Об этом не говорят на исповеди

      Она позвала меня по имени, и я услышал звук фортепиано, совершенный консонанс, продолжавшийся алегретто Андрея Корсакова.       Мы проводили время вместе далеко загородом, ведь только там можно было насладиться зимой. Гуляя по заснеженным улицам, я проваливался в сугробы почти с головой, но как только я оказывался в снежной ловушке, надоедливая бестия добивала меня снежками, засовывала их за воротник, а потом отпаивала горячим глинтвейном. Мне жаль, что она предпочла юг нашему веселому гнёздышку на севере. Я отворил дверь и прошел в гостиную в поисках пледа, чтобы закутать её. Она не любила теплые вещи и вечно мерзла в слабо отапливаемом помещении, а я не уставал ругать её за это и получать миллионы улыбок и колких шуток в ответ. Так вышло и в этот раз - я слушал звонкий и беззаботный смех и рассыпался на миллиарды звуковых волн, растворяясь в гармонии.       Я проснулся в холодном поту посреди ночи, пытаясь привести в порядок дыхание. Я не мог сделать вдох и пытался снять с себя несуществующую петлю, что неустанно душила меня. Никогда бы не поверил, что секунды могут длиться так долго. Я закрыл лицо руками, пытаясь сделать и так тёмную комнату ещё темнее. Почему-то тело пробил озноб, хотя я определенно был здоров. Мне понадобилось около десяти минут, чтобы просто осознать реальность.       Любовь - та же зависимость. Сужение зрачков, расслабление, чувство благополучия, радости и эйфории. Люди почему-то забывают про спутанное сознание, паранойю, галлюцинации, перепады настроения, тревогу и изменения личности. Когда начинается ломка, тело обматывают колючей проволокой, заставляя застыть в неудобном положении. Сделай хоть одно движение - и металлические шипы жадно вонзятся в кожу, и даже намертво стиснутые от невыносимой боли зубы не сдержат крик, полный отчаяния.       Её отсутствие - эпоха немого кино. Вырвав голосовые связки, я заклеил рот изолентой и больше не мог говорить. Шаги в мягких тапочках казались взрывами атомной бомбы. Тело стало непропорционально большим. Лежа на кровати, я сворачивался до размера запятой, не желая осознавать, что больше не могу уснуть. Аллегретто замедлилось, форте перешло в пиано. Я слышал элегию вдалеке, и клавиши вдавливались в сердце, порождая режущую аритмию.       Стоило лишь закрыть глаза, и я снова оказывался в освещенной гостиной, сканируя пальцами выгравированные на корешке названия книг. Я частенько читал ей вслух. Она любила мрачные произведения с открытым концом. Я садился в кресло, её голова на моих коленях: я медленно вводил её в историю, перебирая длинные локоны, и, переворачивая страницы, случайно встречался с ее взглядом. Не в силах оторвать глаза, я тонул в её изумрудном городе.       Я не шевелился в попытках заморозить время. Если бы я сделал хоть одно движение, тело бы снова напомнило о непрекращающемся страдании, а мозг снова решил, что мир перестал быть прежним.       Круг замыкался: нужно было уснуть, чтобы уйти от реальности, но нельзя было отпускать контроль - не дай Бог увидеть её по ту сторону бессознательного. Слишком сложно делать шаг, когда впереди горит лес, а сзади - пропасть в бездну.       Всё было в порядке. Безупречная ценестезия* . Отдаленный мир, грубыми мазками нанесенный на полотно.       Пианино продолжало печальный этюд… Милая, сыграй мне Шопена. Но лучше просто уйди.

