***
Информации о домовых было очень немного. Даже самый надёжный источник — сказки — уделяли им крайне мало внимания. Тео смог вспомнить только одну, но даже в ней буквально за пару строчек выяснялось, что Иванушке показалось: никакой домовой его не хватал, а он просто прищемил завязки лаптей дверью. Это никуда не годилось. Пришлось идти к Светке, которая утверждала, что регулярно читает сама себе, и, следовательно, могла знать больше. Светлана что-то сосредоточенно помешивала веткой в игрушечной кастрюле, установленной на кирпич. Заглянув, Тео увидел мутную воду, в которой плавали травинки и несколько одуванчиков. — Что это у тебя? — Суп, не видишь, что ли? — Не бывает супа с цветами. — А холодный, из воды из бочки как будто бывает, — пожала плечами нисколько не опечаленная недоверием к её воображаемой кулинарии Светка. — Ты вообще в прошлый раз, когда мы в магазин играли, невидимые деньги мне принёс. — А у вас есть домовой? — решив, что светская часть беседы завершена, перешёл к главному вопросу Теодор. — Нет, — повар посмотрела по сторонам и бросила в кастрюлю немного опилок, которые высыпались на землю, пока их носили от ворот в огород. — Жаль, — вздохнул Тео. — Их не у кого нет. — Ты просто не знаешь, вот и говоришь так. А про кого ты в садике будешь рассказывать? — Про корову. — Ну, не хочешь — не говори, — дело в том, что такой ответ обычно значил: «Не твоё дело» или «Надо было внимательнее меня слушать!». Иногда этой фразой грешила даже Елизавета Павловна. Такое случалось, если, например, Тео играл на печи, а взрослые о чём-то беседовали за столом и вдруг слышалось: «Ну просто невероятно смышлёный мальчик!» или, наоборот — «Ну дурачок дурачком». После этого невозможно было сдержаться и не спросить: «Про кого это вы там?». В ответ обычно упоминалась уже знакомая корова. А то и ещё хуже — баба Зина кричала в ответ: «Из-за печи не лепечут!». Теодору очень хотелось сказать ей что-нибудь не менее обидное, но он не мог придумать так, чтобы была рифма (ведь без неё звучало бы очень слабо и беспомощно), и только ворчал себе под нос: «Не из-за печи, а с печи. Не умеешь говорить, надо в ясельки ходить». — Да нет же, я правда про корову буду рассказывать, как она молоко даёт. — Она его не даёт, его забирают. Варька вон нам ничего не даёт, пока сами не возьмём. А ты из чего корову сделала? — Нарисую просто. А ты? — Увидишь, это сюрприз, — Тео не хотел рассказывать, что его творение похитил домовой — не верящая в них Светка подумает ещё, что он врёт. — Ладно, пойду тогда к Димке ещё схожу. — Не хочешь со мной поиграть? — Во что? — Будешь есть суп. — Фу, нет. — Надо говорить: спасибо, нет. — Когда я звал тебя кидать навоз на грядку, ты сказала: фу-у-у-у, нет, — напомнил Тео. — Так там противно было, а я тебе красивое предлагаю. — Спасибо, нет. Димки дома не оказалось и, повздыхав, Теодор отправился к Ане. Он ещё ни разу не был у неё, и потому нерешительно слонялся под окнами, пока Аня его не заметила и не вышла. — Привет, — сказала Аня и сразу протянула конфету, которую достала из кармана очень чистой и очень розовой кофты. Тео завороженно смотрел на неё — это был очень редкий цвет в палитре Верхней Климовки — этот розовый был гораздо красивее того, что изредка встречался в девчоночьих колготках, он был более насыщенным и как будто сразу окутывал всё вокруг ароматом сладкой ваты и жвачек. — Спасибо, — сказал вдруг смутившийся Теодор. Анечка села на лавку. Тео постоял перед ней, стараясь как можно быстрее дожевать конфету, потом чинно уселся рядом. Он даже забыл, зачем пришёл, и теперь молчал и почему-то болтал ногами. Прекратил это делать, только когда осознал, что стучит пятками по стене под лавкой. Тут в соседнем дворе замычала корова и это помогло опомниться. — Домовой! — почему-то воскликнул, а не сказал нормальным голосом Тео. — Где? — Аня начала испуганно оглядываться. — У нас дома. И я не знаю, как его поймать! Ты знаешь про них что-нибудь? — Немного. Когда наша кошка Муся смотрит туда, где никого нет, бабушка говорит, что она видит домового. Муся