глазах, показать себе и другим, на что она способна. Ей уже за пятьдесят, черт возьми! Она почти два десятилетия ждала взлета карьеры — ну как тут отказаться от места, которого ты заслуживаешь как никто другой? Кривицкий бы убедился, что она хороша в роли начальницы, и, как сильный и мудрый человек, принял бы поражение достойно. А вот если должность перейдет к нему… Нет, не может этого произойти. Иначе грош цена слову главврача. Отряхнувшись от размышлений над текущими передрягами, Ирина Алексеевна внимательно просмотрела результаты анализов своей юной пациентки. Решение было очевидным — госпитализация. В щель между шторами смотровой проник аромат изысканных духов, что-то из разряда «тяжелый люкс». Павлова выглянула в коридор — все верно — Нарочинская собственной персоной пожаловала в их отделение. Ее сопровождал Евгений Неклюдов, на лице которого отражалась то ли смертная скука, то ли страдание — сосудистый хирург никогда не могла разгадать истинные эмоции анестезиолога. Еще спустя пару минут Павлова заприметила летящего мимо смотровой Геннадия Ильича. Тот остановился прямо перед Нарочинской, встретившей его взглядом сияющих синих глаз. Сияющих… С чего вдруг? Грудь Павловой обожгло, и хирург тотчас поняла, что то была ревность. С какой стати главврач опустила ладонь на предплечье Геннадия Ильича? Почему он позволил себе коснуться ее руки, прежде чем скрыться вместе с блондинкой в неизвестном направлении? Протяжный стон пациентки вернул Ирину Алексеевну к делу. Она наскоро организовала перевод больной в палату, и с чистой совестью приступила к удовлетворению своего любопытства. Обнаружив Неклюдова у кофейного автомата, Павлова незаметно подобралась со спины к ничего не подозревающему врачу. — Евгений Владимирович, как дела? От громкого обращения мужчина дернулся, выплеснув большую часть содержимого стакана на пол. Из уст анестезиолога вырвался рык и врач затряс ладонью, пытаясь не столько сбросить капли от кофе, сколько уменьшить боль от ожога. Он с недовольством посмотрел на Павлову, демонстративно вытирая руку о штаны. На вкус Ирины, Евгений действовал излишне драматично. — Не хотела вас напугать, — предприняла попытку извиниться хирург и закинула в автомат несколько монеток, предлагая Неклюдову угоститься за ее счет. Когда он взял в руки новый стакан, Ирина перешла к сути. — Слушайте, Жень, вы только что говорили с Нарочинской и Кривицким, где бы мне их найти? Если раскроете тайну, вы меня очень выручите. Анестезиолог скептически изогнул бровь, но ответил сразу, своим низким, бархатистым голосом: — Какие в этой больнице могут быть тайны? Я вас умоляю. Марина Владимировна и Геннадий Ильич собрались оперировать какого-то пациента из нейрохирургии, так что вам туда. — Как это так? — недоверчиво нахмурилась Павлова. — Кривицкий из нашего отделения, а Нарочинская вообще главврач. У Шейнмана своих специалистов не хватает? Неклюдов медленно оглядел коллегу сверху вниз. Ирина поежилась. У Евгения с Геной были одного оттенка глаза, но впечатление взгляд мужчин производил совершенно разное. Чарующий и теплый против хлесткого и холодного. — Я задала вам вопрос, — с нажимом произнесла Павлова, прерывая длительное молчание. — Спросите Юрия Михалыча сами, — посоветовал Евгений, прищуриваясь. — У вас все, Ирина Алексеевна, или еще чем-то могу?.. — Спасибо, вы свободны. «Начальников-то развелось!», — фыркнул Неклюдов, оставляя Павлову позади. Женщина покачала ему вслед головой, с неудовольствием отмечая, что анестезиолог и не подумал поблагодарить ее за купленный кофе.