***

      Я путался в днях и терял счёт времени. Недостаток сна ещё больше обрывал связь с реальностью. Стоило лишь моргнуть, и я был уже в черно-белом кино. Я смотрел на себя через большой экран, не понимая, что происходит на нём. Не было ни малейшего понятия, с какой стороны я находился - я наблюдатель или актёр? И сколько я уже не спал нормально? Две недели или почти три месяца?       Автострада была непривычно пустой. Ноги волочились по асфальту - мышцы отказывались сокращаться. Воздух сгущался в сладковатую дымку. Обременяющая свобода сдавливала грудь.       Я пил портвейн находу и пытался уйти дальше от дома. Крепкое вино превратилось в виноградный сок, не давая упасть в забытье. Я шел около двух часов в одном направлении, пока не свернул на тропинку, ведущую к морю. Бутылка была уже почти пустой, когда я сел на песчаный пляж, уставившись в черноту горизонта. Мысли нехотя посещали голову и стремительно покидали воспалённый рассудок, не желая оставаться в неприятном месте. Шум волн, ласкающих побережье, не приносил столь желанного облегчения.       Это была ночь без единого источника света. Я смотрел на небо и не мог разглядеть звезды.       Сделав последний глоток, я кинул пустую бутылку, и она разбилась о мокрый камень. Большая змея обвилась вокруг шеи и сдавила горло. Было тяжело дышать - каждый вдох напоминал об открытой ране в груди.       Колючий шарик поселился во мне несколько дней назад, после того, как я отошёл от шока. Видимо, я подкармливал его чем-то вкусным - он достиг невероятных размеров, и тело больше не могло его сдерживать.       Я хотел кричать. Поймать прохожего и избить его до смерти собственными руками, сломать ему пару костей и впечатать в асфальт. Хотел разрыдаться, спуститься в Преисподнюю, найти её, вылить на неё тонну бензина, сжечь до тла, чтобы ни единого волоска не осталось - и плевать, что Ад и так в огне. Хотел, чтобы у неё в груди тоже поселился такой же шарик - он бы вырос и заставил её мучиться от невыносимой боли. Хотел, чтобы она знала, какого это - дышать без легких или пытаться наесться с черной дырой в желудке.       Я изо всех сил старался выдавить из себя хоть что-нибудь. Но каждый раз, когда казалось, что уже не мог сдержаться, тело становилось каменным, будто меня замуровали вместе с демонами, говорящими, что я в порядке. Было странно осознавать, что мне больше не доступны привычные человеческие навыки. Идти так далеко в надежде устроить истерику - и зря.       Я унёс все её вещи в подвал, потому что они занимали слишком много места. Перенес все наши фотографии на носитель и спрятал так далеко, что уже забыл, куда положил маленькую черную флешку. Я перестал ходить привычными маршрутами. И всё было хорошо. Я не думал о прошлом и жил настоящим, улыбаясь и смеясь вместе с коллегами, выкуривая двенадцатую сигарету за час. Я знал, что всё в порядке сейчас, и дальше будет только лучше. Сидя на мокром песке и всматриваясь в бездну, я понимал, что нет нужды кричать или плакать, ведь жизнь продолжается, только уже без неё.       И все же, почему я чувствовал невыносимую боль? По моим расчетам она уже должна была ослабить хватку в солнечном сплетении и раствориться с очередной дыхательной практикой. Игнорировать её никак не получалось, и, как назло, именно в эту ночь анестетик в виде алкоголя перестал действовать. Как успокоить это разъяренное чудовище, хотя бы на пару мгновений?       Закрыв глаза, я вспомнил её слова. Она сидела на кухне и пила утренний кофе, пока я старательно готовил кашу с сезонными ягодами. Тогда я очень хотел, чтобы она позавтракала… Но завязалась серьезная экзистенциальная беседа, и кастрюля овсянки так и осталась нетронутой. Она произнесла быстро и скомкано в перерыве между затяжкой вишневой сигареты и глотком кокосового капучино: «В битве между двумя монстрами всегда побеждает монстр побольше. Тебе бы почитать Мэтта Хейга, он проливает достаточно света на природу человеческих страданий». Тогда я разозлился, и дискуссия превратилась в полемику. Она пропускала колкие фразы мимо ушей. Я был вспыльчив и импульсивен, и не хотел вдумываться в бред, который она несла с видом ученого, только что получившего Нобелевскую премию. И почему-то только сейчас я захотел залезть ей в голову.       Дорогая, ты ведь хотела мне помочь. Что ты хотела до меня донести?       Я встал и сделал шаг к морю. Почувствовав воду пальцами ног, я стиснул зубы - кровь застыла и, казалось, перестала циркулировать. Было до ужаса холодно. Я зашел дальше. Остановился. Дрожь пробила тело из пулемета сотней патронов. Мысленно посчитав до трех, я полностью зашел в воду и пропал в морской пучине. Везде кололо, как на электрическом стуле. Разряды тока прошибали мышцы и лишали возможности мыслить. Концентрация на физической боли действительно помогала забыть о пустом пространстве внутри изможденной души. Не в силах больше терпеть и задерживать дыхание, я вынырнул из воды и стремительно последовал обратно, пытаясь передвигать ногами как можно быстрее. Давление замедляло шаги, и страх лишиться конечностей добавлял панику в и без того депрессивный букет эмоций. Выйдя на сушу, я снова упал на песок - одежда прилипла к телу. Стало ещё холоднее.       Интересно, она о таких монстрах говорила? Определенно ложное суждение. Физическая боль работала только в моменте, и, стоило ей пройти, демоны возвращались обратно и в очередной раз совершали жестокое таинство. Я взялся за мокрые волосы и с силой сжал их, пытаясь прогнать стаю голодных воронов, почувствовавших терпкий аромат агонии мыслей. Найдя пачку сигарет и зажигалку, брошенных на землю, я закурил, вглядываясь в светлеющее небо.       Рассвет не предвещал ничего хорошего. Ещё один день борьбы за способность понимать действительность.       Я должен был идти на работу через четыре часа. Я повторял вслух, что все в порядке.       Всё в порядке. Всё хорошо. Это пройдёт. Сегодня.