видит, не бабушка. Бабушка вообще почти ничего не видит, она даже спрашивает: «Ольга, это твоя кофта или моя?» — Моя бабушка всё видит, — хвастливо и одновременно чуть грустно сказал Тео. — Ну, баба Клава на самом деле прабабушка, но так неудобно говорить. — Ага, — Тео лихорадочно думал, о чём ещё можно побеседовать. — А какое у тебя животное? — Овечка. Я её связала. Крючком. Она очень мягкая и пушистая. Хочешь покажу? — Давай завтра… а то неинтересно будет. — Тео вдруг не захотелось признаваться, что у него ёж — ему показалось, что это может расстроить Аню, так что он вскочил, торопливо попрощался и побежал домой. Кот что-то ел из собачьей миски. Белка сидела неподалёку и, склонив голову, смотрела на него. — Тишка, пошли домой, мне нужна твоя помощь, — воскликнул запыхавшийся Тео. Кот оглянулся, не пожал плечами, так как не обзавёлся ими, и вернулся к своему делу . — Ну на пять минут! — настаивал хозяин. Было непонятно, сверился ли Тишка с часами — реакции никакой не последовало. Тогда Теодор подхватил его поперёк живота и… еле увернулся от лапы с растопыренными когтями. Шипение тоже намекало, что такое обращение недопустимо. Пришлось сидеть и ждать, пока своенравный питомец закончит трапезу и начнёт умываться. — А вот это точно дома можно делать, — в этот раз транспортировка удалась и возмущённый до глубины души и выказывающий явно преувеличенное отвращение кот был доставлен в середину кухни. Тео сел перед ним на пол. Тишка показал ему язык, но потом замаскировал это облизыванием лапы. — Ты видишь тут домового? — кот сделал вид, что не расслышал вопроса, так как тёр лапой за ухом. — Просто посмотри на него, а я быстро оглянусь и тоже посмотрю. Эта просьба тоже не помогла. — Я и раньше замечал, что он что-то берёт без спроса, — начал вдаваться в более детальные объяснения Тео. — Жёлтый карандаш у меня пропадал. Кусок колбасы, — начал перечислять потери жертва ловкого преступника. — Колесо от машины. Зубная щётка… А, нет, я сам её спрятал, потому что паста была такая мятная, что у меня просто весь рот стал как в инее! И голова! И щёки. Хм, они тоже голова. И даже шея немного. Тишка страданиями не проникся. Тео тоже о них случайно забыл, когда увидел, что из половика торчит нитка, вытащил её и начал играть с наивным животным, думающим, что это дичь. Но вдруг кот выпустил нитку, напрягся и действительно уставился куда-то за спину хозяина! Когда тот оглянулся, уже стало совершенно очевидно, что вот-вот зайдёт бабушка — её шаги узнавали все обитатели дома. — Федя! Ты мне так скоро весь половик распустишь! — Я тебе новый свяжу, — беззаботно пообещал внук, который из вязания умел только брать в руки крючок, наматывать на него пряжу, вздыхать и всё бросать. — Сначала свяжи, потом причиняй убытки, — не согласилась на компенсацию лишь после утери имущества Елизавета Павловна. — Ба, найди ещё сказку про домовых, — в полной уверенности, что это возможно, попросил Теодор. — Подожди, я баню растопить сначала должна. После этих слов Тео принялся терпеливо ждать. При этом, не отставая ни на шаг, ходить за Елизаветой Павловной, советовать ей, как класть дрова в печь, просить самому поджечь — но в то же время ждать. Терпеливо. Но вот они добрались до книжного шкафа, бабушка полистала содержание в паре книг и с одной из них вернулась к столу. — Не-е-ет. Не тут, — Теодор потянул её куда-то за рукав кофты. Спорить было бесполезно. Ещё в давние времена, когда словарный запас внука ограничивался словами: «нет», «дай» и «что?», вечернее чтение должно было проходить по строго заведённому ритуалу, в котором запрещалось нарушать или менять какие-то детали. Чтецу полагалось сидеть справа, книгу держать ближе к слушающему, свет ограничивать лампой, которая по такому случаю ставилась на подоконник. В тёплое же время года литературные посиделки иногда происходили и днём — на крыльце или сеновале. Сеновал Теодору нравился больше, туда он сейчас и зашагал. Коровы у Щербаковых не было уже пару лет, а её наследие в виде непомерных запасов сена всё ещё хранилось — Варька справилась с