***
Как и предполагала Павлова, в следующий раз они встретились уже в Склифе. Встреча оказалась сумбурной: «Привет! Ты как?» и ничего больше. Пациенты, коллеги и иные рабочие обязанности совершенно не давали им возможности пообщаться. Кривицкий терпеливо ждал, когда сможет остаться с Ириной Алексеевной наедине, и эти новые ощущения щекотали ему нервы. Удача соблаговолила врачу ближе к одиннадцати часам утра — он застал Ирину в ординаторской, где, на первый взгляд, та пребывала в полном одиночестве. Широко улыбаясь, Геннадий Ильич направился к сидевшей за столом Павловой. При взгляде на него в глазах женщины вспыхнул радостный огонек, но когда Кривицкий через стол потянулся к ней за поцелуем, Ирина отпрянула и положила руку на его грудь в останавливающем жесте. — Не понял? — Там Константин Германович, — шепнув, она кивнула в сторону занавешенной кровати. — И что нам с того? — перейдя на полушепот, Геннадий Ильич снова наклонился к женщине. — Гена, нет! А если зайдет кто? — Ир, я тебя долго не видел. Я соскучился в конце концов! — напрягая связки, возмутился хирург. — Да тише ты! Не на работе, давай потом. — Вот это новости! Нет, знаешь что, мне это не подходит, — он обхватил ее щеки ладонями и стал стремительно приближаться к губам. Павлова вырвалась и в суматохе задела собственную кружку, которая тут же с грохотом опрокинулась на стол. — Ну хотя бы короткий поцелуй, никто нас не видит, чего ты! — вновь отвергнутый Кривицкий уже не старался говорить тихо. — Тут Лазарев! Ты с ума сошел, зачем кричишь? — шикнула Павлова, отчаянно жестикулируя. — Да целуйте вы его уже, я все равно на вас не смотрю! — донеслось из-за ширмы ворчание коллеги. Павлова округлила глаза. Щеки вмиг окрасились в пунцовый. Ирина еле встала на ватные ноги и проследовала мимо Геннадия Ильича прямо к выходу. Уже у двери она мотнула головой в сторону кровати, по-видимому, призывая Кривицкого поговорить со свидетелем их тайных отношений и заткнуть того навсегда. Еще немного посверлив мужчину встревоженным взглядом, Ирина Алексеевна вышла из помещения. — Ну вот, вы мне удачу спугнули, Константин Германович, — с претензией обратился к молодому врачу Кривицкий, обессиленно опускаясь на диван. — Я же не виноват, что ваша удача такая принципиальная. Я посплю, вы не против? А то у меня уже вторые сутки пошли, — мужчина натянул простынь на макушку, чтобы спрятаться от назойливого шума. — Только после того, как пообещаете держать рот на замке, — твердо сказал челюстно-лицевой хирург. — Иначе ни вам, ни мне житья от Ирины Алексеевны не будет. — Да я вообще могила. Сплетни вон медсестры разносят и бабки на лавочках, а я ни к той, ни к другой категории себя не отношу. — Премного благодарен, — последовал ответ. Геннадий Ильич почти физически ощутил как змеиными кольцами сворачивается внутри обида на необоснованный выпад со стороны Ирины Алексеевны. Он и подумать не мог, насколько трудным окажется строить отношения с госпожой Павловой.***
Стоило Павловой распрощаться с вылеченной пациенткой, как Нина сообщила о необходимости помочь Геннадию Ильичу в рентген-кабинете. Сосудистый хирург была только «за», так как после утреннего случая в ординаторской они в течение дня с Кривицким не пересекались. Когда женщина вошла в помещение, Гена задумчиво просматривал рентгеновские снимки больного, правой рукой взбивая копну своих волос. — Ген, это я. Что тут у тебя? — поинтересовалась Павлова, ближе подходя к изображениям, пытаясь на глазок определить диагноз. — Посмотри на ребра и все увидишь, — сухо отозвался Кривицкий. Ирина Алексеевна последовала его совету, не обратив должного внимания на отстраненность мужчины. — Ох... Может, Куликова позовем? Он лишним не будет явно, — врач оторвала от панели снимок, чтобы поднести ближе к глазам. — Олег Михайлович сейчас подойдет. — Хорошо. Да, кстати. Ген, ты с Лазаревым поговорил? — взволнованно обратилась к нему Ирина. — Ты знаешь, я ему вообще не доверяю, он такой ненадежный. — Костя — хороший парень. Будет молчать. Не беспокойся, — не глядя на собеседницу отвечал Геннадий Ильич, подсвечивая один за другим изображения грудной клетки больного. Наконец, у Ирины Алексеевны шевельнулось тревожное подозрение, что Кривицкий как-то неестественно ведет себя. — Ты чего такой смурной? — она положила руку на его спину, но Геннадий Ильич повел лопаткой, сбрасывая женскую ладонь. Ирина оторопела. — Никаких проявлений чувств на работе, разве ты не к этому призываешь? Воцарилась тишина, нарушаемая едва слышным гудением устройства для подсветки снимков. — К этому, — спустя время выдохнула женщина, еле ворочая языком. Ворвался Брагин, спровоцировав начало бурной деятельности. Пока шло обсуждение плана операции, в голове Павловой периодически звучал ледяной тон человека, еще на днях дарившего ей жаркие объятия и поцелуи. Такой контраст оказался неприятен донельзя.***
