Призрак шести берёз

Пробуждение далось Маше нелегко. Голова раскалывалась на миллионы мелких кусочков, во сне она пыталась склеить их в единую мозаику, но у неё так и не получилось. Стрелка настенных часов шагнула за цифру двенадцать. От этой картины в груди возникла неприятная пустота. Снова день страданий и борьбы с болезнью. Вчера утром она вскочила с кровати в холодном поту. Прогулка на морозе с мокрой головой дала о себе знать. Родители уже позвонили в школу, врач должен был приехать днём, после обеда, но так и не приехал. Весь вчерашний день Маша провалялась в кровати, то задыхаясь от жара, то стуча зубами от озноба. Это был ужасный день. Температура, кажется, упала, но теперь ужасно болела голова. Иногда ей хотелось просто вскочить с кровати и стряхнуть навалившуюся слабость, как пыль, но как только она вставала на ноги, кости начинали ныть. Маша шумно вздохнула и перевернулась на бок. Умирать — страшно, но зачем жить такую жизнь? Как она будет продолжать ходить в школу? Как будет смотреть в глаза девочкам? А Максиму? Он видел её два раза, в первый она повела себя, как последняя дура, смешная заика, серая мышка. А потом наткнулся на неё, растрепанную, некрасивую, с мокрой головой. Учуял ли он запах, исходивший от её волос? Может быть, он подумал, что она сумасшедшая? — Машуня, — дверь в комнату приоткрылась, на пороге в позе встревоженного суриката застыла мать. — Ты проснулась? Я тебе супчик сварила, куриный. А врач сказала придёт скоро, я телефоны все обрываю, звоню им, звоню… — Мам, — прошептала Маша. — Извини. — Да за что “извини”? — мать зашла в комнату и осторожно присела на краешек кровати. Ей пришлось взять больничный на несколько дней, и теперь Маша была окружена постоянной опекой. — Давай я тебе супчик принесу, да? Не дожидаясь ответа, она убежала на кухню. Маше хотелось сказать ей, что не будет суп. Её тошнило. Она не помнила, ела ли она вчера хоть что-то? Родители растирали её спиртом, чтобы сбить температуру, отчего кожа и волосы пропитались этим странным запахом. А ещё она ужасно пропотела. Ей хотелось принять ванну, полежать в теплой воде, смыть с себя болезненную слабость и ужасы первого дня в новой школе. А вместо этого ей предложили куриный суп. Суетливыми мелкими шажками в комнату вернулась мать с дымящейся тарелкой в руках. — Вот супчик, с хлебушком, кушай, кушай… — тёплые синие глаза вцепились в Машу так сильно… Не отвернуться было невозможно. — Спасибо. Сейчас поем. А можно мне помыться? — Помыться? Нет, нельзя. Ты что, ты же болеешь. Сначала в горячей воде, потом в квартиру холодную. Нельзя это, потом помоешься, когда поправишься. Хочешь полежать? Может, тебе телевизор включить или чайку налить? — Ничего не надо, — вяло улыбнулась Маша. — Спасибо, мам. Буквально с первых ложек супа ей стало хуже. Теплый бульон пытался вырваться на свободу почти сразу, как только она начала его есть. На хлеб было и вовсе невозможно смотреть. Пересиливая себя и сдерживая рвотные позывы, Маша выпила тарелку бульона, после чего откинулась на измятую, пропотевшую подушку и закрыла глаза. Что говорил ей Макс, когда вел её до дома? Что она ему отвечала? Они вообще разговаривали? Она пыталась вспомнить, но ноющая боль перескочила с висков на лобные доли, не давая ей сосредоточиться. Он говорил с ней вежливо, не пытаясь залезть в душу. Она не хотела ему рассказывать, и он, кажется, это понял. А может, ему просто плевать? Беспокойно пролежав в кровати