Глава 10:
«Благодарность»
От Леви.
— Не то чтобы я тебе не доверяю, — осторожно начал темноволосый мужчина, передавая металическую коробку с иглами. В его голосе впервые промелькнула нотка нерешительности, когда при пересечении взглядов, он спрашивает. — Но ты точно умеешь шить? После его рассказа они оба смолкли. Амелия, казалось, погрузилась в свои мысли. А Леви старался не думать ни о чем, отдаваяясь прохладе девичьих ладоней, накрывших его руки. Мужчина не стыдился своего прошлого и мог поведать о нём кому-угодно, если потребуется. Но говорить о своих чувствах и повествовать о переживаниях, будоражащих его разум по сей день — это было чем-то новым. Чем-то, что он сделал впервые. В столице стен, когда Леви делился с девушкой своим прошлым, он просто констатировал факты, касательно жизни в Подземном городе. Говорил о нищете и голоде. О том, чем промышляют жители этого города с целью выжить. Упомянул покойную мать, что умерла от болезни, и друзей, с которыми он жил до вступления в Разведку. Мужчина говорил сухо и безэмоционально. Так, будто бы эта участь его миновала. Говорил не о себе. Тогда Леви хотел подступится к ней, узнать получше, но не допускал обратного по отношению к себе. Теперь все было иначе — мужчина хотел, чтобы подчиненная узнала его получше. Потому что он ей доверяет. — Хм… — девушка, принимая коробку, присела в кресло. Затем задумчиво отвела взгляд в сторону, договаривая. — Может быть и умею, — он, заслышав такой ответ, попытался выхватить коробку из рук блондинки, но та, расплывшись в коварной улыбке, прижала её к груди, подначивая. — Сейчас узнаем. Леви, присев на стул, обвел девушку угрюмым взглядом. К удивлению, она его выдержала, уставившись на него лукавым взором малахитовых глаз, в коих теплился озорной огонек. И даже в просторах капитанской обители, окутанной тьмой насыщенной ночи, этот огонёк горел ярче пламени восковой свечи, которую они всё-таки зажгли. — Хорошая шутка, отродье, — фыркнул капитан, складывая руки в замок на поверхности рабочего стола. — Я оценил. В следующую секунду улыбка на лице блондинки как по щелчку пальцев превратилась в самодовольную ухмылку, и она, хитро сощурив глазки, спросила: — Кто сказал, что это шутка? Несвойственная для неё манера речи поразила. Обычно Смит терялась от одного его взгляда, да и не вела себя в беседе с ним столь ловко и прытко. Можно было бы обозначить это остаточным эффектом от употребления алкоголя, которое раскрепощает умы, даруя излишнюю самоуверенность его потребителям. Но Леви в этом сомневался — она была трезвой. Голос её был тверд и гласен, взгляд чист и свеж, а разум ясен. На самом деле, это вызвало в груди капитана двоякие чувства. Несомненно, он был рад тому, что блондинка быстро пришла в себя. Но как? В ходе недолгих размышлений Леви пришел к выводу, что у неё хорошая переносимость спиртных напитков. Да, при употреблении алкоголь оказал свое влияние: подавил умственную активность, снизил концентрацию внимания, внушил упрямое безрассудство и уязвимость. Но раз уж она так скоро протрезвела, значит организм вывел химические соединения из биологической системы быстро. Следовательно, его предположение было верным. И все же… Леви был уверен в том, что похмелье обязалось преследовать её вплоть до утра — Амелия пила впервые и слишком много для первого раза. Впрочем, он не думал об этом долго, просто запретил себе делать это сейчас. Старался не зацикливаться на противоречии, потому что всё в этой девчонке приводило его в замешательство. Всегда. Особенно её пронзительные зеленые глаза. — Я никогда не шила, — спустя пару секунд тишины, честно призналась она. Затем смиренно опустила взгляд малахитовых глазок на кофту Кушель, которая покоилась на её коленях. — Но, думаю, в этом нет ничего сложного. На самом деле, это признание взволновало, потому что предмет одежды был для Леви принципиально значим — он берег его долгие годы. Но это не послужило причиной возникновения в груди капитана толики недоверия или же крупицы сомнений касательно её способностей. Он понимал, что Амелия не стала бы браться за это дело, если бы не была уверена в себе. — Я обрежу немного, подверну край внутрь и пришью его, — на этих словах блондинка разложила кофту на столе, будто бы карты военных операций, которые им представлял Эрвин на собраниях. Затем девушка продемонстрировала приблизительный отрез, разграничивая его пальцами обеих рук. — Вот так. Мужчина поддался вперед, чтобы разглядеть примерный отрез получше, раздумывая над тем, стоит ли вообще вносить какие-либо правки в вещь, которая более не служила по назначению. Леви сохранил эту кофту, как символ любви к матери, что подарила ему жизнь. Хранил её долгие годы, потому что эта вещь была редким напоминанием о женщине, что превозмогая боль и унижения, сделала все, что могла для того, чтобы прокормить их обоих и выжить среди трущоб Подземелья. И у нее это получалось — вплоть до ее смерти. А после… Леви познал весь ужас этого бренного мира. — Таким образом, мы сгладим неровности, — продолжала блондинка, проводя рукой по нижней грани белоснежной кофточки. Аккерман не понял, что она подразумевала по этим «мы», ведь швейным делом он не промышлял, но решил не заострять на этом внимания. Он сосредоточился на материнской кофте, которая книзу и впрямь оказалась усыпана потертостями. На подножном крае, в самом углу, красовалась небольшая дырка. Мужчина не знал, откуда она взялась, но отметил верность услышанных слов — нужно было сгладить неровности. Ранее он об этом не задумывался, отдавая предпочтение уходу за чайным сервизом матери. Но теперь понял, что второй предмет тоже нуждался во внимании и уходе. — Или сделать отрез побольше? Это изречение выдернуло его из своих размышлений. Отняв голову от материнской кофты, Леви заметил, что девушка уже смотрела на него. Глядела она неотрывно и слегка задумчиво, ожидая совета, будто бы он не капитан элитного отряда, а умелая портниха в каком-нибудь известной ателье. Наглая девица. — Не знаю, — скрещивая руки на груди, он откинулся на спинку стула. — Я капитан, а не портной. — Что вам мешает быть и тем и другим? — хохотнув, она склонила голову вбок. Леви удивленно вскинул брови, поражаясь такой глупости, слетевшей с её уст в глумливом тоне. Глядя в её хитрые глазки, он подумал, что, если отмести в сторону унизительность сравнения его звания с должностью швеи, можно было бы отнести последнюю фразу к попытке флирта. Но… — Я думаю, из вас вышел бы неплохой швец. Швец, блять. — Смит. Официальное обращения, сорвавшееся с