/-/
Толпа уже начала собираться. И охрана тоже. Генерал Айронвуд делал вид, что Сиенны и его самого не существует. Невероятно, как он умудрялся прятаться за кулисами, не замечая их, но и не выглядя так, будто старается их избегать. Словно две параллельные вселенные пересеклись посередине, и они оказались по разные стороны. К сожалению, Озпин так не считал. — У нас тут собрались протестующие с обеих сторон, которые мечтают превратить мероприятие в массовые беспорядки! — огрызнулся он. — Я знал, что это случится, Озпин. Здесь присутствуют люди, размахивающие плакатами в поддержку Белого Клыка, и другие, призывающие к их аресту. Если эти две группы не разделить, они столкнутся. — Мы не можем отказать ни тем, ни другим в присутствии, Джеймс. Это было бы равносильно выбору стороны. — Тот факт, что ты вообще хочешь их видеть здесь, уже говорит об этом. — Айронвуд сделал паузу и вздохнул. — Лучшее, что я могу предложить, — это барьер. Я направлю солдат на создание железного заграждения высотой по пояс, а затем поставлю вдоль него, чтобы отгородить людей. Но это всё равно очень опасно. Мои люди вооружены и бронированы, но это не значит, что они смогут противостоять разъяренной толпе. Если протестующие с любой стороны прорвут баррикаду, начнётся кровавая бойня. — Я понимаю, Джеймс. Что ты предлагаешь? — Слезоточивый газ. Озпин не казался обрадованным. — Я не буду применять его без крайней необходимости, но его наличие на виду должно стать эффективным сдерживающим фактором. Если дело дойдёт до столкновения, мы начнём с дымовых гранат. Иногда дыма и вероятности использования газа достаточно, чтобы заставить людей отступить. Если же нет, то я думаю, что горящие глаза будут предпочтительнее сломанных костей. Не так ли? — Да. Боюсь, что так. — Озпин вздохнул. — Я доверяю тебе делать то, что ты должен, Джеймс, и быть как можно мягче с людьми. — Конечно, так и будет. Это граждане Вейла. Представляешь, какой политический резонанс вызовет даже малейшая жестокость с нашей стороны? Я буду обращаться с ними как с младенцами, но больше всего меня беспокоит то, что мы слишком мягки. — Он сделал паузу и посмотрел сквозь Жона и Сиенну, не обращая на них внимания. — Если бы у нас было больше времени, я бы построил более основательную баррикаду между обеими сторонами. По крайней мере, средства массовой информации будут вести себя прилично. — Он нахмурился. — Лучше бы так и было. Извини, я собираюсь поговорить с оперативниками. Они будут охранять сцену и выступать в качестве телохранителей, если кто-то попытается ворваться на неё. Он удалился, по-прежнему не обращая внимания ни на него, ни на Сиенну. Озпин усмехнулся и подошёл к обоим, пожав им руки и поприветствовав их. — Спасибо, что согласились прийти сегодня. Я знаю, что это нелегко и не очень приятно, но я искренне верю, что воздействие — лучший способ притупить остроту между Джеймсом и вами. — Всё в порядке. — Жон пожал протянутую руку. — Мы просто рады, что кто-то вроде вас готов дать нам шанс. Совет Вейла по-прежнему называет нас преступниками. — Технически, вы всё ещё ими являетесь. — сказал Озпин. — Законы о самосуде — штука сложная. Охотники просто воспринимают вещи по-другому. От нас ожидают, что мы будем вмешиваться и предотвращать преступления там, где это возможно, поэтому большинство из нас не настолько зациклено на идее, что только государство должно контролировать работу правоохранительных структур. Для нас вмешательство в раскрытие преступлений — обычное дело. Оно не вызывает никаких споров. — Почему же тогда Совет не выступает против вас? — спросила Сиенна. — О, они это делают. Регулярно. Просто вы об этом не слышите, потому что это не соответствует общественным интересам. С каждым годом всё больше и больше обсуждается вопрос о том, как ограничить полномочия охотников и охотниц. Некоторые из них необходимы, и я первым признаю это. Мы неестественно живучи и могущественны по сравнению со