еще несколько минут, Маша уснула. Она оказалась в Ухте, в самый разгар зимы. Школа находилась недалеко от дома, её было видно из окна. Люди поскальзывались на заледеневших лужах и тихонько ругались на коммунальщиков. Поскользнулась и Маша, упав спиной на твердый, синий лёд. Боль от падения она не почувствовала. — Ты чего падаешь? Вставай! — губастый блондин протянул ей руку и улыбнулся. — Уроки скоро начнутся. Он накинул ей на голову свою меховую шляпу и взялся за локоть. — А почему ты ходишь одна? — А с кем мне ещё ходить? — Со мной, — буднично ответил Максим. — Ты очень красивая. Маша удивленно наклонилась над зеркальной поверхностью заледеневшей лужи, чтобы получше рассмотреть свое лицо. Оно действительно было красивым: чистая, свежая кожа, ясные голубые глаза, белоснежные зубы. В облегающем черном пальто она была похожа на французскую фотомодель. Маша начала кружиться, повторяя за падающими с неба снежинками, ей хотелось бы, чтобы Макс уловил её желание и пригласил на танец. И он сделал это. Исчезла школа, дома, метровые сугробы. Остался только небольшой пятачок синего льда, на котором кружились два счастливых человека. Маша жеманно поправила светло-русые пряди, она буквально физически ощущала, что он в неё влюбился. — А почему у тебя волосы мокрые? — вдруг спросил Макс. — Мокрые? Запустив пальцы под меховую шапку, Маша с ужасом отдернула руку. Вместо роскошной прически с головы свисали жиденькие коричневые макаронины, холодные, покрытые какой-то болотной слизью. По всему лицу полезли прыщи и угри, на зубах выступил желтый налёт. Маша попыталась спрятаться, не дать ему увидеть её такую. Она вырвалась из его рук и упала на беспощадный лёд. Она проснулась от звонка в дверь. — Наверное, врач, — суетливо крикнула с кухни мама и побежала открывать. Маша услышала, как хлопнула входная дверь, и раздались приглушённые голоса с прихожей. — Как хорошо, что вы пришли. Мы вчера весь день вызывали, никто не приходил… Она с кровати встать не может, очень слабо себя чувствует. Температура тридцать девять… — Сейчас все больницы забиты. Слишком много вызовов, к сожалению. А что будет перед самим новым годом?.. Сезон ОРВИ, сами понимаете. Ну, где там ваша девочка? Шаги приближались. Маша неловко присела в кровати, прикрыв ноги одеялом. Уверенной походкой в комнату вошла участковый врач — женщина лет под сорок, на высоких каблуках, её пышные волосы держала на затылке большая заколка. — Ну, как ты себя чувствуешь? — обратилась она к Маше. — Ничего… Я пришла домой позавчера, проснулась, и у меня очень болела голова. — Она по улице с мокрой головой ходила, — вставила мать, неодобрительно нахмурив брови. — Зачем ты так ходила? Вот молодёжь пошла. Не знаете, что ли, что это опасно? Так можно себе мозг простудить. Пристальный взгляд участковой прожигал Машу насквозь. Не выдержав, она уставилась в пол. — Открой-ка рот. Холодный кончик ртутного градусника оказался у Маши за щекой. — А теперь вставай и сними сорочку. Послушаем тебя, — врач достала стетоскоп. Дрожа от холода, Маша встала с кровати и стыдливо стянула ночнушку. Худенькое тело тотчас покрылось мурашками, соски на маленькой, только начинающей набирать рост груди, сжались. Прикосновение ледяного стетоскопа к спине заставляли Машу вздрагивать. — Дышите. Не дышите… Так, хорошо. Хрипов нет, вам повезло. А могла бы и гайморит заработать или пневмонию, — врач вытащила градусник изо рта. — Тридцать девять и пять. Спиртом