уст мужчины в недовольном тоне, прокатывается по помещению в виде тягучего шепота вместе со страдальческим скрипом деревянного стула. Затем пространство занимает топот быстрых шагов, когда Леви стремительно огибает стол слева, подходя к своему креслу. Узурпированному его светловолосой проблемой. На нём она раскинулась точно коронованная принцесса, восседающая на троне — вальяжно закинув одну ногу на другую. Руки её были умещены на подлокотниках, однако в следующую секунду ей пришлось переместить их к коленям, потому что Леви присел рядом, на левую рукоятку кресла. — Я смотрю, — начал он, когда блондинка безмолвно обернулась к нему боком. Леви же, уперевшись рукой в угол стола, наклонился к её лицу, договаривая. — Ты нарываешься? От близости в её глазах отобразилась масса эмоций, но все они смелись прочь непонятной решимостью. Мужчина мог бы заострить на этом внимание, но в следующий миг, когда белоснежное лицо светловолосой девушки озарила улыбка, он растерялся. И сердце глухо ухнуло в груди. Леви пару раз моргнул, бросив быстрый взгляд на губы, с которых затем слетел незамедлительный ответ: — Никак нет, товарищ капитан… Вернув внимание к глазам, он заметил, что Амелия смотрела неотрывно. Во взгляде её ничего не поменялось, кажется, она даже не заметила его мимолетного движения вниз, соскочившего с озорных глаз. На чарующие губы. После девушка как ни в чем не бывало отвернулась к столу, тем самым разрушив не только зрительный контакт между ними, но и непонятное оцепенение, охватившее тело Леви. Придя в себя, он принял это за очередную победу. Вскоре хмыкнул, откинувшись на спинку кресла, и горделиво закинул руку на его изголовье. Хотел было сказать что-то ещё. Но что-то ещё сказала она: — …швейного отряда. Мужчина не сумел вовремя распознать замену слова в предложении и трансформацию намеренной заминки в структурную расстановку по середине предложения. А когда до него дошло, не давая ему и слова вставить, Амелия продолжила: — Или отдела? — запрокинув голову назад, уткнувшись макушкой в мягкую спинку кресла, на изголовье которой все ещё покоилась его рука, она нашла его глаза своими. — Дайте знать, как правильно. Не хочу пренебрегать правилами системы служебных отношений, сэр. Леви недовольно цокнул языком, когда Амелия, сделав акцент на нужном слове, подмигнула ему. Затем она, довольная собой, как кот после сметаны, отвернулась. Уголок его рта тогда рванул вверх. От верности слов, в которых не было и намека на ехидство или же намерения одержать победу в словесной перепалке. Казалось, Смит даже не хотела упрекнуть его в том, что мужчина сам нарушает правила системы служебных отношений. Просто намекнула, что «субординация» является призрачным термином в их общении. На самом деле, Леви думал также. Это понятие и впрямь не выписывалось в то, что происходило между ними теперь. Взять к примеру то, что он тащил её пьяную задницу к себе в кабинет. Теперь же эта задница, протрезвев, сидит здесь с ним наедине в три часа ночи, ушивая кофту его матери. Помимо этого, они поцеловались. Опять. И этот поцелуй был… «Четвертым». — …то, что случилось два раза, непременно случится и в третий. А может, и в четвертый раз. «Может быть у этой фразы есть продолжение?» — Так что по поводу отреза? Обдумать не успел — голос Амелии выудил Леви из размышлений, точно англер озерную рыбку. Он пару раз моргнул, глядя на девушку, которая уже приступила к работе, вгоняя белоснежную нитку в ушко швейной иглы. Затем мужчина вскинул брови, не понимая, чего она от него хочет? Может быть указаний? Или совета? — Делай, как посчитаешь нужным, — просто ответил Леви, потирая переносицу. Он устал. Этой ночью, насыщенной и до нельзя долгой, все мысли смешались в клубок шерстяной пасмы. Отделить одну нить от другой было сложно, но ещё сложнее было обозначить чувства, томящиеся в его груди. Их было много. Они не внушали доверия. — Делай, как посчитаешь нужным… — задумчиво повторила она, привлекая его внимание. Затем блондинка бросила на него быстрый взгляд из-за плеча, договаривая. — Что ж, тогда не стойте над душой. Леви удивлено вскинул брови, глядя на то, как Смит, отдав ему приказ, развернулась обратно и как ни в чем не бывало ухватилась за рукоятку раскройных ножниц, намереваясь приступить к работе. Он не успел выразить недовольства касательно наглого приказа, потому что она продолжила: — Вы мне мешаете. «Наглое отродье», — подумал он, скрещивая руки на груди. — Это вообще-то мой кабинет, — недовольно констатировал Леви. — Ты не можешь выгнать меня отсюда. На секунду ему показалось, что Амелия все-таки может выгнать его из кабинета, будто бы тот принадлежит ей, потому что с уст её сорвался самодовольный хмык, что звонко отскочил от поверхности стен, громогласно разливаясь по территории помещения. — Так я и не выгоняю, — сказала блондинка, опровергая его опасение. — Вы можете посидеть на диване. — Спасибо за разрешение, — фыркнул Леви. — Хорошо, что не на ковре. — Ну, — пустив смешок, она продолжила. — если там Вам будет удобнее, то… — Смит, не наглей, — пресек мужчина, хмурясь. И все же он сделал так, как было велено — привстал с подлокотника кресла, убрал руки с его изголовья и направился к дивану. Он недовольно бурчал себе под нос и быстро достиг цели. — Предел вседозволенности был достигнут тобой минувшим вечером, когда ты сломала мою кровать, — продолжил он, укладывая декоративную подушку на боковину дивана. Затем кинул в девушку насмешливый взгляд, договаривая. — Или когда шлепнула меня по заднице? Она ахнула. И, о Боже! Леви впервые видел её такой растерянной. Глаза, что были обрамлены колонной черных ресниц, широко распахнулись. А губы, что некогда были искажены в самодовольной усмешке, приоткрылись в немом вопросе. Кажется, девушка не решилась озвучить весьма уместный и логичный вопрос. Буквально проглотила его обратно, потому что в следующую секунду, прикрыв рот, Амелия часто заморгала, задыхаясь от смущения. Леви тогда понял, что она размышляла над тем, как ей на это отреагировать и что делать: Отрицать или оправдаться? — Я… не было такого! — воскликнула она, тяжело дыша. — А если и было, то я была пьяна! Аккерман закатил глаза, понимая, что она пошла во все тяжкие, избрав оба пути одновременно. Впрочем, он поступил аналогичным образом, продолжая потешаться: — Или когда ты… — Ради Сины! Громкий стон, полный мольбы и отчаяния, сплелся с протяжным звоном металлических ножниц, когда те, выскочив из девичих рук, рухнули на поверхность рабочего стола Леви. Комбинация звуков оказалась