Мастера и проклятия

Атланта следила за проводником не сводя глаз. Айдан вызывал у неё сомнения по причинам весьма понятным, но недоверие к Бадру, казалось, подпитать было нечем — он оказался приятным и отзывчивым человеком, мало говорил о себе и внимательно слушал, не влезал с советами, если не спрашивали и не было необходимости… И всё же, толика враждебности появилась сама собой, маленьким червячком подтачивая её спокойствие. Впрочем, она в целом доверчивостью не отличалась. Лишь пару дней провели путники в Шаманкаде. Хотя позабытый покой разморил троицу, и крепкий сон наконец сморил их, единогласно решили не задерживаться. Из Бальхата всё ещё мог тянуться хвост, да и Идол врат сам себя не отыщет. К тому времени сборами и подготовкой руководил уже Бадру. Айдан и Атланта возмутились лишь единожды — и то, так, переглянувшись только между собой. Единогласно было решено, что выросший в Аривии Бадру знает поболее о путешествиях по пустыне. На счастье, он сумел одолжить верблюдов, а троице поручил купить провизии и запастись водой, да побольше. — Хорошенько отоспитесь сегодня, — посоветовал проводник. — Отправимся завтра после заката, и ехать будем до самого восхода. Карта у Бадру была своя собственная, и разметка на ней не была знакома ни одному из троицы. Бадру объяснил, что он частенько вызывается сопровождать путников, особенно иноземцев. — В пустыне легко заблудиться, особенно если не знать ориентиров, — Бадру отпустил скромный, бархатный смешок. — А я всю жизнь здесь прожил, каждый камешек, можно сказать, помню. — Мне бы такую память, — вздохнул Хамот, едва удерживаясь в седле. — Может, я бы запомнил, как верхом ездить. Бадру был человеком бесхитростным и миролюбивым. Вопреки форме хирасата, хоть сколько-то на сурового и беспощадного стража он не походил — скорее на проводника, друга и в каком-то смысле даже пастыря — этого Моисея. Бадру немного расстраивало поведение Атланты: девушка с драконьими глазами частенько сверлила ему затылок немигающим взглядом. Несколько раз он даже, просыпаясь, видел слабое оранжево-медовое сияние, прежде чем она отворачивалась, забывая о проводнике. Сойтись с Хамотом же было куда проще — простодушный, хотя и проказливый примат располагал к себе без лишних усилий, и если нужна была помощь, вызывался первым. Но был и тот, к кому даже при всём его природном очаровании Бадру не мог подобрать ключ. Проводник частенько замечал, как Айдан отходит в сторону, стоит только разбить лагерь. Бадру видел, как мечник подолгу глядит на звёзды, молчаливо тоскуя о ком-то. Казалось, дымок в стеклянном кулоне в такие моменты светился немного ярче. В эту ночь Айдан также о чём-то размышлял, незаметно отойдя от лагеря. Пока Хамот и Атланта рассказывали истории, Бадру последовал за немёртвым. Тот, как и несколько ночей назад, сидел на ещё тёплом камне, боком к лагерю. Кулон лежал в руке, его призрачно-бирюзовый свет отражался в лиловых глазах Айдана. Мысли окутали его столь плотно, что он даже не обратил внимание на наблюдателя. Как вдруг Бадру похолодел. Рядом больше не было никого — но в воздухе, ещё по-дневному тёплом, разлилась тоскливая, нежная девичья песня. Ласковый и печальный, этот голос заворожил Бадру. Он не мог издать ни звука — забыл, кажется, даже как дышать. Ни слов, ни мелодии стражник божественной воли не узнавал, но был настолько покорён, что обнажил бы меч против самой земной твердыни, посмей та прервать прекрасную девичью песню. На лице Айдана же тоска распустилась печальной улыбкой. Он склонился над кулоном, бережно и осторожно поглаживая его кончиками пальцев. Лишь когда голос смолк, Айдан прижал стекляшку к губам, задержал у сердца и наконец вернул на шею. — Невероятный голос, — негромкий комментарий возвестил о приближении Бадру. Айдан кивнул, не произнося ни звука. Бадру не сразу подобрал слова. — Любил её? — спросил он немного погодя. — Всем сердцем, — ответил Айдан едва уловимым шёпотом. Проводник сел с ним рядом, по правую руку. Он почти похлопал немёртвого по плечу, но в последний миг передумал, неловко потирая шею. Баду кашлянул в сторону, осторожно привлекая внимание. — Я… помогу вам найти Идол врат, — пообещал он. — Точнее, я надеюсь, что это он. Если же я ошибся, я не вернусь в Шаманкад, пока мы не отыщем Идол. Внутри души Айдана что-то шевельнулось. Надежда? Светлая