среднестатистическим человеком. Двухуровневая правовая структура — это досадная необходимость. В других случаях это не более чем паранойя. Совету приходится нелегко. От них ждут лидерства и контроля, но одна из первых вещей, которую они узнают, — это то, насколько мы можем быть неконтролируемыми. Никакие полицейские меры и средства не помогут им справиться с такими подготовленными охотниками фигурами, как Роман Торчвик или Гриммами. Это проблемы охотников, и их раздражает, что они должны беспомощно ждать, пока мы придём и разберемся с ними. — Озпин усмехнулся и наклонил голову. — Никому не нравится чувствовать себя беспомощным. Ни фавнам, с которыми плохо обращаются, ни обычным гражданам, ни политикам. В конце концов, мы все одинаковы. Сиенна хмыкнула. — Вы простите нас, если мы будем меньше сочувствовать политикам, а не страдающим фавнам. — Конечно. Конечно. Я просто объясняю им их рассуждения. В идеальном мире мы все были бы равны — и я включаю в это число охотников и гражданских лиц в той же степени, что и людей и фавнов. — Чтобы такой мир существовал, нужно избавиться от Гриммов. — сказал Жон. — Да. — Глаза Озпина засверкали. Его губы искривились, и он поднял свою кружку. — Возможно, мы сможем поработать над этим вместе, когда все закончится. Когда необходимость бороться за права фавнов отпадет, я надеюсь, вы присоединитесь ко мне в следующей войне. Против гораздо менее двусмысленного врага. — Мы не охотники. — сказала Сиенна. — Нет. Но вы влиятельны. Я бы хотел видеть больше студентов-фавнов в своей академии — во всех академиях. А ещё лучше, я с большим удовольствием основал бы пятую академию в Менажери. В мире никогда не бывает достаточно охотников и охотниц. Сиенна оживилась при этой мысли, и Жон не мог её винить. Четыре академии соответствовали четырём основным Королевствам. Он не считал правилом, что для признания Королевства необходимо иметь академию, и сомневался, что остальные в ближайшее время признают Менажери в этом качестве. По крайней мере, не официально. Однако наличие академии в значительной степени способствовало бы неофициальному признанию. Теоретически это означало бы, что они смогут стать принимающей стороной фестиваля Вайтела, и разве это не было бы огромной победой для островного государства. — Мне... мне нужно будет установить контакт с нужными людьми, — быстро сказала она. — Белый Клык не правит Менажери, как бы ни считал Атлас. Нам позволено существовать там, не более того. Но я уверена, что истинные лидеры Менажери не упустят такой возможности. Гриммы — угроза для всех народов. — Не могу не согласиться, мисс Хан. Мне очень приятно видеть, что мы с вами на одной волне. — Так оно и было на самом деле. Это не должно было так много значить для него — конечно, никто не любит Гриммов, — но Озпин выглядел в полном восторге. — Как охотник и директор школы, моя единственная цель — защитить человечество от Гриммов. А этот раскол между людьми и фавнами — это, простите за вакуанское выражение, заноза в моей заднице. — Жон и Сиенна рассмеялись. — Я с радостью помогу вам покончить с ним, если это означает, что мы сможем сосредоточиться на борьбе с Гриммами как единый народ. Это звучало как сбывшаяся мечта./-/
Генерал Джеймс Айронвуд впервые в жизни пожалел, что не курит. Он никогда не видел смысла в том, чтобы пристраститься к чему-то столь непостоянному и вредному, но слышал, что данное действие чудесным образом снимает стресс, а он мог бы воспользоваться им прямо сейчас. Вместо этого он занялся тем, что отдавал приказы и руководил своими людьми. Гарриет и Эльм уже устанавливали металлические ограждения, а Марроу вооружили мегафоном на случай, если ситуация осложнится. Над таким количеством людей его Проявление продержится всего несколько секунд, но эти секунды будут важны. Этого будет достаточно, чтобы организовать оборону, и, возможно, даже хватит времени, чтобы некоторые из участников беспорядков задумались, что, чëрт возьми, они