перехвачена эхом затемненной комнаты, где тишина в ночное время суток была более ощутимой нежели днем, когда с улицы и верхних этажей доносились активные переговоры и громкие реплики солдат, топот шагов и гудение местной живности. Сейчас все спали. Но они — нет. — Давайте оставим этот разговор на потом, — прикрывая лицо руками, попросила она. — Пожалуйста. — Так уж и быть, — хмыкнул Леви, скрестив руки на груди. До ушей затем донесся облегченный вздох, и только после этого он устремил взгляд в серый потолок и безмятежно прикрыл глаза, разделяя с подчиненной это чувство. Леви и сам оказался чрезмерно утомленным, потому и не был в состоянии поведать о событиях минувшего вечера и ночи, что близилась к завершению. «Иронично», — подумал мужчина, понимая, что те события и стали причиной его утомления. Затем он бросил на блондинку быстрый взгляд из полуприкрытых ресниц, отмечая то, что она, приняв ответ, приступила к работе. В этот раз сосредоточилась, погрузившись в молчание. Леви тоже молчал, решив не тревожить её некоторое время. Но наблюдал за ней. Простор капитанской обители коварно скрыл в своей темени признаки её смущения, но Леви знал точно — щеки Амелии точно загорелись глухим оттенком шарлахового цвета. За недолгий, но насыщенный промежуток их общения, он многое узнал о ней. И до сих пор не смог понять. Даже сейчас, глядя на то, как ответственно Амелия подошла к этому делу, очерчивая линейкой приблизительный отрез, он думал над этим. Не понимал, зачем ей это нужно? Почему она так кропотливо водит казистые линии карандашом по поверхности ткани, если собирается просто сгладить неровности? Что за узоры она выводит и какие манипуляции собирается производить? Отчего так нервно прикусывает нижнюю губу, поглядывая на настенные часы? И почему он пялится на неё? На сей раз ответ «просто» казался ему вполне приемлемым. Рыться в девичей голове в поисках мотивов её поступков он не собирался. Леви понял, что это было глупо. Так и в обратную сторону.***
— Почему ты так часто смотришь на часы? — разрушив устоявшуюся тишину, спросил Леви. Они сидели в безмолвии около двадцати минут. Ночь должна была вот-вот кануть в прошлое, уступив место сумрачному утру, а Амелия все никак не могла закончить с переделкой белоснежной кофточки. — Я никогда не шила. Вспомнив её недавнее признание, мужчина тяжело вздохнул. В голову тотчас забрела мысль о том, что переделка затянулась из-за произведенной ею в процессе реконструкции ошибки. Леви не разбирался в швейном мастерстве, однако понимал, что простое сглаживание не могло отнять у неё столько времени. Подумал, что напортачила. Расстроился маленько. Но виду не подавал. Иногда ему казалось, что Амелия даже не дышит — так смиренно и незаметно для него она ушивала кофту Кушель. Над столом тихонько, молчаливо, будто бы в попытке слиться с интерьером его мебели. Возможно, она молчала из-за смущения, настигшего её от его слов или же просто сосредоточилась на переделке — Леви не знал точно. Знал лишь то, что за все это время Амелия ни разу не посмотрела на него. Но частенько поглядывала на часы. И не просто так — она нервничала. Об этом свидетельствовали пухлые губы, нижняя из которых оказывалась в плену верхнего ряда белоснежных зубов, когда блондинка временами смыкала их на нежной кожице коралловых уст, тем самым выдавая свое напряжение. Также признаком её волнение служило частое сведение светлых бровей к переносице, когда взгляд малахитовых глаз оказывался устремлен в сторону настенного механизма. Аккерман был уверен в том, что это волнение имело связь с ходом времени. Но он не знал… По-че-му. Если предыдущие вопросы Леви закрыл тем самым «просто», то этот не смог. Мужчина не понимал, куда она может спешить посреди ночи, если её тайная встреча с Лабером должна состояться завтра? После отбоя, блять. Когда Амелия была пьяна, он, чего греха таить, попытался воспользоваться её уязвимостью и излишней болтливостью, пытаясь вытянуть из неё хоть какую-то информацию, которая могла бы пролить свет на разговор, заслышанный им возле столовой. И кто бы мог подумать, что её ответ породит ещё больше вопросов? — Мне нужно успеть до четырех утра, — быстро ответила девушка, вырывая его из размышлений. — Потом ты превратишься в тыкву? — усмехнулся Леви и следом фыркнул, завидев её изумленный взгляд, который наконец-то был направлен в его сторону. — Не смотри на меня так, отродье. Я тоже был ребенком и читал сказки. Девушка еле заметно улыбнулась, отвела взгляд в сторону, размышляя нам чем-то. Затем вернула взгляд к изделию, которое все ещё было скрыто от глаз Леви за его же столом, и тихонько спросила: — Что ещё читали из сказок? Аккерман вскинул брови от такой наглой попытки свернуть разговор в другое русло, но усмехнулся, отвечая: — Про гномов, — привставая на локтях, договорил. — С одним из них я знаком лично. Блондинка вскинула брови, поднимая на него непонимающий взгляд. Пару раз моргнула, точно подумала, что он шутит или бредит. Леви не шутил и не бредил вовсе. Демонстративно ухмыльнулся, окидывая подчиненную оценочным взглядом и даже поиграл бровями. И только тогда до неё дошло. — Я не гном! Ответ ей прилетел мгновенно в виде тихой усмешки, что в шутливом тоне слилась воедино с вопросом: — Какой у тебя рост? Блондинка вспыхнула моментально. Приоткрыла рот, чтобы выдать ответ, и тут же смолкла. Неуверенно замялась, отводя взгляд в сторону, и откашлялась, будто бы пытаясь скрыть свой ответ в тени притворного кашля, когда промолвила тихонько: — Метр шестьдесят… один. — Неужели? — не скрывая скепсиса, спросил Леви. — Ну ладно! — недовольно выпалила она, кинув в него грозный взгляд. Затем приподняла голову повыше, когда продолжила весьма твердо и горделиво. — Метр шестьдесят. Комнату в тот миг заполнил гортанный смех, а следом за ним разразился недовольный девичий возглас: — Что смешного? Затем по помещению разметался аккомпанемент затянувшегося приступа безудержного хохота, который прервал громкий хлопок, когда Амелия ударила ладонью по столу, точно учительница, пытающаяся привлечь внимание непослушных детей. Но это было тщетно — Леви не мог остановиться. И продолжал протестующе ржать. Именно так, потому что нельзя назвать смехом то, что случилось с ним в миг, когда он ненароком уловил спессивый подтон в её лживом ответе. Приступообразный смех одолел строптивую строгость, присущую ему с раннего детства, подчинив тело себе. Истерический хохот вырывался не из груди, а из сокровенных глубин его души, и в тот миг, отдавшись забаве, Леви позабыл обо всем на