«Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной?» (Иов. 38:17),
«От власти ада
Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (Ос. 13:14),
«Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдёт Царь славы!» (Пс. 23:7)
Открыть дверь в квартиру было определенно плохой идеей - настолько, что после нашего короткого разговора я ещё больше потерялся. Сидя на заднем сидении, я наблюдал сменяющиеся со скоростью света картинки в окне, и нейроны не успевали донести информацию. Я зашёл в помещение, находясь в полусне. Приглушенный свет действовал как снотворное. Предметы, воспринимаемые сознанием, становились нереальными, почти неосязаемыми. Их пустота стала сравнима с отверстием в стене после выстрела мимо цели. Это был маленький винный бар на Хай Стрит. Я часто тут бывал, когда выбирался с моей ненаглядной на вечернюю прогулку у моря. Тогда мы, с солеными сосульками вместо волос, уже подшофе, залетали в старомодную красную будку и садились за самый дальний столик у окна. Мы неизменно брали два бокала белого игристого, иногда очаровывая засыпавшие пожилые пары и болтая с туристами. Поначалу необъятный ассортимент приводил в крайнее смятение, и желание устроить дегустацию выходило за предел, но затем знающие официанты готовили уже привычный заказ, и неоправданное ожидание никогда не настигало своих жертв. Бутылку домой мы, наоборот, выбирали старой доброй считалочкой: в этом случае нас никогда не сковывал «страх перед неизвестным», испытывающие посетители любой кофейни, ломая голову, заказать ли привычный капучино или же сезонный напиток. Безмятежное состояние эйфории было приятным до мурашек, и время останавливалось, позволяя Вселенной любоваться «детским непорочным счастьем». Сейчас же, в день пятницы, гул людей выводил меня из себя. Сон как рукой сняло, когда дверь распахнулась, и на пороге появились балаболы из Испании. И ладно бы, если я слушал только их бессвязную болтовню - к моему ужасу, я мог проследить течение времени, отбивающее настенными часами рядом с барной стойкой. Тик-так. Так громко - скрежет и клацание трещащих и стучащих механизмов. Камертон в виде маятника ударял из секунды в секунду. Для меня оставалось загадкой, почему я их слышал, когда вокруг меня стоял оглушающий гул людей, лязгание ложек и звук стучащих о стол тарелок. Всё вокруг стало таким непростительно звенящим и омерзительным. И было так странно, что я не мог расслышать миссис Шервуд, сидящую прямо здесь, рядом со мной. Как же хотелось разорвать полотно картины и заложить себе вату в уши. - Айзек, что ты будешь есть? - властный тон миссис Шервуд отвлёк меня от лавины паники, стремительно сходящей с горы с невесёлым названием «Шаткое Самообладание». Я совсем не был голоден, несмотря на то, что в последнее время жалкое подобие пищи оказывалось во мне достаточно редко. Но «рыцарь в доспехах» заставлял меня заказать хоть что-нибудь, и я, теребя меню в руках, бесцельно глядел между букв, просверливая дыру в куске картона, несмотря на то, что выбор отнюдь не блистал разнообразием - сплошные винные тарелки и ничего существенного. Поразмыслив, мы пришли к выводу, что лучше домашней фоккачи, сервированной на деревянной дощечке с сыром, запеченного мяса и грозди винограда мы не найдём, поэтому перестали ломать голову. Миссис Шервуд оказала мне честь определиться с алкоголем, и я взял привычное мне Брунильде - итальянское красное сухое. Для меня это вино было теплым напоминанием о любимых мною вечерах перед очередной документалкой о событиях Второй Мировой или пылких дискуссиях с моей благоверной о судьбе евреев, обреченных на страдания после первой «белой бумажки». Молчание воцарилось над нашим столиком. Мы выедали друг друга глазами, не в силах что-либо придумать. Я знал, зачем она здесь - милосердный ангел, желающий вселить луч надежды в испепелённое горем