Глава 5.
«История Фан-клуб. Призыв к действиям»
От Автора.
— Я слышал его крики утром, — оповестил главнокомандующий складывая стопку документов в отдельную папку. — Более того, — усмехнувшись, договорил. — Видел, как Амелия перелазила через окно в его кабинет. Заслышав тихие, но до жути гневные и забавные восклицания дочери в пол шестого утра под их окном, Эрвин не сумел сдержать улыбки, а когда он спустя пару мгновений завидел присутствие Леви подле неё, и вовсе — прыснул в кулак. В отличии от Амелии, главнокомандующий видел все. Приход Аккермана, его вскинутые брови, покачивания головой и даже улыбку, которую он тоже не смог сдержать в процессе прослушивания упреков в свою сторону. До прихода подчиненного он наблюдал в открытую, ведь дочь была слишком занята придумыванием прозвищ и высказыванием негодований в сторону Капитана-Ворчуна, который, как оказалось, частенько сравнивает её с Титаном. Оригинально. Затем, заприметив скорый приход подчиненного, Смит тут же ступил шаг назад, но окно оставил открытым. Видя их отражения сквозь призму окна, слушая дальнейшие слова Леви, который внезапно, подкинув ей идейку во время творческого кризиса, подшутил над его дочерью, Эрвин не сумел сдержать удивления. В тот момент ему показалось, что не смотря на солнечную погоду прямо сейчас должен пойти снег, ибо случилось самое непредвиденное обстоятельство из всех, что были на помине — Леви пошутил. И, оказывается, он умеет это делать. Да ещё и довольно-таки сносно. Да что там шутить? Оказывается он умеет говорить больше трех слов за раз! Вспоминая их первую встречу в Подземном городе, Эрвин дивится по-настоящему, ведь тогда перед ним предстал лик озлобленного, потерянного парня, который пытался пробиться на свет любыми способами. Но не смотря на грязь того места и черноту вынужденных деяний, Леви не был плохим парнем. Никогда. Он делал всё возможное для защиты своих друзей и для того, чтобы обеспечить себя и их хорошей жизнью. Аккерман не умел выражать эмоций и даже сейчас, спустя годы осуществления своей цели и жизни на поверхности, делал это с трудом, но Эрвин знал — у него их много. Много мыслей, чувств, страхов и желаний, но он умело подавляет всё это внутри себя, отдавая предпочтение работе. Леви никогда не ставил никого выше работы и долга, а тут не то чтобы откинул работу в сторону. Просто забил на неё. Когда главнокомандующий услышал от Зое о ночном визите капитана, да ещё и с просьбой касательно его дочери, Смит понял, что всё на самом деле серьезно. Нет, сидя за стенкой, он, разумеется, слышал их голоса временами, но там не было чего-либо, что могло намекнуть ему о развитии любовной линии между подчиненным и его дочерью. Увидел, точнее, услышал что-то подобное лишь в ночь перед слушанием и то это была отнюдь не романтическая фраза, а смех. Поразило не это, а то, что смех принадлежал не его дочери. Леви умеет смеяться — дважды охренеть. Затем, в ходе разговора с двумя женщинами, прознав про желание Аккермана сделать «комплимент» его дочери, Смит не на шутку перепугался, представляя всевозможные варианты попытки выражения лести, которые Леви мог использовать в разговоре с его дочерью. Интересно, что же он ей сказал? Эрвин понимал, что не должен вмешиваться и проявлять активный интерес к тому, что между ними зарождается, но не мог ничего с собой поделать. Он отец. И мысль о том, что прямо сейчас в жизни дочери происходит процесс познания прекрасного чувства под названием «любовь» вызывала в нём двоякие чувства. С одной стороны, Эрвин был этому рад, ведь это важный жизненный этап, который оставит свой отпечаток в жизни дочери и, возможно, неловкий трепет перерастет во что-то более серьезное и постоянное. Мысли о том, что прямо сейчас его дочь проживает прелестные моменты в виде первого комплимента, объятий, общих тайн и планов, вызывала в нем восторг. И волнение. С другой стороны, запечатлив в памяти образ маленького карапуза, завернутого в нежно-розовое одеяльце при первой встрече в стенах родильного зала, Эрвин не мог смирится с мыслью о том, что она уже не ребенок. Не мог осознать и принять факт того, что все этапы взросление его дочери в виде прелестных моментов по типу первого крика и первых шагов, пройдены. Некоторые из них упущены. Впрочем, это не столь важно сейчас. Поняв, что эта мысль заведет его куда-угодно, но не в самые солнечные дебри его души, Смит решил вернутся к самой главной мысли, которая и породила все переживания касательно детства Амелии. А именно — к внезапному рвению капитана сделать комплимент своей подчиненной. Вроде бы нормальное желание и всё бы ничего, но это была не просто подчиненная. А его дочь. Кажется, эта мысль, порожденная переживанием главнокомандующего о благополучии своего ребенка не оставит его в покое ещё долго время. Будет преследовать его вплоть до того момента, пока тот не смирится с мыслью о том, что его ребенок вырос. Если смирится. Впрочем, было весьма занятно осознать то, что сильнейший воин человечества совершенно не умеет ухаживать за девушками и что ещё более удивительно — просит совета в овладении этим непростым навыком. Да ещё так искусно скрывает свои попытки в познании женских прихотей под предлогами «поднять настроение» и «люблю помогать людям». Заслышав про второе Ханджи всерьез задумалась над тем, чтобы попросить его помочь ей поймать Титана. Не, ну сам ведь сказал, что любит помогать… Впрочем, по-любому «комплимент» от Аккермана нельзя было бы именовать именно так. Да и если бы Эрвин заслышал что-либо приторно-сладкое из уст подчиненного, то, наверное, свихнулся бы окончательно. Все же, это был Леви и то, что он пытается угодить ей — большое продвижение в их отношениях. Отношениях. Такое странное слово, которое, казалось бы, пока что не подходит для точного описания того, что между ними зарождается. Но они стремительно подходили к этому определению. Забавно, но Смит относился к этому весьма спокойно, не смотря на то, что временами его нервишки шалили в виду новостей в продвижении отношений между его дочерью и подчиненным. Например, позапрошлой ночью, когда после очередного собрания он, вернувшись к полуночи в свою обитель, заслышал весьма интересный и чересчур громкий монолог Амелии за стенкой о её непричастности в деле с утерей карт, следом последовал громкий смех Аккермана и их словесная перепалка, в которой проскочили интригующие реплики, что заставили Эрвина не только подскочить с места, но