свете. Мужчина даже не помнил, когда в последний раз смеялся так весело и беззаботно. Смеялся ли вообще? — Ради Сины, — тяжело дыша проговорил он, с трудом успокаиваясь. Затем понурил голову вниз, устремляя взгляд серо-синих глаз к ворсистому ковру, потому что знал — стоит ему увидеть её растерянное лицо, и смех снова овладеет им. — Да что смешного? — снова спросила Амелия, негодуя. Леви же, поняв, что смех затянулся непозволительно долго, вобрал воздух через ноздри и шумно выдохнул. Ему пришлось повторить эту манипуляцию ещё пару раз, прежде чем он поднял голову, встретившись с ней взглядами. Как и предполагалось, в омуте малахитовых глазок таилась вселенская обида, и мужчина на секунду задумался, стоит ли озвучивать вслух причину его смеха. Но соблазн оказался слишком велик. — Я видел твою медицинскую карту, — глаза её распахнулись в изумлении, и Леви, завидев такую реакцию, с трудом сдержал новый порыв веселья, норовящий взять его тело под контроль снова. — В Митре, когда ты лежала в больнице. В карте той был указан и рост, и вес девушки. Вся информация касательно неё. Разумеется, подчиненная не знала о том, что Леви ознакомился с содержимым документа и решила схитрить, прибавив себе в росте… Три сантиметра. — И что тебе это дало, чудачка? — усмехнувшись, сказал. — Могла бы прибавить себе сантиметров десять, раз решила соврать. — Так было бы не правдоподобно! — в сердцах воскликнула Амелия. Смех норовил вырваться наружу, но Леви заглотил его обратно, спрашивая: — И что в этом плохого? Подумаешь, полтора… — Я закончила. Блондинка поспешно оборвала Леви на полуслове, призывая к молчанию. Мужчина тут же смолк, не предпринимая попытки продолжить этот разговор, когда уловил в её словах не только обиду, но и важность, вложенную в маленькую ложь, которая, как оказалось, имела для неё принципиальное значение. Услышав о завершении переделки, он встал с места, намереваясь подойти к ней и глянуть на кофту, но не успел ступить и шагу в сторону, как до ушей донесся торопливый приказ. — Стойте на месте. И потом ещё один. — И глаза закройте. Наглое отродье сегодня точно вошло в кураж, отдавая приказы ему, старшему по званию, направо и налево. Кажется, эта манера полюбилась ею, но Леви не спешил осаждать её. Да и не планировал вовсе. Просто смиренно закрыл глаза. Повинуясь. — Без пяти… До ушей донесся глухой девичий шепот, пропитанный волнением, что не укрылось от Леви, который все ещё не раскрывал глаз, ожидая очередного приказа со стороны своей проблемы, что не спешила настигнуть его. Казалось, Амелия сказала это вслух неосознанно. Для себя и замерла, Леви не понимал, почему она не идет к нему сама, если наказала стоять на месте? Или она так тихо ходит? — Почему ты так торопишься? — спросил он, желая завязать диалог. — Собралась куда-то на ночь глядя? Былой опыт опровергал его предположение. Девушка ходила аккуратно, но шаги её всегда были различимы. Тем более он не мог не заслышать их в тишине ночи, безмятежные, которые нарушали его дыхание и тиканье часов, что не давали покоя его светловолосой проблеме. Так же, если вслушаться, можно было бы заслышать глухие звуки тления пламени восковой свечи, которая находилась рядом с рабочим столом. Странно, он слышал даже этот непримечательный звук. Но не заслышал ответа. — Что ты делаешь? Необъяснимое волнение окутало его нутро внезапно. Стало тревожно и боязно, так, что он, не получив ответа, хотел раскрыть глаза и ступить к ней самому. Намеревался это сделать, но остался неподвижен, когда до ушей его донесся тяжелый вздох и последующие за ним шаги. Леви вслушивался в каждый из них. — Помните наш разговор? По поводу благодарности. Леви тихонько выругался себе под нос. Такой ответ заставил его занервничать ещё больше, нежели затянувшееся безмолвие с её стороны, и он был готов обругать себя за мнимый приказ, что был оглашен вчера утром. Кто же знал, что эта маленькая шалость приведет к таким последствиям? И чем же она собралась его удивлять? Леви не догадывался, чего она удумала, попросив его закрыть глаза. Но после вчерашнего… Понимал, на что способна. — Забудь об этом, — поспешно уверил Леви, вспомнив события минувшего вечера. — Хватит с меня потрясений на сегодня. Внезапно, Амелия тихонько рассмеялась, а Леви притих, вслушиваясь в приглушенный смех, который разнесся по помещению вместе с приближающимися шагами. Настигла она его быстро, расположившись напротив. Аккерман знал, что девушка встала не впритык, однако каким-то чудным образом к носу пробрался упоительный запах девичьего тела, слившийся с душистым ароматом мыла. Его мыла. И сердце тогда бахнуло в груди. Комбинация запахов проникла через ноздри внутрь, защекотав слизистую носа. Затем проникла в легкие, застилая свободное пространство и стенки соединительной ткани собой. Это был чистый дурман, что опьянил его разум. Внушая возбуждение. Она что-то сказала. Мужчина не смог разобрать её слов до конца. Он не слышал, внимая быстрому биению сердца в груди, но постарался сосредоточиться на её голосе в попытке скинуть с себя странное наваждение. Но мысли одолевали. Ему хотелось прильнуть к изгибам точеной шеи и втянуть этот аромат, чтобы тот проник глубже. Попробовать его. На вкус. — Капитан? — неловко вымолвила Амелия, пустив короткий смешок. — Вы что, уснули стоя? И только теперь он понял, о чем она тогда говорила. Голос её донесся уже более четко, утягивая Леви из водоворота чувств в реальность. Незамедлительно и безоговорочно он раскрыл глаза и встретился со взглядом малахитовых глаз. И девушка, завидев его внимание, заговорила: — Не знаю, носите ли Вы такое… Он непонимающе вскинул брови, не понимая, о чем речь. Серо-синие глаза Леви быстро забегали по контурам ее лица, и это точно не могло остаться незамеченным — теперь она стояла близко. Амелия тут же опустила взгляд вниз, договаривая: — …но я надеюсь, что Вам понравиться. Леви пару раз моргнул и только потом заметил, куда был направлен взгляд зеленых глаз после разрушения зрительного контакта. Он последовал ее примеру, опуская глаза к раскрытым ладоням, что оказались вытянуты перед ним на уровне груди. На них покоился… — Шейный платок? Уточняющий вопрос вырвался из глубин разума, когда перед Леви предстала картина декоративного украшения, коими представители аристократичных масс любили украшать свои одеяния, дабы привлечь к себе внимание. Мужчина частенько видел этот элемент на блузах благородных дам и рубашках высокопочтенных баринов, когда Эрвин утаскивал его на очередное торжество с целью привлечь сторонников, что