***
«Да влезай ты уже!», — сквозь зубы бормотала Павлова, втискивая массивную папку с копиями отчетов на верхнюю полку шкафа. В кабинете Пастухова царили хаос и безвременье, которым смело бросила вызов Ирина Алексеевна, невзирая на неравенство сил. Женщина ощущала себя здесь чужеродной, надеясь, что такое чувство обязательно должно пройти спустя пару недель работы в этих стенах. Стоит только расположить вещи по своему вкусу — и Ирина начнет втягиваться, срастется с желанным местом. Она это знала наверняка. Трель звонка отвлекла хирурга от тщетной борьбы со шкафом. — Ирина Алексеевна, привет! Ну что, можно поздравить тебя с повышением? Как и обещала Марина, с сегодняшнего утра в отделении официально сменился заведующий, поэтому — да — ее можно было поздравить. К полудню сотрудники неотложной хирургии лениво стянулись в ординаторскую, где Петр Викторович произнес несколько прощальных слов, неожиданно тронувших даже Ирину, в целом не склонную к сантиментам. Гена появился на собрании с небольшим опозданием — вошел вместе с главврачом. Коротко кивнув Павловой, Кривицкий тем не менее не двинулся к ней, а остался у выхода. Кроме надежды на благополучный исход разговора между Геной и Нарочинской у Павловой ничего не оставалось. Без этого ставшего родным человека, Ирина Алексеевна уже не представляла будущего ни на работе (под ее руководством), ни дома (на равных). Она снова окинула фигуру мужчины, чтобы считать его настроение. Челюстно-лицевой хирург понуро опустил голову вниз, крепко задумавшись о чем-то и не обращая на окружающих внимания. — Здравствуй, Вера! Да, спасибо большое. Кроме звонящей Зименской Ирину Алексеевну поздравили почти все коллеги. Собственно, время было ограничено и вообще пламенную речь новой заведующей прервала медсестра Татьяна из-за целой группы новоприбывших больных. Кривицкий выскочил в приемное одним из первых, и чувство разочарования чуть ли не задушило Павлову в ту секунду. Она и не думала, что Гена равнодушно примет поражение, но чтобы не сказать ей ни одного слова — такого Ирина Алексеевна не предполагала вовсе. — Петр Викторович так тебя нахваливал! Что не удивительно, между прочим. Не стану же я кого попало рекомендовать в отделение, правильно? И Марина Владимировна, по-моему, очень тобой довольна, — радостным тоном заметила Зименская. — С заслуженной победой тебя, Ира! Кстати, как твой конкурент? Расстроился? Если бы Павлова знала! Она бы все отдала, чтобы выяснить это здесь и сейчас, но Геннадий Ильич все еще оперировал пострадавших. Во время своего выступления перед коллегами она пару раз останавливалась на его лице, не выражающем ничего, кроме вежливой отстраненности. — Мм… Трудно сказать. Нарочинская меня уверяла, что Геннадий Ильич зла таить не будет. Так что надеюсь, заявления он нам не принесет. Вообще, ты знаешь, Вер, — сказала вдруг Ирина Алексеевна, — он такой замечательный врач. Чуткий, трудолюбивый, ответственный! Я давно таких не встречала. — Ирин, ты случайно не роман с ним закрутила? — глухой хохот Зименской приятно защекотал ухо Павловой. — Так хвалить своего соперника я бы точно не смогла! Может быть, ты влюблена? — сделала Вера шутливый акцент на последнем слове. — Ой, прекрати говорить ерунду! — возмутилась Ирина Алексеевна, чувствуя, как бездарно пытается скрыть внезапное смущение. «Не просто влюблена, а люблю, — размышляла про себя Павлова, — и намного сильнее, чем тридцать лет назад».***