расчисткой относительно небольшого участка, который со всех сторон был окружён буквально горами из сухой травы, примерно в пять человеческих ростов — если это рост шестилетнего человека. Бабушка расстелила принесённое с собой покрывало, и они уселись будто в огромное соломенное кресло. Сказка, как объявила Елизавета Павловна, была авторства Ганса Христиана Андерсена, и содержала множество слов, которые были знакомы далеко не всем из присутствующих и, не успев начать, пришлось прерваться, чтобы объяснить, что значит «ораторский» и «семинарист». И если первое слово удалось понять без труда (судя по тому, что Теодор заявил: «У меня ораторский талант!»), то второе вызвало недоумение и, как подозревала бабушка, понимание было лишь сымитировано. А ещё проблема была в том, что сказка была длинная, и в начале все там только и делали, что болтали о чём-то скучном и целовались, поэтому, чтобы не уснуть, Тео сначала начал незаметно рыть нору рядом с собой, а когда это никак не прокомментировали, встал и принялся прохаживаться взад-вперёд. В общем, это закончилось тем, что он вскарабкался на вершину сенной горы и начал пробовать оттуда скатываться. Скорость при этом развивалась не то чтобы высокая, а ещё сухие стебли набились в штаны и под майку. — Ты не слушаешь совсем! Я сейчас уйду! — Слу-у-ушаю! Там домовой тоже с котом болтает! — Почему «тоже»? — Ну, как у Ани дома. Иховый так же делает. — Я тебе дам «иховый»! Где ты такое услышал? — Нигде. Сам придумал, — Тео не захотел выдавать дядю Ваню, как источник неправильной грамматики. — Я ещё придумал «ихнешний». Какой тебе больше нравится? — Их! — Будьте здоровы, — сказал Тео и на всякий случай отбежал в сторону. — Сам сейчас будешь читать. — Знаешь же, что не буду. — После ужина сядем учиться. — Долго ещё до этого, читай. В ходе повествования выяснилось, что домовые не любят, когда в них не верят, и всячески вредят за это. На них можно было списать и подгоревшую еду, и тощесть коровы, и беспокойного младенца, и прочие неприятности. — Так вот кто мне носок порвал! — догадался Теодор. — Валенки в снегу тоже он оставил? — Ну ба-а-а-аа-! Мы же их откопали! Почему ты злопамятная? — В тебя пошла. Кто мне всё время припоминает, как я перепутала и дала тебе случайно пирожок с капустой вместо картошки? Это два года назад было! — Мне было противно, — сказал в своё оправдание скривившийся от воспоминания внук. — Там потом домовой слышит, как его хвалят, и всё прощает хозяйке, — сказала Елизавета Павловна, пробежав глазами остаток текста. — Недетская какая-то сказка, до ночи с ней просидим так. — Ну всё, я пошёл, — Тео ринулся к лазу, ведущему вниз. — Куда? — Ловить домового, ну как тебе непонятно? Елизавета Павловна занесла в дом покрывало и книгу, а потом ушла, оставив внука охотиться. Выглядела она совершенно не обеспокоенной тем, что несовершеннолетний ребёнок встретится с потусторонней сущностью. Тео же сначала громко объявил, что верит в домового, и зажмурился. Тут ему пришло в голову, что картинки с домовыми в сказках не очень страшные, но могут быть и не очень точными — а вдруг в реальной жизни это чудища какие-то?! Разжмуриваться после этого перехотелось. Он изо всех сил прислушивался, нет ли посторонних шорохов… а они были! На печи. Впрочем, он смог их быстро идентифицировать — это Тишка царапал деревяшку. Теодор подумал, что неплохо бы забраться к нему — так, на всякий случай. Кот был не сильно доволен, но не убежал. С двух сторон расстояние от печи до потолка было закрыто досками, чтобы оттуда не падали дети и прочие предметы, вот в щель между перекрытием сейчас и смотрел Тео, выискивая постороннее движение сначала со стороны кухни, потом — остальной части комнаты. Это было сложное, ответственное и, возможно, рискованное дело. Неудивительно, что уже минут через десять наблюдатель уснул. Проснулся он уже под звуки дождя и шипение чего-то на сковороде. Капустой, к счастью, не пахло. Почти не открывая глаз, Тео спустился с печи и дошлёпал до стола. Там ему молча пододвинули кружку с молоком и блюдце с одним пирожком. Сев