***

В оставшиеся часы смены Ирина челюстно-лицевого хирурга больше не видела. Они планировали поужинать, всласть пообщаться за порцией цимеса, однако ни звонка, ни сообщения от мужчины так и не поступило, и Павловой пришлось самой набирать его. После пяти длинных гудков в трубке раздался тихий голос: — Да, Ира? Я тебя слушаю. — Где ты? Рабочий день закончился, мне тебя ждать? — взыскательно спросила она. — Ох, извини, забыл тебя предупредить, — женщина услышала шлепок — видимо, Кривицкий досадливо стукнул себя по лбу. — Ирочка, давай перенесем ужин на завтра. У меня совещание, я не скоро домой поеду. — Какое совещание? Ты не в больнице? — удивилась Павлова. — Я в нейрохирургии. Мы план операции обсуждаем. Это надолго. — С кем ты в команде? Он назвал перечень фамилий, возглавляемых Нарочинской. Ирина Алексеевна не стала ничего более уточнять: лучше выяснит при встрече, которая, очевидно, состоится завтра. Женщина не смогла с собой справиться и попрощалась с Геннадием Ильичом довольно сухо.

***

За проведенный в одиночестве вечер Павлова сумела привести мысли в порядок. Из-за чего она, в конце концов, расстроилась? Ее избранник физически не может уделять ей все свое время, и это нормально. «Сегодня непременно узнаю, что связывает Гену и Нарочинскую», — подбодрила себя Ирина, расписываясь утром в журнале для явок. Фамилия Геннадия Ильича уже украшала первую строку, но в отделении женщина Кривицкого не нашла. Медсестры тут же раскрыли место его пребывания: он готовился к операции в нейрохирургии и должен был отсутствовать в течение нескольких часов. Так и вышло. Челюстно-лицевой хирург объявился в ординаторской лишь после трех дня, уставший, и, на первый взгляд, экономящий каждое движение. Ирина Алексеевна заполняла карточки, деля стол с Куликовым и Гафуровым, и все трое как неусидчивые школьники тут же отвлеклись на новую фигуру. Приветственно махнув врачам рукой, Геннадий двинулся к холодильнику. Потоптался около него, почесывая затылок, и, не обнаружив собственных запасов продовольствия, огорченно захлопнул дверцу. — Нет уж, открывай опять, — улыбнувшись, шепнула ему в ухо подкравшаяся Ирина. Озадаченный Кривицкий послушался. — Видишь плов? Это я для тебя принесла. Как чувствовала, что ты вымотаешься из-за совещания и забудешь взять обед. Или вообще не приготовишь. — Это мне? — мужчина так изумился, будто Павлова только что вручила ему ключи от квартиры с видом на Кремль. — Никуда не уходи! Я скоро вернусь! Пять минут спустя хирурги стояли в кабинете Пастухова, и если Ирина растерянно озиралась по сторонам, держа под мышкой контейнер с едой, то Геннадий, не в пример ей, уверенно запирал дверь изнутри, отрезая их от всего отделения на неопределенный период. — Заведующего нет сейчас. Предлагаю нам с тобой посидеть здесь немножко. — А если Пастухов вдруг явится? Как мы ему объясним свое присутствие? — Ира-а, у меня все под контролем, — мужчина успокаивающе поцеловал Павлову в щеку и забрал заветную порцию, от одного взора на которую сводило голодной судорогой желудок. — Ай, горячо! Такой ход событий не пришелся Ирине по душе. Доверять ей всегда было сложно, хотя в работе приходилось делать это частенько. Павлова понимала, что Геннадию Ильичу будет приятно, если она по меньшей мере сделает вид, что спокойна и расслабленна в его компании. Расположившись на мягком диванчике, Ирина рисовала пальцами путанные узоры на бедре Гены, думая о своем, пока тот ел. Волнующий ее вопрос вырвался прежде, чем женщина смогла отдать себе отчет в произносимом: — Что у вас за секреты с Нарочинской? Лицо мужчины вытянулось от ошеломления. — Не