Разговоры с Верой всегда приносили Ирине удовольствие, но именно сегодня хотелось отмахнуться от любезностей побыстрее. Сговорившись как-нибудь встретиться за чашечкой кофе, знакомые распрощались, и Павлова поспешила к операционным, чтобы застать Гену у самого порога. По ее расчетам, он как раз должен был закончить со сложной операцией. Однако планы молниеносно переменились, как только на углу у поста регистратора заведующую перехватила главврач. Оказалось, Кривицкого больше не было в операционной. К слову, его и в отделении не было: Нарочинская с полчаса назад приняла от доктора заявление на отпуск за свой счет и отпустила мужчину домой. — Впредь такая документация будет проходить через вас, — заверила Павлову Марина. — Геннадий Ильич через два дня вернется. А пока, если вам понадобятся лишние руки, зовите на операции меня. — Вот как, — протянула Ирина, прилагая всевозможные усилия, чтобы скрыть разочарование. — Что-то случилось у него? — И не дав Нарочинской возможности объяснить, добавила с упреком: — Вы же убеждали меня, что найдете нужные слова, Марина Владимировна! Из-за этой дурацкой затеи дать человеку ложную надежду на успех, мы теперь в шаге от того, чтобы потерять толкового врача. Я же говорила вам, он «спасибо» не скажет! Опешившая Марина не могла отвести глаз от сердитого взгляда женщины напротив, гипнотизирующего ее своей жесткостью. Пальцы Павловой мелко дрожали, беззащитно хватаясь за полы белоснежного халата. Грудь высоко и часто вздымалась, но продлился этот эмоциональный всплеск не более минуты. Дождавшись, когда Ирина Алексеевна возьмет себя в руки, Нарочинская ответила следующее: — Геннадий Ильич, конечно, расстроился, это было очевидно. Но узнав, что отделение возглавите вы, по-моему, остался доволен. Сказал, что вы — лучший кандидат. — Да? Слабо верится, — Ирина скрестила на груди руки. — Иначе он пришел бы с заявлением ко мне. Почему Кривицкий ушел в отпуск? — По семейным обстоятельствам. — А мне кажется, он взял время подумать, остаться ли в отделении после того, как с ним здесь обошлись, — с завидным упрямством гнула свою линию Павлова. — Я так не считаю, — холодно возразила Нарочинская. Не обнаружив иных поводов к словесной перепалке, хирурги замолчали. Развивать спор не имело смысла: каждая осталась бы при своем мнении, не желая его менять. Гордо оглядев лицо главврача напоследок, Ирина возвратилась на свое рабочее место. Уже там, оставшись в одиночестве, она принялась искать оправдание собственному поведению. На кого она злилась больше: на начальницу или на Гену? Очевидно, на обоих, да еще и на саму себя за несдержанность. Больнее всего по ней ударил поступок Кривицкого. Он не соизволил поговорить с ней. Исчез, не объясняясь. Ускользнул через Нарочинскую! Это было не по-мужски и бесчестно по отношению к Павловой. Как раз-таки Марина поступила с ним подло, а он все равно пошел отпрашиваться именно к ней. Чем Ирина Алексеевна заслужила это жестокое игнорирование после всего, что между ними было? — За что ты так со мной, Гена? — в пустоте кабинета Пастухова собственный голос показался Ирине незнакомым и странным. Никто, разумеется, не ответил новой заведующей. Только так и не втиснутая папка вдруг сорвалась с полки и с оглушительным треском ударилась об пол.***
Этим вечером Артем вернулся домой раньше обыкновенного. Вероятно, в нем проснулась интуиция, которая вообще-то не была ему свойственна. Он пока не знал, что мать повысили в должности, поэтому не торопясь разделся, умылся, и только потом принялся за поиски женщины. К своему безмерному удивлению, Артем застал мать стоящей на продуваемом ветром балконе. Закутавшись в поношенную домашнюю кофту, та глядела вдаль на огни Москвы и никак не отреагировала на приход сына. Мыслями Павлова была далеко, примерно в утре сегодняшнего дня, когда еще никакого собрания не было. Женщина копалась на складе, выискивая необходимый препарат, когда Кривицкий по счастливой случайности забрел сюда же. — А, это ты, — обернувшись, бросила Павлова. — Ген, можешь дотянуться до той коробки? — Ирина вытянула вверх руку, но ее роста не хватило для того, чтобы коснуться желаемого предмета. — Не вопрос, — пожал он плечами. Не позволив Ирине посторониться, Геннадий Ильич встал ровно позади женщины. Его левая рука аккуратно легла на живот Павловой, притягивая к себе тонкую фигуру, а другая потянулась за нужной упаковкой. От касания спины к его животу по телу женщины рассыпался