печаль? Старая, упрямо живучая любовь? Было ли это что-то одно или всё и сразу? Он не знал. Но как затеплилось это чувство, как пробежали по телу мурашки… даже если это было всего лишь воспоминание об ощущениях живого тела, даже если вдруг… — Ты сразу сказал, что те руины могут оказаться и не Идолом, поэтому слепых надежд я не строил, — Айдан покачал головой, горько хмыкнув. — Но я надеюсь… Я молюсь, чтобы это был он. Айдан сжал в ладони кулон, вдохнул поглубже. — Даже если у меня уйдут столетия на то чтобы вернуть её… я заплачу и эту цену, — твёрдо произнёс немёртвый. «Я заплачу и эту цену» — эти слова крутились в голове Бадру ещё долго. Молчание длилось несколько томительно долгих минут, казавшихся часами. Где-то среди мелких камней стрекотали кузнечики, редкий бродячий куст мягко шуршал по песку. Даже ветер замер под самым чернильным куполом неба. — Тихая ночка, — ухмыльнулся Бадру. — Почти как тогда. — Как когда? С глубоким вздохом Бадру повернуся к Айдану: — Когда алирны уничтожили мою деревню. Сердце Айдана ухнуло в пропасть. Бадру поднял глаза к небу, вспоминая. — Это была последняя Ночь бродящих, — начал он. — Старейшины предупреждали всех: закройте окна, заприте двери и не выходите на улицу! Но взрослые ошиблись. В нашем селении этих чудовищ не видели так давно, что всем казалось, будто они вымерли. Айдан слушал, забывая про время. Он слышал об алирнах — наполовину людях, наполовину рыбах, меняющих облик — но к счастью, никогда их не видел. И, если честно, не хотел бы. — Когда я открыл дверь, чтобы посмотреть, кто кричит… было уже слишком поздно, — Бадру мотнул головой, опуская взгляд. — Я так испугался, что захлопнул дверь и никому не отпирал до самого рассвета. С восходом эти твари должны были уйти… Но они не уходили. — Подожди, как? — по спине Айдана пробежал холодок. — Я слышал, алирны не могут долго находиться без воды, их тела начинают усыхать! Бадру кивнул, и старый ужас отразился в его серых глазах: — Не могут. Когда действуют по своей воле. — В вашей деревне появилась мерзость Искажения? Оба парня обернулись к Атланте. Казалось, она каким-то шестым чувством понимала, когда разговор заходил в ту тему, на которой она была просто обязана присутствовать, и словно материализовывалась из воздуха. — Как ты догадалась? — опешил Бадру. — Она ох… — Осведомлена, — отрезала Атланта, перебивая. — Путешественников и чародеев слушаю частенько. Потешные сказки рассказывают. — Сказки? — Бадру усмехнулся, почти не скрывая печали. — Хотел бы я, чтобы это были сказки… Айдан перекинулся с Атлантой озадаченным взглядом. Мотивация великанши оставалась для него загадкой, и Лан не спешила объясняться — как и всегда, если она что-то думала, мысли были изложены внутри её черепной коробки. — Нужно поспать, — Бадру поднялся с камней, отряхнулся, обернулся к попутчикам. — Вы идёте? Айдан покачал головой. — Я ведь не жилец, какой мне сон? Отдыхайте с остальными, я постою на страже. Бадру кивнул. В словах Айдана сквозила горечь одиночества, но помочь ему было нечем. А что бы он сделал? Боль утраты не способно излечить ни живительное вино, ни сладкие фрукты. Если даже само бессмертное время оказалось бессильно — что же тогда Бадру, простой последователь божественной воли, способен сделать? — Всё нормально? — спросила Атланта, стоило проводнику вернуться в разбитый меж больших скальных обломков лагерь. — Он тебе ничего не говорил? Айдан пожал плечами беспечно: — Ничего такого, про деревню рассказал. Атланта многозначительно кивнула. Она оглянулась в сторону лагеря, подозрительно сощурив глаза. — Не доверяю я ему. — Ты вообще кому-то, кроме себя доверяешь? — Айдан скептически изогнул бровь. — Нет, — великанша глянула на него так, что немёртвому сделалось немного неуютно. — Потому до сих пор и жива. А ты меньше бы слушал всяких проходимцев. Доброй ночи. Айдан беззвучно закатил глаза, ничем больше не отвечая. Эту ночь он снова провёл в одиночестве, то бродя около лагеря, то возвращаясь к тлеющим углям. Красный, ярый, по-живому тёплый свет резко контрастировал с нежным, едва заметным бледно-бирюзовым на его груди. На прозрачных стенках плясали красные отблески, а перед глазами танцевала на сочной траве тонкая, изящная девушка в белом платье, с длинными светло-русыми волосами. Айдан вздохнул. — Я верну тебя, Лия.