сердце. «Непорочная» гордыня так и норовила пробиться сквозь состроенную гримасу сострадания. Злоба пряталась за желанием очиститься от греха и сделать доброе дело, о котором никто не просил, но маскировка оказалась неудачной. Я не хотел «изливать ей душу». Никоим образом, я не позволил бы себе дать слабину, как пару часов назад. Я не мог дать ей заметить, что я не такой, каким должен быть. Люди одинаковые. Застряв в калейдоскопе событий, не останавливающиеся шестеренки в вечном двигателе под названием «существование» крутятся с одной и той же скоростью, а затем выходят из строя, и их заменяют на им подобные. Миссис Шервуд ничем не отличалась. Тяжелые события жизни никак не могли сотворить праведника, несущего искупление или облегчение. И всё же ей очень хотелось почувствовать себя спасителем, чтобы на душе стало легче. Я думал, нужно ли мне подыграть? Стоит ли это того? И сколько сил я потрачу на это? - Ты ведь сам всё понимаешь, - миссис Шервуд не выдержала гнёта тишины. - Определенно, - не имел ни малейшего понятия, что она хотела этим сказать. Официант принёс заказ, и нам пришлось ненадолго прервать едва ли начавшийся разговор. Я знал мальчишку как облупленного - бедняга Эльзар* работал здесь уже целую вечность, пытаясь оплатить жильё и сохранить хоть немного денег на еду. Я старался помочь ему чаевыми, прекрасно понимая, что это его не спасало. И всё же он был благодарен, выражая свои чувства быстрым обслуживанием и приятными беседами во время коротких передышек между клиентами. Он подарил мне улыбку, полную соболезнований, пожелал хорошего вечера и тут же скрылся, не мешая моей борьбе с «демоном». Вино было тяжелым и терпким, с танинами, как и положено красному сухому. Миссис Шервуд сделала глоток, поморщилась от насыщенности алой жидкости, и продолжила уже привычные моральные уничижения: - Я знаю, что тебе тяжело, но нужно вытаскивать себя со дна. Тебе нужен психиатр. Я тебя запишу и оплачу. - За меня не надо платить, - отчеканил я, с лязгом поставив бокал на стол. Лицевые мышцы начинали играть в гольф. Непростительное заклятье вырвалось из уст коварной волшебницы: представление меня немощным, жалким бедняком стояло наравне с предательством. И всё же миссис Шервуд не унималась. - Айзек, это мой подарок тебе. Ты должен идти дальше. Это всё, что я могу сделать для тебя. - Я справлюсь сам. Признаюсь, я почти договорился со своим эго, и мысленно прокручивал реплики ради утешения бедной женщины. Когда она заговорила о психиатре, моё желание делать это разбилось вдребезги. - Послушай меня, - выдержав паузу, в который раз забив отравленный гвоздь глубоко в сердце и смахнув слёзы, выступившие от внезапной резкой боли, она сомкнула руки в молитвенном жесте и понизила тон, - Она очень тебя любила, правда. И хотела для тебя только хорошего. Я же хочу, чтобы ты был счастлив, хотя бы в память о ней. Ради неё, пожалуйста, оставайся живым. Пока что я вижу перед собой только тело. Я оцепенел от изумления, пытаясь угадать, искренние ли эти слова или же всего лишь манипуляции с целью успокоить несчастную душу. Я опустил глаза, ничего не ответив. Если люди действительно одинаковые, то я бы хотел мыслить с ними в унисон: планировать отпуск, решать проблемы по работе, хотеть отпраздновать день рождения и продумывать речь о том, как вежливо отказать надоедливому знакомому, которого из чувства долга и стоило бы пригласить на вечеринку… Я хотел быть этой скучной пешкой на доске мироздания, но я дефектный, бракованный механизм, что отмечают красным крестиком и утилизируют, бросая в огонь с отходами. Миссис Шервуд, Эстер*, милая, может Вы ослепнете хотя бы на секунду, пока я надену плащ-невидимку? Я хочу найти ключи от клетки и уйти от Вас. Где моё право сказать «Нет. Большое спасибо, я вынужден отклонить ваше предложение»? Непрактичные советы и ненужный