делают, пришли в себя и остановились. Всегда было удивительно, насколько секунда на размышление может изменить чьё-то мнение. — Джеймс. — Озпин вернулся. Вечно миротворец, он, очевидно, выполнил свой долг перед Белым Клыком и теперь был здесь, чтобы поиграть в дипломата по отношению к Атласу. — Надеюсь, ты не слишком расстроен тем, что я предпринял. — Достаточно расстроен. Ты свалил на меня кучу работы. И ради чего? Чтобы угодить террористам? — Нет. Чтобы раз и навсегда покончить с проблемой, чтобы мы могли сосредоточиться на реальной угрозе. Салем. Джеймс поморщился от этого напоминания, не то чтобы он забыл. — Иногда ты слишком зациклен на своих долгосрочных планах, Озпин. А для тебя долгосрочные планы означают ближайшие несколько сотен лет. Это делает тебя слепым к тому, что происходит прямо у тебя на глазах. Попомни мои слова, рано или поздно это станет твоей гибелью. — Именно поэтому я держу под рукой таких надёжных людей, как ты и Глинда. Чтобы предупредить меня, когда я не вижу того, что у меня перед глазами. — Значит, ты не видишь этого. Ты видишь неравенство, ты видишь страдания и разделение людей и фавнов — и ты прав. — Айронвуд сказал то, что в любом другом месте было бы разрушительным политическим ходом. Политика Атласа заключалась в том, чтобы никогда не признаваться в подобных вещах. — Конечно, ты прав, и это отвратительно, я первый соглашусь с тобой. Но ты прекрасно знаешь, что меня это не волнует. Я считаю фавнов невероятно полезными, особенно в ночных операциях. Проблема в том, что ты думаешь, будто всё это глупая, маленькая ошибка и что люди поймут, что натворили, откроют глаза и изменятся. Именно так тебе кажется. И это потому, что ты обращаешься с нами как с детьми. — Я не... — Ты обращаешься! — огрызнулся Айронвуд. — Может, ты и не осознаешь этого, но это так. Ты видишь нас молодыми, незрелыми и склонными к ошибкам. Возможно, так оно и есть. А кем ещё мы можем быть, если не живём сотни или тысячи лет. Наша жизнь коротка, Озпин. Десять лет для нас — большой срок. Сотня — слишком много для большинства. Сколько, восемьдесят лет прошло с Великой войны? Для тебя это, наверное, пустяк, но прошло столько времени, что большинство людей сегодня не помнят, как это было. Они не понимают, насколько всё было плохо. — И ты тоже. — вежливо сказал Озпин. — Я знаю. Меня тогда ещё не было на свете, и в этом вся суть. Ты судишь обо всех по меркам человека, который видел всё. Ты знаешь, что этот раскол бессмыслен, потому что ты был там до того, как он произошёл, но другие видят окружающую действительность иначе! Они не видят разделённого народа. Они не видят проблемы. Они видят, как фавны нападают на невинных людей. Они видят, что сделал Белый Клык, и не могут просто забыть об этом, потому что для них это была недавняя и значительная часть их истории! В то время как для тебя, Озпин, это всего лишь всплеск. Для тебя это даже не имеет значения, потому что ты не считаешь последние десять лет значительным периодом времени. Озпин, похоже, с трудом воспринимал эту концепцию, хотя, к его чести, он согласился с тем, что Айронвуд, возможно, прав. — Что же ты предлагаешь мне тогда делать? — спросил он. — Я не могу просто позволить этой ерунде продолжаться. — Тогда и не надо. Попробуй всё исправить — я не против. Но прими, что в прошлом Белый Клык творил ужасные вещи. Люди погибли, Озпин. Ты можешь видеть протестующих, требующих их ареста, и считать их ребячеством или расовыми пристрастиями, но что, если я скажу тебе, что некоторые из них потеряли семью? — Глаза Озпина расширились. — Белый Клык не всегда был таким мирным. Ты же знаешь. Жон Арк может сколько угодно пытаться изменить их облик, но столько крови с рук не смоешь. Если он действительно хочет перемен, он должен сделать это без имени Белого Клыка. А до тех пор его имя навсегда останется запятнанным злодеяниями Белого Клыка. — Я... я вижу... Я не... — Озпин закрыл глаза. — Я так привык