Наследник Голдштинского дома

Это был последний раз, когда Феликс посмотрел на него так. Бывший лучший друг, ставший соперником. Феликс хранил это воспоминание, как мог, чтобы напоминать себе, для чего он борется, когда совсем не остается сил. На площадь стекались люди. Флаги с гербом королевства Тоадар развевались на ветру. Сегодня, уже наконец-то сегодня, объявят победителя начальных боевых курсов королевства. Того, кто отправится в Институт, и должен будет посвятить следующие свои годы отрочества учебе, чтобы потом стать одним из главных лиц в государстве. Отец, Марк Голдштейн, всегда говорил Феликсу, что это должен быть он. Что мальчика воспитывали и растили именно для того, чтобы он отправился в Институт. Так хотела его покойная мать. Мать Феликс совсем не помнил, но подводить ее не хотел, как и своего отца. – Феликс! Я так волнуюсь, что у меня трясутся руки, — Уилл Гриффин, маленький мальчик, его друг и товарищ, стоял рядом с ним. Феликс никак не мог смириться с тем, что победителем может стать только один. Он не знал, что скажет Уиллу, когда выиграет. Но всегда, когда Уилл на него обижался, Феликс строил ему гримасы и отдавал свое печенье, и тот его прощал. Сейчас мальчик все же понимал, что это не сработает, но он обязательно сможет найти способ помириться с другом. – Все нормально, — Феликс посмотрел на него и улыбнулся. Его аккуратное детское лицо никак не выдавало в нем маленького воина, которого готовили вот уже 6 лет, — Я вот совсем не переживаю. — Я ведь знаю, что ты обманываешь, Фел. Смотри, он идет! — Уилл во все глаза уставился на сцену, и Феликс тоже отвернулся и стал неотрывно наблюдать за появившимся на уличных торжественных подмостках советником. Советник в черной мантии, подбитой белоснежным мехом, легко взмахнул рукой и улыбнулся, дав знак толпе прекратить аплодисменты. Феликс стал искать справа от сцены своего отца. Тот сидел, закинув ногу на ногу и сцепив руки с длинными пальцами в замок. На миг мужчина встретился с ним взглядом, и взгляд этот был холодным и уверенным. Феликс не знал, научится ли он когда-нибудь смотреть так же, как его отец. Он испытывал от этого взгляда страх, но в глубине души и трепет. Мальчик поспешил отвернуться, чтобы ничего не пропустить. — Жители Тоадара! Я вас с радостью приветствую сегодня здесь! Целых 6 лет мы ждали, когда наши дети закончат обучение начальному боевому искусству под названием Акколот, и наконец объявится тот, кто попадет в Институт как мастер своего дела! – толпа одобрительно и громко загудела. Дети-ученики, среди которых и стояли Феликс с Уиллом, одетые в красные мантии учеников Акколот, выглядели испуганно, но в то же время они нервно переглядывались друг с другом от нетерпения. Они казались такими маленькими на фоне собравшейся толпы, нагроможденных домов и возвышающихся разноцветных флагов. Феликс им завидовал. Они ведь не знали, что никто из них не победит. А если никто из них не победит, они останутся друзьями, ведь некому будет завидовать. Для Феликса всегда было ясно, что единственным, кто может ему помешать, будет Уилл. Отец всегда так говорил. Феликс много грустил по этому поводу, иногда плакал, когда никто не слышал. Плакать ему нравилось: эмоции, которыми он ни с кем не мог поделиться, выплескивались разом наружу, и на какое-то время становилось легче. Он любил своего друга, который всегда ему помогал, и которому мистер и миссис Гриффин никогда не говорили опасаться Феликса. Он понимал, что отец хочет как лучше, но сомневался, действительно ли это лучше для него, ведь отца не было много в его жизни: на занятиях Акколот, в кампусе учеников, в столовой, на прогулках. Феликс был там со своим другом: они вместе делили обед, обучались новым приемам, смеялись и делили горечь неудач. Для него непонятным было стремление отца поссорить их, но ослушаться его он тоже не мог. — Наши уважаемые учителя сделали свой выбор, и имя ученика написано у меня на пергаменте! Я готов прочитать его и не томить вас, дорогие жители Тоадара. Тогда этот ученик, услышав свое имя, будет обязан подняться на сцену и принять от меня мантию студента Института. Феликс тоже задрожал. Он списал это все на ветер, ведь весна только наступила, и ему, должно быть, просто холодно. Советник раскрыл пергамент и снова улыбнулся. Уилл схватил за запястье Феликса и сжал его. Феликс вздрогнул. — Это Уильям Гриффин! Поднимитесь сюда, юноша! Толпа ликующе зааплодировала, да так громко, что на миг Феликса оглушило. Он стоял, как пораженный громом, услышав имя своего друга. Мальчик даже перестал моргать, и глаза его моментально заслезились от ветра. Когда он пришел в себя от потрясения, то увидел, что Уилл уже бежит по лестнице на сцену, и Феликса охватил жуткий страх. Он не мог пошевелиться, точно его оглушила одна из тех тварей, которых было полным-полно в Темном лесу. Он не мог позволить себе посмотреть на отца, а когда все же решился, то заметил, что его отец, разъяренно поднявшись с места, схватил свою трость и стал спешно покидать трибуну, где сидели остальные родители учеников Акколот. Он даже не взглянул на Феликса. Феликс вернул свой взгляд на сцену, где Уиллу надевали новую мантию. Он уже не слышал все еще продолжавшихся хлопков и восторженных криков толпы. Он наконец-то понял, о чем говорил его отец — его жизнь была разрушена: он не попал в Институт и опозорил свой род. Он подвёл своего отца. Что теперь его ждет? Он посмотрел на него так в последний раз в тот день. Больше на сцене был не его лучший друг, который уже не смотрел на Феликса, а который улыбался своей детской беззаботной улыбкой толпе. Теперь это был человек, который отнял у него мечту, и, как Феликс был уверен, занял причитающееся ему место. Та детская обида была очень сильна. Феликс хотел было развернуться и уйти куда-нибудь, броситься прочь с площади, но другие дети стояли друг к другу так тесно, что он просто не смог протиснуться и остался стоять на своём месте. Заплакать себе он не позволил, однако трясущиеся теперь уже у него самого руки унять он не мог.