Как горят огни

      Когда Флюра Габдулловна грозной тучей стекает по лестнице на первый этаж, разбрасывая сердитые взгляды, точно молнии, Маша сразу же понимает, что домой с хорошим настроением ей сегодня не уйти. Она, конечно, раздумывает над планом побега, стараясь скрыться за спинами пятиклассников, но Флюра Габдулловна шагает важно и целеустремлённо, шагает прямо, шагает гордо. Шагает и кричит:       – Лебедева! А ну сюда иди!       Маша вжимает голову в плечи и готовит целую кучу оправданий на любой вкус и цвет, но завуч перебивает её безапелляционным:       – Хау ду ю ду?       Лебедева нервно шкрябает большим ногтем по ручке портфеля и хмурится.       – Айм файн.       – Файн она, – Флюра Габдулловна цокает языком, а затем вдруг резко смягчается, чем немало пугает Машу. – Помощь твоя нужна. Одного мальчика по английскому надо подтянуть... Он сам по себе парень башковитый, лентяй только, но ты справишься.       Маша чувствует на своих плечах весь тяжкий груз мира. У нее из планов на день лишь прийти домой, выучить Некрасова и долго пить чай с маковыми баранками. Она мысленно перепроверяет список и не находит в нем посиделок с башковитым лентяем.       – А можно не я?       – А нельзя, Лебедева, – завуч кивает головой в сторону лестницы. – Летс гоу.       Маша очень сильно не хочет «летс» и уж тем более не хочет «гоу», поэтому плетется за Флюрой Габдулловной, противно шаркая ногами.       – Ну почему я-то? – тон, задумывающийся как жалобный, звучит обиженно и слезливо.       Лебедева, в целом, таким раскладом довольна.       – Ну как же, – чужие каблуки, кажется, стучат не по полу, а по черепушке, – ты ведь у нас пионерка, отличница...       – У меня по геометрии тройка, – вставляет Маша и тут же тушуется под строгим взглядом.       – Я только тебе могу доверить это дело.       И Маша могла бы быть этому несказанно рада (всё-таки хорошая репутация в школе никогда никому не вредила), да только этот кредит доверия она бы, не задумываясь, обменяла на маковые баранки.       Дверь в кабинет английского языка открывается быстрым и четким движением, которое Флюра Габдулловна сопровождает громогласным:       – Просыпайся!       Но вместе с виновником незапланированной внеурочки просыпается вдруг и сама Маша, узнавая в бритом затылке человека, от которого шугается вся школа.       Она осторожно делает два шага назад, стараясь незаметно проложить себе путь к отступлению. Нет. Нет-нет-нет. Ни за что на свете.       – Знакомься, это Маша Лебедева, она поможет тебе... Лебедева!       Она замирает уже в самом проёме и жмурится в надежде, что сейчас это всё окажется страшным сном.       Но из страшного перед ней лишь выражение лица Флюры Габдулловны и предстоящий час в компании группировщика. Вполне себе ужастик.       – Я не буду, – Маша мотает головой в доказательство своих слов. – А если у меня не получится? Он завалит контрольную, а я виновата буду!       – Именно! – завуч подходит к ней ближе и тянет за руку. – Ты несёшь полную ответственность за его успеваемость. Хватит баловаться!       Маша честно сопротивляется. Даже держится за дверной косяк, когда ее силой затягивают в класс, но все это действительно не имеет никакого значения, ведь и выбора как такового у нее нет.       Просто у Флюры Габдулловны была одна замечательная суперспособность: она в любой момент могла вызвать родителей на важный (и для неё особенно выгодный) разговор.       Поэтому Маша сдается и проигрывает сражение, войну, свободное время и чай с баранками.       – Все у вас получится, – бодрое пожелание напоследок звучит в унисон с оглушающий хлопком двери, после которого кабинет погружается в звенящую тишину.       И тогда он, наконец, смотрит на нее.       Маша выдерживает его взгляд стоически. Давящий, тяжёлый и острый, он пробивает ее зрачки насквозь, оседая где-то внутри кисло-соленым холодом. Такой иногда остаётся на кончике языка, когда случайно касаешься им застегнутой молнии на куртке. Лебедеву разве что не морозит, но она вскидывает голову и ставит портфель на парту, не разрывая зрительного контакта.       Он следит за каждым ее движением, а затем вдруг поднимается с места и хватает свою несуразную сумку.       – Ты куда? – Маша хмурится.       Она всегда хмурится. У нее едва заметная морщинка между бровей уже в четырнадцать, вечно строгий взгляд и полумесяцы от ногтей в ладошках.       – Домой, – ответ такой же несуразный, как и дурацкая сумка.       Маша совсем не понимает.       – У нас же английский. Тебе помощь нужна, а меня попросили...       – Ну попросили и попросили, – он направляется к двери. – Скажи, что я очень способный ученик, который за десять минут выучил все эти ваши арктикли...       – Артикли, – она поправляет скорее машинально, чем целенаправленно.       Чужой взгляд снова цепляется ледяной сосулькой прямо за машины ресницы.       – Я думал от слова «Арктика».       Лебедева заставляет себя прожевать предательскую полуулыбку, которая становится самым настоящим откровением. Она сосредоточенно сжимает губы, отводя взгляд, и упускает момент, когда ее подопечный хмыкает и бодро шагает прочь.       Идеальный побег рушит дверной скрип, на который Маша, моргнув, резко оборачивается.       – Стой ты! – она сжимает кулаки.       – Ну чё ещё?       Лебедева поджимает губы, опуская взгляд на белый выглаженный воротник, который совсем не стыкуется с рассеченной бровью.       – У нас английский.       – Да что ж ты заладила «английский-английский», – раздраженный выдох похож на рычание. – Саму же силком сюда затащили, ну так и чё ты жизни ни себе, ни мне не даешь? Ладно, – он начинает копошиться в сумке, пока не достает из нее изрядно потрепанный учебник, – показывай свои правила. Я дома выучу.       Маша скрещивает руки на груди и дергает бровью.       – Ну не выучишь же.       – Ну, может, и не выучу, – хмыкает он и жмет плечами, – но ты будешь всем говорить, что хотя бы попыталась спасти меня и мой кошмарный инглиш.       Лебедева спасать никого не хочет. Ей бы себя вытащить за уши в конце четверти, а не тянуть всех утопающих, которых ей навесила школа, только вот человек перед ней вовсе не похож на утопающего. Маша вообще не понимает, на кого он похож. Колючий, резкий, острый.       И от взгляда его хочется спрятаться, потому что он смотрит – а у Маши аж кончики пальцев мерзнут, и кости внутри звенят как ледышки.       Она вдруг осознает.       – А ты что, Кай, чтобы я тебя спасала?       Он жует щёку, улыбаясь, и вскидывает голову.       – Не, я Марат.       Маша быстро моргает, пытаясь сопоставить образ и имя, пока НеКай идёт к парте и с грохотом кидает на нее сумку.       – Давай уже свой английский, пока Снежная Королева не вернулась выписывать нам звездюлей, – он плюхается на стул и критично смотрит на часы на левом запястье, – все равно до конца урока двадцать минут осталось. Ну, чего встала как вкопанная?       Взгляд не теплеет, но Лебедева, кажется, оттаивает. Она мотает головой и хватает ближайший стул, ставя его прямо напротив Марата. У нее нет времени разбираться в его поведении (сейчас). Она прокашливается.       – Восемьдесят девятая страница.       Он поджимает губы и послушно открывает учебник.