к потерям и смерти, что, возможно, не замечал, как тяжело это может давить на людей. Я прошу прощения. Ты, должно быть, считаешь меня бесчеловечным. Ты и есть бесчеловечный, подумал Джеймс. Но это не твоя вина. — Любой человек, прожив столько времени, сколько ты, Оз, помутился бы рассудком. — Джеймс положил руку на плечо мужчины и сжал её. — Пока ты осознаешь это, ты не будешь сильно ошибаться. Надеюсь. — Он рассмеялся. — В любом случае, мне лучше вернуться к делу. Я думаю, что некоторые люди попытаются навредить Арку. Как расисты, желающие его смерти, так и фанатичные фавны, желающие разжечь новую войну. — Это было бы ужасно. Ты готов к такому событию? — Конечно. Кроме наземных войск, у меня есть линкор в воздухе и другие средства в готовности. На сцене также будут находиться ты и несколько охотников, так что никто не сможет броситься на него. Глинда будет там, не так ли? — Получив кивок Озпина, Айронвуд сказал: — Хорошо. Если ничего другого не останется, она сможет замедлить всех. Кроме толпы, я больше всего боюсь охотников. Не обязательно преступник, хотя в этом никогда нельзя быть уверенным. Было слишком много охотников, которые подрабатывали на стороне, выполняя заказы. Формально это не было незаконным. Обычно такие контракты исходили от легальных компаний, таких как ПКШ, и заключались в том, чтобы очистить землю от Гриммов для подготовки к добыче полезных ископаемых или строительству аванпоста. Однако всегда были и другие. Ходили слухи и скандалы, что ПКШ однажды заплатила охотникам, чтобы те уничтожили деревню фавнов, которая не желала переезжать, чтобы построить шахту, и всегда были истории о знаменитостях или политиках, получивших выгоду от внезапной и необъяснимой насильственной смерти соперника или бывшего возлюбленного. Это могли быть и случайные нападения, и обычно так и заявлялось, но не все были непогрешимы. На каждую сотню отважных охотников и охотниц приходился один, такой как Маркус Блэк, — знаменитый, хотя и уже умерший убийца. Айронвуд однажды имел неудовольствие арестовать одного из своих учеников, который, хотя и не убил кого-то за деньги, но намеренно не защитил его от Гриммов во время конвойной операции. Ему бы это тоже сошло с рук, если бы не запись с камеры, запечатлевшая, как он уходит с места преступления, где кто-то кричал о помощи под рёв Гриммов. Отвратительно. Джеймс никогда не был так зол и лично позаботился о том, чтобы виновный никогда больше не работал в Атласе, как только выйдет на свободу через тридцать лет. Здесь такого быть не может. Я этого не допущу. — Кловер! — рявкнул он. — Да, сэр? — Твои команды прочесали крыши? Есть ли какие-нибудь признаки стрелков? — Никаких, сэр. И да, они сейчас там. Мы также рассчитали, из каких зданий будет хорошо видна сцена. Я попросил наших людей проверить каждое окно. Это заняло время, но я гарантирую, что единственные, кто имеет чёткий вид на сцену, — это мы. — Хорошо. Я хочу, чтобы наши лучшие люди находились между толпой. Если увидите хоть одну брошенную бутылку, я хочу, чтобы виновного выпроводили. Мне всё равно, с какой стороны это будет сделано. Всё снаряжение проверено? — Да, сэр. Резиновые пули и нелетальные электродубинки. Я лично проверил каждого члена команды — они оснащены дымовыми, слезоточивыми и сигнальными снарядами, которые можно использовать только в экстренных случаях. — Держите оружие опущенным. Меньше всего мы хотим, чтобы нас воспринимали как захватчиков. — Было бы неплохо, если бы с нами было несколько солдат Вейла. — заметил Клевер. — Дать понять, что мы сотрудничаем, а не захватываем власть. — Под конец он добавил: — Если бы у Вейла была армия. — Ха. Ты обращаешься в воздух, Кловер. Если бы. Нет, есть только мы, и это значит, что мы должны работать вдвое усерднее, чтобы сохранить нашу хорошую репутацию. К счастью, я полностью доверяю всем вам, собравшимся здесь сегодня. Вы были выбраны не просто так. — Сэр. — Кловер гордо отсалютовал. — Мы не подведём вас, сэр!/-/
