Тайна последней строчки

Глава 7:

«Цель оправдывает средства?»

От Амелии.

В слегка коматозном состоянии блондинка, шипя, медленно раскрывает глаза, встречаясь взглядом с серым потолком. В затемненной комнате догорает одна-единственная свеча, от которой по стенам помещения расползается тусклый свет, что мельком успевает заметить светловолосая красавица при раскрытии век. Даже приглушенное освещение слабо-тлеющей одинокой свечи заставляет её мигом зажмуриться. Перед темнотой, простирающейся в веках, проскальзывают непонятные блики, что заставляют её поморщиться ещё сильнее. Голова отказывается работать как положено и генерировать вопросы. На самом деле, оно и к лучшему, ведь поиск ответов мог привести к ухудшению и без того плачевного состояния юной дамы, которая впервые в жизни опробовала на себе запретный плод под названием «алкоголь». И вытекающее из него последствие под названием «похмелье». Амелии не удается даже обругать себя, мозг просто отказывается формулировать упреки и укоры в сторону своего безрассудства. С каждой секундой голова раскалывалась все сильнее и сильнее, а в сознании истончалась и без того хрупкая нить разума, которая могла бы помочь отыскать ответы на ещё не зародившиеся вопросы. Вчерашнее пойло тянуло в висках. Тело, будто бы чужое, отказывалось сотрудничать с ней. В голове тягучей негой простирались остатки вчерашнего веселья, провоцируя импульсы в теле. Точнее, это делали остатки дешевого алкоголя, который в неё вливали весь вечер. Амелия, конечно, с самого начала могла бы отказаться принимать в этом участие. Но Ханджи, оказывается, может быть убедительной. — Приказываю тебе выпить со мной! Очень убедительной… После второй рюмки, кажется, за инструктора Шадиса, девушка уже была не против. Впрочем, она и в самом начале, желая испробовать запретный напиток в деле, была не против. Но отнекивалась для приличия, ведь сначала подумала, что это либо какая-то проверка. Либо шутка. Но женщина не шутила, и тогда она с радостью принялась исполнять приказ лейтенанта Зое. С тех самых пор она решила, что Ханджи самый лучший солдат всей Разведки в звании «лейтенант». На вкус это пойло оказалось совершенно не сладким. Горьким, но, черт бы его побрал, таким жгучим, словно ей на язык положили горящие угли. Тогда Амелия поняла, почему люди при употреблении этого напитка морщатся, шумно выдыхая воздух из груди через рот и закусывая напиток чем-то кислым или же свежим. Сама же девушка, скривившись, слопала тогда кусочек свежего лимона. И, к удивлению, на сколько же сладким оказался этот «фрукт красоты», сок которого на фоне дешевой водки растекся по её языку словно тягучий мед… Ей понравилось. Просто и честно — это было превосходно. Было горько, странно и не привычно, но в голову острой стрелой вонзился градус, который истребил из девичьего сердца страхи и неуверенность. Да так умело, что если бы алкоголь был человеком, то, несомненно, смог бы истребить Титанов, вернув человечеству былую свободу. Кажется, тогда Амелия высказала эту идею вслух. Ханджи одобрила. Как вы поняли, такие мысли начали разгуливать в голове девушки тогда на пьяную голову. Там просто было пусто и любые мысли не смели перекрыть эту пустоту, задерживаясь в сознании юной барышни, которой стало хорошо. Эта легкость заставила её стать активным участником познавательной, как выразилась Зое, игры, в которой они дружно отгадывали загадки. Правда, отгадывала их только Амелия. Суть заключалась в том, что если ты угадываешь, то пьешь рюмку, если нет — пьешь две. Все честно, без всякого обмана и подлостей. Амелия не помнит, сколько загадок она отгадала. Помнит самую первую, но не знает, сумела ли она раскрыть тайну поговорки: Кто не курит и не пьет? Ответ «тот здоровеньким помрет» не подошел… Она не расстроилась. В тот вечер она вообще не расстраивалась, а за место всяким эмоциям пришел алкоголь, который вытеснил не только здравомыслие, но и память. Блондинка даже не помнит, какие именно вопросы ей задавали после и вообще, дошла ли она до них. Не знает, о чем велась беседа и что было потом. Эти воспоминания просто стерлись из её головы так же, как и усталость пережитого кошмара в виду утери учетных карт. Единственным плюсом вчерашнего вечера было то, что тогда она все же смогла отпустить все свои думы и переживания, вливая в себя очередную рюмку алкоголя. Когда третья стопка сего напитка при повторном неверном ответе на сию загадку обожгла её горло своим горьким вкусом, тяжелые дни смелись прочь, и её накрыла долгожданная волна облегчения. Кто же знал, что для этого нужно просто выпить? Однако, были у этого метода «расслабления» побочные эффекты и проявились они в виде отходняка. — Ма… мочки… Хриплый стон, слетевший с её уст, больше походил на скрежет вилки о стеклянную поверхность окна, нежели голос или мольбу о помощи. Впрочем, мольба о помощи была все же услышана неким «ангелом», чьи неспешные шаги отдались эхом в девичьих ушах. Приближаясь к ней, издавая уже более явные шумы о деревянные половицы, голос спровоцировал усиление боли в висках, когда ангел забормотал гневное: — Твою ж мать… Уже третий раз за ночь. Какой-то странный ангел… — Может просто вырубить её? И методы спасения у него странные. Это были единственные здравые, как показалось на тот момент, мысли, что сумели чудным образом выстроиться в целое предложение в девичьем разуме. Голос «ангела» оказался так близко, что заставил шаткое сознание девушки затрястись с новой силой; и так далеко, словно находился за пределами Стен. Разобрать эмоции в нем было нереально, так же, как и личность обладателя, которому он принадлежал. Размышлять над этим мозг, словно взяв перерыв от постройки целых двух предложений, отказался напрочь. Поэтому девушка просто потянула руки к голове, зарываясь пальцами в гриву белокурых волос. И в попытке вернуть контроль над разумом, слегка сжала пряди меж пальцев, хрипя: — Блять… — Вот тебе и «блять», — раздраженно парировал голос, по ощущениям, присаживаясь рядом и ненароком задевая её плечо своим. Теперь этот ангел и впрямь находился близко, но его прикосновение было столь неосязаемым для её тела, что казалось чужым, словно оно было произведено сквозь сто слоев одежды, накинутых на эти плечи. А голос донесся эхом через призму толстой воды. Воды. Только сейчас Амелия поняла, что хочет пить и при попытке попросить об этом, из её горла вырвалось непонятное мычание, а вместе с тем и кашель. В горле пекло, а язык, казалось, отсох вовсе. Словно она не пила целую неделю, а то и больше. Хотя, это не правда. Вчера точно пила и неоднократно. Водку. По оборванным отрывкам в её памяти последний прием напитка отразился вчера вечером. Кажется, тогда они пили за капитана Леви. Целых два раза. Если не больше. Амелия не помнила, что было после четвертой рюмки водки. Алкоголь вытеснил не только тревоги и страхи, но и воспоминания о том вечере. — Я… — Сейчас. Кажется, этого хватило, ведь в следующую секунду послышался ответ, ознаменованный тяжелым вздохом того самого ангела. Он зашевелился, но все так же сидел рядом. Видимо, все приспособления для внедрения в девушку жизни находились подле него. Спустя секунду она поняла, что так оно и было — до ушей донеслось журчанье воды, бьющейся о стенки какого-то сосуда. Девушка, поняв, что её мольбы и впрямь оказались услышаны, приподнялась на локтях. — Тише, не торопись, — глухой стук посуды о деревянный стол показался чем-то настолько громким, словно рев Титана и девушка, мотнув головой в сторону, поморщилась. — Погоди, — осторожным движением одной руки, голос обхватил её за плечи и, удерживая в положении полусидя, словно она могла рухнуть назад (по ощущениям так и было), сказал, — держи, пьяница. Даже в весьма плачевном вялом состоянии блондинка смогла создать связь между услышанными звуками, осознавая, что где-то перед ней был протянут стакан с водой. Голос оказался не только ангелом, но и магом, который чудным образом разгадал её безмолвную нужду, что одним словом отпечаталась в её сознание, как тень разумного мышления. Рука сама потянулась в пространство перед собой, но не нашла желанного сосуда с жидкостью, продолжая размахивать туда-сюда, словно пародируя поведение Титанов, когда те пытались выловить себе пищу, которая будучи людьми от нее убегала. Правда, стакан таким свойством не обладал, продолжая парить возле её лица. Забавно, при упоминании столь странного сравнения в её сознании вспыхнул образ человека и вмиг погас, словно и не было вовсе. Разглядеть его получше она не смогла, да и не хотела. Единственное, в чем нуждался девичий организм — в глотке воды. — Чудачка, — усталый шепот опалил верхний изгиб уха, и стакан тут же был прислонен к её губам вместе со словами. — Пей. Ласковый и нежный голос, полный заботы не только в мелодичном тембре, но и в словах, заставил её сознание, состояние которого напоминало качку на палубе корабля во время сильного шторма, успокоиться. Боль в висках начала медленно отступать, а когда тот самый ангел едва заметно начал поглаживать поверхность её плеча большим пальцем, это явление пропало вовсе. — Только осторожно, — предупредил он, аккуратно приподнимая сосуд выше. Это послужило неким сигналом к действию и Амелия, жадно припав губами к стеклянному стакану, сделала первый глоток. И чуть было не закатила глаза от блаженства… По горлу растеклась прохладная жидкость и девушка, словно войдя в кураж, начала жадно осушать емкость, издавая при этом забавные звуки, напоминающие шлепанье массивной обуви по размытой дождем поверхности дороги. С каждой секундой становилось легче. Тяжесть в теле сменялась легкостью, и девушка даже сумела