День за днем. Эпизод 4

На следующее утро одеваюсь не к игривому празднику, а к торжественному общественному мероприятию - надеюсь, Антоша полностью капитулирует в присутствии публики - я буду вся в белом, а он окажется во всем коричневом и будет обиженно вонять из угла. Так что поверх темного топа с узенькими бретельками, надеваю белоснежный пиджак, в контраст к черным брюкам, а волосы закалываю в строгий пучок. В ожидании решительного столкновения, после которого, надеюсь, враг будет повержен, топчусь возле рабочего стола, раскладывая скопившийся хлам по выделенным местам - сюда записные книжки, туда ручки, а вот здесь будет стопка бумажек. В открытую дверь кабинета заглядывает Калугин, светясь улыбкой: - Марго, можно? Выйдя из-за кресла, перехожу в торец стола, продолжая наводить порядок на его дальней стороне. У меня сегодня жизнеутверждающий настрой, так что весело киваю, приглашая приблизиться: - Да ради бога! - Спасибо. Андрей прикрывает за собой дверь и делает несколько шагов в мою сторону: - Ну, что ж, я вижу с настроением у нас уже все в порядке? Очередь доходит до карандашей, и я их складываю в стаканчик: - А чего грустить, жизнь бьет ключом! - Хэ, действительно. Он оглядывается на дверь: - Э-э-э..., я чего зашел то. Мне это тоже любопытно и я разворачиваюсь к Калугину: - Да, кстати. Чего ты зашел? Андрей с улыбкой признается: - Я сегодня вечером окончательно поговорю с Наташей. Похвальное решение. Но какой реакции он ждет от меня, если таких обещаний уже была уйма? Даже не знаю, что сказать, чтобы не повторяться… Уведя взгляд в сторону, неуверенно тяну: - Н-н-ну-у, молодец. А от меня чего ждешь? Чтобы я тебя благословила? Калугин снова утвердительно дергает головой: - Ну, в общем да. Догадываюсь о чем он, и, в общем-то, не против, но в объятия кидаться не спешу: - Хэ... Извини, Андрей, но я не знаю, как это делается. Мы с улыбкой смотрим друг на друга. Калугин игру поддерживает: - А я тебя научу, все очень просто. Он разворачивается вместе со мной так, чтобы самому привалиться к столу, а меня привлечь к себе и обнять. Наши лица, наши губы оказываются совсем близко. Резкий стук в дверь прерывает романтическую идиллию и заставляет меня оглянуться - в наш любовный уголок буквально врывается разъяренный Зимовский с перекошенной от злобы физиономией. Он подходит почти вплотную, а потом наклоняется в сторону Калуги: - Андрей, извини. Извини! Взяв за руку, он тянет меня прочь из объятий, прочь из кабинета, пропуская вперед и подталкивая сзади. Зато в своих хоромах уже не церемонится – сильно втолкнув внутрь, громко хлопает дверью, а потом нависает, как коршун, продолжая злобствовать: - Слышь, ты, тварь! Спуску не даю - оскорбление вызывает ярость: - Слушай, Зимовский, за тварь можно и в рожу получить! Выбирай выражения! - Реброва, это уже не смешно! - Ты о чем? - Остановись, слышишь! Или тебя остановят, поняла! Отвернувшись, твердо чеканю: - Ты сам это можешь остановить. - Неужели? - Я вчера предложила тебе прекрасный вариант. Сделай хоть раз в жизни настоящий мужской поступок! Извинись, перед дамой. От этого ты только выиграешь! Иду мимо него к двери, так и слыша за спиной зубовный скрежет. Вот кто, по-настоящему, тварь. На разум не рассчитываю, но свою жадность Антоша может и не осилить, сдастся. *** В обед, когда народные массы разбредаются кто куда укрепить потраченные трудовые силы, в дверь кабинета просовывается сияющая Люсина голова и с таинственным видом просит выйти в холл, посмотреть на что-то сногсшибательное. Надеюсь это то, что я думаю и безропотно иду за ней. Там, на стене плакат, возле которого уже начинает скапливаться гудящий, смеющийся люд. На большом листе ватмана с Антошиной фотографией скорбные буквы рвут душу - наверно он плакал, когда писал: «Я Зимовский Антон Владимирович. Приношу свои публичные извинения Ребровой Маргарите Александровне за причиненные ей обиды. Прошу считать все мои действия неудачной шуткой. Заверяю, что впредь этого