***
Благодарная публика и преданные фанаты ясновидящей Снегирины были благодарными и преданными, но не безрассудными и отчаянными, поэтому встречать звезду явился всего один человек — заведующая Домом Культуры Мария Степановна, не чурающаяся подъёмов в пять утра и не побоявшаяся превратиться в сугроб на остановке общественного транспорта в ожидании чахоточного автобуса, подпрыгивающего даже на выровненной снегом дороге. Пока Теодор спал и видел во сне волшебницу с короной на голове, взору Марии Степановны открылась совершенно другая картина: из узких скрипящих дверей престарелого чуда Ульяновского машиностроительного завода на улицы деревни изящно выпорхнула совершенно обычная женщина в длинном полушубке, круглой меховой шапке и с довольно объёмной мешковатой сумкой через плечо. Руководитель ДК растерянно заморгала, пытаясь рассмотреть в салоне других людей, по её представлениям обязанных сопровождать знаменитость на гастролях, однако оставшиеся ранние приезжие только лениво вылезли на свежий воздух и побрели по своим, не связанным с концертным туром, делам. Женщины немного скомкано поприветствовали друг друга, после чего Мария Степановна, чуть смутившись, поведала историю о том, что в самом Доме Культуры проводить мероприятие не представляется возможным из-за нехватки отопления, однако быстро заверила, что актовый зал школы им уже согласились предоставить, а там почти столько же места, а сцена даже удобнее. Снегирина, если и была раздосадована новостями, то вида не подала, сохранив какое-то блаженное выражение лица, коротко кивнула и попросила вести туда, где теплее, чем на улице, и где её будут ждать нуждающиеся в предсказаниях люди. Шоу начиналось только в четыре часа вечера, так что до этого времени Снегирина Ивановна, не изменившая своей фамилии Ткач ради какого-то сценического псевдонима, пользовалась гостеприимством школы — её столовой, чайником из учительской и креслом, которое щедро выделил директор. В Верхней Климовке знали, как обращаться со звёздами. Учителя, не сразу распознавшие в женщине, претендующей не только на их чайник, но и сахар, человека со сверхспособностями, поначалу испугались, не инспектор ли она из департамента образования, а узнав, что нет, обрадовались и попытались обменивать печенья на информацию о своём будущем, но Снегирина добрым голосом сообщила, что ей нужно беречь энергию для выступления, так что она, разве что, проверит, какая аура у помещения, и не стоит ли опасаться каких-то точек этого пространства. Эта особо точная проверка производилась с помощью кольца, подвешенного на волос, пожертвованный учительницей черчения и рисования. Вывод был однозначен — слева от окна наблюдались завихрения тёмной энергии. Все в ужасе наблюдали, как кольцо особо быстро вращалось на этом участке, а потом учительница русского языка и литературы схватила со стула, над которым и находился локатор негативных проявлений, свою сумку и отошла подальше. Её коллеги закивали, говоря, что теперь-то понятно, почему у Елены Сергеевны пропал после простуды голос на две недели и замёрзла в подполье почти вся картошка. К счастью, похоже, теперь дальнейшие катастрофы отменялись. Актовый зал, к всеобщему облегчению, проверку выдержал на все сто процентов и был признан местом с максимально положительной аурой. Загримированная плакатом чуть осыпавшаяся штукатурка осталась никем не замеченной, или не являла собой происки тёмных сил. На середину сцены вынесли стул и стойку для микрофона. Мария Степановна придирчиво осмотрела зал, прошлась между кресел, потрогала обивку подголовников, отметила, что пыль с момента предыдущей такой инспекции никуда не делась, но в целом осталась довольна увиденным: помещение украсили лентами с жизнеутверждающими поздравительными надписями и разноцветной мишурой, потому что, как и всякие фанаты того, о чём не имеют ни малейшего представления, организаторы шоу, просто развесили то, что было заготовлено к Новому году.***