ухватить сосуд пальцами одной руки, соприкасаясь с чужими, которые отчего-то не спешили отпрянуть. Наверное, тот самый ангел боялся, что она его все же не удержит и уронит. Заботливый ангел. Как бы то ни было, сейчас это было не важно. Как только блондинка вернула с приёмом воды себе каплю рассудка и ухватилась за почти полный стакан более цепкой хваткой, она, запрокинув голову назад, допила все до последней капли. Как говорится… пей до дна. — Одним махом, — усмехнулся голос сбоку от нее. Совсем близко, заставляя девушку вздрогнуть — Ты даже водку вчера с таким энтузиазмом не пила. Девушка, осознав, что употреблять больше нечего, вернула голову в обратное положение и сильно зажмурилась. — Хочешь ещё? — девушка кивнула и безмолвным ответом ей послужили новые звуки наполнения сосуда. Однако, рука собеседника все ещё окольцовывала её сзади за плечи, и она, обнаглев в край, уложила голову на плечо того самого ангела, голос которого начал восприниматься её мозгом, как что-то родное и знакомое. — Как голова? Этот вопрос казался ещё более несуразным, заставляя девушка устало выдохнуть. Головы словно не было. Так же, как и воспоминаний. Именно поэтому Амелия, поерзав на месте, прижалась щекой ещё плотнее, отвечая прерывистым хрипом: — Я больше… не буду пить. В руку снова был вложен стакан и собеседник, усмехнувшись, ответил: — Первая умная мысль из твоих уст за весь вечер и ночь, — ответил некто, поглаживая её плечо, и, когда он протянул ей стакан вновь, прижимая его край к губам, блондинка припала к нему как в последний раз. Девушка нечаянно стукнула по нему зубами, словно пыталась проломить, как Бронированный Марию, отчего маленькая капля жидкости ненароком капнула вниз на её одежду, и он недовольно цокнул языком. — Тц… «Стоп» — С твоим везением на тебя рубашек не напасешься… И тут то в её голове произошло прозрение. Глаза девушки мигом раскрылись и, узрев свои же ноги, укрытые уже знакомым пледом серебристого цвета, распахнулись шире. Этот плед. Затуманенный взгляд темно-зеленых глаз перенесся со своих ног на чужие, что находились сбоку от неё и медленно поползли вверх по контурам рельефного тела. В отличие от девушки они не были укрыты одеялом и оказались закинуты друг на друга. Излюбленная поза. — Поехавшая? Привилегированное обращение. — Вижу, твои мозги снова заработали. Самоуверенная усмешка и язвительные комментарии. Девушка, задержав воду во рту, пару раз моргнула. Соединить события вчерашнего вечера воедино мозг не смог, но сумел объединить все перечисленные факторы в осознание того, кому именно принадлежал этот голос. Не ангелу. Сомнений быть не могло… — Я, конечно, сам попросил удивить меня, но… Девушка медленно повернула голову в сторону и, наткнувшись на грудь мужчины, приподняла её выше, встречаясь с омутом грозового неба. В серо-синих глазах напротив горел неистовый огонь и дело было не в теплом пламени почти догоревшей свечи, что пускала отблеск жемчуга меж темных крапинок синевы очей человека, который продолжил толковать: — …кто же знал, что ты решишь станцевать стриптиз на моем столе? — Что?! Девушка и сама не заметила, как позабытый глоток воды, задержанный в девичих устах в виду прозрения, обрызгал лицо сильнейшего воина разведки вместе с недавним вопросом. И её слюной…. Ответом ему, разумеется, послужило ругательство: — Блять… В этот день Амелия поняла, что на свете есть люди пострашнее чудовищ.

***

— Я нечаянно! — Тебе жить надоело?! — Да Вы же сами меня смутили! Стоит ли говорить о том, что после произведенного маневра, в котором девушка приняла на себя роль слона, облившего Аккермана водой изо рта, она, выронив наполовину наполненный стакан жидкости из рук, удрала оттуда так, что пятки сверкали? А сильнейший воин человечества, пуская ругательства ей в спину, мигом вытер лицо тем самым пледом и неспешно побрёл следом, давая полноценный старт новому забегу, в которой роли и позиции участников не поменялись от слова совсем? Думаю, нет. Но стоит упомянуть то, что у марафона поменялась цель. Тогда капитан элитного отряда хотел вытащить несчастную занозу из пальца подчиненной, облегчив её страдания. Сейчас он намеревался её прикончить. — Я тебя смутил? — плотоядно спросил мужчина, медленно подходя к двери, а затем, уперевшись в деревянные боковины обеими руками, усмехнувшись, продолжил. — Кто вчера пытался стянуть с меня штаны со словами: «Давайте я Вас соблазню»? Заслышав такое, не зная, что и говорить, девушка выпалила: — Не было такого! Ответом послужил истерический смех. Аккерман, отдавшись не то воспоминаниям не то подступившему смеху, понурил голову вниз таким образом, что блондинка без труда увидела макушку его головы, и начал громко и коварно смеяться, словно злодей из мультфильма, поймавший крысу в мышеловку. Так, это уже было… Смех его продлился не долго. Девушка и без того понимала, что в следующую секунду он… — Ты труп, — рыкнул мужчина, резко отнимая взор от пола. Серо-синие глаза, на лице обладателя которых более не было и тени усмешки, зацепились за девушку, а сам мужчина все ещё удерживаясь за вертикальные грани двери, притворно дернулся вперед, запугивая и без того напуганную девушку, и сказал, — Я тебе сейчас покажу что было, а чего не было. Но в качестве послабления, даю тебе три секунды на побег. Один. И снова — дежавю. Блондинка сама не поняла почему, первым делом двинулась в его комнату, а не на выход. Просто мозг, в виду привычки, сам завёл её в помещение, в котором было ещё темнее, нежели в просторах кабинета Аккермана, который, к слову, ещё не успел переступить порог своей комнаты. Впрочем, он не торопился. — Ты снова пытаешься удрать от меня в моей же комнате, — отметив ту же самую мыслью, он выпрямился. Облокотившись о дверь плечом, усмехнулся. — Ты не меняешься. Два. Девушка начала судорожно вертеть головой из стороны в сторону, пытаясь найти выход. В ванную? Опять в окно? Может просто сбить его с ног и помчаться к выходу? Хотя, этот вариант точно отпадал. Тогда она пулей вылетит не только из его кабинета. Но и за Стены. Капитан отчего-то не спешил нагнать подчиненную, хотя мог это сделать. Он застыл в дверях, словно какой-то хищный зверь, который пожирал свою жертву голодным взглядом с нотками злобы и ехидства, прежде чем слопать её. Девушка же, словно пушистый зайчик стояла в пяти метрах от него с вытянутой вперед подушкой, которую она, с какого-то черта, успела взять с собой при побеге с первоначальной точки пребывания — с дивана. Амелия не знала, почему спала именно там, ведь при возникновении таких ситуаций ранее, темноволосый всегда переносил её на кровать. Возможно, ему просто надоело брать на себя роль грузчика. Возможно, он просто не сумел этого сделать, ведь девушка была пьяна в стельку. А в виду услышанного, в голову блондинки прокрадывались мысли о том, что он просто заперся от неё в своей комнате. Пыталась стянуть штаны… «Стыдоба», — подумала блондинка, делая шаг в сторону. Девушка даже не сумела отметить про себя забавную мысль, что его кабинет уже в который раз становится местом для проведения забега, в котором он, будучи заботливым капитаном, помогает своей подчиненной улучшить навык удирать от него нахрен быстрого бега. И учит выживать. — Вы правы, капитан-очевидность. Не меняюсь, — подтвердила девушка, глядя на то, как капитан, готовясь выдать последний счет, выпрямляется. Взгляд неосознанно скользнул к окну, когда она сказала. — И методы побега тоже. — Три. Он ринулся следом. Девушка мигом кинулась к окну и принялась оттягивать ручку вверх, которая под дрожащими пальцами её отчего-то слабых рук, не произвела нужного действия в течении рассчитанного для побега времени. Окно согласилось сотрудничать лишь в тот момент, когда за ней послышался быстрый гневный топот ног капитана, когда массивная подошва его ботинок сумела произвести столь шумные звуки сквозь толстую ткань ковра, на которую девушка в этот раз вступила босиком. Видимо, он снял с неё обувь перед тем, как уложить спать. Заботливый ангел. — Я тебя сам в это окно выброшу, придурошная. Пришел по её душу. Створки окна распахнулись наружу и девушка, обрадовавшись, уже хотела было перекинуть одну ногу через него, чтобы осуществить план побега. Правда ликование продлилось недолго, ведь в следующую секунду мужчина уже оказался сзади неё, нажимая на девичье колено ладонью правой руки, тем самым, не давая ей воплотить план в действие. — Смит, твою мать, — прорычал Аккерман подле девушки, с силой закрывая оконную фурнитуру вновь, издавая звонкий щелчок, который отдался в голове девушки приступом боли. Амелия даже не успела заскулить, когда мужчина прижался к ней всем телом, отметая все мысли прочь. И наклонившись к левому уху, прошептал низким голосом, — Сколько раз ты намереваешься сотворить эту херню ещё раз, прежде чем понять, что у тебя ничего не выйдет? Амелия нервно сглотнула, понимая в каком положении оказалась. Точнее — в ловушке. Прижатая к окну лицом, к нему спиной под натиском мужского тела, которое выставило обе руки на нижнюю раму по обе стороны от неё, она оказалась полностью обездвижена. Капитан прислонился к ней своим телом сзади так, что она ощущала его учащенное дыхание на своей шее, чувствовала быстро вздымающуюся грудь своей спиной, видела его гнев в виде побелевших костяшек на деревянной раме, слышала угрозы в его голосе и поняла: Дело дрянь… Её грудная клетка тоже поднималась и опускалась столь быстро и прерывисто, что девушке казалось, что она вот-вот упадет. Хотя, дело было не в этом. И даже не в погоне — нет. Она продлилась не так долго и почти полностью состояла из словесных браней. Просто девушка была