имели важное влияние во время голосований о спонсорстве вылазок. У него это, кстати, получалось. — Да… — подтвердила девушка. — Вы не подумайте, я не отрезала ничего лишнего. Как и говорила, просто сгладила нижний край кофты. Отрез был небольшим, но… А Леви и не беспокоился. Взгляд его блуждал по линиям оборки, вглядываясь в каждую строчку, будто бы в поисках изъянов. Но их не было. — …его отреза хватило для того, чтобы сделать выкройку. Она очень простая, не такая, как шьют в мастерских. Там ещё формы всякие придают, кружева приделывают. Механические, — блондинка тяжело вздохнула. — Я хотела сделать рукодельное кружево. Попробовать хотя бы, но потом передумала. Времени было мало, да и не смыслю в этом. А Леви слушал. Вслушивался в звонкий голосок подчиненной, пропитанный волнением, и отмечал правильно выбранное соотношение ширины и шага складки. — Ах да, потом нужно будет прострочить строчки на швейной машинке, чтобы сохранить целостность платка. Можете отдать в мастерскую, они сделают аккуртнее. Могут просто прострочить сверху. Хотя, это вовсе не обязательно. Все-таки в это дело придется вложиться. Если будете его носить, то можно потратиться, чтобы смотрелось аккуратнее. Если будете носить. Непонятное оцепенение спало, и мужчина только теперь заметил дрожащие руки и быстрый говор, пронизанный её волнением. Амелия снова тараторила, будто бы в неё вселился бес. Так сильно она переживала. — Еще можно попросить сделать подкладку. У меня не хватило материала для неё. Так бы и сама сделала, так ведь практичнее. Но… — Получилось хорошо. В который раз ответ вырвался непроизвольно. Леви казалось, будто бы он и впрямь оказался под гипнозом, главной задачей которого являлась подавление его молчаливости. Мужчина всегда говорил коротко и по делу, избегая лишней болтовни, но с ней… Дела обстояли иначе. — Но кружева здесь ни к чему, — отметил он, протягивая руку к раскрытой ладони с намерением перенять изделие. — Они придают излишнюю напыщенность и праздность. Простой вариант более практичен. Можно будет носить его не только по праздникам. — А Вы… будете его носить? Взяв в руки белоснежный платок, Леви поднял голову, встречаясь с омутом темно-зеленых глаз, и пустил смешок: — Что за вопросы? — вскинув брови, мужчина усмехнулся. — Или ты хочешь, чтобы я его в рамочке хранил? Даришь его просто так, для красоты? — Нет, просто, — блондинка его шутливый тон не переняла, переводя взгляд в сторону. — Я думала… ну, мало ли. Девушка кинула на него быстрый взгляд и тут же отвела его в сторону. Леви же посмотрел на изделие в руках, и сказал: — Очень аккуратные строчки… И правда. Это было отмечено им еще в в самом начале — работа была выполнена без изъянов. Сама выкройка и пошив были простыми в плане реализации, но Леви знал. Она старалась. Разве могли быть какие-либо сомнения? Амелия всегда отдавалась делу целиком. Аккерман заметил это ещё на первом году обучения. Во время тренировок, когда низкорослая девушка посвящала всю себя делу. Тренировалась не покладая рук. Много раз получала выговоры от инструкторов за слабость, присущую ей в виду хрупкого телосложения. Леви и сам отметил однажды на одной из тренировок: Амелия не была талантлива. Не была наделена неким потенциалом и видимой перспективой. Она явно сдавала позиции, но… Не сдавалась. Оттачивала навыки и выносливость. Тренировалась в выходные дни. Во время спаррингов по рукопашному бою выбирала себе в партнеры потенциально сильного противника, пока другие поступали иначе. Леви не знал, почему, и тогда не интересовался этим вовсе. Теперь он знал — Амелия всегда ставит себе высокую планку. Пытается прыгнуть выше головы. И ведь у неё получается. Даже сейчас она, не пожалев свое время и силы, которых и без того было мало, сделала больше, чем нужно. Простой помощи в переделке предмета одежды было вполне достаточно. Леви принял бы это как благодарность, но нет. Она решила снова сделать больше положенного — создала другой элемент одежды. Для него. И точно не на отвали. Амелия снова постаралась и прыгнула выше головы. Но в этот раз не для себя. Для него. — Ты говорила, что не умеешь шить. — Не умею, но у моего папы был такой же. Однажды, он его случайно порвал, зацепившись им за гвоздь. Он тогда так расстроился и я решила переделать. Хотя бы попробовать. И тогда в голове Леви всплыл тот самый день, когда Эрвин утащил его на очередное собрание во дворце. Аккерман тогда впервые присутствовал на подобного рода мероприятии, на котором и произошел тот нелепый случай. Смит-старший всегда был в центре событий, привлекая внимание благородных дам. Высокий, статный, солидный с виду мужчина привлекал их своей вежливостью, точно хищная змея пушистого кролика, и галантным говором, присущим ему от рождения. Только вот было все с точность да наоборот — в этих ситуациях Эрвин был кроликом, которого они, коварные змеи, намеревались слопать. В большинстве случаев, они так и поступали. Тот вечер не стал исключением. Одна женщина буквально повисла на шее главнокомандующего, намереваясь утащить его на танец. Во время неловких попыток Смита разрушить телесный контакт, женщина оступилась. В попытке вернуть себе былое равновесие, она ухватилась за шейный платок Эрвина и сорвала его. Тогда блондин и впрямь выглядел расстроенным. Леви не понимал почему, но по иронии судьбы узнал сейчас. Ещё узнал, что отец скрыл от дочери истинную причину поломки. — У меня получилось. Тогда времени ушло больше. Ах да, это был подарок. Эта ложь точно была во благо. Да и как Смит-старший мог сказать дочери, что к нему пристала благородная, но как оказалось весьма неуклюжая, дама, испоганив его шейный платок? Никак. Такое детям не говорят, но… Эрвин утаил кое-что ещё. — От мамы. Сердце будто бы сжали в тиски от грустной улыбки, озарившей её лицо в тот миг, и тоскливого взгляда, направленного в никуда, когда девушка отвела его в сторону. Леви хотел было что-то сказать, но говорить было рановато. Амелия продолжила: — Она тоже сама ему сшила, — вернув взгляд к нему, сказала. — Шутила, что таким образом папа будет помнить её всегда. Леви тяжело вздохнул, но уголки его губ приподнялись от осознания её дальнейших слов. Знал ведь, что весь этот разговор был затеян не спроста, и даже в шейный платок был вложен более глубокий смысл. Леви понял давным-давно, что Амелия умна не по годам. И видит то, чего не видит он. — Пусть этот платок будет частым напоминанием о Вашей маме. Слова её были как никогда верными, пусть и не истолкованы до конца. Впрочем, слово «часто» говорило