понял? — Не делай из меня дуру. С какой радости ты оперируешь вне отделения? Почему ты все время заседаешь у Марины в кабинете? Очевидно, настроение Геннадия Ильича переменилось, потому что он глухо рассмеялся. — Глаз-алмаз у тебя, Ир! — тяжело вздохнув, Кривицкий отложил обед и промокнул губы салфеткой, найденной в глубине собственного халата. Ирина, поджав губы, ожидала комментариев. — Ладно, так и быть. Все расскажу. Еще будучи студентом Геннадий Кривицкий задумывал выучиться на нейрохирурга. Специальность требовала особой точности рук и остроты ума, осторожности и решимости, творческого подхода к делу и веры в себя. Он чувствовал, что обладал нужными задатками и мог даже стать новатором в области, однако… Его мать, человек с твердым характером, желала видеть сына обеспеченным мужчиной, а рассчитывать на хорошую зарплату в государственных больницах в Союзе было, на ее взгляд, несерьезно. В то время обороты набирала пластическая хирургия, и женщина приложила всевозможные усилия, чтобы Геннадий присмотрелся к денежным перспективам. Все хотят быть красивыми и желанными — отбоя в пациентках у Кривицкого быть не могло. Молодой человек поддался влиянию матери и ушел в сулящую большие гонорары специализацию с головой. Когда Геннадий Ильич появился в Склифе, то первым делом изучил биографию главного врача. Разумеется, ему были известны резонансные операции, проводимые когда-то отцом Нарочинской, и равнодушным к таким обстоятельствам Кривицкий не остался. Поскольку врач писал статьи в медицинские журналы, то предложил соавторство Марине Владимировне чуть ли не в первую неделю работы. Их статья касалась сферы деятельности обоих, и буквально вчера поступил больной как раз с описываемой ими проблемой. Геннадий Ильич не мог поверить в удачу, и он, и Марина тут же бросились исследовать случай на практике. Такая история. — И что, вы просто статью пишете? — с сомнением уточнила Ирина. — Ага. К своему удивлению, Павлова испытала разочарование. Стоило ли так изводить себя из-за сущей ерунды? Поговорила бы с Кривицким раньше — и не было бы нервозности. Геннадий, между тем, продолжал: — Ты ведь знаешь, как Нарочинскую сложно поймать, она постоянно чем-то занята. Взять хотя бы смену заведующих у нас и в травматологии… Павлова навострила уши: — Ты что-то об этом слышал? — Пастухов увольняется. Я думал, ты в курсе. — Кого же вместо него назначают? — Ирина, кажется, готова была взорваться от напряжения. — Мм… Главврачу виднее, — уклончиво ответил мужчина, пожав плечами. — Ну да, ну да. Павлова не могла себе объяснить, отчего боится прямо сказать Гене, что ее присматривают на должность и что она в курсе о цели его прихода в отделение. Заявить ему открыто, что они, к сожалению, конкуренты, соперники, в некотором смысле — противники. Мозаика их любовных отношений вплелась в рабочую сферу какими-то искаженными линиями, все стало запутанно и довольно туманно. Прикрыв веки, Павлова откинулась на спинку дивана. Кривицкий же, не теряя времени, прильнул к Ирине, не в силах сопротивляться ее близости и теплу. Он был сыт и жаждал объятий волнующей его дамы. — Ира, — говорил он, целуя женщину в плечо, — спасибо тебе за обед. Ты чудесно готовишь. С легкими поцелуями врач прикасался к ее шее, задевая выученные им эрогенные зоны. Его руки теперь блуждали под халатом Ирины Алексеевны, оглаживая скрытое хирургичкой тело. — Ген, пожалуйста… Не здесь же, — робко произнесла Павлова, чуть выгибая спину, когда он провел сильными пальцами по ее позвонкам. Игнорируя женский протест, челюстно-лицевой хирург накрыл говорящие много лишнего губы своими, заставил