и выпить успокоительный сироп, который уже на протяжении долгих лет пылился в его шкафу без дела. Тогда Смит был рад тому, что не выкинул этот небольшой стеклянный пузырек, который был использован им около полугода назад после прорыва Марии, в мусорку. Сироп и лечебные настои сослужили ему верную службу. И сделают это в дальнейшем снова. — Это Вы во всем виноваты! — Идиотка, ты сама сглупила! — Вы меня смутили! — Я?! Я тебя смутил? Это ты разлеглась на мне, поехавшая! Я тебе не матрас и вообще… Конец фразы Аккермана он не услышал, ведь прочная стена сумела заглушить его голос и Эрвину оставалось лишь догадываться о том, что было дальше и попивать настойку, раздумывая над тем, что ему, по всей видимости, придется пополнить запасы на будущее. Смит чувствовал не то, чтобы тревогу. Простое волнение и неловкость от осознания того, что его чадо уже давно не ребенок и проявляет интерес к противоположному полу. Активный, мать вашу, интерес. Он не понимал зарождающегося между ними вплоть до разговора с Зое, но пару месяцев назад, получив письмо от Леви с предупреждением о его пребывании в Митре, заподозрил неладное. Ему стало не по себе, ведь Аккерман не имел привычки уезжать куда-либо без предупреждения, а тут он оповестил его уже по факту нахождения в выбранном пункте. Да ещё и не указал причины и срока пребывания в столице. Зато указал весьма забавную деталь, которая заставила командора изумленно вскинуть брови: «Твоя дочь со мной, можешь не переживать.» Правда, после этой фразы Эрвин начал переживать ещё сильнее… Тогда главнокомандующий около пяти минут пялился в выведенные аккуратным, почти печатным почерком, слова, что умостились в самом конце оповестительного письма, и пытался понять смысл сказанного, будто бы переданная информация на этом клочке бумаге была написана на другом языке. Но даже тогда Эрвин ничего не заподозрил. Подумал, что Амелия куда-то влипла вновь и решил, что Леви просто выполняет своё поручение. И когда по истечению указанного в письме срока у «соседей» послышались крики и шум погони, подумал, что его дочурка начала изводить бедного капитана очередной проблемой, свалившейся на её голову, и тот пытается поймать её и прикончить за это. Впрочем, первые мысли о возникновение теплых чувств между ними проскочили в его понимании по утреннему визиту Аккермана после странной возни в его кабинете, когда Эрвин вызвал подчиненного на разговор и спросил причину его неожиданного посещения столицы с его дочерью. Ещё главнокомандующий хотел спросить о забеге, состоявшимся в кабинете подчиненного минувшей ночью, но в последнюю секунду решил отмолчатся, скинув всё на неугомонность своей дочери, которая довела сильнейшего воина человечества до белого каления, заставив того ругаться матом так, что тряслись стены. Те, что оберегают жителей государства от участи быть съеденными… На вопрос касательно совместного пребывания в столице государства, подчиненный сначала пытался увильнуть, приговаривая, что все в порядке и там не случилось ничего из ряда вон выходящего. Удивительно, но он скрытно попытался перевести разговор в другое русло, используя всевозможные реплики по типу: — У твоей дочери детство заиграло в… душе. — Тебе стоит отвести её к врачу. Она точно тронулась умом. — Ага, и жизнь у неё бьет ключом. Правда, гаичным и по голове. Возможно, если бы об Амелии так отзывался кто-либо другой, Эрвин мог бы разозлиться. Но это был Леви и из его уст эти фразы звучали подобно комплиментам. Разумеется, после этой фразы командир не собирался давить, раз так, но дело касалось его ребенка и их совместная поездка показалась ему странной, именно поэтому Эрвин не отступал, намереваясь получить более подробный ответ. И он его получил: — Я помог ей в одном деле. Детская шалость, не более того. У меня всё под контролем, так что можешь не переживать. И на сей раз дублирование последней фразы и впрямь помогло ему расслабится. Всё же, будь на месте Леви кто-либо другой командор мог бы начать переживать. Однако в данной ситуации в этом не было смысла, ведь он был проверенным человеком и доверенным лицом для главнокомандующего. Эрвин считал его своим другом и верил ему. Оказывается, не только он и при попытке разузнать о той самой «детской шалости», ему был выдан ответ, что подтверждал эту мысль: — Я обещал сохранить это в тайне. На вопрос «кому» был выдан весьма неожиданный для того времени ответ: — Тц, ты чем слушаешь? Я дал слово Амелии. И когда в голове Смита зародилось ещё больше вопросов, Леви, не давая возможности их задать, продолжил: — Так что отвали от меня уже. Ещё отчеты писать для этой чертовой верхушки. Что они вообще делают с таким количеством бумаги? Жрут её? Задницу протирают? Чертовы отребья, которые только и умеют приёбыват… Затянутая речь, включающая в себя, помимо возмущенных высказываний, насыщенные ругательства капитана, давала знать одно: пора закругляться. Леви не расскажет истинной причины своего поступка даже под дулом пистолета. Как бы то ни было, Эрвин и не собирался давить, но слышать имя своей дочери из его уст было весьма непривычно и неожиданно. Так странно, что Смит начал припоминать в числе знакомых Аккермана людей с схожими по звучанию именами. Но это было глупо. Имя дочери относилось к числу редких, подобно имени её матери. В общем и целом, суть всей басни такова: тогда Леви впервые обозначил её в разговоре по имени, а не «твоя дочь», как делал это обычно. Да ещё и «дал слово». Возможно, это может показаться глупым, но Леви редко давал обещания, кидая что-то по типу «попробую», «может быть», «посмотрим, что из этого выйдет». Он не имел привычки разбрасываться обещаниями направо и налево, и если брался за что-то подобное, то всегда выполнял. В лучшем виде. Так, что не придерешься. Поэтому, да. Эрвину пришлось отвалить. Тогда он так и поступил, последовав «просьбе» Аккермана и кивнул головой, принимая такой ответ сродни заявлению о дружбе между ними. Даже добровольную поездку Аккермана в Митру он скинул на это, ведь тогда в его обоснованиях прозвучала доля действительности, в которую Эрвин обрек своего подчиненного более двух лет назад — он должен был присматривать за ней. Тогда главнокомандующий решил, что Леви просто переживает за своего друга и поэтому изъявил желание проследить за её здоровьем лично, ведь именно по этой причине однажды он уже потерял близкого человека. Но поручение аннулировалось после столицы, а