растирали? — она обернулась на стоящую в проёме мать. — Растирали, конечно! — Жаропонижающее надо, значит. — Надо, надо! А где ж нам… — Вот вам анальгин, — она протянула матери пачку таблеток. — А вообще я вам советую одно народное средство. Молоко у вас есть? Молоко нужно смешать с минеральной водой. Подогреть и пить три раза в день по стакану. Хорошо очищает бронхи и укрепляет иммунитет. Маша торопливо набросила на себя сорочку и вернулась в привычное тепло своей постели, погружаясь в пространные раздумья. — Молоко с газировкой? — переспросила мать. — Нет-нет, не с газировкой. С минеральной водой лучше всего. Только не с лимонадом. Сладкое ей вообще сейчас нельзя. Никакого ни шоколаду, ничего. Только минералку с молоком. Вот вам больничный на неделю, — она положила на стол начирканную наспех бумажку. — Всего хорошего, я пошла. — Спасибо вам, — мать кинулась провожать врача до двери, и Маша снова оказалась в одиночестве. Тикали часики, кружилась голова. Спустя неопределенное время мать снова вернулась, присела на краешек кровати и заботливо потрогала её лоб. — Я не хочу минералку с молоком, — неожиданно жалобно произнесла Маша. От мыслей о таком напитке хотелось плакать. — Не будем, не будем, — согласилась мать. — Странная врачиха. На, выпей анальгина. А если жар не спадет, повезём тебя в больницу, когда папа вечером приедет. Слушай, — она замялась, подбирая слова. Её лицо принимало какой-то восторженный вид, не соответствующий обстановке. — Понимаю, время не самое подходящее, но я уже давно хотела тебе сказать. Не могу больше таить в себе. Маша напряглась, сжимая под одеялом краешек ночнушки. — Мы не просто так приняли с твоим отцом решение переехать в крупный город. Нужно расширяться, потому что… Наша семья тоже расширяется! У нас будет пополнение! Рука матери переместилась со лба Маши на свой живот. Она нежно погладила его через теплую ткань халата. Только сейчас Маша заметила, что её мать поправилась. — Машка, ты вот кого больше хочешь, братика или сестрёнку? Таблетка анальгина встала в горле, образовывая горьку плёночку во рту. — Ты… беременная? — хрипло произнесла Маша, вглядываясь в её счастливые синие глаза. — Ага, скоро уйду в декрет. Ты не рада? По щеке Маши прокатилась горячая слеза, губы надломились в страдальческой улыбке. Она сама не понимала, почему плачет. — Конечно, рада… Я хотела бы… Да какая разница, хоть брата, хоть сестру. Мне без разницы… — Ну, папа вот хочет мальчика. А я бы хотела, скажу по секрету, еще одну девочку. Твою младшую сестрёнку. Правда, у вас будет такая разница в возрасте… Четырнадцать лет! Когда она подрастет, у тебя уже у самой будут дети. Так что учись заранее. Тебе нужно быть ответственной сестрой. Понимаешь? — Понимаю, — тускло произнесла Маша. Нужно было радоваться, но она не могла остановить подступающих рыданий. Сестра… Мама в декрете. Полный дом пелёнок. Маша представила, как мама с папой будут кружить хороводы вокруг её будущей сестры, пока она, Маша, мыть за ними посуду. В душе потяжелело. — Ага, понимаю… — вяло буркнула она, откусывая на пальце заусенец. Мать настойчиво хлопнула её по руке. — Может, еще покушать хочешь? Маша скривилась, едва сдерживая рвотные позывы. — Нет? Ну лежи, отдыхай. Маша снова опустилась на горячую подушку, накрылась тяжелым душным одеялом. Комната погрузилась в тишину. Был лишь полдень, и мысль о том, что вот так ей придется лежать ещё неделю, заставляла тихо стонать. Как же плохо.

