Об этом не говорят на исповеди

      Ровное дыхание касалось оконного стекла. Стрелки на часах совершали один оборот за другим. Лоботомия* осталась незавершенной: заостренным стержнем продырявили черепную коробку, но так и не вынули: голова была настолько тяжелой, что шея с трудом удерживала её в вертикальном положении.       Кататония* не ослабляла железных оков уже больше четырех часов. Я сидел на подоконнике, не выпуская давно потухшую сигарету из рук и устремив взгляд в окно. И как ни было велико желание пошевелиться - слезть уже наконец с неудобного маленького порожка - ничего не помогало. Такое случалось редко, но всё же это начинало меня беспокоить. Приступы повторялись чаще, и стойкое желание не существовать мёртвой хваткой держало меня за локоть. Настоящая тюрьма на свободе.       «Вставай», повторял я про себя каждую секунду, делая тщетные попытки бросить окурок в окно. Не было ни малейшего понятия, что делать во время таких приступов. Что может провоцировать подобное состояние? Почему другие люди живут нормальной, полноценной жизнью, а я должен почти каждый божий день бороться сам с собой?       Резкий звук будильника подействовал как опустившийся рычаг двигателя - я почувствовал, как пальцы разжались, и бумажный фильтр беспомощно покатился по полу. Я снова обрел возможность двигаться - прекрасное, ни с чем не сравнимое чувство.       Я через силу попробовал спуститься. Онемевшие ноги тут же дали о себе знать, и я с шумом рухнул на пол. Ругнувшись, сжимая губы от болезненного удара о кафель, я дотянулся до ближайшего стула и, опираясь на него, встал. Разряды тока в виде судорог ударили по всему телу, и усталость напала на меня со спины, вонзив нож в поясницу. Я стискивал зубы, волочась в ванную комнату, просто чтобы в очередной раз постоять под струями воды и кое-как умыться. Жаль, что работодателю всё равно на то, что его «офисный планктон» не мог уснуть всю ночь из-за неспособности дойти до кровати. Обязанность ходить на работу никуда не делась.       Утренний кофе показался горючей жидкостью, а сигарета - удушающей выхлопной трубой. Лишенные смысла, кофеин и никотин приобрели поистине ужасающий, разрушительный, нестабильный эффект, и я, задохнувшись, откашлялся. Я не помнил, как давно я видел хоть что-то у себя на столе. Голод уже не был способен заставить меня приготовить еду, не говоря уже о том, чтобы пойти в магазин за продуктами. Он поселился в солнечном сплетении, иногда напоминая о себе жалобными тихими урчаниями. У меня не было сил засунуть в себя даже кусок хлеба, а уж тем более - разогреть сковородку и приготовить яичницу.       Медленно надев костюм, я уставился в свое отражение в зеркале: мятый темно-серый балахон висел как на вешалке. Брюки некрасиво скрывали наготу - ремень пришлось затужить сильнее, чем обычно. Завязывая галстук, я находился в смятении. Казалось, что на меня смотрит незнакомый мне мужчина. Черты лица были не те.       Каждое утро давало понять всё яснее, как сильно изменилась моя жизнь - на рассвете тени становятся чётче. Из грудной клетки вырвался тяжелый вздох - как же было сложно выполнять простые действия, ранее требовавшие всего пару минут.       Как там говорят? Нужно просто перетерпеть день? А потом ещё один... А затем ещё... Боже, неужели так и проходят годы?       Ну давай же, где ты? Скажи мне, что я слепец, потерянный в сумрачном лесу. Скажи мне хоть что-нибудь, я не вынесу этой беззвучной пустоты.       Горло начало жечь. Грудь сжали с такой невероятной силой, что я не мог вдохнуть, словно лёгкие наполнились жидкостью. В отражении я увидел, как из глаз потекли слёзы, и они показались еще более нереальными. В последний раз я видел их в детстве - от этого факта становилось страшно: неизбежно надвигалось цунами, разрушающее воздвигнутые оборонительные сооружения. В следующие секунды я чувствовал уже не боль и удушье: агония ломала ребра и разрывала кожу в попытках вырваться на свободу, и я был уверен, что тело сейчас детонирует. Опустившись на пол и схватившись за волосы, я закричал нечеловеческим голосом. Такое жалкое зрелище: измученный голодный шакал, запертый в грязную клетку, бьётся в предсмертных муках от запущенной болезни. Последние силы уходили на бесполезные удары кулаками о паркет и на слёзы усталости.       