больше не повторится». *** Через пару часов ко мне с этим самым плакатом врывается радостный Калугин: - Марго ты это видела? Я как раз вернулась из бухгалтерии, где девчонки меня буквально забросали восхищенными эпитетами по поводу извинений Зимовского, вгоняя в краску, и даже еще не успела сесть в кресло. Со смехом сознаюсь: - Видела. Андрей разворачивает плакат лицом ко мне: - Я не понимаю, это что шутка такая? Сложив уже разбросанные по столу бумажки в стопку, откладываю их в сторону: - Ну, почему шутка, сам Зимовский все это и развешивал. - Так, а чего на него нашло-то? Подробности пусть канут в глубинах истории. Свои методы раскрывать не буду – может еще пригодятся. С усмешкой хмыкаю: - Не знаю, совесть, наверное, проснулась. Калугин тянет: - Вот дела-а-а-а, так дела. Взмахнув плакатом, он кладет его на стол, а потом, обойдя это препятствие, подбирается ко мне. Знаю, знаю зачем! Опустив голову, делаю вид, что поправляю плакат, а сама с улыбкой жду, что Андрюшка будет делать дальше. Чувствую как звенит мой голос, а глаза ловят мужской взгляд: - Андрей, ты что-то хотел? - Да! Нас тут с тобой прервали. Его руки уже устраиваются у меня на талии, а губы, тянутся к губам. Положив руки Калугину на плечо, немного отклоняюсь назад: - Андрей …. Надеюсь, мои игры его не остановят. Он все сильнее прижимает меня к себе: - Я соскучился, причем очень, очень, давно. И наши губы сливаются…. Он целует мое лицо, шею, его рука сдвигается с талии, поднимаясь выше, чтобы лечь на грудь….Стоп! Нам нужно остановиться! - Андрей. - Я тебя уже сто лет…Очень, очень давно... - Подожди, подожди… Упираюсь обеими руками ему в грудь, стараясь отодвинуть, и сама прогибаюсь назад. Он не понимает, чувствуя, что я это делаю наперекор себе. - Ну, почему… Я не хочу сдаваться и дать ему разрушить воздвигнутую мной преграду - у меня вообще не останется никаких рычагов бороться с паутиной прилепившей его к Егоровой, да и с собой бороться тоже: - Потому, что. - Марго. Так уютно прижаться и ни о чем не думать… Я ощущаю, как все тело наливается тяжестью, наполняя теплом низ живота, мои мысли только о слабеющих ногах и мурашках пробегающих волной по спине… Это вот так вот будет всегда?…. Он, как безумный, я как безумная… Мое дыхание сбивается, и я бормочу: - Что? И еще его ладони на моей талии, теплые и сильные, не вырваться. Мои мысли уплывают. Мои руки покоятся у него на груди и уже не отталкивают. Андрей невнятно бормочет, уже не владея собой: - Я так больше не могу, я тебя люблю и хочу. Напор Калугина меня пугает, возвращая сознание. Хочу? Стоп – машина! Надо остановиться и у меня только один инструмент для этого: -Ты должен поговорить с Наташей. - Я же тебе обещал! - Я помню. Андрей тяжело дышит и вновь тянется к моим губам: - Давай, сегодня вечером. Что, давай? Чего бы Сомова там не говорила, но «плыть по волнам любви» безмозглой курицей я не хочу! Тетки в таких ситуациях легко динамят, ссылаются на нездоровье, но я говорить об этом смущаюсь, поэтому уворачиваюсь с напряженной улыбкой, обрывая Андрея: - Сегодня вечером тебе есть чем заняться. Разве, нет? Калугин трясет головой, возвращаясь в реальность: - Ну, в принципе да… Да, извини, да, да, да… Да, у меня есть занятие я помню. Хорошо! - Позвонишь мне? - Обязательно, конечно. Мы разъединяемся, продолжая держать друг друга за руки. Я вижу, ему действительно тяжело, может быть он и правда больше не спит с Наташей и это воздержание заставляет его терять рассудок. Хочу подбодрить и зову: - Андрей! - Что? Делаю шаг навстречу, чтобы теперь, когда он немного успокоился прижаться и оказаться в объятиях, подставляя губы и прижимая ладони к его лицу. Наш поцелуй получается долгим и когда мы, наконец, разъединяемся, со смехом говорю: - А вот теперь, иди! Теперь ему есть за что побороться, и за что пострадать. Наши руки разъединяются и Андрей, уже спокойно, отвечает: - Да-а-а, вот теперь позвоню. Он идет к двери, и я улыбаюсь ему вслед счастливой улыбкой и потом