их смолкнуть на сладкое мгновение. Ощутил, как холодная тонкая ладонь легла на его щеку, и — тут же — другая рука возникла на его затылке, привычно путаясь в седеющих волосах. Принципы Ирины лопались как мыльные пузыри с каждым смыканием губ, с каждым толчком языка. Неужели Геннадий Ильич одерживал над ее убеждениями верх? Она ведь стабильно избегала проявления чувств в стенах Склифа, оставалась непоколебима — что же изменилось?.. — Петр Викторович! Петр Викторович, откройте! — в дверь настойчиво постучали. — Мы шумели? — в ужасе прошептала растрепанная Ирина, оторвавшись от влажных губ мужчины. — Нет, — неуверенно выдохнул Геннадий, с трудом пытаясь вынырнуть из омута красивых зеленых глаз. Павлова не на шутку рассердилась на себя. Как она могла настолько увлечься Геной? Посреди рабочего дня в чужом — пока — кабинете? Совсем из ума выжила! Где ее халат?.. Чуть ли не хватаясь за голову, Ирина принялась наскоро приводить себя в пристойный вид. В то же время Лена Брагина, голос которой оба доктора определили почти сразу, упрямо стучала, идя к цели напролом. — Разберись, будь добр. И не вздумай говорить, что я тоже тут! — в суматохе натягивая халат, потребовала Ирина. — Знаю! Скрывшись за стенкой шкафа, Павлова прислушивалась к диалогу медработников. Поначалу Геннадий был вежлив и спокойно отвечал на вопросы Лены о местоположении Пастухова. Слово за слово, и Брагина, найдя в Кривицком слушателя, стала жаловаться на нелегкие будни операционной медсестры. Не позволив молодой женщине увлечься рассказом, врач свернул беседу, сославшись на головную боль и желание вздремнуть после сложной операции. Лена тут же преисполнилась энтузиазма заварить для мужчины такой чай, который облегчил бы его состояние за считанные минуты. Не выдержав навязчивой заботы, Гена перешел на тон покруче, отнекиваясь от предложенного. — Геннадий Ильич, да бросьте вы, мне же не трудно. Сейчас принесу вам свежий чаек, не уходите! — послышались шарканье шагов и щелчок замка. Чуть ли не вибрируя от раздражения, Кривицкий повернулся к Павловой: — Вот ведь прицепилась! Сказал же русским языком: «Не нужно!». И как Брагин ее терпит? — Гена, бог мой, ты ли это? Ну что за тирада! — Павлова усмехнулась, подошла ближе. — Выгляни, есть там кто? Хочу незаметно выскользнуть. — Мы не продолжим? — с сожалением протянул Кривицкий, прижимая Ирину к себе. — Как ты себе это представляешь? — деланно возмутилась Павлова. — И вообще, Геннадий Ильич, не смейте соблазнять меня в пределах этой больницы, — она игриво толкнула его в плечо. — Я пойду, не буду мешать очередной медсестре угождать вам. Выпускайте бычка, — процитировала Ирина рефери из любимой телепередачи. — Меня, то есть. А вы ждите свой магический отвар! Раскинув пальцы веером, Ирина Алексеевна махнула ими у лица Геннадия Ильича. Он засмеялся ее шутке и на лету перехватил ладонь, чтобы прижать к губам.

***

Немногим позже, у второй смотровой, Павлова встретила доктора Гафурова, раздвигающего занавески перед каталкой в помощь санитарам. Увидев коллегу, Салам Магамедович всплеснул руками: — Подумать только, Ирина Алексеевна! Третий подряд больной с одними и теми же жалобами за сегодня. И это не инфекция! Какое там число, вы не знаете? Может, магнитная буря? Уголки губ Павловой поднялись вверх от одного взора на это доброе, по-юношески наивное лицо подающего большие надежды хирурга. Женщина опустила глаза на мобильный, чтобы назвать Гафурову дату, но не смогла вымолвить ни слова. Сердце бешено зашлось в груди, гулким эхом отдавая в горло. До выноса решения главврача о должности заведующего оставался один день.