жар, вызвав в ней что-то вроде чувства невесомости, какое бывает на американских горках. Широкая ладонь Кривицкого стала плавно спускаться к бедру Ирины, отчего ноги сосудистого хирурга готовы были подкоситься в ту же секунду. Испугавшись, что она в действительности может упасть, Ирина Алексеевна схватилась за полку напротив и обратилась к мужчине с долей осуждения в голосе: — Ты поклялся не соблазнять меня в этих стенах. Забыл? Или деменция одолела? — она не сделала ни единой попытки отстраниться от Геннадия Ильича. Напротив, только прижалась к нему теснее, прикрывая глаза. Кажется, она начинала понимать воркующих друг с другом коллег в перерывах между операциями: пока хочется любить, это необходимо делать. Все остальное второстепенно. — Ира, за кого ты меня принимаешь? Павлова развернулась в замкнутом пространстве его рук и тела, чтобы заглянуть в бессовестно лгущие глаза. Создавалось впечатление, что Геннадий только этого и ждал: он неторопливо потянулся к лицу Ирины, и та прикрыла веки, готовясь к неизбежному поцелую. Однако намерения мужчины с желаниями женщины не совпали. Миновав губы, Геннадий Ильич прислонился к уху Ирины Алексеевны и прошептал: — Я изо всех сил держу слово, милая. Твоя коробка, — и пальцы Павловой нащупали плотный картон. Когда Ирина распахнула глаза, Кривицкий давился смехом в проеме двери. Павлова замахнулась на него, заставив тут же исчезнуть, но и сама и не смогла сдержать смешка. Как же ловко он ее обманул! Она тут же начала строить план сладкой мести… — Привет! Есть новости? — прервав цепь воспоминаний матери, уточнил Артем. Он задавал этот вопрос каждый вечер скорее на автомате, и сегодня не стало исключением. Ирина Алексеевна кивнула, содрогнувшись от особенно сильного порыва ветра. — Мам, серьезно?! Наконец-то! Поздравляю тебя! — сорвавшись с места, Артем крепко сжал мать в объятиях. Ирина покачнулась и, зажмурив глаза, отдалась теплу человеческой близости. — Сколько ты ждала, и вот все разрешилось. Отметим победу? — сын тронул Ирину Алексеевну за плечи и легонько отодвинул от себя. — Сбегать за «Прагой»? Будешь? — Мне все равно, — стуча зубами, вымолвила Ирина. — Как же? — растерялся Артем. — Мам, ты чего? Нужно обязательно отпраздновать! Пойдем в тепло, — и он поспешно толкнул женщину в спину, выпроваживая ту со стужи. — Ты теперь когда сможешь меня перевести? На следующей неделе получится? — Посмотрим, — глядя себе под ноги, произнесла Павлова. — Я постараюсь. Повторно прижав к себе мать, Павлов двинулся в прихожую упругим, ровным шагом. Ирина неспешно поплелась за ним, так как по старой привычке неизменно провожала сына сначала в школу, потом в институт и даже на работу. Перед самым выходом хирург вдруг выпалила: — Знаешь, что? Возьми шампанского. Две бутылки. Никак не ожидая подобной просьбы, Артем запутался в шнурках для обуви. — Две? Это много, — придя в себя, нахмурился он. Горько усмехнувшись, Павлова настойчиво повторила: — Две в самый раз. Вернувшись в гостиную, женщина рухнула на диван. Она, такая сильная, уверенная в себе, непоколебимо идущая вперед, напрочь расклеилась в тот самый день, когда цель оказалась достигнута. Прикусив зубами мизинец правой руки, Павлова металась между гордостью и желанием уступить, первой связаться с Геннадием Ильичом, сгладить конфликт, виновницей которого она себя не считала. Потомившись вдоволь, Павлова все же набрала смс: «Гена, позвони, когда будет время. Нужно поговорить». Ирина еще долго вглядывалась в текст, не решаясь отправить, но указательный палец дрогнул и кнопка нажалась. К горлу поступил удушливый страх, что Кривицкий прочитает сообщение и не ответит. Наблюдать это Ирина Алексеевна не могла — соответственно, телефон был мгновенно отброшен. Ей показалось забавным (насколько позволяло ее состояние), что должности уже не хотелось. Все виделось пресным и неестественным без Кривицкого в ее жизни. В тот вечер Геннадий Ильич так и не откликнулся на ее зов.