конфликт. Как же Вам не понять, что мне не нужно это все? Либо подействовал алкоголь, либо её слова действительно настолько сильно повлияли на меня, что я подозвал Эльзара, заказал еще бутылку и перестал быть немым: - Представьте, что Вы бежите, без определённого направления, в попытке унять тревогу, которая не проходит даже от самых сильных ударов по телу. На Вашем лице застыла гримаса отчаяния. И вот, Вы останавливаетесь, тяжело дышите, не можете сделать даже шага вперёд. Думаете, Вы бежали слишком быстро? Нет. Вас просто отключили от блока питания, и энергия больше не циркулирует по Вашему телу. И вот, Вам в затылок дышит та самая тревога, от которой Вы так старательно пытались избавиться. Вы обречены. Что было бы тогда у Вас в голове? Что бы Вы предприняли? Более чем уверен, Вы уже сталкивались с этим. Миссис Шервуд уже открыла рот и сделала вдох, чтобы вымести на виновника всё своё недовольство, но Эльзар принёс бутылку. - Друг мой, налей мне по-нормальному, - попросил я, и вместо привычной четверти, бокал заполнили до краёв. Эстер не оценила жест доброй воли от официанта. - Тебе не кажется, что это чересчур? - миссис Шервуд глянула на бокал с нескрываемым отвращением, но также попросила налить ей чуть больше. Став свидетелем её двойных стандартов, ухмылка исказила моё лицо: - Я люблю пить, миссис Шервуд. Вы не можете понять этого сейчас. Это для Вас слишком низко, особенно с Вашими нервами. Из чего они сделаны, миссис Шервуд? Из титана, ведь не зря же он самый прочный элемент? - Неправда, - её голос стал жестким, как сталь. Глаза остекленели, и это мгновенное изменение привело меня в замешательство, - Ты спросил, о чём бы я думала и что делала. Так вот знай: раньше я, как правило, даже из кровати выползти не могла. Я не видела смысла. Я хотела исчезнуть. Я ненавидела всех, потому что они знали, как быть счастливыми. Куда ни посмотри - везде люди, либо не обделённые надеждой и жаждой жизни, либо несчастные настолько, что заставляли меня стыдиться, что я вообще жива. Недавно мой рот нельзя было открыть даже ключом. И всё же, я выяснила, что ключ лежит внутри… - Вы говорите, что желаете мне самого лучшего, - я перебил её самым низким и подлым способом, но я ничего не мог с собой поделать: она разворошила осиный рой, и я пустился во все тяжкие, - Что для вас «лучшее»? Вы, наверное, хотели бы, чтобы я прекратил всё это: выбросил бы все свои бутылки, постирал вещи, убрался в квартире, пошел снова на работу, нашел себе девушку, напоминающую мне о ней, смотрел футбол с друзьями - зажил нормальной жизнью, засунув всё своё горе под рёбра, потушив пожар, сжигающий мои органы… Знаете, что это значит? Это значит выкопать могилу, лечь в неё и похоронить себя заживо, где-нибудь на свалке. И да. Я тоже хочу жить. Но это возможно только с полной амнезией. - Слишком большая жертва может превратить сердце в камень, Айзек. Иногда нужно чем-то пожертвовать, чтобы вернуть себя. Это больно и кажется невозможным, но определенно стоит того, чтобы вспомнить, что ты - полноценная личность, которая может идти дальше. Жизнь - это приключение, не так ли? - Миссис Шервуд, вы должны признать кое-что: я больше не смогу жить как прежде. Я теперь не здесь: я застрял между жизнью и смертью, словно меня должны были похоронить рядом с ней, но почему-то забыли. Я смотрю вдаль и не вижу горизонта - сплошной туман. Я чувствую, что воздух осязаем и напичкан химикатами. Мне тяжело поднять руку, чтобы открыть дверь. Я стал глухим, и больше не слышу пение птиц по утрам. Я потерян, бегая ночью вдоль автострады в надежде, что кто-то остановится и отвезёт меня на край земного шара, подальше отсюда. А когда я пью, всё проходит. Я пьян, и мне легче, прошлое не сгущается тучей. Миссис Шервуд, я не готов жить эмоциональным инвалидом, это отвратительно. И всё же, я не могу всё