Я не знал, сколько времени это продолжалось. Я не мог остановиться и даже не думал об этом. Откинувшись назад, я оперся о деревянный порожек кровати, устремив взгляд в потолок. Затем пришла апатия. Измождение навалилось на плечи, придавив к полу. Я понял, что снова не могу шевелиться, когда сделал неудачную попытку опустить голову вниз.       Неужели над нами рай? Потому что я определённо в аду.       Трещины на потолке напоминали её силуэт. Как глупо, я снова вспоминаю о ней, пытаюсь найти доказательства её присутствия в моей жизни. Чертов паразит, и ведь не протравить же его ни одной таблеткой.       Она убила двоих в тот день. Наверное я был бы ужасно самовлюбленным, если бы прямо сейчас вышел в окно.       Говорят, потеря помогает осознать многие вещи, хотя бы то, что человек не может жить свою лучшую жизнь, но спустя три месяца я всё ещё не мог понять, почему Вселенная так обошлась со мной. Миллиарды мыслей острыми зубами с неимоверной силой дробили и перемалывали мой разум, снова и снова, каждую ночь, выплевывая утром и оставляя несъедобные объедки. Сгоревший до тла, я мечтал раствориться в пространстве, рассеяться, стать световой или звуковой частицей. И всё же вместо блаженного умиротворения осталось лишь безмолвное безутешное горе, что ощущают матери, хороня своих детей.       Я не пошел на работу. Спустя несколько часов, придя в себя и обретя возможность сделать хотя бы одно движение, я наконец-таки отключил неустанно звонящий будильник и набрал босса. «С Вами всё в порядке?» - спросил он после моих лживых объяснений отсутствия на рабочем месте. Почему-то этот вопрос показался мне до безобразия смешным.       «Определённо,» - я ощутил всем нутром, что он мне не поверил. Это вылилось в зловещую тишину на проводе, но всё же я получил долгожданное «берегите себя» и повесил трубку. Развязав галстук, я сделал пару глубоких вдохов и переместился на кровать, прикрыв глаза.       Я очень хотел впасть в кому на всю оставшуюся жизнь. Не иметь ничего общего с чередой сменяющих друг друга дней. Я больше не желал смотреть на звезды и соединять их в её имя. Я не планировал умирать, нет, это слишком энергозатратно. Я жаждал вечного сна от укола волшебного веретена, только без поцелуя принцессы.       Мне удалось уснуть, и сон переместил сознание на маковое поле, чьи красные головки укутывала багряная пелена небосвода. Зарывшись в зелень молодой травы и вдыхая пьянящий аромат цветов, я впервые почувствовал подобие безмятежности, словно Бог услышал мою исповедь и смилостивился над грешной душой.       Ничто не трогало израненное сердце, и было так благоговейно спокойно - ничего не испытывать, не знать, не думать…       «Смотри, я сделала венок.»       Сердце словно остановилось, и кто-то забрал весь кислород из воздуха - плотный, он резал горло и не мог проникнуть в легкие. Садившееся солнце тут же начало слепить от чрезмерной красноты. Мои глаза налились кровью. Голос короткими очередями прострелил барабанные перепонки - слух меня не обманул. Это была она. Рядом со мной. В белом летнем платье. Протягивала мне сплетенные цветы.       Запах гари ударил мне в ноздри. Глаза начали слезиться. Поле горело огнём, сливаясь с сгустившейся кровью неба…       Я открыл глаза, вернувшись в спальню. Повернув голову влево, я уставился в окно. Окончательно рассвело, и это успокоило меня - это был всего лишь очередной кошмар.       Я определенно точно был в аду. Одна мысль раковой опухолью разрасталась во всём теле.       Она приносила с собой геноцид моих нервных клеток. Пустота вокруг и почти незаметный ветер, несущий апокалипсис. Можно лишь один раз моргнуть - и тысячи нейронов умирают при виде её. Она разъедает внутренние органы концентрированной h2so4. Она топит моё сердце в Темзе и сжигает останки праведным огнём.       