Время встретить противника лицом к лицу. Толпа разделилась на левую и правую — левая была меньше, злее, освистывала и шипела, когда Озпин поприветствовал его и приглашал выступить. Справа раздались одобрительные возгласы, на мгновение такие громкие, что заглушили критики. Проблема заключалась в том, что, когда они замолчали, чтобы услышать его, люди, выступавшие против него, снова стали громкими и шумными. Они начали петь песню. Или пытались. Они сбивались с ритма и пытались спеть две разные песни: одну о том, что "что посеешь, то и пожнешь", а другую — более современную поп-песню. В них не было никакого умного смысла, но они просто пытались заглушить его. Этого не должно было случиться, учитывая, что он стоял перед деревянной трибуной, к которой было прикреплено слишком много микрофонов. Он никогда не понимал, зачем это нужно на телевидении, но теперь, увидев все провода, идущие к маленьким записывающим устройствам, усеявшим трибуну, понял, почему. Конечно, различные новостные станции хотели бы получить достойные записи. В противном случае им пришлось бы бороться с шумом, доносящимся из толпы. Его речь была прислана Сиенне новым советником Белого Клыка, Гирой Белладонной, который должен был прибыть через два дня. Жон предпочел бы, чтобы он прибыл раньше, но путешествие — дело сложное. Он прочитал речь, и в любом случае она ему понравилась. Этот человек знал толк в словах. Теперь была его очередь попытаться передать их. — Все! — произнес он. Половина толпы замолчала. Другая — нет. — Люди, фавны, все, кто между ними. Мы не всегда думаем об этих людях... — Ещё больше освистываний, ещё больше криков. Жон поднял глаза и продолжил. — На каждого человека, оказавшегося по одну сторону разрыва, приходятся те, кто оказался посередине. Дети от смешанных браков, братья и сестры, разделённые чертами фавнов, и сообщества, вынужденные выбирать, когда им лучше жить в мире. Фестиваль Вайтела представляет одно из таких сообществ. Охотники, — сказал он, повернувшись и посмотрев на Руби, Пирру и Озпина. — Охотники защищают всех одинаково; они рискуют жизнью, чтобы защитить всех от Гриммов, не требуя ничего взамен. Охотниками могут быть люди или фавны. Вам будет всё равно, когда Гриммы обрушатся на вас. — Монстр! — закричала женщина. — Возвращайся в Менажери! — прорычал мужчина. Жон глубоко вздохнул. — Фестиваль Вайтела был создан, чтобы способствовать сотрудничеству между Королевствами. Он был создан как знак мира — но также используется, чтобы показать нам, на что способны будущие защитники всех нас. Чтобы напомнить нам, кто такой охотник, от чего он отказывается и как упорно сражается. Люди выбирают свою сторону на турнире. Они поддерживают Атлас, или Вейл, или Мистраль, или Вакуо, или выбирают своего любимого чемпиона — будь он знаменит. — Он указал на Пирру. — Или кого-то, кто вдохновляет вас. Руби очаровательно пискнула. — Но я так не считаю. Я не вижу в этом соперничества сторон и уверен, что первоначальный замысел был не таким. Конечно, первоначальная цель заключалась в том, чтобы напомнить нам о том, чего можно достичь, если мы объединимся. Сам стадион Амити является символом совместной работы всех четырёх Королевств, и как бы вы ни поддерживали свою академию, её студенты приходят из всех Королевств и всех слоев общества. Бикон не проводит дискриминации и принимает не только жителей Вейла, равно как и Атлас не проводит дискриминации и не принимает только людей. Они берут всех, кто достаточно хорош, — меритократия, которая доказала свой успех тем, что наши Королевства остаются в безопасности и свободны от Гриммов. Толпа стихла. Даже те, кто был против него, затихли в своём замешательстве. Возможно, потому, что он не сказал ничего в поддержку Белого Клыка. Гира ясно указал, что он не должен этого делать. Если говорить о себе, то они не станут слушать, — жёстко объяснялось в его письме. Никто не хочет слышать, как Белый Клык