Леви, оказывается, продолжал наблюдать. Кто бы мог подумать, что дружба между ними и правда возникла, правда, переросла в кое-что более трепетное. Во влюбленность. Эрвин это понял тоже не сразу. Он не был глуп. Но, оказывается, даже потусторонним зрителям бывает трудно распознать то, что происходит между двумя людьми, нежели основным героям сего чувства. Даже после рассказа Ханджи о ночном визите Аккермана, Смит не сразу принял реальность таковой, какой ему её представили, ведь подчиненная могла воспринять всё не так. Возможно, она ошиблась, подумал Эрвин, но увидев их на слушании понял, что лейтенант оказалась права. Они и правда влюблены. И как же интересно было за этим наблюдать, собирая цепочку заслышанных им за стенкой разговоров в единое целое, которое целиком и полностью объясняло причину их постоянного нахождения в близи друг друга. Именно это слово поясняло причину тревоги Аккермана по поводу его подчиненной. То, что Амелия стала пленницей этого прекрасного чувства Эрвин понял ещё в лазарета, когда дочь, заслышав фразу своей матери об осознании любви, застыла. Тогда Смит-старший понял, что кто-то дал ей опору в нужное время, оказав свою поддержку его дочери. Кто бы мог подумать, что это плечо принадлежит Леви? Тогда он с долей усмешки подумал о том, что его дочь выросла. Стала нестоящей девушкой, которая способна привлекать внимание парней и даже сумела вскружить голову одному из них. Да и провернула такое не с простым кадетом из училища, а с сильнейшим воином человечества, который славился своей неприступность. Кажется, у неё это в крови. Было бы забавно, если бы этот жирный намек был направлен в сторону отца светловолосой проблемы Аккермана. Но нет. Голову Леви он вскружить не смог бы, да и не пытался. Проскочившая мысль подразумевала жену главнокомандующего, что чудным образом сумела прокрасться в его мысли в годы далекой юности. Ещё в самом начале пути, когда вся голова новоиспеченного солдата была забита одним — службой — эта неугомонная девчонка сумела вытеснить все намерения касательно поставленной цели, заполняя разум солдата другими мыслями. И сейчас, примечая сближение двух молодых людей, и то, что между ними зарождается, Эрвин больше понимал Леви, нежели Амелию. Видел, что внутри капитана происходит то же самое, что и с ним когда-то — он меняется. Правда, в случае Смита преображение были не столь масштабными, как у подчиненного. Леви стал более открытым и разговорчивым. Заинтересованным и шутливым. Вернул отголосок былой простоты, легкости общения и интерес к жизни, утраченный им в далекой юности. Это все проявлялось очень незаметно для других, но ощутимо, если приглядеться. И увидеть его рядом с Амелией. И причина такого поведения вблизи неё не несет в себе какой-либо тайны или мнимой сложности. Просто Леви делает это для неё. Пытается быть более открытым и искренним, потому что она делает то же самое для него. Пытается понять её, утешить, помочь и рассмешить. Он готов стать для неё кем угодно. Хочет сделать для неё все, о чем она только может пожелать, потому что Амелия уже не просто подчиненная. Потерявший всё и всех, искалеченный сотней трагедий и проигрышей, утративший не только других людей, но и самого себя, он не может допустить повторения ситуации с человеком, который спустя столь долгое время сумел занять важную позицию в его сердце. В понимании этого нет ничего трудного, но в ситуации есть одна загвоздка, которая кроется в самом Леви. Он сам этого не понимает. Впрочем, поймет. Так же, как и Эрвин о случившемся по возвращению с очередного съезда, касательно бюджета грядущей экспедиции. В ночь перед слушанием, которое было посвящено делу об утере карт его дочерью, Смит не знал о случившемся, как и о том, что зародилось между ней и капитаном Элитного отряда. И то и другое было поведано ему на утро и оба момента равномерно ошеломили его, заставляя изумлено ахнуть. Ещё больше удивило то, что Леви всю ночь провел в поисках документов, для того, чтобы выручить его дочь, а Амелия писала за него отчеты. Как он это понял? Почерк. Почерк дочери, которым в периоды долгой разлуки она расписывала ему теплые письма о своей жизни, Эрвин мог узнать из тысячи. Впервые он заприметил эту деталь ещё пару месяцев назад в отчетах Аккермана, но скинул всё на новый способ наказания с его стороны, ведь Леви ещё в самом начале опекунства над этим выпуском толковал о том, что не любит нянчиться с вшивыми кадетами и подтирать сопли его дочурке не собирается. Но по словам Ханджи, именно это он и делал во время его отсутствия. Правда, не подтирал сопли его дочери. А утирал её слезы. — Он так мило сравнивал её с Бронированным в библиотеке! Настоящий романтик! И, как оказалось, отвешивал комплименты. Правда, по словам Ханджи это были весьма специфичные комплименты. Но Зое оценила и вообще, стоит ли говорить о том, что завидев отголосок тревоги в голосе Аккермана, Ханджи пошла следом за ним? Думаю, нет. Она так и сделала, правда, заслышав более трепетный разговор сквозь створки приоткрытых окон, сразу же удалилась. Не смела мешать им и вторгаться в личное пространство, как она любила выражаться, голубков (или же голубцов, Юля?) но, разумеется, была удивлена. А когда в поздний час к ней в гости наведался весьма неожиданный гость с крайне несвойственной ему просьбой… Удивлена в кубе. Не то чтобы они не подходили друг другу и удивление возникло не от того, что их жизни были полными противоположностями, коими они являлись в сопоставлении друг с другом. Просто было странно видеть Леви таким. Влюбленным. Она заподозрила это во время разговора в коридоре, поэтому и последовала за ним. Его волнение можно было обнаружить невооруженным глазом, а желание позаботится о подчиненной самостоятельно вызвало в душе лейтенанта восторг в перемешку с изумление. Таким образом Ханджи была первым человеком, который заподозрил начало отношений между этой парочкой, которую они прозвали в своих кругах никак иначе, как АмеЛеви. Было много вариантов трактовки, но большинство из них были откинуто в сторону. Например, вариант Эрвина «АмеВи» не пришелся по нраву Марго, ведь та посчитала его созвучным со словом «амеба». Правда, Зое, что и являлась основателем этого фан-клуба, оценила. Парочка амеб, романтично, не так ли? Она даже попыталась отстоять это название, уж больно оно ей приглянулось, ведь точно описывала «слепоту» парочки в прозрении чувств друг друга. Но не смогла, ведь во все