чрезвычайно напугана, а капитан слишком зол. — Что же ты будешь делать теперь, поехавшая? Он стоял слишком близко. Амелия чувствовала каждую мышцу и её напряженность своим хрупким телом и пыталась успокоить быстро бьющееся сердце, пока Аккерман дышал в паре сантиметрах от её уха. Сжимал оконную раму по обе стороны от неё, да ещё так сильно, что на его пальцах выступали костяшки, на утонченности которых и сфокусировался взгляд подчиненной. Страх подкрался незаметно, сменяя былую уверенность в себе на сожаление от выбранного пути побега. Мозг заработал активно, но не смог отыскать даже одной идеи, которая могла бы её спасти. Да даже Титаны, прорви стену Роза, не могли бы этого сделать. Девушка уже была готова принять свою участь и наказание, однако, все было не так-то просто. — Я, — голос, больше походивший на писк, вырвался из её груди вместе с вдохом, когда она поняла, что гневное молчание капитана затянулось, — я нечаянно. — Это уже было, — шепнул темноволосый в самую душу таким голосом, который заставил толпу мурашек бегло пробежаться вдоль её позвоночника, — попробуй-ка ещё раз. Девушка, чувствуя не только его напряжение, но и свое, прижалась к окну плотнее, однако, это мало что изменило. Близость мужчины ощущалась так же остро словно некий дурман, отчего Амелия, понурив голову, задержала дыхание. Пальцы сильно сжимали нижний блок дерева в свободном пространстве, щедро выделенном ей капитаном, который все ещё шумно дышал ей в ухо, пытаясь восстановить дыхание. Девушка же перебирала варианты ответа для того, чтобы «попробовать еще раз» найти себе оправдание. — Я просто… просто… — Ты просто решила помочь мне умыться, это я уже понял, — фыркнул мужчина, дотрагиваясь кончиком носа до поверхности её уха, заставляя девушка задрожать. — И даже на это я могу закрыть глаза, но… Девушка, чувствуя то, как подкашиваются ноги, судорожно выдыхает. Просто и без всякого ответа. Не в силах даже выдать писк, пока капитан продолжает вести допрос: — …зачем ты нажралась в хлам, подобно мерзким свиньям Гарнизона, чьи нравы и принципы дешевле стоимости того дерьма, которое ты вчера в себя вливала? Будто бы оказывая нотку снисхождения, мужчина, закончив свой вопрос, отодвигается от уха девушки. Находится все ещё близко, но переносит основное внимание на затылок, пока она учащенно дышит, пытаясь выдать более или менее сносный ответ. Столь подробное описание его вопроса, которое полностью описывает отношение Аккермана к этому напитку, наталкивает девушку на мысль, что в данной ситуации любой отклик воспримется им в штыки. Но Амелия не собирается отмалчиваться, оставляя его вопрос без должного ответа. Иначе станет хуже. — Я… Ханджи, — опомнившись, прикусывает внутреннюю сторону щеки, продолжая, — то есть, лейтенант, она… Как бы… — Не мямли. Приглушенное рычание обрывает её жалкие попытки собрать мысли воедино. Впрочем, Амелия понимает, что не смогла бы совершить задумку даже в мыслях, потому что в её голове творится та же история. Все мысли путаются, собираясь в клубок пряжи, который она с трудом пытается разобрать. Одна мысль лежит поверх другой, путается с третьей, выдается через её уста с последующей. В голове, как и на сердце, творится невесть что и, если раньше Смит сравнивала своё состояние с штурмом корабля в неспокойном море, то теперь это походило на некое сражение двух наций, в которой ни одна из сторон не хотела уступать другой. Ей хотелось попросить его отодвинуться и в то же время, она понимала, что не может этого сделать. Было бы глупо просить его соблюдать границы после произведенных ею подвигов. — Тебе лучше поторопиться с ответом, Смит. Мужчина даже не указывает того, что будет в противном случае, но в этом и нет необходимости. Они оба знают, что будет в случае игнорирования его вопросов, которые девушка и не собиралась оставлять без ответа. И все же, затягивать с этим не следовало, поэтому Амелия, пытаясь говорить четко и без промедлений, сказала: — Лейтенант предложила выпить. И мысленно стукнула себя по лбу. Мозг сумел сгенерировать лишь эту мысль, но девушка не успевает даже пустить бездушный упрёк в свою сторону, ведь ответ мужчины доходит до неё быстрее. — А отказаться у тебя мозгов не хватило? Вопрос, казалось, даже не является таковым. Скорее утверждением, но девушкам все равно решается на него ответить: — Она была весьма, — облизнув пересохшие губы, уже более тихо договаривает, — убедительна. Былой ответ-оправдание, которое было отпечатано в мыслях во время отрезвляющих процедур, звучит ещё более нелепо вслух. Не только для неё, ведь в следующую секунду темноволосый шипит в самый затылок: — Ты могла отказаться. Девушка прикрывает веки, а в горле образуется ком, который мешает ей опровергнуть его слова. Потому что он прав — она могла отказаться. Но не захотела. — Я хотела попробовать всего один раз, — честно призналась девушка и, пытаясь найти каплю снисхождения, добавила. — Я не думала, что все зайдёт так далеко. — Ты, похоже, не думала вообще. Его ответ ознаменует окончание беседы касательно интересующего вопроса, но не саму пытку. Мужчина все ещё находится непозволительно близко. Не отступает от неё, продолжая натиском тела вдавливать бедра подчиненной в оконную раму, однако, замолкает. Будто бы анализирует заслышанный ответ, думая о чем-то своем, и девушка поступает так же. Соединяя цепочку услышанных слов, приходит в ещё больший ужас. — Уже третий раз за ночь. Третий раз за ночь «что»? — Я, конечно, сам попросил удивить меня, но кто же знал, что ты решишь станцевать стриптиз на моем столе? Станцевала стриптиз. — Кто вчера пытался стянуть с меня штаны со словами «Давайте я Вас соблазню»? Пыталась стянуть с него штаны. «Позор», — думает блондинка, понимая, что в данной ситуации прежняя мысль «стыдоба» никак не сумеет описать красоту её вчерашних подвигов, о которых она даже не ведает в полной мере, в отличие от бедного капитана, который каким-то образом сумел отыскать её в непозволительном виде в недозволенное для бодрствования кадетов время. Да ещё и в компании двух старших. Им тоже влетело? Дышать становится совсем трудно, когда в голове промелькнула другая мысль, которая сметает предыдущую в пух и перья: Что же я натворила? И этот вопрос касается не только тех ситуаций, что были описаны Аккерманом в ходе короткого диалога, который с какого-то черта перетек в настоящий допрос, где он принял на себя роль плохого полицейского. Амелия знала, что не стоит ожидать прихода противоположного, ведь в данной ситуации она не была права, но самое страшное, что та мысль плавно переродилась в другую: Что же я натворила помимо этого? Ей оставалось гадать, что за время пребывания здесь успело произойти ещё, ведь капитан молчал, и эта тишина начинала давить. Начали прокрадываться мысли касательно совершения ею ещё более опрометчивого поступка, который заставил его прийти в ярость. Хотя, что может быть хуже? Она уже станцевала стриптиз на его рабочем столе, обрызгала лицо капитана водой и слюной из своего рта и даже приняла попытку стянуть с него штаны. В этом и заключался страх. Что. Может. Быть. Хуже. К моменту осознания того, что ею было произведено нечто ещё более ужасное, в глазах появилась белена непрошеных слез. Они беспощадно застилали темно-зеленые глаза юной девушки, которая просто захотела испробовать на вкус запретный плод, что и привело её в столь плачевное положение, подобно Адама и Еву, которые вкусили недозволенный фрукт с райских садов, откуда в дальнейшем и были изгнаны. Но что будет с ней? Судя по реакции мужчины, ничего хорошего. Исходя из его затянувшегося молчания, что-то похуже. Подстать её поступку, о котором девушка даже не ведает. — Я не, — пытаясь унять дрожь в голосе, девушка на секунду запинается, но мигом продолжает изъясняться, — я больше так не буду. — Не будешь «что»? — тут же спрашивает Аккерман, и девушка замечает ещё более явное побеление костяшек его пальцев, умостившихся по бокам от неё. Кажется, он снова злится. Точнее, не кажется — злиться не переставал. Теперь он в ярости, и в таком состоянии цедит следующее. — Ты хотя бы знаешь, за что просишь прощение и о чем идет речь? Девушка прикусывает нижнюю губу, ощущая его взгляд на своем затылке. Её положение весьма плачевное, но расположение лица выгодное. Он не может заприметить напуганного облика девушки, который может исказиться в ещё большем испуге, если он захочет это сделать. Взор серо-синих глаз всегда брал за самую душу, а в такой ситуации… — Я задал вопрос. Девушка поджимает дрожащие губы, ругая себя за то, что страх вновь овладевает её телом. В лицо из раскрытого окна бьет прохладный поток ветра, который не в силах умерить жар её тела — капитан всё ещё близко. Все ещё прижимает девушку к оконной раме, в которой оба видят опору и поддержку. Если блондинка ищет в ней силы для того, чтобы не зареветь, то темноволосый, по всей видимости, для того, чтобы не рассвирепеть ещё больше. И это пугает сильнее. Почему он так злится? — Можешь не отвечать. Что же она натворила помимо этого? — Вижу, что ты не имеешь даже малейшего представления об этом, — словно бы прочитав её мысленной вопрос, он продолжает. — В таком случае… Внезапно… — ….