***

Прошло ещё два дня, которые Маша провела в бреду, в пропахшей спиртом и потом постели. Однако, самочувствие её пошло на поправку, обошлось даже без молока с минералкой. В дверь настойчиво позвонили. Так звонили обычно люди, что собирают деньги на мытье подъездов или подобную ерунду. Из кухни выбежала мать, торопливо шаркая по полу тапочками. — Здрасьте! А здесь Маша живёт? — Мы её подруги со школы. Пришли проведать! Маша сразу же признала по звонким голосам Катю и Аделю. “Зачем они пришли?!” Она встревоженно присела в кровати, расчёсывая волосы пальцами. — Как здорово! Значит, Машенька уже успела найти друзей, — прощебетала мама. — Проходите! Машунь! Ты не спишь? В комнату, словно к себе домой, ввалились Катя и Аделя. Обе девушки были в милых свитерках с высоким горлом и в клетчатых юбках. К счастью, ни Марины, ни Флюры с ними не было. — Сәлам! — Катя с любопытством оглядела комнату Маши. — Это значит “привет”. — Как поживаешь? — спросила Аделя, прикрывая за собой дверь. — Зачем вы пришли? — пискнула Маша, вжимаясь в подушку. — В смысле “зачем”? — Катя нахмурила тонкие русые бровки. — Проведать тебя мы пришли, разве не ясно? Ты ещё и недовольна чем-то? — Я вас не звала… Я не хочу с вами общаться, — тихо сказала Маша, теребя пальцы. — Не хочешь? Из-за чего? Ты что, обиделась? — лицо Кати разгладилось. Она присела на кровать, закидывая ногу на ногу. На ней были пушистые красные колготки. — Ты мне чуть лоб не пробила, а потом обиделась? Девчонки просто погорячились. Ты ведь первая начала драться, до этого никто тебя не бил, и не стал бы. Я же правильно говорю, Ада? — Правильно, — подтвердила Аделя, поправляя свои светлые бархатные волосы. — На обиженных воду возят, слышала о таком? — Считай, это было своеобразное посвящение в наши ряды. Тебе очень повезло дружить с нами. Тебя никто не посмеет тронуть, пока ты на нашей стороне. Кстати, ты же никому не сказала? Катя спросила это спокойно, но в глубинах её зелёных глаз мелькнул недобрый огонёк. — Нет… — Маша опустила взгляд. Почему-то рядом с Катей она всегда ощущала себя как-то скованно, хотя та ещё ни разу не повела себя грубо, в отличие от других подружек. От неё словно веяло спрятанной в глубине души силой, Маше хотелось ей безропотно подчиняться. Катя напоминала живой огонь. — Ну и отлично! — бодрым голосом произнесла она. — Ты нас, в общем, извини, и мы тебя извиним, әйдә? Мы тебе яблоки принесли. Словно по сигналу, Аделя вытащила из сумки несколько яблок и поставила их на стол. — Говорят, больному организму нужны витамины, — мурлыкнула Катя, перекинув на другое плечо толстую золотистую косу. — Ага, поправляйся, Ухта. В школе вот всё про тебя спрашивали, — хихикнула Аделя. — Куда подевалась такая красотка, говорят, — кивнула Катя. — Ага, особенно Макс всё интересовался. Сердце Маши пропустило удар. Изо всех сил она попыталась скрыть волнение, но восторг в голосе выдал всё без слов: — Правда?! — Коне-ечно, — губы Кати растянулись в улыбке, глаза хитро засверкали из-под длинных ресниц. — Они с Назаром только и говорят о тебе! — А что говорят? — выпалила Маша, придвигаясь к Кате поближе. Что-то в её душе будто заново родилось. Словно там, в выжженной пустыне, распустились цветы. Значит, Максиму, всё-таки, было на неё не все равно! Этот принц… Этот высокий блондин заметил её, Машу. Смог различить в толпе одинаковых грубиянок ту самую — скромную и умную красавицу. Прямо под стать ему. — Говорят, что… — девушки замолчали, заговорчески переглядываясь, а затем разразились громким, звонким смехом. Аделя сложилась пополам, хватаясь за живот. — Поверила, Ухта? — Катя заливисто смеялась, вытирая проступившие на глазах слёзы. Маша покраснела, обидчиво поджав губы. Она снова ощутила себя круглой дурой. — Да ладно тебе, — Катя дружелюбно сжала Машино плечо. — Мы же пришли, побеспокоились о тебе, разве тебе этого мало? А мог бы