Щеки снова обожгло ледяными каплями. Видимо, самообладание окончательно попрощалось со мной. Стыдливо вытирая лицо руками, я жалел себя: я никак не мог сбежать от этого проклятья. Я проходил один и тот же круг, как самый ужасный грешник, день за днем, ночь за ночью. Я не мог уснуть, потому что боялся боли. Возможно, моя ненаглядная демонесса не хотела видеть меня таким, и я должен был научиться идти дальше без неё. Я никак не мог оправдать себя, и я был полностью ответственен за моё состояние.       Раздался телефонный звонок, надоедливо разрезающий созданную тишиной плотность. Дотянувшись до гаджета, глаза прочитали имя абонента. И побелела кожа, сосуды сузились, и по телу прошел холодок. Вспомнив, какое сегодня число, я сокрушительно вновь откинул голову на подушку и, закрыв глаза, сделал пару глубоких вдохов.       Я совсем забыл, что наступила третья пятница месяца, поэтому я не мог не ответить.       «Не отвлекла?»       Тиран по ту сторону экрана мобильника намеревался устроить мне пытку. Он ел меня на обед, забывая умертвить и вынуть внутренности. Ему определенно нравился вкус моей скорби.       Но даже едва уловимое горе не может стоять наравне с моим - женщине по ту сторону провода намного хуже.       - Нет, я дома, - я пытался сделать голос как можно более заспанным и глухим, чтобы она решила, что меня лучше не вызволять из мрачных вод страны грёз, где правителя, видимо, свергли с престола. Но всё, что у меня вышло - «glissando»* на расстроенной виолончели, далеко не самый приятный звук в классической музыке.       - Ты не пошел на работу, что ли?       - Нет.       Она помолчала некоторое время, сделав пару шумных выдохов, а затем спросила, может ли она прийти. Её интонация поменялась, голос стал жестким настолько, что я не мог отклонить визит.       Я ждал несколько часов. Не в силах встать и сделать хотя бы видимость порядка, я не двигался с места. Но вот в дверь постучали, и мне пришлось повернуть ключ в замочной скважине.       Запах отбеливателя проник в комнату. Казалось, что кожа вошедшей женщины уже давно пропиталась хлором и другими агрессивными веществами. Если присмотреться, можно было увидеть красные пятна и шершавость рук. Чистящие средства убивают человека не менее эффективнее сигарет. Поставленное ОКР было лакмусовой бумажкой человека с вырванным сердцем. Пустая оболочка без возможности жить полноценно, существо, увязшее в черной смердящей нефтяной субстанции, способной устроить сильнейшую реакцию горения в любую секунду. Уборка несколько раз в день - лишь бы не думать. Красные дорожки от слез - никуда не ушедшая скорбь. Чистка ковров, мытье полов и удаление жировых пятен на всех поверхностях, которые только можно найти в квартире - лишь компенсирующий механизм, его не так-то просто остановить. Столкнуться с реальностью и встретиться с убивающим неминуемым жестоким фактом практически невозможно. Какого это - осознать в полной мере, что твой ребенок мёртв?       Если бы я только мог унять её боль, я бы сделал это. Мы встречаемся уже четвертый раз после дня Х, и она исповедуется мне. Я охотно прячу боль за деревянной исповедальней, не давая ей проникнуть в окошко, позволяя материнской скорби делать маленькие шажочки на выход.       - Здравствуй, свет мой, - миссис Шервуд всегда так называла меня, и с течением дней, проведённых в туннеле без света в конце, это начинало раздражать всё больше и больше. Я сжал зубы, закрыв за женщиной дверь и аккуратно взял её за плечи.       - Пойдёмте на кухню.       Мои действия были обоснованы нежеланием травмировать бедную женщину ещё больше. Триггеры в виде праха скрученной бумаги и жженого табака, развеянного по углам почти каждой комнаты, пустые картонные пачки, жестяные банки и стеклянные бутылки на тумбочках, мятая одежда на полу неминуемо вызовут тахикардию и проблемы с дыханием. Я проводил её к столу и отодвинул стул, чтобы она села, и начал быстро готовить чашку кофе, впервые за долгое время достав гейзерную кофеварку, покрывшуюся толстым слоем пыли. Обычно я просто заваривал напиток в стакане, не утруждая себя бессмысленным усложнённым ритуалом, но странная тяжесть настигла мои плечи с приходом миссис Шервуд, заставляя меня думать, что нужно было сделать хотя бы это, чтобы скрасить её существование.       - Нет-нет, - она отпружинила от стула и торопливо направилась в ванную комнату, - Мне надо помыть руки. И достань из моей сумки пакет с печеньем, я испекла их сама вчера вечером. Твои любимые, кстати, имбирные с клюквой.       Застыв с кофеваркой в руках, я проводил её взглядом, понимая, что прежде, чем дойти до раковины, она должна была пройти через «царство хаоса».       - Тебе бы не мешало проветривать время от времени. Сигаретный запах очень стойкий, ты в жизни от него не избавишься, - в голосе слышалось недовольство. Я не стал отвечать и решил не идти за ней, чтобы в очередной раз моё сердце не билось в конвульсиях от переизбытка тревоги.       Я понимал, что она осматривала моё убежище. Вода в кране давно перестала течь, а миссис Шервуд всё ещё не вернулась на кухню. Я сделал кофе, разлил его по чашкам, достал печенье и положил немного в тарелку, так как заботливые женские руки испекли сладости с большим запасом. Наконец, она появилась в дверях, и в её глазах я прочитал страх. Конечно, меня это не удивило, я устало смотрел на неё, но потом лишь опустил голову, издав тяжелый вздох. Она не знала, что мне сказать, но она отчаянно что-то решала в своей голове, и это немного волновало меня.       - Как давно ты так живешь? – спросила она, - С того самого дня?       Было очень тяжело формулировать ответ на этот вопрос. Я разучился поддерживать разговор, и несмотря на мои тщетные попытки поддерживать невозмутимый вид, человек сумеет разглядеть инвалида с очень большого расстояния. Несмотря на то, что у меня были на месте все части тела, и на лице не было доказательств мутаций клеток ДНК, почему-то все знали, что я не в порядке. Моя спина сгибалась под тяжелым грузом, именуемым чувством вины, особенно сейчас, рядом с миссис Шервуд.       Ну давай же, ответь что-нибудь, почему ты молчишь и доказываешь неопровержимую истину?       - Как «так»? - я выпрямился, положив руки на спинку стула и посмотрел ей в глаза, старательно заталкивая дрожь глубоко под кожу. Комната словно становилась холоднее с каждой секундой, ртуть в термометре опускалась всё ниже и ниже, не задерживаясь ни на одном градусе. Я заметил, как спазмироваламь каждая лицевая мышца, чтобы не стучали зубы. Оболочка искусственно созданного спокойствия была почти рассеяна. Я смотрел в глаза миссис Шервуд, сконцентрировавшись на их потускневшей зелени, отрывая свой разум от тела, чтобы не дай Бог он случайно не вообразил в искаженных фантазиях другой силуэт - мертвая девушка была очень похожа на свою мать.       Миссис Шервуд шумно выдохнула. Она походила на воспитательницу, отчитывающую маленького мальчика за плохое поведение. Не сказал бы, что это сравнение никак не было связано с реальностью, но всё же я надеялся до конца, что мой беспорядок будет расценен как банальная неряшливость и отсутствие самодисциплины. Жаль, что все мои надежды были подкреплены лишь моей наивностью.       В тот момент я желал, чтобы всё продолжалось, как прежде: она бы села за стол, говорила, как она скучает по дочери и как она несчастна, видя перед собой лишь пустоту.       Её дальнейшие движения смазанно отпечатались в моем сознании. Она взяла свою кружку. Подошла к раковине. Вылила в неё кофе. Открыла кран, тщательно помыв за собой посуду. То же самое она сделала и с моей кружкой. Я, безучастно наблюдая за торопливыми движениями женщины, стоял в замешательстве, вскинув бровь. Может, ей уже настолько плохо, что она не оценивает ситуацию и выполняет запрограммированный ритуал? Но нет. Поставив кружки в шкаф, она прошла по коридору и, открыв мой шкаф, застыла, не говоря ни единого слова. Я проследовал за ней, пытаясь контролировать происходящее, прекрасно понимая, что не мог держать под надзором даже свои эмоции. Она положила на смятую кровать джинсы и пропахшую сигаретным дымом темно-серую кофту, властно приказав мне: «одевайся».       - Чего? - из моих уст вырвался смешок - маленький комочек нервов, ударившийся от стен и съежившийся в пружинящее эхо.       - Я больше не вижу тебя, Айзек*.       