Теодор в нетерпении топтался на входе в зал, зачем-то дёргая за рукав Елизавету Павловну, и вертел головой, в надежде первым увидеть волшебницу или хотя бы подол её плаща. Очередь двигалась преступно медленно. Напряжение возрастало, а стоять на месте становилось всё труднее с каждой минутой. Время словно растянулось над головами одних конкретных людей, и теперь они никак не могли начать нормально двигаться. Должность школьного учителя давала бабушке Тео некоторые преимущества. В частности, им позволили занять место в первом ряду, вопреки тому, что в зал они протиснулись одними из последних. Как только довольный Теодор устроился в кресле и ответил на вопросы Елизаветы Павловны о том, что нет, ему не холодно; нет, он не хочет ещё раз сбегать в туалет, и да, ему отлично всё видно, в зале заиграла протяжная торжественная мелодия и потух свет, оставив небольшой круг посреди сцены. Представление начиналось. Начиналось оно с разочарования. Снегирина не соизволила подкрепить свой магический статус соответствующим костюмом и поднялась на сцену в зимних сапогах, которые, кажется, были идентичны обуви почти всех присутствующих женщин, простой длинной юбке и вязанной кофте с пуговицами. Корону она тоже где-то забыла. Но даже не это было самым страшным: ясновидящая Ткач начала делать что-то невообразимо скучное — говорить! Не вещать, не прорицать, не читать заклинания и даже не снимать порчу, а довольно тихим голосом рассказывать о себе и о том, как она дошла до жизни такой. Уже после фразы: «Я родилась в примерно такой же деревне, только во Владимирской области», Тео заподозрил, что представление будет не таким, как он ожидал. Но на всякий случай, находясь под давлением своего превосходного воспитания, заставляющего его быть вежливым и великодушным… ну и строгого взгляда бабушки, которым она наградила его за довольно громкий вздох крушения надежд, Теодор сел прямо и расправил на коленях рисунок. Также, в качестве меры предосторожности, он шире открыл глаза. Это очень помогло. На десять минут. После этого привилегированный зритель в первом ряду всё же уснул. И не он один. Полутьма, тепло и размеренный негромкий голос заставили многих начать клевать носом. Выступающую, казалось, совершенно не беспокоили приунывшие лица зрителей. Она продолжала монотонную речь, покачиваясь из стороны в сторону, пока внезапно не замерла, устремив взгляд на публику, после чего широко улыбнулась и чуть громче, чем прежде, проговорила: — А теперь мне нужна помощь кого-то из вас. Вот вы, оракул хочет говорить с вами, — и вытянула руку вперёд, в направлении первых рядов. Тео, словно почувствовав начало чего-то занимательного, вздрогнул и проснулся, не сразу сообразив, где находится, и почему женщина со сцены смотрит прямо на его бабушку. А когда до затуманенного дрёмой разума дошла суть происходящего, он повернул голову к Елизавете Павловне и одними губами предложил ей ответить на призыв волшебницы. Бабушка посмотрела на него красноречивым взглядом, в котором большими золотыми буквами было выбито устойчивое русское выражение: «Да щас!» и сделала вид, что позвали вообще не её, а соседа по креслу — Бориса Фёдоровича, который получил толчок в бок, подпрыгнул и неуверенно двинулся к сцене, заметно растеряв по пути сонливость. Второй стул из воздуха материализоваться отказался, поэтому учителю труда пришлось стоять. Он растерянно почесал лысую овальную голову и жалобно шмыгнул носом, выражая явное нежелание участвовать в каких-либо магических ритуалах. — Подождите! Не говорите мне ваше имя! — Снегирина подняла вверх ладонь с растопыренными пальцами. — Его мне скажут высшие силы! Ом-м-м-м-м, — она закатила глаза, продолжая издавать звуки летящего самолёта, а потом очнулась с победным кличем: — Борис! Испытуемый вытянулся в лице и испуганно попятился назад. Окончательно проснувшиеся зрители пооткрывали рты от удивления. По залу прошёл взволнованный шёпот. Тео от радости хлопнул в ладоши, но умеренно громко, чтобы не сбить ненароком повисшую торжественность. Очень вряд ли Снегирина слышала, как Елизавета Павловна шикнула: «Борис, иди давай!». Ещё менее вероятно, что она обращала внимание на такие мелочи, как стенд с фотографиями учителей недалеко от актового зала… Но дальше началось такое, от чего все просто забыли дышать. Ясновидящая рассказала, что Борис много работает руками и у него хороший глазомер (он не стал с этим спорить, потому что и сам считал, что трудится непомерное количество времени), он не женат и хорошо