времена правления выбор таких важных моментов оставался за большинством от общего числа. Даже аргумент того, что Зое являлась прародителем сей организации, канул в аннулирование и выбор пал на «АмеЛеви». Впрочем, был ли у этой группы основатель, если её появление было негласно согласовано всеми членами фан-клуба незадолго перед слушанием дела об утери учетных карт? Только собравшись вместе, поделившись наблюдениями, собрав всё воедино, все трое задумались над наличием трепета между двумя молодыми людьми. Даже тогда, находясь в кабинете Эрвина, Ханджи переживала по поводу того, что её догадка окажется ошибкой и Леви всё-же не способен обрести счастье, влюбившись в кого-либо. На фоне его былого поведения это казалось чем-то нереальным для всех троих, но потом… Они увидели его улыбку. Такую искреннюю улыбку, посвященную девушке, которая даже не замечала того с какими глазами он на неё смотрит. Амелия даже не приметила этого момента и его взгляда, пропитанного несвойственной для него нежностью. Этот момент казался сном для каждого из них. Он настолько красиво на неё смотрел, что в искренности его чувств не было сомнений. Леви и правда в неё влюбился. Но до перехода этого чувства в любовь оставались считанные мгновения. И все трое ожидали его, как пришествие чуда. Чуда, которое может озарить жизнь Аккермана и помочь ему выбраться из капкана, в который он сам себя загнал путем упреков и обвинений в свою сторону. Но это мы обсудим чуточку позднее. Фан-клуб увидел не только описанный ранее момент, но и ряд других не менее значимых деталей, что подтверждали мысль о возникновении чувств между ними. Они заприметили волнительные поглядывания девушки на дверь, которая несомненно ждала прихода особенного человека. Увидели то, как Амелия нервничала в его отсутствие. Заслышали облегченный вздох с её стороны по приходу Аккермана и то, как с новым вдохом в неё вселилась уверенность, которую она не смогла проявить даже в присутствии своего отца. Удивительно, но это было именно так и Эрвин при виде этой сцены не чувствовал обиды или же досады. Наоборот, он был рад тому, что его дочь смогла отыскать человека, который смог вселить в неё чувство защиты, которым Эрвин, к сожалению, не смог её обеспечить тогда. И в прошлом тоже. А что касается самого Леви, с ним дела обстояли сложнее. Его эмоции всегда было трудно счесть, но в той ситуации, к удивлению, они смогли это сделать. Увидели его быстрые взгляды в сторону девушки и еле заметные кивки, посвященные ей с целью успокоить. И в его глазах они тоже заметили нотки волнения, которые он, за время проведенное в Подземном городе и годы службы в Армии, так умело научился скрывать в тени мнимого хладнокровия. Наверное, в этот раз Леви даже не думал этого делать, ведь дело касалось Амелии. Ему было не до этого… Они почувствовали его гнев в сторону Ленц, именуемой теперь в их кругах «зазнавшейся третьегодкой» и то, как Аккерман всеми силами пытался заставить её принести извинения в сторону товарища, которому, кажется, это было не столь важно, как для самого капитана. Просто её оскорбления задели не только гордость Амелии, но и чувства Леви. И это о многом говорило. Как и его внешний вид. Троица ещё в самом начале обратила внимание на его усталый взгляд и потрепанный вид, что укоренился за ним ввиду бессонной ночи, которую он, по словам Ханджи и подтверждению Марго, провел в поиске нужных документов. Леви не был борцом за справедливость, но ради этой девушки почему-то стал им на один день, вынуждая каждого платить по заслугам. Даже бедному Варису достался знатный нагоняй и забавное наказание от рассерженно капитана, который не поленился отыскать его после слушания вновь, с целью восстановить справедливость. Правда, история умалчивает о том, как именно он его наказал. Точнее, умалчивает не история. А Марго. — Думаю, ему стоит намекнуть, чтобы он так не делал. Любая девушка может воспринять это неправильно. Все-таки, это звучит как… оскорбление. Забавно, но эта женщина, что отличалась своим добродушием и скромностью (временами её отсутствием) была единственной в кругу шипперов, которой не удалось запечатлеть милых моментов между голубками . На самом деле, это печалило. Ханджи чудным образом удавалось раздобыть пикантную информацию безо всякого труда. Удача всегда была на её стороне. Например, сегодня утром, когда она, заприметив Леви ведущего активную беседу о погоде с офицерами-дежурантами у дверей женского корпуса, без всякой болтовни и раздумий, последовала за ним. По пути оценив крайне несвойственный для капитана-чистюли видок, Зое с трудом сдержала желание нагнать его и подшутить на эту тему. Будто бы шестое чувство шептало ей дождаться окончания маршрута и затем, завидев его скорый переход из своей обители в кабинет Смита, она прошмыгнула на территорию капитана. Не завидев там ничего интересного, ей захотелось поскорее удрать оттуда, дабы не получить нагоняй как в прошлый раз, когда Зое ненароком забралась к нему «в гости» без приглашения. С тех самых пор Аккерман закрывал свой кабинет на ключ. Иногда даже если находился в помещении, ибо гостей он не жаловал. Ханджи даже успела удивится тому, что он внезапно забыл о своей привычке, оставив дверь кабинета после себя открытой. Но спустя секунду, когда взгляд карих глаз зацепился за пару обуви у прикрытой двери, лейтенант поняла, что предчувствие не подвело. И она коварно пробралась внутрь. Первым делом женщина заметила смятые простыни и это заставило её искренне удивится, ведь Аккерман был тем ещё чистоплюем, который, казалось, во избежании нарушения чистоты и порядка, спит на диване. Эта деталь показалась странной, но по-настоящему ошеломило другое — звук льющейся воды, доносящийся сквозь призму прикрытой двери, ведущий в ванную комнату. Сначала, она засомневалась в догадке, проскользнувшей в её голове при виде данной картины. Но затем в сознании проскочил вопрос — на кой черт держать кран с водой открытым, если ты собираешься покинуть кабинет? Можно было бы подумать, что Леви забыл. Но нет. Леви и забыл — два несовместимых понятия. То ли дело Леви и тугодум? Впрочем, факт оставался фактом — Аккерман не имел привычки забывать и не стал бы поступать бездумно, оставляя открытый кабинет с включенным душем без присмотра. Впрочем, спустя пару мгновений, когда за дверью послышался нехарактерный для пустующей ванны шум и последующая за ним тишина, оповещающая о выключении напора проточной