Она прошептала моё имя, словно я Тот-Кого-Нельзя-Называть. Человек-Не-Оправдавший-Ожидания. Человек-Тень. Она кинула слова-острые камни прямо в лицо, разбив стекло, когда-то защищавшее от таких, как она. Разодрав кожу и сбив прилипшую маску, одно лишь имя обнажила навеки оставленный след от уже хронической болезненной язвы, напичканной шоковыми воспоминаниями, заставляющими вспомнить обо мне. Не имея имени, всё становится слишком просто. Ты никто, и тебе не нужно переживать страшнейшую шоковую травму. Но никто не может убежать от самого себя.       - Что Вы имеете в виду? Я просто не успел убраться, я плохо себя чувствую. Я правда прошу прощения, я понимаю, какого Вам - видеть весь этот беспорядок, - жалкие оправдания миссис Шервуд пропустила мимо ушей. В попытках спрятать собственную беспомощность, я и не заметил, как легко миссис Шервуд смогла прорваться сквозь ветра начинающегося вихря паники и сумела не попасть в тайфун компульсии. Кардинальное различие между двумя разбитыми пропавшими людьми заключалось в том, что женщина боролась с ураганами судьбы, свирепствовавшими внутри её хрупкого, похудевшего до костей тела, а крышу моего дома сорвала бушевавшая стихия. Она захватила меня и я верчусь, без возможности даже разводить руками в попытках выбраться.       - Ты болен, свет мой. И мы выходим из дома. Сейчас же.       Меня толкнули в кипящую воду, кожу ошпарило. Я нашел себя в горящем котле, в котором уродливая ведьма в черных лохмотьях помешивала только что приготовленный яд. В ушах зазвенело, перевёрнутые звуковые волны заглушили шум окружающего мира. Кто-то сжал трахею, и я не смог сделать вдох. Я разодрал бы себе кожу, лишь бы душа вырвалась из штрафного изолятора.       Я почувствовал, что вот-вот умру. Прямо в тот момент, ни секундой позже.       «Нет, я не пойду никуда. Я не выйду из этой квартиры», - проговорил я, задыхаясь, пытаясь расстегнуть ворот рубашки, забыв, что сделал это давным давно. Ноги сами потянули меня вниз, и вот я уже стоял на коленях, стараясь остаться в сознании и рассмотреть вещи перед собой в темнеющей комнате. Сердце, как заводная обезьянка, делало мощные удары молотком по вискам с невероятной скоростью, и от пронзительного звука и пульсации внутренности выворачивались наизнанку - тошнота подступила к горлу.       Добро пожаловать в кошмар наяву, чертов калека. Выживешь или сойдешь с ума?       Я не хотел никуда выходить. Я не хотел видеть людей, которые идут по своим делам. Не хотел снова искать её на улицах.       Рука миссис Шервуд оказалась на моей груди. Она потребовала, чтобы я посмотрел на неё и начал дышать под её счет. Сосредоточиться было практически невозможно.       Я бы даже самому злейшему врагу не пожелал бы испытать такое. Комната вертелась каруселью, и жизнь казалась такой быстротечной… Время дало больше ста восьмидесяти, мчась по автостраде, грозясь кулаком встречным, и оставляло лишь яркий черный горящий след от протекторов шин.       Мне повезло, что это длилось недолго. Когда моя попытка сделать вдох оказалась успешной, мое состояние быстро пришло в норму. Головная боль пробила черепную коробку и соорудила там небольшое гнёздышко. Я сжался и стал похож на гоблина, отчаянно охранявшего свой покой в самой глубине темной сырой пещеры.       - Что это было? - спросил тихо я, не в силах поднять глаза и унять дрожь. Обняв себя за плечи, я облокотился о стенку, позволяя миссис Шервуд поглаживать меня по волосам.       - Паническая атака. Частый гость после пережитой травмы.       Отвечать что-либо на это не было смысла. Я был нездоров, и это было очевидно. Я хотел, чтобы непрерывный цикл «мысль-чувство» разорвался прямо сейчас, чтобы он больше не приводил меня в состояние дефектного бытия. В тот момент я завидовал даже людям с мутацией в 21-й хромосоме.       Спустя время, когда рука миссис Шервуд оказалась на моём локте, повелевая мне повиноваться и надеть теплые вещи ради выхода в свет, я смирился. Она не покинет меня, пока я не сделаю то, что она хочет - выученная схема. Через десять минут я уже сидел на пассажирском сидении черного автомобиля, и миссис Шервуд везла меня в центр города.