я отвечу сам. Девушка ощущает его руки на своей талии. Глаза Амелии округляются, когда мужчина медленно разворачивает девушку к себе лицом и последняя здравая мысль, которую она может отметить при помощи них — он спокоен. Грудная клетка старшего по званию уже вернула былую ритмичность в частоте дыхания, однако девушка не разделяет с ним этого чувства. Она дышит прерывисто, а от дальнейших действий и слов о понятии «ритмичность» можно забыть и вовсе. Развернув подчиненную к себе лицом, он слегка склоняет голову вниз, однако девушка отводит взгляд ещё сильнее, не желая видеть пытливый взор серо-синих глаз. Мужчина, к удивлению, принимает такой расклад событий, не предпринимая никаких попыток заставить её смотреть в глаза, к которым он неоднократно прибегал ранее. Но… — Ка… капитан. Осипшим голосом с её уст срывается слово, когда кончик носа Аккермана, направленный до этого в лоб девушки, начинает скользить вдоль линии носовой перегородки вниз, отчего она, задержав дыхание, сильно жмурится. Предвкушая поцелуй. Обращение вырывается с жалкой расстановкой, когда темноволосый, дойдя до кончика носа девушки своим, скользит им вдоль щеки и Амелия понимает, куда именно — снова к ушку. Негодяй… Обозвать его бессовестным как прежде у нее не поворачивается язык. Даже мысленно, ибо эта роль плавно закрепляется за ней, когда Смит чувствует дыхание своего капитана из приоткрытых губ, которые на пути к цели пару раз спотыкаются по нежной коже девичьего лица. Каждое прикосновение отдается непонятной волной импульсов, которая растекается по всему телу, словно соленая вода по берегу моря. Амелия и подумать не могла, что её кожа может быть столь чувствительна, а прикосновения человека столь будоражащими. И желанными. Её кожа, будто бы оголенный провод, принимала в себя каждый вздох капитана Леви, губы которого на данный момент являлись обжигающими каплями воды, прикосновения которых вызывало мощные разряды электричества, отдающиеся импульсом в девичьем теле. Щеки горели, и если раньше они заливались пунцовым оттенком смущения, то теперь пылали багровым цветом кричащего бесстыдства собственной слабости перед этой пыткой и желанием получить ещё большего разряда, нежели сейчас. Хотелось просто сгореть заживо в плену этих разгоряченных губ. Ей было мало. Жутко стыдно это признавать, но мало. Наверное, если бы мужчина прямо сейчас, дойдя до заветной территории чувствительного участка, предложил ей вкусить ещё более запретный плод она бы, как бы распутно это не звучало, согласилась бы. Но на деле… — Что вы, — шумный выдох срывается с её уст в тот момент, когда капитан достигает конечной точки своего маршрута, — То есть… Его шумное дыхание проникает в неё, застилая разум блаженной пустотой, которая уже один раз подставила её. Теперь девушка не может допустить повторения этой ситуации, поэтому вопреки своим желаниям, истончая нить здравомыслия до предела, она выдавливает: — Не могли бы Вы… немного… Вдох. — Мы переспали. Задержка дыхания. От двух слов, что проникают шепотом в самое нутро девушки, у неё замирает сердце. Оно просто перестаёт работать, как положено. Так же, как и дыхательные функции. Амелия просто задерживает тот глоток воздуха, что проник в неё вместе словами, будто бы пробуя его и то заявление на вкус. И оно имеет привкус отчаяния. — Ч…то? Сердце начинает биться снова, но совсем не быстро, как в трепете от касаний любимого человека. Забавный парадокс, ведь все прикосновения, которые отражаются на её теле сейчас, производятся им же, но не вызывают того же эффекта. Этот орган отдает медленные, но мощные удары, которые протекают, словно воды в быстротечной реке, ко всем органам и сосудам, огибая те места, которых он касается. Амелия просто стоит, словно вкопанная, все так же ощущая функции его организма, не в силах восстановить свои и думает: Этого не может быть. Да, возможно совсем недавно эта мысль проскочила в её голове, но девушка тут же избавилась от неё, вырывая из сердца. Потому что это неправильно, а если учитывать то, что сказанное Аккерманом затрагивает период её уязвимости и… Нет. Такого точно не могло произойти. Он не мог так с ней поступить. — Раньше у тебя не было проблем со слухом, — хрипло говорит темноволосый ещё тише и, проводя кончиком носа вниз по вертикальной линии уха, усмехается. — И с памятью, кстати, тоже. Шепот, такой горячий и ядовитый, мощной стрелой проникает через ушную раковину вглубь самой девушки, заставляя её ослабить хватку рук и задрожать всем телом, словно на улице самая что ни на есть настоящая зима, а она стоит на снегу в одной рубашке, и ее бьет озноб. Но на улице лето. Теплая сезонная ночь с присущей для неё прохладой. И теперь этот легкий холодок разгуливает не только по территории кабинета, но и в голове девушки, в мыслях которой не может даже отобразиться то предложение, которое ей нашептали в ушко. Мы… «что»? — Сбросим все на алкоголь, — тут же отвечает темноволосый, начиная работать руками, скользя ими по хрупкой талии девушки вверх-вниз, — и я, так уж и быть, повторю снова. Каждое слово проваливается внутрь неё. Каждая буква проникает в обитель вен и капилляров, застилая тонкие стенки, по которым хлыщет кровь. Даже не так. Амелии кажется, что слова выталкивают из жил кровь, заполняя пустоту собой, ведь девушка чувствует это. Ей становится дурно. А когда мужчина, так и замерев у ее ушка, шумно облизывает губы, издавая звук подобный плеску воды о каменный берег, который ранее не был ею заслышан, ей кажется, что она вот-вот рухнет. Но блондинка не боится, ведь его руки все ещё находятся на талии, удерживая её в крепкой хватке мужских ладоней, когда он монотонно повторяет те два слова с расстановкой в ещё большем, нагнетающем обстановку, шепоте: — Мы. Переспали. Амелия вбирает воздух через ноздри, ощущая то, как кислород, пусть и поступил, но не придал ей свежести разума. Поэтому она пытается вернуть себе хотя бы отголосок былого самообладания, исполняя противоположное действие и, шумно выдыхая ртом, говорит: — Не правда. Говорит гласно, но шепотом, подстать манере капитана, который не смеет даже шелохнуться, замирая в весьма неудобном для него положении. Произносит эти два слова, подобно его двум, твердо и уверено, потому что девушка не может в это поверить. Не верит вовсе. Однако, даже не смотря на уверенность в порядочности человека напротив, сердце её уходит в пятки. Неужели? — Неужели? — будто бы прочитав её мысли снова, он дразняще хмыкает. Затем, внезапно прилегая к её уху разгоряченными губами, Аккерман начинает следовать ими по направлению вверх, продолжая толковать. — А ты ничего не замечаешь? Девушка, будто бы попав под гипноз искусного заклинателя змей, шепчет в ответ: — Не замечаю «чего»? Её голос тверд, как никогда, ведь в нем присутствует уверенность в мужчине, который, казалось бы, врет. Снова шутит. Не понятно с какой целью и не понятно почему, без всякого юмористического контекста в своих словах, но шутит. Потому что он не мог так с ней поступить. — Например, того, — внезапно одна рука, выпустив из плена тонкую талию девушки, оказывается на ее шее. Мужчина, выставив указательный палец вперед, сжав остальные в кулак, медленно проводит мягкой подушечкой по ней вниз, — что на тебе, — проходится по изгибу шеи, скользит к ключице и замирает в таком положении, когда, усмехнувшись, шепчет, — моя рубашка? От его слов в жилах стынет кровь. Кончики пальцев немеют, в голове проносится буря мыслей, а подле неё пустота с одним-единственным перекати полем. Девушка просто не может опустить голову вниз, чтобы удостовериться в том, что это не так. Но мужчина, будто бы заметив её душевное отрицание такому поступку, продолжает говорить: — Посмотри вниз, — отчего-то в его голосе тоже начинают проскальзывать нотки хрипотцы, когда темноволосый немного отстраняется, давая ей возможность взглянуть на свое одеяние. Но она не может этого сделать.        — Это не правда, — срывается ответ сразу же после мнимого приказа. Сердце стучит ровно два раза. — А ты посмотри. Глаза девушки опускаются вниз и округляются. — Сидит не по размерчику, не находишь? А сердце замирает. Белая рубашка, выполненная из чистого льна, слишком широка и свободна для тела молодой девушки. Бесформенное одеяние накинуто поверх её хрупкого тела таким образом, что из-под него без особого труда выступают изящные ключицы, одной из которых до сих пор касается рука мужчины, что смиренно замирает, ожидая её прозрения. Вторая рука Леви все ещё сжимает талию, но сейчас это не важно. Сидит не по размерчику… И даже не смотря на полностью зафиксированный ряд прозрачных пуговиц, при неловком движении носительницы, эта одежда без труда может соскользнуть в сторону, оголив одно или даже оба плеча девушки подобно лямкам бюстгальтера, которые уже оказались в таком положении. Либо ввиду недавнего сна и её пьяных выходок. Либо он говорит правду… Амелия просто впадает в ступор, пялясь на вещь, словно её сшили Титаны. Амелия даже не может усмехнуться ввиду забавного сопоставления. Она просто смотрит и отмечает про себя неоспоримые факты. Эта вещь ей не принадлежит. — Так, — рука мужчина пропадает с ключицы, но далеко не уходит. Фиксируется на правом плече, сжимая его меж тонких пальцев, — продолжишь отрицать очевидное? И снова шёпот отвлекает её от лицезрения своего тела в чужой одежде. Разве могут быть сомнения после этого? Это его рубашка. Но… — Это не доказательство. — Почему? Забавно, но мужчина, который совсем недавно признался ей в том, что ненавидит сей вопрос в любом его проявлении, испытывает её веру им же. — Потому что это можно пояснить. — Каким образом? Словно переделывая недавнюю игру, в которой Аккерман был охотником, а она добычей, в некое подобие дебатов, двое продолжают говорить твердо и уверенно. Каждый уверен в своих словах и единственное отличие заключается лишь в том, что из них двоих правду знает только капитан Леви. Только он ведает истину произошедшего вчерашним вечером и может прояснить все вопросы, касательно этих моментов. Но Амелия, которая даже не помнит момента их встречи, продолжает