колет дрова, коих на зиму заготовил достаточно. Тут впору уже было называть мадам Ткач Шерлоком Холмсом, но она пошла дальше и вообще не туманно пообещала, что в новом году Бориса ждут трудности, но он с ними справится. — Какие трудности? — спросил человек, которому зачем-то понадобились детали. Снигерина вновь обратила взгляд в себя и в грядущее и прерывающимся шёпотом возвестила: — Дерево… что-то с деревом? Древесина? — Фанеру мне что ли не привезут вовремя? — возмутился трудолюбивый человек. — Выглядит именно так, — кивнула провидица, а Тео просто задохнулся и прошептал: — Бабушка, откуда она знает про фанеру?! А что такое фанера? Елизавета Павловна пообещала ответить на второй вопрос дома, а на первый — нет. После того, как Борис Фёдорович со странной смесью воодушевления и испуга на лице вернулся на место и полным священного трепета голосом шепнул соседям: «Нет, ну вы это видели?», зал наполнился оживленными переговорами, которые почти сразу стихли, потому что виновница суматохи снова подняла ладонь вверх и пригласила к себе нового участника шоу. Ею посчастливилось быть долговязой худосочной Алёне Богдановой, бодро взлетевшей на сцену и вихрем своего энтузиазма едва не сбившей ясновидящую со стула. После неё зрители начали сами выпрямляться и тянуть руки, пытаясь привлечь внимание знаменитости. Так образовался своеобразный живой конвейер из желающих узнать собственную судьбу. Снегирина не выглядела уставшей или растратившей много энергии волшебницей. Она продолжала держать спину неестественно прямо и изящно водить кистями в воздухе, выдавая совершенно точные прогнозы, в которых преобладали «казённые дома» и «дальние дороги». Кто-то успевал расстраиваться из-за предстоящих трудностей, но их спешили заверить в их неизменном преодолении. Другие же радостно хлопали в ладоши, что урожай малины в следующем году точно не пострадает от вражеских вороньих атак. Голова Тео очень быстро начала напоминать флюгер, подхваченный порывами изменчивого ветра. Он мотал ею туда-сюда, пытаясь одновременно рассматривать все действия ясновидящей (которые, в общем-то, большим разнообразием похвастать не могли), и лица получивших новые знания людей. Так продолжалось, наверное, пару часов, до того момента, как ясновидица Ткач вдруг не прижала ладонь ко лбу и не объявила, что «портал закрывается». Не успевшие завладеть тайными знаниями о своём будущем люди, разочарованно вздохнули, но спорить не стали: кому захочется слушать о чём-то, что пришло не из портала, а всего лишь подобрано у его порога?! В зале включили свет. Осоловело моргающие верхнеклимовцы подходили к сцене, чтобы ещё раз выразить свою благодарность. После некоторых на подмостках оставались банки с соленьями, пироги в запотевших мешках или завёрнутое в бумагу сало. Снегирина искренне говорила спасибо всем, обещая, что высшие силы не оставят их доброту незамеченной. В числе благодарных зрителей был и Тео со своим даром — нет, не с даром предвидения, а с рисунком. Он чуть смутился, протягивая его волшебнице, но она подбадривающе улыбнулась и заверила, что в жизни не видела ничего красивее. Теодор и так это знал, но подтверждение было получить всё же приятно. Среди этого моря улыбок было только одно серьёзное, если не сказать, строгое, лицо — Елизаветы Павловны. Она наблюдала, как зал покидают последние зрители, а Снегирина, всё так же расслабленно двигаясь, складывает в две сумки подношения, и у неё возник вопрос: — Снегирина Ивановна, а куда вы сейчас пойдёте? — Вселенная направит меня, — лицо гастролирующего экстрасенса при этом озарилось такой блаженной улыбкой, что Тео был готов поклясться, что от неё исходит сияние. — Куда она вас направит? Автобус последний давно ушёл, гостиниц у нас отродясь не было — вы в сугробе спать собрались? — допытывалась бабушка. — Нет, я не вижу себя замерзающей этой ночью, — немного поразмыслив, сказала Ткач. — Вот ведь… — бабушка удержалась от озвучивания диагнозов и не терпящим возражения голосом, заявила: — К нам пойдёте. На диване поспите — не весть какие условия, но лучше, чем сугроб. — Ба, но диван же мой! — ревниво насупился Тео, но потом до него дошло, что сулит этот вечер, и он быстро добавил: — Но я и на печи могу спать. Слухи