властвует над ними. Те, кто поддерживает тебя, уже поддерживают, а тех, кто не поддерживает, не переубедить причудливыми словами. Но они могут быть удивлены. Их можно застать врасплох. Сам факт, что их пригласили и они вообще разговаривают, уже был победой Белого Клыка. Он мог говорить о лимонах и апельсинах, и это ничего бы не изменило, так почему бы вместо этого не поговорить о Биконе? Охотниках? Добре против зла? Убрать двусмысленность и оставить зрителей без выбора: либо согласиться с ним, либо молчаливо встать на сторону Гриммов. Именно поэтому они были так растеряны и встревожены. Они не кричали и не размахивали плакатами, потому что не соглашаться с ним сейчас было бы глупо. Это было бы бессмысленно. — Вот почему мы поддерживаем фестиваль Вайтела. — сказал Жон. — Вот почему мы поддерживаем охотников и академии, и почему даже в худшие времена господства прежнего Белого Клыка они никогда не были целью. Никогда! Академии — идеальный пример того, на что мы надеемся и о чëм мечтаем. Учреждения, где людей оценивают не по их внешности, не по тому, во что они верят, а по тому, какой вклад они могут внести. И тех, кто утверждает, что это не может работать, что это никогда не сработает, я прошу посмотреть, как это работает здесь. Вот вам доказательство. Аплодисменты. Разрозненные. Односторонние. Не заглушенные гневом. — И я хотел бы призвать всех наслаждаться фестивалем, получать от него удовольствие и поддерживать не только своих фаворитов или своё Королевство, но и каждого мужчину и каждую женщину, принимающих в нём участие. Болейте за всех одинаково, потому что каждый из них заслуживает такой похвалы. Для меня, для нас, они герои — и это неоспоримо! Аплодисменты, поднятые руки и топот ног. Даже те, кто презирал его, хлопали — скорее вежливо, чем поддерживая, — но это было доказательством того, что они могут быть открыты для новых идей, что они не просто люди, которых можно игнорировать и отбрасывать как расистов, узколобых или неправильных. Они были такими же людьми, как и все остальные, и у них были свои причины. Неправильные, на его взгляд, причины, но в которые они верили. Жон кивнул им, склонив голову в знак вежливого уважения. Он надеялся, что они воспримут это как должное. Сердце его бешено билось. Это был успех. Так и должно было быть. Он чувствовал себя на девятом небе от счастья, его речь заканчивалась, и никто не мог с ней не согласиться. Я сделал это. Он посмотрел на Сиенну, которая широко улыбнулась ему в ответ. Он просто пошёл и, чëрт возьми, сделал это. Озпин поднялся на ноги, аплодируя, зажав тростью между локтем и грудью. Для него речь о том, что всем нужно объединиться против Гриммов, должна была показаться даром небес. Хотел бы я посмотреть, как Совет попытается доказать, что всё, что я здесь сказал, неверно... Когда аплодисменты стихли и Озпин вышел вперёд, чтобы снова занять центральное место, раздался громкий шум. Люди вздрогнули и пригнули головы, аплодисменты толпы в одно мгновение смолкли. Жон замер на месте, растерянно и встревоженно оглядывая публику. Неужели кто-то упал? Может, сломался какой-то механизм или часть конструкции сцены? Может быть, это разбилась бутылка, брошенная на сцену? Люди показывали пальцами. Кричали. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что они указывают на него, а когда он понял, то посмотрел на себя вниз. Его белый наряд, выбранный Лизой для создания привлекательного образа, был мокрым. Может, в меня что-то бросили, подумал он, потянувшись рукой вниз, чтобы коснуться красной жидкости, стекающей по его груди и животу. Его рука вернулась обратно с онемевшими пальцами. Сиенна выкрикнула его имя. О... О... Испуганные зрители устремились вниз и скрылись из виду, когда на смену им пришёл план неподвижного неба. Облака лениво дрейфовали далеко вверху, пушистые и слегка расплывчатые. Всё было так спокойно. Вот только... если бы... они перестали кричать... Жон устало закрыл глаза.