прячу смущенно глаза, опуская их вниз – как же я его люблю… И наверно то, что я ощущаю, и означает – я его тоже…, хочу как женщина, как это ни странно звучит. У дверей Андрей останавливается, оглядывается и посылает воздушный поцелуй. А потом выходит, прикрывая дверь. Довольная, плюхаюсь в кресло, откидываясь на его спинку. Положив локоть на поручень, задумчиво провожу пальцем по брови… На самом деле все не так уж плохо – Андрей поговорит с Наташей, а я успокоюсь и позволю себе быть совершенно бездумной рядом с ним. Ни о чем не вспоминать и ни о чем не жалеть. *** До самого вечера приподнятое настроение сохраняется – с Зимовским разобрались, с Андрюшкой с места сдвинулись, рабочие моменты катятся наезженной колеей. И, вернувшись домой, тоже поначалу особо не буяню, хотя и вздрагиваю от каждого позвякивания похожего на телефонный звонок. Переодеваюсь, умываюсь, ужинаю и уговариваю себя, что совершенно спокойна и нисколько не психую. На неровной почве вырядилась в красную майку и синие штаны, хотя никакого футбола сегодня не предвидится. С каждой минутой мандраж нарастает и я, зажав в руке мобильник, болтаюсь, как заведенная, возле мебельной стенки, на полке которой стоит стационарный телефон - не хочу случайно пропустить Андрюшин звонок. Но минуты текут и текут, и от этого становится муторней – неужели так долго сказать пиявке «прощай»? Вижу, как Анька, помыв яблоки с виноградом, тащит тарелку в гостиную и, схватив переносную трубку, срываюсь с места – иду за ней, пытаясь оправдать долгое молчание Калугина: - Понимаешь, ему просто нужно выбрать подходящий момент. - Угу. Сомова ставит тарелку на столик и садится перед ней по-турецки на диван. Уговариваю и себя, и ее: - А то эта полоумная Егорова, она просто наглотается опять каких-нибудь колес и вози ее потом по больничкам! На месте стоять не могу, и меня несет вокруг дивана. Анюта, опустив глаза в пол, и засунув в рот виноградину, возражает: - Слушай, по-моему, меньше всего она похожа на полоумную. Я и сама это понимаю, сто раз говорила Калугину, что не верю во все эти ее суициды, но сдаваться не хочу - тут же возвращаюсь и, наклонившись, пытаюсь заглянуть Сомовой в лицо: - Да-а-а? С двумя телефонами в руках присаживаюсь на боковой модуль. И вредничаю, раз нет никаких аргументов: - А на кого она похожа? - Ну, мне кажется, что это вполне четкий математический расчет. Не в бровь, а в глаз. Обрываю подругу, повышая голос - не хочу такое слушать: - Сомова! - Что, Сомова?! Вскакиваю, грозя Анюте, рукой с мобилой: - Слушай, не выводи меня, ладно? Меня опять несет вдоль полок, за диван, не нахожу себе места. До меня доносится: - Кто тебя выводит? Ты просто хотела поговорить на эту темпу, вот мы и разговариваем. Угу, разговариваем… Смотрю на наручные часы: - Блин, ну почему он не звонит, а? Уже половина десятого! Уже слышу в своем голосе слезливые нотки. Капец, так и до соплей недалеко. Сомова язвит: - Ну, просто эти пять часов он выбирает момент. Капец, убила… Анькин скепсис хуже самого ядовитого яда и я останавливаюсь, укоризненно глядя на подругу: - Аня! - Что? - Вот умеешь ты испортить настроение. Хотя оно у меня и так уже испорчено. Сомова повышает голос, взмахивая недовольно рукой: - Слушай, я умею снять розовые очки, вот что! Не поняла. Это о чем? - Какие розовые очки? Сомова разворачивается в мою сторону: - Слушай, ты почему вообще решила, что он уйдет от Егоровой к тебе? Да я сама видела, как его колбасит рядом со мной, да он весь трясется, когда мы целуемся! Наклонившись и опираясь зажатыми телефонами прямо на придиванный модуль, нависаю над Анькой: - Да потому что! Потому что он меня любит! - Хэ… Серьезно? Я почти рычу на нее: - Серьезно. И по сто раз на дню об этом говорит! Высказавшись и выпрямившись, бросаю победный взгляд на подругу. Но ту мои аргументы не впечатляют: - Ой, мужики вообще много чего говорят. Я так и замираю с открытым ртом. Сомова отмахивается: - Вон, Гоша стелил так, что бабы штабелями к нему