само за себя. Это было именно то, в чем он нуждался. — Быть может в трудную минуту, когда Вы окажетесь один, это напомнит Вам о том, что на самом деле всё не так. Вы не одиноки, потому что… Руки её оказались на его плечах, а губы исказились в добродушной улыбке, когда блондинка сказала: — Мамы никогда не бросают своих детей. И Леви улыбнулся в ответ. Грустно, тоскливо, но по-доброму. Глядел неотрывно на неё, стоящую напротив, такую мелкую, но развитую не по годам, и думал: неужели, так бывает? Бывает, что люди понимают тебя с полуслова? Знают то, чего ты не говоришь вслух? Ведают о том, о чем ты молчишь или даже не догадываешься? Видимо, бывает. — Чтобы не случилось, она всегда рядом. И этот человек стоит напротив него. Такой маленький, вредный и проблемный ребенок, который сумел понять его без слов и поведал то, о чем Леви всегда молчал. Не выражал вслух и даже мысленно свою нужду в заботе и ласке. Таил в себе тоску и одиночество. Но был ли он одинок, как думал ранее? Нет. Скорее, просто загнан в угол. Самим собой. Вынудил себя скрывать истинные желания и чувства, томящиеся в груди. Возможно, он не был одинок никогда. Вокруг него всегда были люди, готовые подставить ему плечо и на которых можно было положиться. Леви мог доверить им свою жизни. Но мысли — нет. — Как его заправить? — спросил он, когда девушка смолкла. Тот самый метр оказался разрушен, когда она ступила к нему ближе. Переняла в руки шейный платок и коснулась шеи, вызывая толпу мурашек, что колко пробежались по спине. Непонятно от чего, но точно не от прохлады, и сказала: — Это не сложно, — теплое дыхание опалило изгиб шеи. — Есть много вариаций, но мне нравится узел «Жабо». Так моя мама заправляла папе на дворцовые собрания, когда он надевал рубашку. Он частенько бывал на них, когда ему присвоили капитана. На рубашке, кстати, хорошо смотрится. И заправлять удобнее. Леви не смел делать резких движений, чтобы не мешать ей, но глядел на неё из полуприкрытых век. Взгляд его ненароком скользил по льняной рубашке, что была свободно накинута на хрупкое тело Амелии. Одно неловкое движение — и та могла сместиться в сторону, оголив одно, а то и два плеча — настолько она была ей велика. Возможно, оно было и к лучшему? Эта вещь умело скрывала контуры девичьего тела, укрывая от глаз Леви округлости уже сформированного стана. Изгибы её тела были скрыты от всех. Неувидены никем. Нетронуты. Мысли снова брели не туда, и Леви нахмурился, отнимая взгляд от изящных ключиц к нежным руками, что начали производить ряд движений в создании узелка. Он попытался сосредоточиться на этом, внимая всему, что она поясняла вслух: — Нужно сложить платок не по диагонали. Вот так, — начала блондинка, а затем накинула платок на его плечи. — Потом дважды перекрутить концы спереди. Руки её весьма ловко и быстро провернули озвученные манипуляции. А Леви смотрел неотрывно, ощущая мягкое скольжение хлопковой ткани туда-сюда и холодные прикосновения подушечек пальцев к оголенным участками шеи, когда блондинка оттянула ворот его футболки на себя, говоря: — Затем нужно спрятать концы под шею, — проделав это, договорила. — Вот видите, это чем-то напоминает крылья. Отсюда и название «жабо». — Не понял, — честно признался Леви. — В чем связь? Блондинка вскинула брови, отнимая взгляд от его шеи. Затем сказала: — Мама говорила, что это слово так переводится с… — она стихла на мгновение, затем задумчиво сказала. — С какого-то языка, вроде бы… Ого! Восторженному вздоху предшествовал топот быстрых ножек, когда блондинка рванула от него к окну. Леви удивлено вскинул брови, пару раз моргнул, прежде чем перевести взгляд туда, куда ринулась девушка, так и не ответив на его вопрос. «Вот же ж ребенок», — подумал он, глядя на то, как она без разрешения открывает створки арочного окна. В это же мгновение в комнату проник пронизывающий своим холодом до костей легкий ветерок. В помещении стало прохладно и свежо, а Леви метнул быстрый взгляд в сторону часов, отмечая то, что в скором времени должен наступить рассвет. И пошел следом за ней. — Смотрите! — вдохновленно проговорила блондинка, когда мужчина подошел к ней сзади. По пути Леви снял платок с шеи и бережно уложил его на дубовую поверхность. Затем ступил к ней ближе, почти вплотную, положив руки вокруг девушки поверх оконной рамы. Прищурился, огляделся по сторонам, словно где-то там притаился человек, которой мог прилечь её внимание. Но нет. — Какая красивая… За окном порхала бабочка. Она была крупной, белоснежной. На задних крыльях, широких и коротких, разметались узорчатые линии оливкого цвета. На передних, что были длинными и узкими по сравнению с задними, Леви отметил точечные вкрапления бериллового цвета. — Ты что, бабочек не видела? — усмехнулся он, догадавшись, что именно она и привлекла внимание его светловолосой проблемы. — Видела, — без доли обиды ответила она, а затем шикнула. — И говорите тише, а то она испугается. Леви вскинул брови, когда девушка не глядя ударила его локтем в живот. Она ещё будет указывать ему как говорить? Сама же вопит, как Титан. Не порядок. Надо бы прописать ей наказание. Или осадить, но… — Хорошо, — тихонько ответил Леви, усмехаясь. Как же сложно ему было ей противостоять. Да и толку-то, если она все равно сделает так, как вздумается? — Я думаю, она здесь неспроста. — Думаешь, она подслушивала наш разговор? — съязвил мужчина. Амелия недовольно шикнула, поддаваясь вперед. Леви же напрягся и уложил руки чуточку ближе к ней, чтобы поймать её, если она ненароком грохнется. Все же, Амелия была чудной, и от неё можно было ожидать чего угодно. Мужчина был готов ко всему. Даже к тому, что она выпрыгнет в это окно. Не впервой ведь. — Бабочки являются символом души умершего. Рука её замерла возле крылатого создания, которое до этого было умощено поверх оконного выступа. Затем белоснежная бабочка переползла с него на кончик указательного пальцы блондинки. Тогда Амелия осторожно сомкнула оставшиеся пальцы в кулак, притянула руку к себе и развернулась к Леви боком. Он поступил так же, разворачиваясь к ней лицом. Лицом к лицу они оба смотрели на прелестное создание. И снова на один ориентир. — Утренние бабочки олицетворяют чистые души. И снова на Кушель. — Я же говорила, — улыбнулась девушка, привлекая его внимание от крылатого создания к себе. — Мамы всегда рядом. Могут следить свысока, оставляют знаки, следуют за нами, оберегают. Стоит только приглядеться. Взгляд его начал блуждать по правильным чертам её лица. На улице все ещё было сумеречно, однако небо начало светлеть, озаряя