бросить, потому что я боюсь не оправдать её ожидания насчет меня. Я знаю, что она смотрит на меня и ей тоже плохо, возможно, поэтому она и приходит ко мне во сне. А я хочу её видеть. Постоянно, каждый день. Я хочу всё вернуть. Но всё, что я могу сделать - дать мыслям уйти. Я хочу ничего не чувствовать, каждый божий день, но не так, как обычно. Я не хочу зависать в одном положении пять часов подряд, а потом умирать от несусветной боли. Я пытаюсь выжить. С огромной раной, смертельной для души и сердца. Оставьте мою зависимость. Я не хочу забыть, что такое покой, и пускай мне в этом помогает бутылка. Спасибо за ничто. До свидания. Агония сжигала моё сердце. Ещё чуть-чуть, и я бы начал чувствовать запах гари. Частички пепла сыпались бы из моего рта. Я кинул несколько купюр на стол и ринулся вон из помещения так быстро, как только мог, не слушая просьбы остаться. Я шёл по улице. Вечерело. Я слышал треск мотоцикла, похожий на перестрелку. Воздух был пропитан теплом от маленьких лавочек, и лицо приятно обдувало только что приготовленной едой, кофе и едва заметным ароматом вина. Одинокая тень отбрасывалась на каменные плиты тротуара: при свете фонарей и ярких вывесок они поблескивали, словно кто-то рассыпал алмазную пыль. Я медленно прогуливался, смотря на проходящих людей. Они переговаривались, смеялись и знали, куда им идти. Я заглядывал каждому в лицо, и все встречали меня недоумевающими взглядом. Они были рядом со мной, но я знал, что вокруг меня пуленепробиваемое стекло. Я бил по нему, кричал, молил о помощи, бился в конвульсиях, как в эпилептическом припадке, рвал волосы и кусал губы. Но я был нем, словно голосовые связки вырвали и бросили в урну. Было безумно холодно. Я завернулся в кофту и пытался дышать через раз. Ледяные руки не возвращают украденное. Продолжения книги нет без её начала. Все залилось серо-синим, и наступил дождь. Неоны отражались в прозрачных водяных стёклах, оставленных кем-то небрежным на мокрых асфальтированных дорогах. Автобусы зловеще сверкали фарами под нагнетающую музыку водопада. За машинами оставался шлейф из мельчайших переливающихся кристаллов H2O. Ветер залетал под кофту и касался кожи живота. Я чувствовал каждый выдох всполошившейся стихии, как оголенные провода под напряжением пытаются не загореться от чрезмерного энергетического потока. Я снова пытался повергнуть эмоциональную боль, заглушив её физической - дать ледяной воде второй шанс. Глядя на небо пыльного цвета и морщась от попадающих в глаза капель и сковавшего лоб обруча холода, я ждал, пока вода стечёт и смоет несусветную ношу. Невообразимая сила уносила вместе с сорванными листьями, казалось, навеки застрявшую инфекцию, вызывавшую сепсис. Я вдохнул полной грудью и выдохнул, и уголки губ моих немного поднялись вверх. Я мог только гадать, это вода сделала, вино или мой наконец-то открывшийся рот? Я вернулся домой. Свет фонарей из окна освещал пещеру. Я снял вещи, надел уже привычную мне футболку. Кинул себя на кровать, не в силах добраться до душа. Мнимая радость от того, что я всё высказал, испарилась. И, как оказалось, я снова был заперт дома. Я мог найти здесь лишь призрак когда-то существовавшего домашнего семейного уюта. Я не хотел больше никуда выходить совсем. Одного раза было достаточно, чтобы полностью убить в себе желание видеть хоть что-то. Ночь была долгой и тяжелой. Я лежал неподвижно, словно замурованная мумия одного из слуг в гробнице Тутанхамона. Мысли не тревожили, возможно, я уже действительно становился живым трупом. Недосып, измотанность и отсутствие еды убивали оставшееся желание жить. Солнце взошло и ослепило меня: я понимал, что наступила суббота, выходной день, и нужно было хотя бы попытаться совершить имитацию деятельности, но пошевелить даже пальцем ноги могло уже стать достижением. Кто бы знал степень моего удивления, когда