вообще никто не прийти. В общем, мы рады, что тебе уже получше. Поправляйся скорее и возвращайся в школу. Теперь ты одна из нас, и мы будем с тобой дружить. — Да, ты поправляйся, — сказала Аделя и медленно направилась на выход. Маша сидела насупившись, её кислое лицо выдавало, что она всё ещё не могла отойти от их глупой шутки. И как только они узнали, что ей нравится Макс? “Не нравится он мне, глупости какие”, — одернула саму себя Маша. — Ты что, расстроилась? — Катя словно читала её мысли. Неожиданно она потянулась вперед и заключила Машу в свои объятья. Крепкие, но тёплые. На миг Маша прикрыла глаза, вдохнув запах её волос и одежды. — Не грусти, а то грудь не будет расти! Катя быстро чмокнула её в щеку и поднялась. — Бывай, Ухта! Хихикая, девочки покинули комнату. Маша уставилась на два одиноких яблока на столе. “Какой ужас”, — сердце было готово выскочить из груди. Наверняка девочки видели, что он проводил её до дома. Иначе они никак не могли узнать, что она думала о нём. “А я всё им выдала, как дурочка”, — Маша подошла к зеркалу. Выглядела она просто ужасно. Всё лицо было в следах от подушки, грязные волосы спутались, под глазами темнели мешки, а сальный нос пестрел черными точками. Маше стало стыдно за свою внешность, за то, что она выглядела так перед девочками. От мысли, что в таком виде её мог увидеть и Максим, её затошнило. Как она выглядела в тот вечер? Как жалкий, изъеденный вшами бездомный котёнок. “А вдруг он и правда спрашивал их обо мне? Разве мог он случайно оказаться на той площадке, в такой вечер? Может быть, это судьба?” Маша улыбнулась, представив себе взволнованного Максима. Вот он входит в класс, надувает свои пухлые губы и дрожащим голосом спрашивает девочек: “А куда Маша подевалась? С ней все в порядке?” Такой парень не мог оказаться таким же, как и все остальные. Не мог смотреть на девушек только из-за внешности. Конечно, он из тех, кому больше важен внутренний мир. И то, что они оказались в одном классе, их мимолетный разговор перед дверями класса — всё это было не случайно. Макс отличался от остальных мальчишек точно так же, как и она от других девочек. Вдохновлённая этими мыслями, Маша присела на кровать и достала из тумбочки альбомные листы. Ей впервые за долгое время захотелось взяться за кисть. Идея для рисунка родилась сама собой. Она и Максим в безумном танце, на синем льду. В воздухе порхают снежинки, и ничего не отвлекает их друг от друга. Маша решила начать с зарисовок, как вдруг её грудь сдавило от неприятного чувства. Во сне она была совсем другой, не такой, как в зеркале. У неё была грудь, роскошные волосы, длинные ресницы и чарующий хохот. Во сне она себя не стеснялась. Она набросала карандашом кружащиеся в танце фигуры. Девушка вышла какой-то чрезмерно худой и угловатой. Слишком похожей на ту страшилу из зеркала. Дверь в комнату скрипнула, на пороге снова показалась мама. — Машенька, это твои подружки были? — А? — Маша не знала, что ответить матери, и замолчала, отводя глаза. — Так здорово, — игриво хихикнула мама, — первый день в школе, а уже подружки есть. Они в какой-нибудь кружок ходят? Может, в кружок по рисованию? Она подошла поближе, внимательно разглядывая альбомный лист в руках Маши. — Как здорово, что ты снова рисуешь. А что, если не секрет? Маша убрала лист обратно в тумбочку и снова села на кровать, поджав колени к подбородку. — Ничего, — угрюмо буркнула она перед собой. — Ну ладно, — мать улыбнулась и потрепала Машу по голове. — Может, ещё кто-то из одноклассников придёт? Скажи, ты ждёшь кого-нибудь? Я бы для них пирог приготовила. — Не знаю, не думаю. В голове Маши шевельнулась шальная мысль. “А что если он придёт?” Нутро похолодело от страха. “Придёт и увидит меня такой”. Ей срочно нужно было помыться. Сорвавшись с кровати, она побежала в ванную. — Маша, ты куда? Зачем тебе в ванную? Не сходи с ума. — Почему мне