белоснежное лицо подчиненной палитрой приглушенных оттенков. Таких же холодных, как и её руки. Противоположные её характеру и внешнему виду, напоминающему яркое Солнце, верхняя грань которого должна была вот-вот выглянуть из-за горизонта. До рассвета оставалось около десяти минут, но Леви тогда показалось, что он уже наступил. Так оно и было. Потому что Амелия сама была яркой звездой, пустившей теплое свечение в его душу. Эти лучи пока проникли не так глубоко. Не достигли стен, что скрывали за собой множество воспоминаний, которые Леви запихнул в самые дальние уголки своей души и втоптал ногой. Глубоко, отчаянно, гневно. Так, будто бы эти воспоминания были не его. Ненужным хламом, от которого мужчина пытался избавиться. Не смог, потому Амелия пробралась так глубоко. Нырнула в его душу с головой, будто бы в просторы Тихого океана. И оказалась у Марианской впадины. Глубина её неизвестна. Океанский желоб был полон тайн и загадок, так и Леви скрывал в себе воспоминания. Не позволял кому-либо проникнуть туда. Взглянуть хотя бы краешком глаза. — Возможно, она прилетела сюда не просто так? Может быть, это было желанием Вашей мамы? Даже себе. И все же, этот свет медленно проникал внутрь. Глубже, заполняя и застилая им пространство капитанской души светом. Обдавая теплом. Но хватит ли этого света, чтобы очистить его душу, очерненную грязью тех мест, где он рос, полностью? Сможет ли этот свет достигнуть дна этой впадины, сотканной пережитками прошлого, если в ней не видно конца? Ответ был очевиден. Свет иссякнет на половине пути. — Может она хотела Вас увидеть? Узнать, как Ваши дела? Черное всегда поглощает белое. — Так что да, — продолжила девушка, пустив смешок. — Думаю, она нас подслушивала. А глаза её были наполнены непонятным светом, и мужчина не понимал, отчего они так блестят? Леви тогда подумал, что блеск в этих глазах мог затмить сияние самых ярких звезд. В тот миг, когда она посмотрела на него так. Так красиво. — Это Ваш шанс, — внезапно сказала блондинка. — Бабочки служат проводниками. Связывают два мира: наш и потусторонний. Как мост. — свободная рука коснулась его предплечья. — А вдруг, она передаст Ваши слова? Наверняка есть что-то, что Вы хотели бы ей сказать? И как же нелепо это звучало. Леви не понимал этого оптимизма и наивности, которыми были пропитаны её фразы: «А вдруг, а если». Она и правда хочет, чтобы он, взрослый мужчина, передавал через насекомое послание? Это же чепуха. Невозможно. Нереально. Глупо и безнадежно. Полная ерундистика. Но… — Иногда в ерунде смысла хоть отбавляй. — Есть. — Главное — хорошенько поискать. Истину эту он прознал совсем недавно. На цветочной поляне. Познал её тогда и был готов принять сейчас. Возможно, в этой чепухе и правда не было смысла. Они внесут его сами. — Я могу уйти, — услышав ответ, поспешно уведомила девушка, отнимая руку. Мужчина опустил взгляд к указательному пальцу блондинки, на подушечке которого так терпеливо и безмятежно покоилось крылатое создание. И даже в тот миг, когда Амелия протянула руку Леви, чтобы передать насекомое ему, бабочка была смиренна и не смела ринуться в небесные дали, словно взаправду ожидала его слов. Будто бы и впрямь прибыла с Небес на Землю, чтобы подслушать их разговор. Послана его матерью. И слова её уже не казались такими бредовыми. Утренняя бабочка и впрямь могла быть послана Кушель, потому что она, по словам подчиненной, олицетворяла чистую душу. А его мама была ангелом. Воинственным ангелом, оберегающим Леви с рождения и наблюдающим за ним с первого крика. Как оказалось, до сих пор. Даже после смерти. Леви перевела взгляд с пальца на подчиненную, что терпеливо ожидала ответа. Так же, как и бабочка. Возможно, Амелия тоже была послана ему с небес? — Только, — начала говорить она, когда молчание затянулось. — Вам нужно… И в тот миг израненное сердце, огорожденное колючей проволокой, запричитало внутри: Амелия снова окажется права. Оно шептало ему довериться ей. Сделать так, как она говорит и позволить ей узнать его получше. Впустить внутрь его Мариинской впадина. Впустить в свой ад. — Останься. И Леви впустил. Почувствовал в этом нужду и был готов обругать себя за эгоизм, ведь Небесному Ангелу, столь чистому и дивному, не место в таком убогом месте. В аду, где не было горящих котлов и чертей. Там были демоны. Его демоны. Он сам был демоном. В эту же секунду, Леви вытянул свой указательный палец в ответ, поднося его к крылатому созданию, которое без промедления перебралось к нему. Мужчина не знал, что с ним происходит, но всерьез собирался вести разговор с насекомым. Потому что эта девчонка просто не могла ошибиться. Если она говорит, что бабочка является символом умершего и послана ему с Небес, значит так оно и было. Значит, слова его достигнут Неба. — Я не знаю, что говорить, — внезапно даже для самого себя, выдал он. Глаза его скользнули по хрупким крыльям чудесного создания, будто бы там он мог найти ответ на свой вопрос. — В голове пусто, нет мыслей. — Есть, — протестующе вымолвила блондинка, привлекая его взгляд к себе. — Наверное, их просто слишком много. Наверное. Как же он ненавидел это слово, ведь в тени этого лживого наречия таилось кое-что другое. Утвердительное, скрытое от самого себя. Правда. — И что же делать? — спросил он, переводя взгляд с бабочки на подчиненную. — Закрыть глаза, — просто ответила она. И только тогда он понял, что они снова оказались друг к другу близко. Так, что слова её обдали теплом его подбородок, напротив которого располагались её губы. Девушка смотрела, слегка вздернув голову вверх. Заглядывала в глаза, одурманивая его проницательным взглядом зеленых очей. Смотрела прямо в душу, стоя к нему боком, и прошептала: — И пусть за Вас говорит сердце. И снова он попался в эту малахитовую ловушку, думая, что она точно гипнотизер. Леви безоговорочно прикрыл глаза, отдаваясь её голосу: — Можете задать вопрос или признаться в чем-то. — Зачем, если она не ответит? — Но она услышит, — без сомнений ответила она, передавая эту уверенность ему. — И вдруг, ответит? Мужчина усмехнулся от глупости услышанного. Знал, что она не шутит, ведь не было в словах её глумливого подтона. Как и никаких гарантий и достоверности в том, что насекомое прибыло с Небес. Первое он смог принять, но чтобы он получил ответ? Точно нет, бред, глупости. Никакой логики, только наивная вера и дурацкое томление. — Если сложно говорить напрямую, то попробуйте представить её здесь. Вот, чтобы Вы ей сказали? Леви молчал в смятении. Представить её. Зачем, если она