дверной звонок нарушил гробовую тишину. Стоит признаться, изумление быстро сменилось раздражением, и в этот раз я решил ждать, когда экзекуция моих барабанных перепонок закончится. К моему разочарованию, непрошеный гость был настойчив. - Миссис Шервуд, уходите, пожалуйста, я не открою Вам, - я готов был поспорить на все оставшиеся деньги, что это она вновь пришла по мою душу. - Мистер Лайтман*, боюсь, Вы ошиблись. Прошу Вас, откройте! Пришлось встать. Я не знал, кому принадлежал этот голос. Пока я переваливался с ноги на ногу в попытках добраться до двери, я думал, зачем он ко мне пришёл. Самое разумное объяснение - главный редактор нашей газеты не нашёл мои несуществующие статьи. Видимо, сейчас мне придётся объясняться и начинать процедуру увольнения. Что ж, выбора не было. Когда я открыл дверь, то увидел опрятного взрослого мужчину в круглых очках и с ухоженной бородой. Смуглая кожа выдала в нём иностранца, хоть и был он одет с иголочки, как истинный британец. В руке он держал папку-планшет и ручку для записей. - Так всё-таки Вы из «The Reformist*»? - Так вот, как выглядит любимый в наших кругах автор лучших политический статей! - мужчина улыбнулся, показав белоснежные зубы, - Простите за ранний и внеплановый визит, но мне сказали, что по-другому Вы меня не пустите. Позвольте представиться, меня зовут Йозеф Бен-Дэвид*, но можете выбрать любую часть из всей этой сборной солянки. Я психотерапевт. Могу ли я немного поболтать с Вами? Стоя в дверях на страже входа в «обитель отчаяния», я едва смог удержаться о карниз. Потрясло меня даже не столько еврейское имя, сколько род деятельности этого мужчины. Нужно было что-то решать как можно быстрее. Отойдя на пару шагов назад, я с неведомым мне доселе остервенением закрыл дверь и, чуть ли не вжимаясь в неё, начал поворачивать замок. - Ну нет уж, я здоров! И я Вас не пущу! Эта дамочка из меня все соки выжмет, я знаю, что это она Вас сюда привела! - злость родилась во мне, но признаюсь, было приятно - осознавать, что во мне появилась эмоция. Даже негативная, но она была такой понятной, настоящей, людской… Она полыхала во мне ярким пламенем, грела изнутри настолько сильно, что щеки приобрели пунцовый оттенок. Но пока я заново знакомился с ранее нелюбимым мною ощущением, я не заметил, что еврей был не только упрямый, но и сильный. Меня чуть не сбили, я еле успел отойти: он снова предстал передо мной, придерживая дверь рукой. Яркая подъездная лампочка освещала мужской силуэт, и было очень тяжело на него смотреть.* Мой волчий оскал он принял с неведомым мною спокойствием - я бы, скорее, развернулся и ушел, желая больше не сталкиваться с таким человеком. Почему он так не поступил? - Мистер Лайтман, миссис Шервуд, которую Вы сегодня старательно прогоняли с порога, оплатила Вам сорок сеансов. Более того, владелец газеты, где Вы работаете, мистер Голдберг, - мой старый приятель. Он отпускает Вас на больничный под моим чутким присмотром и не будет Вас увольнять при условии, что мы проведем их полностью. Он очень ценит Вас как работника. Как он сказал, благодаря правде, которую Вы рассказываете, газета удосужилась награды «Свободная пресса Великобритании», а в наше непростое время только такие, как Вы могут что-то поменять. Не хотелось бы, чтобы Вы утонули в горе, хотя бы потому, что моя дочь не пропускает ни одной статьи Вашего авторства. Ну что, может, Вы пустите меня? Врач не дождался моего ответа и прошёл мимо, начав поиски подходящего места для сессии. Злость перерастала в праведный гнев. Еще немного, и я бы начал крушить всё подряд. Никто не оставил мне выбора, или хотя бы времени подумать. Возможно, я смог бы переубедить его в бессмысленности процесса «выздоровления» за отведенный мне час. Я решил попытаться. Было интересно хотя бы понять, что представляет из себя так всем полюбившаяся психотерапия.