о том, что приезжая знаменитость остановится в апартаментах семьи Щербаковых моментально разнеслись по деревне. Скорее всего, сначала, путём нехитрых математических вычислений, было выяснено, что Снегирина Ткач никак не могла успеть на последний из трёх автобусов, потому что он отправлялся в четыре часа дня, когда выступление только началось. Затем была либо задействована слежка, либо кто-то краем уха услышал переговоры ясновидящей и Елизаветы Павловны — это было не так уж важно. Важнее было то, что не успел Тео перешагнуть порог вслед за гостьей и бабушкой, как на этом самом пороге начали обрисовываться посторонние люди. Пропускная способность жилища Щербаковых не предусматривала одновременного посещения всех без исключения жителей деревни, поэтому, опасаясь за устойчивость конструкции здания и свои нервные клетки, хозяйка, благодушно впустив пятерых наиболее приближенных к семейству человек, предложила остальным отправляться восвояси и не топтаться возле её дома, потому что там, под снегом, вообще-то грядки. К грядкам верхнеклимовцы относились с уважением, как и к заслуженным учителям, поэтому спорить не стали, но попросили ещё раз передать восхитившей их ясновидящей наилучшие пожелания. Гостье едва удалось что-то съесть, как её попытались вновь вовлечь в магическое консультирование. Первой, как бы невзначай упомянув, что на сносях, пролезла без очереди бабушкина племянница Настасья. — Вижу-вижу, — закивала Снегирина. — Мальчик у тебя будет. Или, подожди, девочка, дочь. Что-то мешает мне сказать более точно. — Кофта, может, слишком толстая? — предположила будущая мать. — Нет, не это, — провидица смотрела в сторону женщины, но как будто сквозь неё. Тео старался этот впечатляющий взгляд запомнить — он уже знал, что станет игрой №1 в детском саду на следующей неделе. После этого баба Зина смогла добиться, чтобы и ей рассказали что-нибудь. Ей сообщили, что она, как человек настойчивый, получит какие-то служебные подвижки. От этого заявления Елизавета Павловна не смогла сдержать смех и спросила, не будут ли эти подвижки заключаться в том, что второй продавец в магазине совсем перестанет выходить на работу, и Зина останется там одна, то есть станет главным продавцом? — А и стану! — заявила настойчивая женщина с блестящими карьерными перспективами и напарницей, которая зачастую предпочитала увеселения и возлияния, а не работу. — А в любви у меня как? — Всё будет хорошо, — Снегирина вдруг уставилась ей прямо в глаза. — Не нужен он тебе. Все присутствующие ахнули. Не махнувшая рукой на свою личную жизнь баба Зина так и вообще чуть чувств не лишилась, а ясновидящая для закрепления эффекта вдруг повернулась к Тео. — Ну что, Федя, есть у тебя в садике девочка? Теодор, не расслышавший во всей этой магической атмосфере знака вопроса, подумал, что его раскусили, и его лицо вспыхнуло. Потому что все откуда-то знали про его притязания на сердце Светы Степановой. Даже незнакомый человек это знал! Да нет, Тео не то что стыдился своих чувств или скрывал их: Светка уже получила в подарок примерно три цветка, абсолютно белый камень, которым можно было писать на асфальте или стенах детского сада, несколько конфет и даже довольно твёрдого, но симпатичного медведя. По медведю Теодор быстро начал скучать и попросил бабушку сходить к Степановым и забрать его обратно, но сделать вид, что её внук в этом не замешан. А ещё на прогулке он подрался с Димкой Головановым, потому что тот тоже хотел идти со Светой в паре. Они потом оба ревели. Светка смотрела на всё это равнодушно, и так и не сказала, к кому благоволит. Видимо, вся эта история чётко читалась на лице младшего из Щербаковых, потому что Снегирина сказала волшебным голосом: — Ты вырастешь, и будет у тебя очень красивая жена. Вы будете жить с ней поживать, часто навещать бабушку и радовать её внуками. Тео так широко распахнул глаза, что они стали в пол-лица. Выкуси, Голованов! Никакой тебе красивой жены, Димочкин! Засыпая, Тео всё ещё улыбался и думал, как сказать об этом Димке — при всех или тайно, во время дневного сна — всё-таки их кровати были напротив. Наверное, всё-таки в тихий час — в конце концов, Дима был не так уж и плох и совсем уж публично злорадствовать Тео перехотелось.