толковать своё. Верить в свою правду. Не ему. А в него. — Возможно, я пролила воду? — начиная свои рассуждения, она отметает страх и дрожь в голосе. — Или же порвала свою одежду? Возможно, с дуру или же по пьяни умудрилась её стянуть, и Вы насильно одели меня в свою? — Зачем? — Вы же сами сказали, что я танцевала ст, — это слово не поддается её устам столь легко, как капитану Леви, который терпеливо слушает её монолог, что плавно перетекает в бред сумасшедшего, — танцевала на столе. Возможно, я… — Слишком много «возможно», — все тем же нагнетающим говором обрывает Аккерман, внезапно начиная очерчивать непонятные узоры кончиком пальцы на вступающей из-под одежды коже правого плеча девушки, и спрашивает. — Как было на самом деле, Амелия? Внушая то, что девушка ничего не помнит, старший по званию усмехается. Акцент на её имени звучит страшно. Совершенно не интимно и в нем нет тени флирта или же издевки. Он будто…. Намекает на что-то? — Не знаю, — честно признается девушка, выдыхая снова, когда он немного сильно проводит коротким ноготком вдоль плеча, оставляя багровую полосу вслед ногтевой пластины. И будто бы извиняясь за причинение боли, он оглаживает это место большим пальцем, отчего у девушки снова подкашиваются ноги. — Но я знаю, что ничего не было. Отстранившись от уха, капитан так к нему и не вернулся, но руки его по-прежнему находились на изгибах тела. Мужчина раздумывал над ответов недолго, сжимая талию ладонью одной руки, касаясь подушечками пальцев другой оголенного плеча. Сама же Амелия не смела отвести взгляда от его груди, будто бы пытаясь поймать на лжи и волнении, но нет. Он все еще спокоен. — Интересно, откуда? Ты же ничего не помнишь, Амелия. Смит крепче сжимает оконную раму позади себя. — Не помню, — зачем-то подтверждает девушка, не в силах даже попросить его остановиться. — Тогда назови хотя бы одну причину, которая может послужить достоверным опровержением моих слов, — отвечает капитан на одном выдохе, который опаляет лицо подчиненной теплом. Девушка медленно вбирает воздух в легкие. Все похмелье как рукой смело, и это на дикость странно, ведь она думала, что будет иначе. Сейчас это не волнует. Точнее снова — волнует не это. Тревогу вызывает близость капитана, его слова и неспособность девушки аргументировать собственную точку зрения. — Этого, — тяжелый вздох кажется чем-то обременительным, — просто не было. — Твои слова необоснованны. — Ваши тоже. Аккерман снова усмехается и девушка жмурится, понимая, что каждая усмешка сопровождается приведением доказательств в сторону его слов. Так и оказалось. — Тогда, — мужчина отходит в сторону, становясь к ней боком и тем самым открывая обзор для подчиненной, которая впервые за n-ое количество времени видит что-то помимо его тела, — обрати внимание на мою кровать. Девушка мигом переводит взгляд в сторону указанного объекта. — Точнее на то, что от неё осталось. Этот день официально можно назвать днем потрясений. Именно так думает девушка, когда темно-зеленый омут цепляется за кровать. Точнее, как и сказал капитан, на то, что от неё осталось, ведь она оказалась сломана. Поперечные деревянные балки каркаса безжизненно валялись под ней, словно их с силой выдернули из самого основания. Матрас вместе с постельным бельем уныло свисал вниз, не находя былой опоры. Теперь это были руины капитана Леви, что до сих пор находился сбоку от неё, ожидая реакции подчиненной, которая внимательно разгадывала кровать, словно видела эту мебель впервые. Но опять же — нет. Его кровать была изучена и испробована ею неоднократно и последний раз сегодня утром. Теперь понятно почему она спала на диване. Кровать была безжалостно сломлена, будто на ней прыгала стая Титанов. Но он не мог так с ней поступить. Разглядывая белоснежную простынь, спадающую с нижнего края кровати, девушка надрывно выдыхает: — Простынь, — сглотнув от неловкости заданной темы, констатирует, — не запачкана. — Ради Стен, — усмехается мужчина, качая головой. — Крови может и не быть. Тебе ли не знать? Девушка вбирает воздух через нос, понимая, что так оно и есть. При бережном половом акте можно избежать не только надрыва, но и боли. — Я был с тобой очень нежен, — насмешливо тянет он и, явно не с проста, говорит следующее. — Жаль, что ты не помнишь, Амелия. Ком в горле перекрывает слова опровержения. Его слова, употребленные в форме безотлагательной правды, заставляют её занервничать ещё сильнее. Где чёртово «возможно» и «может быть»? Почему это предложение указано в уже совершенном времени? — Судя по сломанной кровати — нет. Она не понимает откуда в ней внезапно появилось желание пошутить. Точнее, нужда внести в этот разговор хоть какую-то лепту привычного юмора капитана Леви, который сейчас был максимально серьезен. — Ты оказалась на редкость дикой в постели. Продолжал ехидничать, но в его колких фразах не было даже намека на шутку, отчего сердце девушки могло вот-вот надломиться пополам. Но она, на сколько это возможно, продолжала держать себя в руках, ведь в голове не могла укорениться мысль о таком поступке со стороны её капитана, который совсем недавно бережно утирал девичьи щеки от обилия слез на южной стене, предварительно перед этим подставив ей своё плечо в виде опоры. — Мое сердце сказало: «Ты когда-нибудь плакала на плече у мужчины?» — Или же Вы на редкость не продуманы. Он же не мог с ней так поступить, верно? — Выходит, — он усмехается вновь, тем самым вырывая подчиненную из воспоминаний и размышлений, — ты не отрицаешь вчерашнюю близость? Девушка поворачивается туловищем в сторону капитана и, взяв волю в кулак, поднимает взор глаз на него. Мужчина стоит прямо, глядит ровно, ожидает ответа терпеливо. В его глазах, вопреки небольшому оттенку потехи в диалоге, не отражается ничего. Словно они переместились во времена их первой встречи. Амелия продолжает стоять на своем. — Никакой близости не было. — Разве ты можешь отрицать того, о чем не ведаешь? — склоняя голову в бок, спрашивает. — Как ты можешь быть уверена в том, чего не помнишь, Амелия? Девушка не смеет больше отвести взгляд. Сама не верит в то, что творит с ней странный прилив уверенности, но, приняв его с распростертыми объятиями, делает шаг вперед. Капитан стоит ровно, продолжая прожигать взглядом. — Я в одежде. — Да, — окидывая беглым взглядом одеяние подчиненной, будто бы удостоверяясь в верности своих слов, говорит. — В моей одежде. Девушка, желая отстоять свое мнение, с трудом выдавливает из себя следующие слова, словно это какая-либо непозволительно похотливая вещь в их «невинном» разговоре: — Я имела ввиду штаны и, — прочищая горло, говорит, — нижнее белье. И снова — дразнящая усмешка. — Возможно, я был настолько заботлив, что одел тебя обратно? — пустив смешок, продолжил говорить. — Возможно, это результат моей бурной фантазии? Страстное желание взрослого мужчины? Или же ты оделась сама? Не помнишь, Амелия? Смит не понимает, зачем он из раза в раз повторяет её имя с столь явным акцентом. Будто бы издевается и при повторении этого грязного трюк, девушка решает поступить так же. — Слишком много «возможно», — повторяет девушка его недавнюю фразу, пытаясь обосновать свои слова и его порядочность. — Как было на самом деле, капитан Леви? Замолкает. Тишина длиною в пять секунд кажется непозволительной роскошью, и девушка быстро пытается взять себя в руки и готовится к следующей словесной атаке капитана, который до сих пор молчит. Но переходит к действиям. — Хочешь узнать, как было на самом деле? — спрашивает Леви и, разрушив зрительный контакт, направляется в сторону выхода. Мужчина быстро подходит к двери, и девушка изумленно вскидывает брови, не понимая, что именно он собирается делать. Но потом… — Хорошо. До ушей доносится глухой щелчок замка. — Освежим твою память, — просто говорит мужчина, закрывая дверь изнутри, когда звук дверной щеколды, словно пуля от пистолета, метит прямо в сердце девушки, сметая все, что там было. — Предлагаю второй раунд. Разумеется, в профилактических целях. Аккерман разворачивается лицом и снова направляется в сторону девушки. Так быстро оказывается рядом, что девушка, которая стоит, точно Стены государства — оцепенело и безжизненно, не успевает опомниться. Она просто пару раз моргает и глупо ойкает в тот момент, когда капитан, уложив руки на талию девушки, резко притягивает её к себе, буквально врезая их тела друг в друга, соприкасая плоский живот девушки с напряженный торсом своего тела. Когда она испуганно поднимает взгляд наверх, он равномерно произносит следующую фразу, которая, наконец, выводит девушку из ступора: — Но имей ввиду, — руки Леви начинают опускаться ниже. На бедра, — во второй раз я не буду столь учтив и нежен. Тебе придется потерпеть. Только теперь, осознав свое положение и его слова, девушка упирается руками в его плечи, но сил хватает лишь на то, чтобы сжать их. Однако, она начинает говорить: — Вы, — дыхание обрывается вместе с предложением, когда ладони капитана приподнимаются выше, принимаясь оглаживать поверхность тазовых костей девушки, которая, собрав волю в кулак, договаривает. — Вы бы не стали этого делать. И сейчас, — его рука плавно скользит вниз, и, когда ладони снова оказываются на бедрах, она продолжает, — и сейчас тоже… — Не стану? Остановлюсь? Шучу? — тут же обрывает Аккерман её слова своими предположениями. Его ладони крепко сжимают ткань белоснежных брюк, отчего они скрипят, заставляя все внутренности девушки сжаться в тугой узел. — Ты ни черта не помнишь. Откуда же столько уверенности, позволь узнать? При такой пытке мозг отказывается придумывать обоснованные ответы, однако сердце, перепуганное до