В конце рабочего дня измученная недоговоренностью с Кривицким Павлова обнаружила его на диване в ординаторской. Уже переодетый, на пару с Лазаревым Геннадий Ильич уплетал оставленные Хромовым конфеты и отвлекся от них только тогда, когда Ирина Алексеевна принялась натягивать верхнюю одежду. Челюстно-лицевой хирург ловко подлетел к ней, чтобы учтиво помочь с пальто, и как можно более незаметно шепнул в ухо: «Я буду ждать тебя на улице». Ирина видела, как Лазарев усмехается в кружку, стреляя в коллег глазами, но решила не торопиться с оформлением словесной оплеухи молодому врачу. Она его просто уволит, когда придет время. Константин и как специалист ей не нравится. Кривицкий успел добраться до поста регистратора, когда явившаяся на ночную смену Татьяна Третьякова, ломая все преграды, понеслась ему навстречу. Захлопывая дверь ординаторской, Ирина Алексеевна с любопытством поглядывала на представившуюся взору картину: собьет ли медсестра Гену с ног или сил все же не хватит? Не стесняясь никого вокруг, Таня обвила шею мужчины руками и крепко прижалась к большому телу. Павлова закатила глаза и, подавляя желание цокнуть, как можно шире обогнула сотрудников. — Геннадий Ильич, наконец-то вы пришли, без вас так скучно было! — донесся до Ирины тонкий девичий голос. — Как вы себя чувствуете? — Здравствуйте, Таня, и я рад вас видеть, — с нотками неуверенности отвечал Кривицкий, то и дело бросая напряженный взгляд на остановившуюся у регистратуры Ирину Алексеевну. — Здоров, а вы? Не желая быть свидетельницей обмена любезностями, Ирина наскоро расписалась в журнале явок и застучала каблуками в сторону выхода. Кривицкий нашел ее на улице —женщина стояла в нескольких метрах от входа в отделение. — Я думала, ты из сетей уже не выберешься, — хмыкнула она, когда он подошел достаточно близко. Они растерянно поглядели друг на друга, обращаясь мыслями к безрадостным событиям дня. Нужно было объясняться и мириться, но Павлова в извинениях никогда не была сильна и потому ждала хода от мужчины. — Ирина... — начал он, — что-то у нас совсем не задался день, да? Давай отужинаем вместе, все обсудим? А потом, хочешь, снова поедем ко мне? Павлова отрицательно покачала головой: — Гена, я с сыном вечер обещала провести. Видишь ли, мы на днях повздорили, только сегодня утром помирились и... Может, я приеду завтра? — Павлова нервно сплела пальцы рук, понимая, что вряд ли обрадовала спутника своими планами на них двоих. — Что ж, раз так, то конечно, давай завтра, — спокойно отозвался он. — Но пару часов для ужина у тебя можно все-таки украсть? — Так и украсть? — лукаво подмигнула она, заражая Кривицкого улыбкой. — Ну попробуй! Геннадий Ильич повел Ирину Алексеевну к машине и по-джентельменски распахнул перед ней дверцу, несмотря на ее яркий, но нерезультативный протест: «Да я сама!». Перед тем, как запрыгнуть в салон со своей стороны, мужчина выкрикнул кому-то вдаль: — До завтра! — Кто это был? — полюбопытствовала Павлова, стоило ему запустить двигатель. — Вождь, — торжественно ответил он, вскинув вверх указательный палец. Женщина засмеялась, но на всякий случай слегка прикрыла глаза рукой, пока они не выехали с места парковки. До подписи приказа о назначении Павловой на должность вождю-Нарочинской не следовало знать о том, что она «подружилась» с Кривицким. Совершенно не следовало.***
Около половины девятого вечера Кривицкий и Павлова сидели в его машине близ ее подъезда. Геннадий не сводил с Ирины пронзительного взгляда, поглаживая теплыми ладонями тонкие кисти ее рук. Глаза мужчины источали такую вселенскую тоску, что Ирина все острее ощущала вину за сегодняшний резкий выпад в его сторону. — Ира, — он обратился к ней так ласково, что у Ирины непременно подкосились бы ноги, если бы она не сидела сейчас. — Я не хочу, чтобы между нами впредь возникало недопонимание. Предлагаю обсуждать все, что тебя касается, все, что меня касается... — Все только начинается, — весело подхватила она. — Я думала, что ты старый, а ты вон какую музыку слушаешь. — Лучше твоего голоса нет в мире музыки. — Ой, врешь и не краснеешь! Она потянулась к его лицу, а он поймал на лету ее губы. От первого же прикосновения все мысли Павловой унеслись прочь, оставив в голове лишь фейерверк удовольствия. Надо же, Ирина таяла от его ласк как юная девчонка! Ни за что бы не подумала, что может испытать подобные эмоции на шестом десятке… Ее мышцы словно бы обмякли, а сердце расширилось в груди до гигантских объемов от переполнявших его чувств. Внутренности стали сжиматься, острыми ногтями дрожащих пальцев она провела по шее Кривицкого. Из Геннадия вырвался глухой стон, и он положил ладонь левой руки на бедро женщины, другой — притянул Павлову к себе за талию еще ближе, еще теснее. Его тонкие губы были чрезвычайно требовательными, и Ирина совсем не желала противиться им… Вдруг кто-то забарабанил по лобовому стеклу, до чертиков испугав увлекшихся друг другом врачей. Отстранившись от Кривицкого, Ирина бросила быстрый взгляд на стоящую перед машиной фигуру и обмерла. Это был Артем Павлов.