падали. Ну, сказанула… Закатив глаза к потолку, искренне хохочу: - Ха, ты сравнила! Гошу-раздолбая и Калугина! Сомова продолжает судорожно клевать виноград и вдруг давится, оглядываясь на меня. Тон ее меняется: - Кхе…. Так, так, так … Можно еще раз повторить? Что ты сейчас сказала? - Что тебе еще раз? - Как вы... Как мы сейчас себя назвали? Она приподнимает вверх ухо, демонстрируя свою готовность внимать. Мы, вы… Про мою взаимосвязь с Гошей тему закрыли! По крайней мере, пока! - Так, Ань! - Что? - Уйди отсюда, а? Пока я тебя, чем–нибудь, не контузила. Сомова слезает с дивана, берет со стола свою тарелку и еще раз язвит: - А вот, кстати, чего Гоша не делал никогда – так это он никогда не бил женщин. А Марго вполне может, так что лучше не рискуй! Сложив руки на груди, рычу: - Уходи, Аня! Та бодро шлепает с фруктами к себе в комнату: - Я уже ушла. Гляжу ей вслед, и когда дверь закрывается, обхожу вокруг придиванного модуля, чтобы усесться на него, обиженно нахмурив брови. Посидев несколько секунд, открываю мобильник и набираю номер Андрея, но поднеся к уху, тут же захлопываю. Нет, он сам должен позвонить – он же обещал! Бросив трубку на стол, упираюсь подбородком в кулак и в тоскливом ожидании замираю. *** Когда городской, наконец, звонит, бегом срываюсь из ванной и лечу в гостиную: - Я подниму! Чуть не сшибая с ног Анюту, выползающую из своего логова. Наконец-то, Андрей! В спину слышу недоуменное: - Господи. Полная надежд, хватаю трубку: - Алло! - Марго? Воодушевление быстро покидает мой лик, и голос тускнеет – увы, это не Калугин. - Да, Борис Наумыч. - А Анечка, рядом? Рядом крутится Сомова, ожидая, когда я ей отдам телефон, но это не входит в мои планы. Вру, на голубом глазу: - А ее нет, она в магазин выскочила. Уворачиваюсь от Анькиных рук, не давая ей ухватиться за трубку. - М-м-м… Извини, что побеспокоил. - А ничего, ничего! Даю отбой. Анюта, с вытянутыми руками, возмущенно таращит глаза, но я с демонстративной самоуверенностью встречаю ее взгляд – ничего страшного, если надо мобильники есть. А потом с невозмутимым видом иду мимо нее. Опешившая Сомова, аж заикается от возмущения и тащится следом, причитая: - Да это вообще что такое, а? Что за наглость? Кто бы говорил! Месяцами выгуливать своего кашалота на чужой жилплощади не наглость, а освободить от трендения линию на пол часика, опять же чужого телефона, целая катастрофа. Чуть наклонив голову на бок, укоризненно гляжу на нее: - Слушай, Ань! - Это ты, слушай! Это вообще как называется, а? - Это производственная необходимость. Вы со своим Наумычем, как начнете трещать - до утра не вклинишься! Вот пусть на мобильный звонит. - Ага! И, действительно, звонит! Из Анькиной комнаты слышатся трели, и я тычу в ту сторону рукой: - Вот, что и требовалось доказать. Сомова огрызается, размахивая недовольно руками: - Слушай, ты со своим Калугиным уже совсем…, вольтанулась! Ее мобильник продолжает жалобно призывать хозяйку, и Анюта обиженно шлепает к себе. Отвернувшись, невозмутимо стою, сложив руки на груди - меня все эти вопли и укусы не задевают – прекрасно помню совсем недавнее поведение влюбленных голубков, которые вообще считали, что я пустое место или, в крайнем случае, случайная мебель, оставшаяся от прошлых жильцов. Эта мысль меня подбадривает, и я, обернувшись, кричу вслед, тоже взмахивая рукой и притоптывая: - А ты, со своим Наумычем, нормальная, да? Сомова пытается оставить последнее слово за собой и бурчит, прячась за дверью: - Нормальная. Ню-ню… Звонок баламутит немного успокоившиеся нервы и у меня снова все бурлит внутри - вот, даже Егоров звонит своей Джульетте и только я как дура, жду и жду, верю и верю… Мечусь по гостиной словно раненый зверь, продолжая причитать: - Почему ты не звонишь, а? Поднеся безмолвную трубку к лицу, жалуюсь ей: - Ты же обещал! Швырнув в отчаянии ее на диван, упираю руки в бока: - Ф-у-у-ух. Плюхаюсь на придиванный модуль, и, открыв крышку мобильника, набираю номер, но теперь уже не