чертиков, — нет. Именно поэтому девушка полагается на него, говоря следующее: — Вы не можете так со мной поступить. А руки снова переносятся на талию. — Почему же «не могу»? — крепко сжимая талию, сцедит. — Я уже это делаю. И девушка не знает другого ответа, кроме как: — Потому что Вы, — она запинается от неожиданности, когда голова мужчины опускается к её шее, — не такой человек. Не зная чего ожидать, ощущая его дыхание на коже, Амелия сильно жмурит глаза. Но уже в следующую секунду широко распахивает их вновь. — Тогда какой я человек? На изгибе шеи отпечатывается мокрый поцелуй. На мгновение, когда она ощущает ещё один, Амелия, крепко сжав его плечи своими руками, теряется. Только теперь она даже не знает, с чем сравнить происходящее, ведь оно не идет ни в одно сопоставление с известными ей природными явлениями. Влажное прикосновение губ обжигает. Она чувствует колючие кончики его волос поверх плеча, где ощущается шершавость уст капитана Леви, который оставляет уже третий по счету поцелуй, а затем, мазнув ещё один, продолжает осыпать ими плечо девушки. Даже ласка ладонями, что все еще пленяют бедра девушки, кажется чем-то пустым и бесчувственным наряду с тем, что творится в области трапецевидной кости. А дальше… — Вы… ах… Внезапный укус заставляет её ахнуть. — Какой я человек, Амелия? — бормочет в изгиб шеи мужчина, и, проводя мокрым языком вдоль укуса пару раз, зализывая рану, сцедит. — Ответь. Мне. Сейчас же. Девушка, облизывая пересохшие губы, выдыхает ему в ухо: — Хороший… На мгновение он останавливает пытку в надгрудных ямках нижней части шеи и, кажется, даже хватка на бедрах девушки становится куда слабее, словно парализовав его. Всего на пару секунд, когда Леви, укладывая свой лоб на плечо девушки, шепчет: — И о многих парнях ты так думаешь? Девушка всерьез желает ответить на вопрос, но, как оказалось, его это мало интересует. Некий риторический вопрос, которому предшествуют действия. — Капитан, что Вы… Глаза девушки округляются, а вопрос не в силах сорваться с девичих уст, когда руки мужчины оказываются на её лице, грубо приподнимая его, а сам он, наклонившись, рычит в губы: — Заткнись. И впечатывается в них своими. Не давая ей ни секунды на размышления, ни мгновения на промедление себе, он начинает ревностно сминать девичьи уста своими. Его руки неожиданно опускаются вниз, скользят по плечам к сгибу локтей и оттуда, разрывая путь, оказываются на пояснице девушке, прижимая к своему телу, в каждой клетке которой девушка, пару раз моргнув, отмечает напряжение мышц. Руки капитана гармошкой пальцев проходят вдоль позвонков, отчего блондинка снова неосознанно сжимает его плечи меж своих пальцев. Амелия не может ни отвергнуть ни ответить на ласки мужчины, который, наряду с этим, играется с нижней губой девушки кончиком своего языка, а когда он начинает оставлять поверх розоватой кожицы череду укусов, её глаза блаженно закатываются. Но потом… Ладони капитана Леви уже более грубо скользят по спине, изучая её. Он склоняет голову вбок и, уложив пятерню другой руки ей на затылок, бесцеремонно проникает языком внутрь её рта, начиная там своевольничать. Цепляясь за девичий язык, прижимаясь к её губам так плотно, что из них не выскочит ни один писк, а уж тем более слово, мужчина оказывает сильное давление на поясницу подчиненной, прогибая её к себе, отчего девушка, почувствовав боль и странную перемену в ласках, хмурится, не понимая, что происходит. Но даже это не настораживает её, ведь они уже целовались неоднократно, но внезапно… Рука капитана Леви скользит ниже. Одна рука так и замирает в ладони, отметая возможность разрыва поцелуя со стороны девушки. Другая накрывает упругую ягодицу подчиненной и внезапно сжимает её в своих тисках, вырывая из девушки вздох полный неожиданности и боли. Голова начинает работать, а дальше срабатывают инстинкты — руки оказывают сопротивление. Одна, кое-как выбравшись из-под его груди полностью, уже более мощно упирается в плечо мужчины, вторая — в локтевой сгиб, пытаясь отпрянуть. Ему хоть бы хны. Движения языка не замедляются ни на секунду, продолжая изводить девушку, которая, словно переместившись во времена Подземного города, вновь высказывает несогласие данному процессу. Потому что все заходит слишком далеко. Амелия понимает, что не хочет этих грубых ласк, несогласованности и принуждения, которое никак не складывается со сложившемся образом капитана Леви в её голове, который всегда был к ней добродушен и учтив. Он никогда не позволял себе глупостей после того инцидента. Мужчина никогда не позволял себе подобного и с трудом выразил своё желание заключить её в объятия тогда, в библиотеке. Но сейчас… Жгучая рука снова сжимает ягодицу девушки, но уже более явно, вырывая на этот раз мычание, которое тут же оказывается поглощено интенсивной работой его губ. Аккерман резко подается вперед, принуждая девушку сделать пол шага назад, отчего она теряется, пытаясь оттолкнуть его за плечи вновь. Но потом, удерживая затылок, прижав девушку за ягодицу ближе к себе… Он прижимается к ней бедрами. В момент, когда девушка чувствует плотное прилегание чужого органа к своей промежности, Амелия широко распахивает глаза, встречаясь взглядом с серо-синими, в которых ярко виднеется стальной отблеск несокрушимости. Думать над мотивами его поступков нет времени, но в голове проскальзывает мысль — он и правда с ней так поступит? Или поступил? Девушка мигом отклоняет корпус назад, пытаясь разорвать контакт тел и губ, но капитан наклоняется точно так же, не давая ей совершить задуманное. Тела прогибаются вместе, языки сплетаются более ощутимо и цепко, но это не вызывает фейерверка эмоций, а приводит в страх, который заставляет её сжать руку в кулак нанести удар в плечо. Без толку. Блондинка, отчаявшись вовсе, замахивается раскрытой ладонью вновь, намереваясь отвесить мужчине оплеуху и ринуться к выходу. Но он ловко перехватывает её руку у лица. Будто бы считав дальнейшие действия подчиненной, мужчина хватается за запястья обеих рук и прижимает их к туловищу девушки, обездвиживая их. Плотное прилегание снизу, давление чужого таза пропадает, однако девушка все ещё в плену. И ей становится дико страшно. Амелия впервые может выразить это именно так — дико. Даже тогда, в Шиганшине, когда её по дурости и мягкосердечности, чуть было не изнасиловали двое придурков, она не могла описать это именно так. Смит не отчаивалась, сумела, пусть не проучить, но вырваться из лап насильников, а тут… Даже в такой ситуации у нее не поворачивается язык назвать капитана Леви именно так, но то, что происходит сейчас полностью оправдает значений фразы «дико страшно». Он силен. Слишком силен и только теперь девушка понимает, что звание в народе ему присвоили не за красивые глазки, в которых на данный момент виднеется лишь одно — пустота. В них нет задорного огонька былых шуток и колкостей; нет волн тревоги по поводу девушки, чьи уста до сих находятся в западне грубых ласк чужих губ; нет той заинтересованности и концентрации, что горели ярким пламенем во время их бесед и прогулок. В них нет ничего. В них просто нет капитана Леви. Оттенок глаз все тот же, однако только теперь девушка понимает, что красоту в них вносили не холодные краски и черные вкрапинки вокруг зрачка. И даже не её чувства придавали им особый шарм и притягательность. Его чувства. Амелия, оказывается, даже не понимала раньше того, что пусть капитан Леви и скуп на выражение эмоций и истинного отношения, но за него всегда говорили глаза. Сейчас они молчат. И это заставляет её бороться дальше. Пытаясь сделать хоть что-то, Амелия, выхватив нужный момент и его верхнюю губу, сильно прикусывает её, отчего Аккерман шипит, выскользнув из её рта на мгновение, хмурится, но девушка даже не успевает не то чтобы убежать — сделать глоток воздуха. Мужчина мигом прижимается к губам снова и отвечает рыком в приоткрытые губы девушки, будто бы пытаясь запугать её. Она и так напугана до смерти. Не вышло. Он снова проникает в её рот своим языком, привлекая за собой привкус крови, что отдаётся металлической горчинкой во рту обоих. Аккерман, продолжая изучать рот подчиненной, даже не обращает на это внимание, не переставая хозяйничать и наводить там свои порядки. Неприятно. Поняв что и эта попытка провалилась с крахом, девушка, потеряв надежду, прекращает попытки отбиться. Все это время, сдерживая страх и дрожь, она даже не заметила, как эти чувства, при поднятии белого флага в качестве поражения, охватили её разум. Внутри что-то оборвалось. Словно яркая свеча надежды, пламя которой броско слепила все в округе, потухла. Как и вера в силу собственных убеждений. В голове эхом проскальзывают недавние изречения девушки, использованные в качестве защиты во время диалога с капитаном Леви. Амелия и правда хочет признать тот факт, что она оказалась не права, чтобы он прекратил. Но… Он же не может с ней так поступить… Взгляд темно-зеленых глаз скользит от одной глазницы к другой. В поиске пощады, прося его прекратить эту пытку. Передавая сквозь тонкую пелену слёз своё отчаяние, испуг и мольбу: Умоляю. Хватит. Остановись. Капитан Леви смотрит беспристрастно. Зрительный контакт между ними поддерживается непозволительно долго для столь интимного, казалось бы, момента, но обдумать причину сего поступка — нереально. Будто бы прочитав вопрос в глазах подчиненной, он выдает ответ бездушной тенью омута своих очей. Смотрит неотрывно, будто бы отвечая на ту мольбу категоричным: Нет. Но есть в этом взгляде что-то ещё… Взор серо-синих очей не блуждает, подобно глазам подчиненной, в уголках которых выступают слезы. Амелия не понимает, что произошло и