воды, Ханджи поняла, что ошиблась. Леви не оставил свой кабинет без присмотра. Тогда лейтенант еле-еле сумела приструнить восторг и удивление, которые кипели внутри неё, наговаривая громко ахнуть и вломиться в эту ванную для выяснения истины до конца. Стоя там, сделав два ошеломленных шага назад, Зое начала мешкаться. На самом деле ей стало безумно стыдно за вторжение на территорию Аккермана и в его личную жизнь. Так стыдно, что в следующую секунду она, пристыженная своим подлым поступком, рванула оттуда прочь. За своей подругой. Вломившись в её комнату без лишних слов и нужных пояснений, она резво утащила Кришти в неизвестном для неё направлении, намереваясь показать ей кое-что интересное. И тем самым «интересным», разумеется, оказалась Амелия, которая закончив водные процедуры, мирно посапывала на диване неприступного-капитана-Леви во время его отсутствия. Было забавно наблюдать это, и то, что произошло по возвращению капитана в его кабинет. Это не так важно. Но интересно… Важно то, что медику почему-то не везло, как Ханджи с её чуйкой на игривые моменты этой парочки, или Эрвину, с удобным расположением кабинета, которому, что ни вечер — так просмотр очередного фильма. Информация и сплетни сами находили его, и всё, что ему нужно было делать — остаться в пределах своего кабинета. И в виду словесных перепалок, которые часто возникали между АмеЛеви, запастись попкорном. И успокоительным. Эрвин был единственным членом фан-клуба, который не искал путей разоблачения парочки. Но как на зло, у него это получалось лучше всех. Лишь однажды Марго смогла узнать забавный момент, касательно капитана, который назначил Варису дополнительные тренировки по утрам для того, чтобы он, по словам Аккермана, научился бегать быстрее. Фан-клуб долго хохотал над этим. — Да ладно тебе! Сравнение с Титанами это самый что ни на есть настоящий комплимент! — воскликнув это, Зое засмеялась, но спустя секунду, приняв серьезный вид, заинтересованно пробормотала. — Интересно, Леви смог поднять ей настроение? Этот вопрос интересовал многих, но все трое, увы, не знали на него ответа. Потешить любопытство было крайне необходимо, уж больно забавные варианты приходили в голову каждого из них. Первой, разумеется, не выдержала Ханджи. Вздохнув, она сказала: — А давайте спросим у Амелии? — Нет, — тут же отчеканил Смит, глядя на женщину серьезным взглядом, дабы передать важность дальнейших слов. — Они не должны догадаться о том, что мы в курсе происходящего. Лейтенант, вскинув брови, попыталась возразить: — Почему? — Таким образом мы помешаем развитию между ними… этого. Двое женщин переглянулись между собой и, не сговариваясь, рассмеялись. Смиту оставалось лишь закатить глаза и он, пытаясь создать иллюзию занятости, начал монотонно и неторопливо складывать документы в папку, ведь понимал причину этого насмешливого смеха. Увы, отцовскому сердцу было сложно принять то, что его дочь выросла и уже проявляет интерес к противоположному полу. Как и отмечалось ранее, активный, мать вашу, интерес. — Эрвин, — издевательски протянула Зое, прыская в кулак и, многозначительно поиграв бровями, продолжила. — Что ж ты будешь делать, когда Амелия замуж выскочит? Смит удивленно вскинул брови и открыл было рот, чтобы возразить. Хотел было выдать более-менее подходящий ответ, но тут в разговор вклинилась майор, которая, присоединившись к размышлениям подруги, накрыла его план по переводу темы в иное русло медным тазом. — Интересно, какие у них будут дети? Эрвин, который ожидал услышать что-угодно, помимо слова «дети», широко распахнул глаза. Взор небесно-голубых глаз командира, в котором плескалось замешательство, зацепился за фигуры двух женщин, одна из которых пару раз толкнула другую в бок, явно получая дикое удовольствие от реакции главнокомандующего. Нашли над кем поиздеваться… — Какие дети? — выдал Смит, хмурясь. — Амелии всего семнадцать лет. Она сама ребенок. И правда, разве могло быть иначе? Нет, он конечно понимал, что раз уж между ней и Леви произошло возникновение чувств, то когда-нибудь они, подобно самому Эрвину в юности, захотят соединить себя узами брака. Но разве может идти об этом речь сейчас? Они же даже не знают о взаимности чувств друг друга. Да и зная Леви… Это произойдет не скоро. Именно поэтому, в этот раз не давая женщинам пустить очередную колкостью в свою стороны, Смит принялся как можно более спокойно анализировать ситуацию вслух: — Не глупи, — фыркнув, он нахмурился ещё сильнее. — Леви даже не понял своих чувств. И они еще даже не в… не в том самом. Подчиненные снова рассмеялись, потешаясь над неспособностью командующего выразить вслух слово, что олицетворяло любовную связь его дочери с мужчиной. А что мог сделать отец-одиночка, который видел этого уже взрослого и самостоятельного человека совсем крошечным и нуждающимся в нем? Отцовский инстинкт давал о себе знать. Мысль о том, что у дочери появится молодой человек, оказалась весьма саднящей и царапала острыми коготками его душу. Но это был неоспоримый момент взросления, который Смит должен был принять. Его не задевал факт того, что у дочери появится кто-то ближе него. В принципе, в течении жизни его ничего не задевало. Но мысль о том, что человечек, который совсем недавно неумело передвигал ножками по территории супружеской спальни, изрисовывая белоснежные стены цветными карандашами, так быстро вырос, приносила ему не то чтобы боль. Тоску. Необъяснимую тоску по тому времени, на которую наводили не частые в его сознании мысли о том, что дочь уже не будет ребенком. Она не будет ползать по полу, заставляя остальных гоняться за ней по всему дому; не будет прыгать к отцу на ручки с просьбой покатать её на шее; не будет ползать по его спине, точно взбираясь на самую высокую вершину мира, как любила делать это в младенчестве; не будет выпрашивать его достать конфеты с самой верхней полки тайком от матери. Не будет, потому что она сама может дотянуться до этой полки. Хотя бы при помощи стула, а ведь раньше даже он не смог помочь ей осуществить задуманное. Даже два стула, которые в детстве послужили причиной травмы, не смогли. Раньше решить эту чрезвычайно важную проблему мог только отец, но теперь нет. Потому что Амелия выросла. И она уже никогда не будет нуждаться в нем так, как раньше… Командир неосознанно пытался оттянуть миг взрослении своего ребенка, который уже вырос. Именно поэтому это слово давалось ему с трудом. Словно оно