сбрасываю, а терпеливо жду. Длинные гудки. Длинные гудки… Короткие гудки. Капец. *** Ждать становится невыносимо, и я занимаю себя приготовлениями, чтобы потом не тратить время - начинаю одеваться и заново крашусь. Так время пролетит быстрее. Долго подбираю платье и, наконец, останавливаюсь на длинном до пола вечернем, оно темно-синее с блестками, с открытыми плечами и спиной и большими металлическими кольцами в бретельках – очень красивое. Покупала для специальных случаев. Волосы расчесываю локонами и прихватываю заколкой сзади так, чтобы спадали на эти самые открытые плечи. Андрюше понравится. К тому же тяжелый разговор с Наташей, должен же быть вознагражден? Когда все готово, перебираюсь обратно в гостиную на диван и, бросив телефон на столик и притушив свет, замираю в ожидании, потихоньку впадая в оцепенение. Конечно, разговор у них затянется…, может быть даже до полуночи или позже…, но закончится же…. И мы все равно с Андреем найдем местечко куда съездить. Надо только подождать. Шаркающие шаги возвещают о приходе Сомовой. Сложив руки на груди и закинув ногу на ногу, сижу в своем сказочном платье как истукан, вперив взгляд в одну точку – мой мозг сопротивляется признать поражение и мое отчаяние. Голос Анюты пробивается в сознание: - Марго. Приподняв голову, смотрю на Аньку: - Что? - Ты чего здесь сидишь? Как зомби повторяю: - Сейчас он позвонит, и мы куда-нибудь сходим. Сомова уже совсем рядом и, хмуря брови, кидает взгляд на часы на руке: - Да какой позвонит, полвторого ночи. И садится на придиванный модуль. Полвторого? Не может быть! Смотрю на свои часы: - Как полвторого? И разочарованно отвожу глаза в сторону. Значит правда - я дура и Калугин уже видит седьмой сон, посапывая в плечо своей невесты. - Капец. - Марго, ну ложись спать. Он уже не позвонит. Упрямо твержу: - Ань, он обещал! Та качает головой: - Слушай, ну-у-у… Давай спать… Утро вечера мудренее. Ни хрена оно не мудренее. Слезы подступают к глазам, я, наконец, сдаюсь и обреченно отворачиваюсь: - Хэ…Ага, а завтра он будет мне травить байки о том, как у него не получилось, а я буду слушать как дура… Опустив голову, снова таращусь бездумными влажными глазами прямо перед собой. - Слушай, ну может быть у него действительно была причина? Снисходительно гляжу на подругу: - Да знаю я Ань, все его причины. Просто пользуется тем, что я дура конченая, вот и все! - Слушай, ну перестань! - Что, перестань? - Ну, чего ты себя накручиваешь? Не уснешь же сейчас. - Я и так не усну. Тянусь за телефоном на столике и поднимаюсь с дивана: - Ладно, Ань, давай! Спокойной ночи. Тащусь к себе. Вслед слышится: - И тебе цветных снов. Ну, да… Привязалась присказка. Оглядываюсь: - Я и от черно-белого не откажусь. И ухожу в спальню. *** Уже час лежу в постели, а сон все не идет. Наверняка Егорова опять что-то придумала. Может быть, стоит сейчас на балконе у Калугина и грозиться сигануть вниз. С нее станется! Луна уходит в облака и в спальне становится совсем темно. В гостиной слышится осторожной шорох, и я приподнимаю голову, прислушиваясь. Там чужой! Опасность! Тихонько слезаю с кровати и, сунув под одеяло подушку вместо себя, отступаю в угол возле двери.... Проходит томительная минута, и кто-то действительно заходит, подступая к сделанному мной муляжу. Луна выглядывает снова, и я вижу, что это Егорова, в красном открытом платье и у нее что-то блестит в руках... Это большой нож, который она сжимает сразу обеими руками. Черт, как она сумела сюда пробраться? Наташа упирается рукой о матрас и начинает злобно и методично наносить удары по выпирающему одеялу: - Чтоб ты сдохла! Сдохни… Сдохни! Я подступаю к ней сзади. В моей вытянутой руке, торчащей из рукава пижамы, холодный металл пистолета: - Ты закончила? Егорова растерянно оглядывается, и я нажимаю курок, опаляя гадину огнем пороховых газов... Резко сажусь в постели, тяжело дыша, и окончательно просыпаясь. Тихо, темно, никого нет. Капец, с этим нужно что-то делать, иначе с ума сойду!