происходит в целом. В глубине души есть осознание, что все это не с проста, что в этом есть некий потайной смысл. Но безвыходность ломает ребра. Страх сжимает горло. А сердце надрывно плачет. Капитан, словно не желая видеть этих сигналов или же попросту сопротивляясь им, наконец закрывает глаза вновь, отдаваясь поцелую. Его руки все ещё крепко удерживают её руки за спиной, язык не отпускает ни на секунду, а за время поцелуя воздуха в легких становится катастрофически мало. Теперь Амелия, жалобно зажмурив глаза, и впрямь ощущает весь спектр страха и тревоги. Она даёт волю слезам, которые уже застилают её глаза столь обильно, что всё становится расплывчатым. Мокрая дорожка слез сползает вниз по щеке, за ней следует вторая, что стекает по крылу носа к кончику губ. Пару капель проникает в губы двух людей, что до сих пор плотно слиты воедино в грубом поцелуе, наполняя его привкусом соли, которая горько смешивается с примесью крови. И отчаяния. Его уста продолжают сминать властно, но безэмоционально, что становится заметно лишь при смирении со своей участью. Язык безостановочно блуждает на территории её рта и он, завидев послушание, отпускает хрупкие запястья из оков своих, перенося их обратно — на бедра. Прижимая её к себе, сжимая тело в грубой хватке своих рук, рычит снова. И когда с зацелованных губ девушки срывается приглушенный всхлип… Все прекращается. Мужчина тут же отстраняется назад, и комнату наполняет влажный, чмокающий звук размыкающихся губ, после которого следует уже более явный и звонкий всхлип. Будто бы почувствовав не волну, а целое цунами облегчения, не выдержав его силы поверх своих хрупких плеч, девушка падает на колени. И начинает рыдать. Прикрыв лицо руками, поджав ноги под себя, Амелия даже не пытается скрыть громкого плача, что идет прямиком из глубины сердца, где уже давно поселился страх ввиду пережитого. Будто бы в ужасе, что он может начать снова прикасаться к ней столь грубо и сделать что-то недозволенное, её голос разносится в отчаянных рыданиях по всему помещению, отскакивая от стен и всех поверхностей. — Тихо, не реви. Амелия даже не замечает того момента, когда он присаживается рядом, укладывая руку на макушку девушки. Она же не может даже поднять на него взор заплаканных глаз, в страхе увидеть тот стальной отблеск в омуте грозового неба, которое впервые вызвало в ней отрицательные чувства. После пережитого его прикосновения вызывают в девушке ещё больший ужас, словно сейчас все повторится, и она резко отскакивает назад, спотыкаясь о собственные ноги, больно и громко падает на пятую точку. Девушка, выставив руку вперед, не в силах даже разлепить веки, мотает головой из стороны в сторону, и шепчет в надрывном плаче: — Не… не трогай. — Послушай. — Отвали от меня! — уже более громко восклицает блондинка, вкладывая в звонкость голоса немало сил, которых и так осталось совсем чуть-чуть. Ещё одна попытка отползти, отстраниться, скрыться от него пресекается резким хватом его руки вокруг плеч, на что девушка мигом жмурит глаза, ощущая новую порцию слез, которые скатываются по щекам в виде мокрых дорожек. Девушка снова отскакивает назад, вырывая плечи из его хватки, когда повторяет уже более твердо — Не прикасайся. Рука оказывается на плече. — Амелия. Сердце замирает вновь. — Не смей. В ожидании того ужаса вновь. — Убери руки, я… хватит… — Тихо, хорошо, все, — тут же отвечает Леви, отнимая руки от девичьего плеча. — Я убрал. Отошел. Не подхожу. Не трогаю. Дышать становится совсем трудно. — Не плач… Пожалуйста. Блондинка отползает ещё на пол метра назад и, ухватившись за мягкое изголовье сломанной кровати, которая оказалась сбоку от неё, найдя в ней опору и поддержку, упирается в неё лбом и поджимает ноги боком к груди. Выдыхает, пытаясь поскорее успокоиться. Чтобы удрать отсюда нахрен. — Просто выслушай меня, ладно? Девушка подносит свободную руку к лицу, поспешно утирая раскрасневшиеся щеки. Ей уже не хочется знать истинной причины того поступка. Хочется просто уйти, забыть и отдохнуть. Но мужчина начинает говорить: — Потом можешь ударить меня пару раз, — снова повторяет он, вздыхая. — Я не буду сопротивляться, обещаю. Девушка пару мгновений продолжает отдаваться уже более тихим, приглушенным рыданиям, выпуская то напряжение и страх, которые скопились в её груди во время разговора и вынужденной близости. Капитан, будто бы давая ей время на осознание своих слов, молчит несколько секунд. Когда подчиненная проводит внутренней стороной ладони по щекам, шумно выдыхает, приводя дыхание в норму, он начинает говорить: — Ничего не было. Амелия, не в силах как-либо ответить или отреагировать, просто прикрывает глаза, прижимаясь лбом к велюровому изголовью чужой кровати и сжимает верхушку, в попытке поскорее взять былой контроль в свои руки. Правда, все тщетно, ведь дрожащие руки, не удержавшись за точку опоры, соскальзывают по ней вниз, понимая, что данное изречение ничего не пояснило и никак не успокоило рой мыслей в голове. Это не новость. Она ведь знала. Знала и не сомневалась. Но то, что произошло сейчас… — И быть не могло, — повествует Аккерман дальше и, по звуку, подсаживается ближе. — Я бы не посмел. — Тогда какого черта… Тихий всхлип вырывается из груди непроизвольно, когда девушка слышит последнюю фразу из его уст в столь бережном и доверительном тоне. Что за перемены? Чего от него ожидать в следующее секунду? Мужчина дышит шумно и снова прерывисто, таким образом, что эти звуки доносятся до слуха девушки даже сквозь шум крови в ушах и приглушенный плач из её уст. Этот разговор в целом ознаменует скачки настроения с его стороны, которые в этот раз чуть было не довели её до приступа. На мгновение девушке и впрямь хочется просто плюнуть и уйти. Мало ли что ему взбредёт в голову вновь… — Посмотри на меня. Девушка, утирая глазницы обеими руками, качает головой из стороны в сторону. Ей нет дела до того, как она выглядит после обилия эмоций и чхать она хотела на прочие женские замашки. И его оправдания ей тоже не нужны. Амелии просто не хочется. — Пожалуйста. Блондинка, разлепив веки, видит перед собой размытую картину собственных ног и, когда она боковым зрением замечает капитана, присевшего около неё на корточки и ладонь, намеревающуюся коснуться, то судорожно выдыхает: — Не надо. Ладонь замирает у её плеча. — Тебе даже смотреть на меня противно? — так же на выдохе спрашивает Леви, отнимая руку. Девушка, не понимая что за фигня творится в целом, просто качает головой из стороны в сторону. — Тогда что? И ей кажется, что он издевается, ибо этот вопрос должна задавать она, а не он. Но девушка не в силах даже не то чтобы говорить, даже думать, поэтому она просто честно и без утайки говорит: — Мне страшно. — Прости, — раскрытая ладонь собирается в кулак и девушка видит, как он укладывает её на колено, — я был вынужден это сделать. — Ты, блять, издеваешься надо мной? — неожиданно даже для самой себя цедит девушка чересчур гневно, сжимая ткань собственных брюк. С глаз срывается пара капель слез, что спадает на ткань одежды, которая мигом впитывает в себя всю влагу, оставляя затемненные круги на ней. Затем, сгорбившись сильнее, девушка выпаливает на одном выдохе. — Вынужден сделать что? Перепугать меня до чертиков, облапать или изнасиловать? Леви тяжело вздыхает. — Вот, как это будет, если ты напьёшься этой дряни снова. Амелия замирает. — Ты не можешь предугадать, кто именно встретится тебе на пути в таком состоянии. Не сможешь понять, чего именно он от тебя хочет и что может сотворить с тобой в том состоянии, в котором я нашел тебя вчера вечером. Сердце сжимается вновь так же, как и руки. — В один день, отдавшись этой дряни вновь, ты можешь проснуться не в теплом кабинете под моим присмотром, а на улице. В опасности. Без меня, понимаешь? А в груди зарождается новый всхлип. — Ты можешь проснутся, где угодно и… с кем угодно. Который рвет душу на части. — Можешь очутиться одна на какой-нибудь заброшенной улице, мучая себя вопросами о произошедшем. И думать над тем, что было, а чего не было, потому что… И она не может его сдержать, когда слышит… — …ты даже не сможешь этого вспомнить, Амелия. Последней фразой, её именем, той самой интонацией был дан полный ответ. Послышался тяжелый вздох, а затем звук отдаляющихся шагов, а в голове снова заработали шестеренки, собирая услышанное сейчас и тогда во время поучительного, как оказалось, диалога, воедино. В голове девушки, которая снова прикрывает лицо руками в попытке остановить поток слёз, вспыхивают те самые незначительные моменты из разговора, в которых капитан Леви изначально оставлял ей небольшие намеки, чтобы затем, после случившегося, у неё не было сомнений в том, что он сделал это не с целью навредить. Он хотел объяснить. — Слишком много «возможно». Как было на самом деле, Амелия? Она не сотворила чего-либо чрезвычайно ужасного и непоправимого по отношению к нему. Аккерман как раз-таки хотел уберечь её от возможности возникновения такой ситуации в будущем. С кем-то другим. — Интересно, откуда? Ты же ничего не помнишь, Амелия. С тем, кто сможет воспользоваться ею. — Жаль, что ты не помнишь, Амелия. Пытался пояснить, что, оказавшись в такой ситуации, она и правда не сумеет узнать правды и будет мучить себя вопросами касательно произошедшего. — Разве ты можешь отрицать того, о чем не ведаешь? Как ты можешь быть уверена в том, чего не помнишь, Амелия? Хотел показать ей на примере, что оказавшись в ситуации, когда кто-либо будет утверждать то, что между ними возникла какая-либо связь, она не сможет знать точно, говорит ли этот человек правду или врет. Что именно он с ней сотворил, а чего нет, воспользовавшись