удерживало дочь за гранью последнего этапа взросления. Эрвин не хотел отпускать её во взрослую жизнь, которой порой страшился сам. Нет, Смит не тревожился о том, что ждёт его впереди. Он переживал за Амелию. Боялся, что судьба дочери проложена тернистым путем, ведь ещё с самого детства она была проблемным ребенком. Он мог смирится с фактом о скоротечности времени так же, как и с мыслью о появлении в жизни дочери молодого человека. Командир мог принять то, что прелестное время младенчества его ребенка упущено им по ошибке молодости и то, что она не нуждается в нем так, как раньше. Эрвин Смит не мог смирится лишь с одной тревожной мысль, которая совсем недавно засела в его голове точно заевшая пластинка: Неужели он не сможет её защитить? — Скажи это, Эрвин, — насмешливо пропела Зое, принявшись растягивать неподдающееся отцовскому сердце слово так, словно пыталась донести до него значение слова «мама». Поддавшись своему образу, лейтенант принялась глумливо протягивать гласные в этом слове, разделяя его на слога. — От-но-ше-ни-я. Отношения. Смит неосознанно скривился. Затем, откинув все мысли прочь, пару раз прокрутил это слово в сознании, намереваясь повторить его вслух, дабы две несносные дамы оставили его с больным сердцем в покое. Подготовившись, откашлялся в кулак. Важно уложил руки на твердую поверхность своего деревянного стола, перекрещивая их между собой и, приняв более-менее серьезный вид, открыл было рот, чтобы выдать это слово и пресечь глумливые подшучивания над собой. — Они не в… Но когда в голове отобразился образ его маленькой доченьки… — Как бы то ни было, — сдавленно выдав сей ответ, словив очередную порцию насмешливых взглядов, он неловко поерзал на стуле, продолжая изъясняться. — Если эти двое прознают о нашей осведомленности, то они, так и не изъяснившись друг перед другом, сведут общение к минимуму. Хотя, зная Леви… Развернувшись на своем кресле, мужчина смолк, устремляя взгляд к окну. Все члены фан-клуба, разумеется, поняли что к чему. — Так и будет, Эрвин. Главнокомандующий знал, что слово «если» стоит заменить на когда, ведь стоит Аккерману заподозрить «не ладное» раньше времени, то он просто напросто сведет общение к минимуму. Даже не так — обрубит на корню. Сделает это, чтобы избежать возможности возникновения уязвимости перед человеком. Хотя, правильнее будет выразиться немножечко иначе: Перед страхом потери этого человека. Все трое догадывались, что так и будет. Когда-нибудь, но надеялись, что не так скоро. Хотели, чтобы двое влюбленных смогли сблизится чуточку больше и возможно, но только возможно, Аккерман так не поступит. Пожалеет девичье сердце, что уже принадлежит ему. Пожалеет своё сердце, что уже принадлежит ей… Даже если до них сойдет такое снисхождение, исход прозрения им своих чувств пройдет сложно. Долго и тягуче больно для обоих. Леви пройдет через пять стадий принятия неизбежного. Осталось вести отсчет до начала наступления первой из них. Отрицание. Скрепя отцовское сердце, мужчина, полагая, что сей неприятный разговор и мысли можно завершить, решается перейти к действиям. Он привстает с места и хватает небольшой кожаный переплет, с уже сложенной и подготовленной для сдачи документацией и поспешно запечатывает серебристую заклепку, готовясь отчаливать. Точнее — удирать. — Хорошо, ты прав, — встрепенувшись, начала обладательница каштановых волос, активно кивая головой. В это время Смит, зажав папку подмышкой, принялся выискать свой портмоне в ящиках рабочего стола. — Но по поводу детей… это может произойти неожиданно. — Ханджи! Это заставило Эрвина замереть. Он, так и не отыскав необходимую вещицу, пару раз моргнул, пытаясь переварить услышанное. В этот раз до его ушей не долетели отголоски издевательского хихиканья со стороны двух дам, которое могло свидетельствовать о наличии саркастической нотки в этом предложении. Впрочем, даже если бы он заслышал смех, то в реакции командующего не изменилось бы ровным счетом ничего. Сказанное Зое могло натолкнуть на абсолютно любые мысли, которые никогда в жизни не имели место в голове Смита-старшего. Он, осознав услышанное, широко распахнул глаза и медленно приподнял голову встречаясь взглядом с подчиненной, которая была весьма прямолинейна и чуточку бестактна. Самую малость. И она что-то знала… — Прости, что? А Зое, поняв, что ляпнула не то, невинно улыбнулась и начала размахивать руками из стороны в сторону, признавая не то поражение, не то сожалению в сторону мужчины, который уже принялся выискивать истинный смысл опрометчивого намека, сорванного с её уст таким неосозанным способом. Маленькая догадка утренней картины, что была скрыта под самым тонким кружевом таинства, не была истолкована отцу девочки в полной мере. Как выяснилось, не зря. Кинув быстрый взгляд в сторону подруги, она поняла, что и правда сболтнула лишнее, ведь момент с душем в рассказе двух женщин, можно было бы истолковать не верно. Впрочем, они это так и расшифровали, хотя по рассказу Смита можно было понять, что двое не ночевали в его кабинете, значит, глупые мысли касательно простыней можно откинуть в сторону. Но тут нарисовывается перечень вопросов: где они провели ночь и с какой целью? Почему они такие грязные? Почему она принимала душ у Леви… Ответов не знал никто, а Эрвин не догадывался даже о наличии этих вопросов в сознании двух женщин, одна из которых продолжила натянуто улыбаться, излучая этим жестом ещё большее волнение, которое мигом примкнуло к командиру Разведывательного подразделения, который никогда в жизни, даже при первой встрече с Титанами, не впадал в столь явное оцепенение. Он продолжал смотреть на женщину подобием знаменитого взгляда Аккермана, который в простонародье получил название «немигающий», ожидая ответа от подчиненой. И ведь он сработал… — Я не… то есть, я это, — сглотнув, она натянула лыбу ещё шире, сдавленно шепча следующее.