на свой стул у окна, Теодор прислонился к стене, всё ещё не отказываясь от идеи полулежать. Он лениво жевал и думал, что ежа всё-таки придётся делать снова. На середине трапезы он посмотрел в окно, а там… На запотевшем стекле совершенно явственно проступали буквы. А их там быть не могло! Потому что единственным человеком, кто там иногда что-то вырисовывал пальцем по конденсату, был он сам! А он точно не писал никакого «шай»! Ну, Тишка ещё иногда оставлял отпечатки носа, но они никогда не выглядели как буквы. — Бабушка! — Что? — Тут «шай» написано! — Правда? А не «щей»? — Нет! — Надо же. Откуда оно взялось? — Не знаю! — в полном ажиотаже, Теодор чуть не сбросил герань, выискивая остальную часть послания. Ничего больше не найдя, он бросился к остальным окнам, которые не соблаговолили самостоятельно запотеть, так что пришлось на них дышать. Лишь на одном он нашёл «ку». Это не сильно прояснило ситуацию. — Запиши, а то забудешь. Тео согласно кивнул, и вскоре в его тетради появились найденные слоги, которые заняли полстраницы. Он сосредоточенно вглядывался в них, потом радостно объявил: — Ку-шай! Ой, нет, ты говорила, что такого слова нет. — Потому что его нет. — Тогда «шайку». Что это? — Ну, это как «милиция задержала шайку жуликов». — А зачем домовой пишет про жуликов? — У него спроси. А что это? — Елизавета Павловна махнула рукой в сторону печи, где на высоте кота углём было выведено: «ся». — О нет! — горестно воскликнул Теодор, добавив этот слог. — Стало только хуже! — Поищи ещё вокруг. Почти без помощи Елизаветы Павловны, которая нашла всего две подсказки из остальных трёх (и которая и объявила, что, похоже, ничего больше нет), Тео обнаружил «буш», написанное на муке, рассыпанной на столе, «ба» — выложенное щепками для растопки, и «слу»… на последней странице его же собственной тетради! Так как буквы начали разбегаться перед глазами, Теодор вырвал страницу, разорвал её так, чтобы каждый слог был на отдельном клочке и принялся расшифровывать послание. У него последовательно получилось: Куб ушба слуся шай («Что-то про куб», — глубокомысленно заявил он. «Ты разделил слоги», — поспешила разочаровать его бабушка). Кубуш шайся бушба («Это домовёнский язык!» — догадался следователь). Куся слушай шубба («Куся — это имя. Как Кузя, но по-другому. И он должен кого-то слушать». — «Ты задом наперёд прочитал один слог»). Теодор ещё никогда так не уставал. Он тёр глаза, которые покраснели то ли от напряжения, то ли от подступающих слёз. — В баню пошли, потом ещё посмотрим, — сказала Елизавета Павловна. Сидя в большом тазу и занимаясь ароматерапией, которая заключалась в засовывании носа в бутылку шампуня пахнущего конфетами, Тео продолжал бормотать что-то и вдруг воскликнул: — Бабушку! — Похоже на правду. Можно и так сложить, — кивнула Елизавета Павловна. — Дай шампунь, мыть тебя буду. Только не брызгай сильно, не хочу в насквозь мокром халате домой идти. — Я сам, — самостоятельность быстро кончилась, когда почти вся пена почему-то оказалась в глазах, но зато, отплевавшись от воды, Тео заявил: — Я понял! Ся. Это как умываться! Значит, оно в конце. Что там ещё осталось? — Слу и шай. — Слушайся! — И кого надо слушаться? — Себя! Потому что умываться — это умывать себя — ты сама говорила. Но там почему-то получается «Слушайся бабушку». — Домовой знает, что говорит. Вставай давай. — Я не буду зелёное мыло, оно противное. Где розовое? — Я в твои годы… — Мылась вообще белым мылом. — Коричневым. — Фу-у-у! Не рассказывай мне такое. Рассказывай лучше про то, как вы заблудились, но потом пришли домой. Вскоре чистый совершенно без помощи противного мыла Тео вернулся домой, так как бабушка дальше справлялась сама и, перешагнув порог, замер — на полу, среди обрывков бумаги, лежал его ёж. У него отсутствовала одна нога и кусок котлеты, но это точно был тот же самый макет животного, который Теодор изготовил этим утром. — Наигрался? То-то же. Домовой ничего не ответил и даже лежавший неподалёку Тишка смотрел исключительно на хозяина, а не куда-то ему за спину.9. Ежовый граб🦔!