её уязвимостью. Ей останется только одно — мучить себя вопросами. Думать. Терзать. Снедать. Сгорать заживо и пережить тот ужас, который закрался в её голову от грубых ласк в принуждении к нежеланной близости с неизвестным мужчиной. Или с несколькими… И то, что она пережила сейчас, на самом деле, цветочки. Полная фигня на ряду с тем, что может сделать человек, которому плевать на принципы и морали. Этот человек может довести дело до конца. Он так и поступит, не остановится, как Аккерман. Сделает вещи хуже. Куда хуже. Такое, что даже не может прокрасться в голову наивной девушки. И она даже не вспомнит об этом. — Не помнишь, Амелия? И блондинка оказалась права. — Держи, выпей воды. Капитан Леви не мог с ней так поступить. Смит даже не замечает того момента, как он снова оказывается рядом. Она его даже не видит, ведь веки девушки прикрыты, а сама она, прижавшись лбом к мягкому изголовью кровати, выравнивает дыхание. В горле ком, а в груди смешанные чувства, которые бьют молотом по груди, заставляя тело девушки дрожать. С одной стороны — он прав. Её безрассудство могло завести девушку в тупик, и ей повезло, что её встретил капитан Леви. Да, возможно, она пила со старшими и вообще находилась на территории училища. Но могло произойти, что угодно, а если учитывать то, что напиток ей понравился — такая ситуация могла возникнуть в будущем. Да, она не ребенок, но… — Алкоголь внушает безрассудство. Ты просто сама не поймешь, как окажешься в непонятном месте с незнакомыми люди. Опять ведь читает её мысли… — В таком состоянии ты более уязвима. Не сможешь оказать сопротивление. Да даже возразить не успеешь, — до уха доносится тяжелый вздох. — Прямо как сейчас, а ты, кажется, уже давно протрезвела. Ну, — пуская унылый смешок, договаривает, — я надеюсь. Девушка же не может даже рассмеяться. После столь сокрушительного облегчения она не может вдохнуть полной грудью, продолжая думать о своем. И впрямь, алкоголь внушает безрассудство, которого у неё и без того хоть отбавляй. Не ввиду глупости, а в связи с простодушием. И все равно, девушка понимала, что Леви выбрал весьма дурной метод объяснений. Самый практичный, но все же — почему именно его? Почему так жестоко? — Это слишком, — надрывно прошептала девушка, утирая щеки, по которым, слава Стенам, перестали стекать ручьем слезы, что норовили перерасти в целое озеро. С трудом, потому что блондинка заставила себя успокоится, чтобы выдать вопрос без дрожи в голосе, однако, былого звучания ему вернуть не удалось — Разве можно таким образом наказывать? — Я не наказывал, — тут же отвечает мужчина сбоку от неё. — Я хотел донести мысль, но не сумел даже сформулировать. Увы, меня учили именно так. Не словами и беседами. Я учился сам. И в таком случае вместо урока ты получаешь жизненный опыт. С ним тебе приходится жить и он слишком… поучительный. Девушка снова прикрывает глаза, осознавая, что он хотел использовать другое слово. После его слов Амелия начинает понимать выбор метода ведения «обучения». Точнее, этот метод не был им избран. Он был ему привит. — Я учился на ошибках. Не хочу, чтобы и тебе пришлось. — Но это слишком, — из груди ненароком вырывается тихий всхлип, а затем приглушены ответ, — жестоко. — Прости, — звук стакана, который, по всей видимости, опустили на поверхность деревянного пола, заставил девушку вздрогнуть и вспомнить, в каком именно положении они сидят. — В мире полно уродов, Амелия. И если я поступил с тобой жестоко с целью уберечь, то они сделают это, чтобы исполнить свои похотливые желания. В отличие от меня, они не остановятся, понимаешь? Его слова бьют дрожью в теле. Амелия делает глубокий вдох через пазухи носа и медленно выдыхает через рот. Становится легче от объяснений и ввиду манипуляции, но, тем не менее, в груди все ещё чувствуется непонятный скрежет. — Ты ведь даже не понимаешь, что именно они могут с тобой сотворить… Девушка делает глубокий вдох ртом, кивая головой. Думать об этих мерзостях не хочется, видимо, капитан это понимает, ведь в следующую секунду переводит разговор в другое русло: — Прости, я и правда поступил жестоко, но, — вздыхая, договаривает, — я не могу допустить того, чтобы с тобой произошло нечто подобное. Девушка приподнимает голову и медленно поворачивается в сторону капитана, который до сих пор сидит на корточках, сложив руки на коленях. — Ты можешь возненавидеть меня после этого. Сбоку от него, как и предполагалось, стоит стакан воды. Сам мужчина, завидев внимание, переносит на неё свой взгляд, который до этого был направлен в сторону прозрачного сосуда, словно все предыдущие слова были предназначены ему. Но когда Леви, не отрывая взгляд давно потеплевших глаз от неё, говорит: — Это обосновано и не радует вовсе, но, — еле заметно улыбаясь, договаривает, — если ты будешь в порядке, я согласен. Амелия, глядя неотрывно, сама не понимает того момента, как резко подскакивает в сторону мужчины, кидаясь ему на шею с тихим всхлипом. Не понимает, как у неё получается повалить его назад, но знает, почему она это делает. Потому что благодарна ему. Говорил ли с ней кто-то на такие темы? Объяснял ли словесно нравы мужчин и возможности возникновения таких ситуаций? Повествовал ли о тех ужасах, что могут удовлетворить их животные потребности? Нет. Никто с ней таких бесед не проводил, да и сама она раньше думала, что это не важно. Но как оказалось, все не так. Важен даже не сам факт проведения беседы, а то, что в такой момент ты понимаешь: Этот человек тебя любит. Переживает, заботится и, как и выразился капитан, не может допустить того, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Это же и есть самое настоящее признание в любви. Неизвестно, в романтическом плане или дружеском, да и неважно вовсе. Он просто хотел её уберечь. Аккерман был слишком резв и груб, но он и не должен был думать об этом вообще. Не должен был заботиться о её безопасности и не трезвой голове. Мог не проводить этой беседы и плюнуть на будущее девушки. Её выбор — её ответственность. Но он поступил с точностью да наоборот, потому что переживал. И будучи слабым в словесных пояснениях, выбрал метод привитый ему с детства. Амелия это поняла только сейчас. Это обосновывало и оправдывало грубость, но все же… Это было слишком жестоко. Утыкаясь носом в изгиб шеи Леви, она все же больше не сдерживается, вытесняя из груди все напряжение, скопленное за эту ночь, которая не спешила заканчиваться, будто бы замедляя ход для того, чтобы они успели выяснить отношения. — Ты… Вот он. — Я могу… Мужчина который утешал её в библиотеке. — Да. Человек, в которого она влюбилась. Руки мужчины теперь без страха, но с ноткой осязаемого волнения оказываются на спине, прижимая девушку к себе, а сам он, как обычно, укладывает подбородок на макушку Амелии. Перенося одну руку на голову, проводя ею по волосам, видимо, не зная что и говорить, глупо спрашивает: — Ты… Сильно испугалась? Ответом ему служит едва заметный, но уловимый кивок, когда кончик носа блондинки скользит по шее вверх-вниз, улавливая чистый аромат черного чай. — Прости меня… Это тот самый человек. С присущей ему манерой общения. Слегка грубоватой, за которой не сразу можно увидеть его искренние чувства и намерения. Даже Амелия, которая ранее думала, что сумела открыть себе доступ к его сердцу, понимает, что это не так. Он искусно прячет их за маской безразличия, которая была на нем во время зрительного контакта, когда его губы впервые были столь нежеланными её устами. Выходит, он показывает ей лишь то, чем может поделиться. То, что считает нужным. То, до чего дошел сам, и доказательством тому была следующая фраза: — Не хочу даже допускать мысли, что с тобой может случиться что-то плохое. И даже ладонь, что гладит её по волосам, едва касаясь их, кажется другой. Не той, что грубо ласкала её тело, заставляя дрожать и нервничать. Совершенно противоположная той. Она успокаивает, обдает теплом, бережливо залечивает раны, нанесенные ею. — Будь всегда на чеку. Мужчинам нельзя доверять. «Как забавно…» — Признаю, я поступил грубо. Возможно, ты перестанешь мне доверять после этого и… разочаруешься во мне, — нотка огорчения слышится в его голосе уже более явно, — но, правда, если это убережет тебя хотя бы от одного опрометчивого поступка в будущем… я не жалею. Прижимаясь плотнее, девушка слышит быстрый удары его сердца и чувствует учащенное дыхание. Он нервничает. — И… я даже уже не знаю, что говорить, а ты до сих пор молчишь, — усмехается Леви, останавливая движения руки и вздыхая, говорит. — До утра ещё много времени, то есть, я имею ввиду… не хочешь ли ты… Амелия даже не хочет спрашивать, почему ей нужно остаться с ним до утра. Она просто прикрывает глаза, и, когда до ушей доносится тихое, слегка неуверенное: — Чай… будешь? Она все же начинает тихонько смеяться. — Буду. Странный, раз уж выбрал столь глупый метод поучения. Точнее, выбор его, возможно, был не верным, но цель одна. И он её достиг — девушка и впрямь решила, что будет осторожнее. Цель оправдывает средства? — Тогда, будь добра, слезь с меня. — Нет. — Тц, ладно. Сиди так… минуту. Каким бы он не был, грубым или жестоким, это всё ещё капитан Леви. Человек, который просто не умеет заботиться по-другому. Мужчина, который пойдет на что угодно с целью уберечь близкого человека. Уберечь от людей, ошибок, душевных терзаний и даже от самого себя. Он сделает все, что угодно для её благополучия. Даже если она его возненавидит. Но Амелия, даже если захочет, не сможет возненавидеть его. Потому что любит. — Тогда останешься без чая. — Жестоко… — Шучу я, — усмехается Леви, выдыхая, — Шучу… Любит его таким, какой он есть.