— Не правильно выразилась, короче. Приняв сей ответ, Смит тяжело сглотнул и прикрыл глаза, пытаясь вернуть присущее ему в обыденной жизни спокойствие. Когда разговор заходил о дочери, да ещё и в столь опасном направлении, он не мог быть сдержанным, как обычно. А если учитывать то, что до этого дня таких разговоров и мыслей не было вовсе… Его реакция вполне объяснима. — Будь добра выражаться правильно, — сдавленно начал блондин, открывая ящики поочередно в попытке отыскать свой чертов портмоне, а затем, будто бы желая добиться нотки снисхождения, добавил. — Я и так начал пить успокоительные настои. Боюсь, у меня просто не хватит запасов на все твои «выражения». Ханджи не сдержалась. — Так я тебе подкину чего покрепче! — вскочив с места, воскликнула Зое, а затем, узрев гневный взгляд Смита, который отнял голову от ящика всего на мгновение, уже более опасливо продолжила. — Шутка, — присаживаясь обратно, повторила вновь. — Просто шутка… — Неудачная шутка, — парировал блондин. Оторвав от неё взгляд, Смит, скрытно ожидая продолжения разговора, начал гневно открыть все ящики своего стола, чертыхаясь изнутри. Череда неожиданных визитов отняла у него слишком много времени и нервов. И где же этот чертов портмоне? — Эрвин, слушай… — Выражайся правильно, — тут же оборвал главнокомандующий, продолжая добиваться истины. — И, будь добра, перефразируй незаконченную мысль таким образом, чтобы по дороге в Стохесс меня не хватил приступ. Ханджи хотела было открыть рот и выдать очередной «снисходительный» ответ, дабы исполнить приказ в действие, но тут на её плечо легла женская рука, которая сумела приструнить пыл Зое, не дав ей выразить необдуманную мысль вновь: — Давай-ка лучше я, — внезапный оклик майора был заслышан главнокомандующим, который не отнял внимания от поиска нужной вещицы, но держал ухо в остро. Однако дальнейшее было сказано шепотом, так что Смиту оставалось лишь гадать, что именно Марго нашептывала на ухо своей подруге. — А то с твоим умением выражаться, — ущипнув женщину за бок, получив возмущенный вздох и негодование в глазах сквозь призму очков, договорила. — Отцовское сердце не выдержит и вместо съезда ему придется отправится прямиком в больницу. Зое, смекнув намек, показала жест «всё ок», соединяя ногтевую пластину указательного пальца с вершиной большого и, сложив руки на груди, вернула взгляд в сторону Смита, который завидев этот жест удивленно вскинул брови. Лейтенант смолкла, ожидая дальнейших слов своей подруги и та не заставила себя долго ждать: — Понимаешь, Эрвин, — медленно, словно подготавливая его к очередному удару, начала медик. — Ханджи имела в виду, что Амелии уже семнадцать лет, — заменив одно единственное слово в недавней фразе главнокомандующего, женщина попыталась донести до него истинную суть взросления и то, что она может преподнести за собой. — Она не ребенок. — Да, — согласился Смит, и, наконец выудив необходимую вещицу из кабины своего стола, которую он, казалось, уже осмотрел вдоль и попрек, выпрямившись, продолжил — Я это понимаю. — Но не принимаешь, — тяжело вздохнув, сказала черноволосая женщина, закидываю ногу на ногу и, кинув быстрый взгляд в сторону подруги, уже более неуверенно продолжила. — Как думаешь, чем они… Марго думала над тем гуманно ли вести с ним разговор по этому поводу. С одной стороны, обе женщины не имели права вмешиваться в семейные дела своего начальника. Даже если они являлись близкими друзьями, это дело было настолько тонким, что вести беседу об этом было неловко. Но Смит-старший, будучи единственным родителем в этой семье, должен был быть осведомлен в таких вещах. И готов к ним. Именно поэтому, вспомнив чудную картину раннего утра, вздохнув вновь, женщина договорила: — … занимаются наедине? Смит непонимающе вскинул брови. Отвел взгляд в сторону, совершенно безмятежно размышляя над сказанным и выдал ответ: — Иногда я вижу почерк Амелии в его документации, — хмыкнув, договорил. — Отчеты пишут. Ханджи заржала… — Всю ночь? — спросила темноволосая женщина, игнорируя сдавленный смех сбоку от себя. — У Леви был завал на работе из-за пропажи карт. Марго устало вздохнула. — Хорошо, — согласилась женщина, не сводя с него пристального взгляда и, потерев переносицу, усмехнулась глупости сего разговора с мужчиной, чей возраст вскоре должен был достигнуть отметки сорока лет, договаривая. — Каждую ночь? Смит недоверчиво сощурил глаза, зажимая папку с документами подмышкой, пока укладывал портмоне в задний карман белоснежных штанов, своей парадной армейской формы. Подчиненным даже не секунду показалось, что он прикидывается, но когда мужчина спросил: — К чему ты клонишь? Они поняли, что нет. Смит не прикидывается, он правда не понимает истинного значения «отношений». Или успешно это игнорирует. Впрочем, подумав над этим пару секунд подольше, Марго пришла к выводу, что главнокомандующий просто не может представить свою дочь в настоящих отношениях с кем-либо. Закоренившийся в его сознании образ маленькой дочурки мешал ему воспринимать действительность такой, какая она есть. Женщина решила не вмешиваться в более интимные темы, ведь это было не её дело. В противном случае Эрвин отчалил бы не в повозке на свой съезд, а в город. В карете скорой помощи… Но им стоило прояснить для Смита-старшего хотя бы одну деталь сего этапа, дабы в дальнейшем, по ходу прогресса в отношениях между Аккерманом и командорской дочки, блондин относился ко всему этому движению и новшествам более-менее спокойно и лояльно. Тогда Марго просто бросила в подругу быстрый, полный отчаяния, взгляд и кивнула в сторону командующего, мол, дерзай, другого выхода нет. Ханджи, что обладала оригинальность в плане ответов, прочла безмолвный намек и решила продемонстрировать Эрвину детальный обзор происходящего между его дочерью и подчиненным наедине: вытянула фаланги пяти пальцев одной руки, соединяя их кончики, тем самым имитируя клюв уточки, и сказала: — Смотри, это Амелия, — демонстративно покрутив кистью уточки, провернула тоже самое с другой рукой, продолжая говорить. — А это Леви. И они… ну как бы, — ткнув кончики пальцев обеих рук друг в друга пару раз, с улыбкой спросила. — Смекаешь? Смит, все еще удерживая папку подмышкой, отрицательно покачал головой. На секунду обеим барышням стало до жути смешно от мысли, что Эрвин забыл о существовании поцелуев и как это делается. По истечении этой секунды Ханджи обречено вздохнула, и не сдержавшись, взмахнув руками, воскликнула ответ на сей несложный ребус: — Целуются! В эту же секунду злосчастная папка выпала из тисков мужской хватки и все документы разлетелись по деревянному полу кабинета главнокомандующего. Его лицо отразилось в гримасе потрясения, а сам он, казалось, впал в состояние шока. Ему уже было плевать на неудачную попытку женщины перевести этот разговор в более благожелательное русло и то, что скрывалось на самом деле за этим «скромным» намеком. Смит, решив все для себя, просто измученно простонал, оседая на стул и искренне удивился сему ответу. Кажется, он даже забыл о том, что задержался в своем кабинете непозволительно долго, как и о документах, разметавшихся по территории его кабинета. — Разумеется в щечку, Эрвин! А ведь они хотели рассказать не об этом… Марго, усмехаясь, привстала с места. Зое поступила так же. Обойдя стол с двух сторон, женщины молча переглянулись между собой, принимая решение не говорить Смиту-старшему подробностей утреннего инцидента. Кто же знал, что он настолько восприимчив? — Настойки? — с усмешкой спросила Марго, подавая ему стакан воды. — Врача? — с ещё более явным смешком проговорила Ханджи, обдувая лицо Смита его же папкой, в которой некогда хранились важные документы. Смит, растопырив пальцы, прикрыл лицо одной рукой и, глядя на эти махинации сквозь них, судорожно выдохнул: — Пистолет. Кто же знал, что его дочь настолько выросла?***