умерла? Зачем, если он её отпустил? — Отпустить, не значит забыть. И снова она нагло прочла его мысли. Ну точно — ведьма. — Так Вы говорили, верно? И он не мог противостоять её чарам. — Верно, — сказал Леви, вздыхая. И представил её черные волосы. Такие мягкие и прямые, что спадали шелком на истощенные голодом плечи. Иногда она собирала их в высокий хвостик, когда стирала или готовила. Временами, в низкий, когда начинала болеть голова. Теперь у неё никогда не заболит голова. — Я бы спросил, как ей там живется. На Небесах. Забыла ли она о горе и печали. Наблюдает ли она за мной оттуда до сих пор. Вспоминал её глаза, что смотрели на него нежно-нежно. Черные, как угольки, в омуте которых он видела себя, свое отражение. Мама всегда смотрела на него с любовью. Так трепетно, что становилось теплее. Больше она никогда не посмотрит на него так. — Признался бы в том, что мне её не хватает. Что я скучаю и боюсь забыть её нежный взгляд. Леви помнил запах терпкого миндаля, что был смешан с ароматом цветочного мыла. Успокаивающий, приятный, родной запах матери, который въелся в его память намертво. Он помнил и понимал: Он никогда не почувствует этот запах снова. — Признался бы в том, что она мне нужна. Особенно, когда мне плохо. Когда я вынужден делать вид, что все хорошо. Её волнительные причитания и нравоучения касательно его обучения. Мама учила его сама, дома. Обучила чтению и писанию. Леви помнил то, как забавно она хмурилась, когда он ставил неправильное ударение или путал буквы при написании. Кушель учила его не по образовательной книжке, а по статьям в потрепанной газете с пожелтевшими страницами. Впрочем, какая разница, если он все равно этого тогда не понимал? Главное, что Леви учился и всякий раз, когда он отвечал правильно, мама трепала его по голове. И она не сделает этого снова. — Попросил бы её не переставать молиться за меня. Даже если это бессмысленно. И черный чай он помнит. Такой вкусный, сделанный с любовью её нежными руками, что тискали его щеки и гладили перед сном. Помнит то, как она учила его заваривать этот напиток правильно. Так, как умеет сама, будто бы знала, что в скором времени ему это пригодится. Знала, что вскоре покинет его. И не сделает ему чай снова. — Я бы попросил её спуститься. Остаться со мной хотя бы на пару минут. Чтобы поговорить с ней. За кружкой чая или без него. Голос. Её рокочущий, тоненький голосочек, который разметался смехом по простору их комнатки, когда Леви, будучи совсем маленьким и таким смышленым, надел на себя её кофту. Ту самую, которую он сохранил. Потом надел её снова. Когда она умерла. Больше он не услышит её смех. — Уверил бы в том, что она может не беспокоиться обо мне. Что тогда я смог выбраться и позаботиться о себе. Помнит то, как она укрывала его одеялом по самый подбородок, чтобы тот не замерз. А сама замерзала. Накладывала ему много еды, наливала побольше чая. Сама голодала. Заботилась о нем, пыталась его уберечь. А Леви её не сберег. Потому они больше не сядут за стол вместе. — Сказал бы ей, что она может мной гордиться. Что не изменяю её словам. Делаю все так, как она учила. Живу в чистоте и порядке. Он научился готовить чай, стирать и гладить одежду, стричься. Выбрался из Подземного города, нашел работу, цель. Леви и правда мог позаботится о себе сам. В раннем возрасте он многое приобрел, и многое потерял. Получил право на лучшую жизнь, но потерял мать. Он её не увидит. И никогда не услышит её ласковое «сыночек». — Попросил бы прощения за то, что не слушался её. Сказал бы ей… Я бы… Он тяжело вздохнул, снимая напряжение. Это было глупо, оно никогда не делось. Говорить сердцем оказалось не так уж и сложно. Но больно. — Я бы поблагодарил её за эту жизнь. И тогда разразился рядышком надрывный девичий всхлип. Слезы точно хлынули градом по её щекам. Возможно, они даже покраснели. Сердце Леви внезапно сжалось в ответ, будто бы кто-то сомкнул крепкие ладони вокруг хрупкого органа, изнывающего от боли, тоски и разлуки. — И ещё, я бы сказал… Вот, зараза. Она заплакала. — Я бы так много сказал, Амелия. А Леви уже плакал. Сам не понял, как и когда это произошло. В глазах защипало, дышать стало трудно, а он все говорил, говорил, говорил. Повествовал бабочке, потому что это все, что Леви мог сделать — тешить себя мыслью, что крылатое создание донесет до Кушель его слова и признания. Потому что её давно нет.Она оставила его одного в трущобах.
Ушла от него навсегда.
Его мама умерла.
В этот миг, когда с девичьх уст сорвался жалобный плач, громкий и неутешный, его заключили в крепкие объятия. Она точно подтянулась на носках, разворачиваясь корпусом к нему, ведь руки её окольцевали шею. Леви же раскрыл глаза, укладывая подбородок на светлую макушку. И только тогда по его щеке скатилась одинокая слеза. Потом ещё одна. Третья, четвертая, пятая. Леви тяжело вздохнул. Никаких всхлипов и плача не было. Лишь слезы, что жемчугом скатывались вниз по его щекам в подбородку. Оттуда капали на светлую макушку девушки, чьи слезы в ответ скользили вдоль жилистой шеи, закрадываясь за ворот его футболки. Щекотно. И до одури больно. Перед ним предстал вид перехода небесного горизонта из темного времени суток в светлое. Утро вступало в свою силу, знаменуя начало нового дня. Небесный холст перенял теплые краски лучистого солнышка, когда то выглянуло из-за горизоната. И Леви понял, что Амелия снова оказалась права. — то, что случилось дважды, непременно случится и в третий. А может, и в четвертый раз. Они снова встретили рассвет вместе. Значит ли это, что бабочка, которая до сих пор сидела на подушечке его пальца в ожидании последних слов, послана ему от матери? Теперь ответ был очевиден. — Ты так много плачешь сегодня, — прохрипел Леви окольцовывая свободной рукой её плечи сзади. И капитан не знал, кому он это адресовал: ей или себе. В последний раз он плакал после смерти друзей.Плакал за них. За их несбывшиеся мечты. Теперь… За себя. В этот миг, кажется, крылатое создание уловило то, что её миссия подходит к завершению. Она взмахнула крыльями. Всего разочек и была готова покинуть их, а Леви, прикрыв глаза, прошептал ей в догонку: — Я люблю тебя, мама… И белоснежная бабочка упорхнула ввысь, оставив их вдвоем. Леви знал, что она точно долетит. Что она послана ему от матери, которая скучала по нему так же сильно, как и он по ней. Может быть, она наблюдала за ними свысока, но не могла заслышать? Мужчина не ведал об этом. Знал лишь то, что белоснежный помощник точно донесет его послание ей на Небеса.Но Леви не знал, что однажды получит ответ.