12 июня 2024 г. в 20:47
Произошло преступление.
Грабёж! Или кража. Похищение предмета искусства. Среди бела дня и почти при свидетелях. Вернее, свидетель, он же художник, отвернулся буквально на секунду! — и всё, нет его творения!
— Ба-а-а-а! Ты не брала моего ежа? — Тео прибежал в баню, которую в это время подметала Елизавета Павловна.
— Сдался он мне! — бабушка с некоторым трудом распрямилась, откинула с лица прядь волос и вдруг слегка вздрогнула, насторожилась и посмотрела на внука внимательнее. — Какого ежа?
— Моего, — дал исчерпывающее пояснение Теодор, проявлявший всё больше признаков беспокойства.
— Федя, откуда у тебя ёж?
— Из леса.
— Ты же дома был сейчас. Я тебя на пятнадцать минут одного оставила.
— Ну, шишки из леса, помнишь? Я из них сделал его. Он вот такой, — Тео изобразил сферу, которая поместилась бы на одну его ладонь, потом немного подумал и увеличил её в два раза.
— Такой тут не пробегал. Ничего страшного, сделай ещё одного.
— Ты не понимаешь! Он уже был готов! Даже лапы. И я сначала прикрепил ему на спину те мелкие сухие яблоки…
— Их же птицы за зиму съели?
— Не все. Если залезть на забор, ещё можно достать.
— Ты залезал на забор?
— Нет, — почти без колебаний ответил очень честный мальчик. — Да их всё равно пришлось убрать. Знаешь, почему?
— Потому что я сто раз тебе говорила не ползать по забору? Он еле живой — я не знаю, кто из вас первый упадёт.
— Неправильно. Потому что дядя Ваня сказал, что ежи едят мясо! — внук торжествующе посмотрел на родственницу, которую явно превосходил в знании фактов о ежовой диете.
— Червяков да жуков они, наверное, едят.
— Но в садик же завтра только. Как бы я заставил червяка так долго сидеть на одном месте? Я просто взял кусок котлеты.
— По-твоему котлета может пережить всё время до вашей выставки? — усомнилась в долговечности этой части скульптуры Елизавета Павловна.
— Это не выставка, а занятие. Мы будем рассказывать про животное и показывать его. О! А потом же может быть выставка. А у меня нет ежа! Потому что произошла коварная кража!
— Что-то я сомневаюсь.
— Грубый грабёж!
— У тебя не прошло это?
— Нет. Зачем? Словам приятнее быть с прилежательными.
— Прилагательными.
— С ними тоже. Ты поможешь мне поймать… преступного преступника?
— Может, разговорчивого разбойника?
— Не-е-е-ет.
— Никто твоего ежа не крал, — сказала Елизавета Павловна и, по всей видимости, собралась вернуться к своим банным делам. А ведь она не видела даже место преступления! Теодор от такого безответственного подхода чуть не задохнулся от возмущения.
— Он что, ожил и убежал в лес?
— Не знаю. Домовой взял поиграть.
— А… — Тео хотел что-то уточнить, но потом кивнул и вышел, в глубокой задумчивости направляясь к дому.