Кое-как умерив пыл отцовского сердца, обладатель которого пожелал встретиться со своим ребенком перед отъездом, две женщины отправили Смита-старшего в дорогу, наговаривая ему, что его дочурке нужен отдых после стрессовых дней и она уже давно спит в теплой постельке. Правда не в своей, но все же спит в теплой постельке. Затем они бережно собрали его документы в папку, уложили её внутрь портфельчика и даже налили ему стаканчик успокоительного сиропа на дорожку. Впрочем, Марго тайком подсунула ему дополнительный флакончик целебного настоя. На всякий случай. Затем обе женщины дали ему слово приглядеть за Амелией в его отсутствие. Ирония судьбы, ведь раньше Эрвин просил о таком одолжении Леви. Теперь эта участь настигла двух дам и приглядеть надо было не только за дочкой командора, но и за капитаном. А точнее за тем, чтобы между ними не возникло более ярых моментов сближения. Не то чтобы Эрвин переживал по этому поводу. Что вы, конечно нет… Просто перестраховался до важного разговора с дочерью, который непременно должен был состояться по его возвращению домой. Сам-то он стал отцом в двадцать один год. А Леви почти двадцать три… Впрочем, женщины дали ему слово выполнить обещание. Даже выпросили ключи от кабинета, наговаривая о том, что будут следить за тишиной в кабинете Аккермана всю ночь. Перед отъездом, заслышав про это и давая женщинам добро на эксплуатацию своего кабинет, Эрвин обозначил важную деталь уговора эксплуатации жилищного помещения: Чтобы эта тишина была одинокой. Дамы приняли сей приказ и серьезно намеревались исполнить его в действие. Ханджи сказала, что не спустит с них глаз, подобно Титану с добычи. Сказала, что один глаз будет бдить за Леви, а второй за Амелией, на что Эрвин махнул рукой, направляясь к дожидающейся его у входа в училище повозке. Подчиненные попрощались, помахали ему рукой напоследок и закрыли за ним дверь. И принялись ржать. — Надо же, — пуская смешок, начала Зое, качаясь в кресле командора точно в своем родном. — Они, видите ли, отчеты пишут. Марго, как ни странно, засмеялась в ответ. — Каждую ночь, — усмехнувшись, продолжила. — Их «трудолюбию» можно позавидовать. Есть к чему стремится, Ханджи. — Иди ты… Не думайте, что две женщины были жестоки или же поступили весьма неуважительно к главнокомандующему затронув эту тему. Он был единственным родителем в маленькой семейке-Смит и доверенным лицом для Амелии, с которой они, за время длительной разлуки и в виду рабочих обстоятельств, отдалились. Две женщины просто хотели напомнить ему о важности проведения бесед с дочерью. Хотели помочь ему сблизится с ней. Но поугарать тоже хотели. — Ты, конечно, знатно отличилась, — вспоминая спектакль подружки, начала было Марго. — Чуть было не довела Эрвина до приступа со своими «утиными» историями. Ханджи, запрокидывая руки за голову, опрокинувшись о спинку кресла, задорно рассмеялась в ответ. Правда, по истечению совместного смеха и потехи, двое женщин начали размышлять над недавним советом, данным ими в сторону Аккермана. — Что же он ей все-таки сказал… Задумчивый пыл Марго оказался перебит воодушевленным вздохом Ханджи, которая снова вскочила с места, точно десять минут назад. В этот раз с идеей: — Мы узнаем. Кришти недоверчиво сощурила глаза. — Эрвин же сказал, чтобы мы не вмешивались. — Нет, он сказал не так, — тут же возразила Зое, огибая стол и, присев на край массивного дерева возле подруги, договорила. — Он сказал, что они не должны знать о нашей осведомленности. Марго закатила глаза. — Это одно и то же, — оповестив подругу, продолжила. — Или ты хочешь сказать, что вопросы по типу: «Хей, Амелия, а Леви сделал тебе комплимент? Какой? А где вы были всю ночь? Что делали?» не вызовут у них подозрений? Ханджи отрицательно покачала головой. — Возможно, вызовет, но это только в том случае, — коварно улыбнувшись, женщина щелкнула пальцами правой руки, выдавая мысль. — Если они об этом вспомнят. Марго непонимающе мотнула головой, всем видом показывая ей то, что не догнала «гениальной» идеи своей подруги. Лейтенант усмехнулась в ответ и, подтолкнув подружку локтем, высказала ответ: — Алкоголь творит чудеса. От услышанного, не сдержав удивления, Кришти вскочила с места и, развернувшись лицом в сторону подруги, возмутилась: — Ты что? Разве мы можем так поступить? — Можем. Ответ, оборвавший голос разума медика, казался ещё более несуразным и необоснованным, как и задумка лейтенанта. Идея была сумасшедшем и коварной. И весьма занятной тоже… — Леви не пьянеет, — тут же возразила медик, пытаясь вернуть себе желание не ввязываться во всё это. — Так что глупо надеяться на то, что он скажет правду. — Да, — мигом согласилась Зое, качая головой. — Но Амелия очень даже пьянеет. — Если Эрвин узнает… — Он приказал приглядеть за ней. — Приглядеть, а не спаивать. — Не вижу разницы. Марго устало вздохнула. Скрестила руки на груди потупила взгляд, размышляя над этим. Диалог казался ещё более иррациональным и непродуманным, нежели безумная задумка Зое. — Признайся, ты же тоже этого хочешь. Но это не делало её менее заманчивой. — Хочешь узнать, что именно он ей сказал, — коварно пропела Зое, зная куда надавить. — Ханджи Зое, — не сдержавшись, выругалась майор, скрещивая руки на груди и взглянув на подругу серьезным взглядом, продолжила. — Ты самый бестактный и безответственный человек из всех, кого я знаю. — И? — И нам знатно влетит, если кто-либо прознает об этом. — И? И соблазн оказался слишком велик… — Я в деле. Грядущая ночка обещает быть веселой… — Превосходно! Я в город за выпивкой. Для капитана Леви, разумеется.