нельзя помыться? — взревела Маша. — Я выгляжу просто ужасно! — Ты выглядишь очень хорошо. Кто сказал тебе, что ты выглядишь плохо? — мать возмущенно сверлила дочь глазами. — Маша, ты у меня самая красивая. Если какие-то придурки тебе говорят… то шли их в баню! — Я просто хочу помыться, почему мне нельзя? — с вызовом ответила Маша. — Ладно, иди, но если заболеешь ещё сильнее, то вини только себя. Оказавшись в теплой воде, Маша ощутила приятное облегчение. Усердно соскребая грязь с кожи, она всё больше убеждалась в том, что Максим обязательно придёт. Просто он решил зайти попозже, ближе к вечеру. Может быть, он придет с букетом цветов и коробкой конфет. В таком случае нельзя смущаться и показывать ему свою радость, нужно встретить это, как должное. Иначе он подумает, что она круглая дура, и у неё такое первый раз, а значит, никто за ней раньше не ухаживал. После ванны Маше сразу же стало как-то легче. В квартире было очень тепло, не только из-за работавших на полную мощность батарей, мать готовила свое любимое блюдо: курицу с картошкой. Дым стоял на весь дом. Снова заглянув в зеркало, Маша улыбнулась самой себе. Теперь она выглядела лучше. Оставалось причесаться и, возможно, накраситься. Раньше она никогда не наносила на лицо макияж. Спрашивать мать о том, как это делается, было неловко. Поэтому Маша попыталась мысленно представить себе блестящее от тонального крема лицо Марины. Тайком заглянув в мамин зеркальный шкафчик в прихожей, она обнаружила перламутровую помаду, тушь и пудру. Однажды она видела, как красится такой тушью Марина. Та сперва плевала туда, а потом возила по чёрной густой массе прилагающейся щёточкой. Преодолевая отвращение, Маша тоже наслюнявила кисть. Тушь больше напоминала ей гудрон. Маша прошлась ею по своим редким и бледным от природы ресницам, и внешность её тотчас изменилась. Взгляд блеклых голубых глаз стал томным, выразительным. От ресниц падала длинная тень, зрачки стали шире. Помада, правда, показалась ей странной. Как будто она измазала рот жирным кремом едко-розового цвета. С макияжем Маша стала похожа на модель с обложки модных иностранных журналов. Или на грустного клоуна? “Всё ли я сделала правильно?” — Маша не могла оценить свою работу по достоинству, а звать для оценки мать было страшно. И всё-таки, ей казалось, что она сделала что-то не так. Впечатление нужно было сгладить красивым нарядом. В шкафу притаилось темно-красное платье, которое она последний раз надевала на концерт в Ухте. Её старые одноклассницы взахлёб расхваливали её, говоря, что в этом платье она выглядит просто шикарно. Маша остановила свой выбор на нём. Платье и правда было отличным. Может, потому что отец привёз его из заграничной командировки? Впрочем, другого у неё и не имелось. — Ну конечно, — хмыкнула Маша себе под нос. — У кого из этих дур может быть заграничное платье? Нарядившись, она повернулась к зеркалу, пытаясь убедиться, что не выглядит глупо. Мысль о том, что это платье и макияж совсем не подходят к её детскому лицу, нужно было вытравить из головы. “Ну подумай. У Марины наверняка лицо тоже детское. А со всеми этими кремами она выглядит ого-го, а ты чем хуже?” “Всем”, — ответила она сама себе. Маша села на кровать и включила радио. Неожиданно дал о себе знать недовольно заурчавший желудок. Если Максим планировал прийти, то ему следовало поторопиться. Через час с работы вернётся отец, и ему придётся с ним разговаривать. “А может, он так и хочет? Он же серьёзный парень”. Из радиоприёмника доносился сиплый голос Виктора Цоя. Маша взяла в руки гребешок и начала в десятый раз расчесывать волосы. Он придёт, точно придёт. На улице стемнело, во двор въезжали редкие машины, паркуясь поближе к подъезду. Люди возвращались домой с работы. Мелкотня бежала, волоча за собой портфели. У них закончилась вторая смена. Маша застыла в кровати, нетерпеливо разминая пальцы. Чтобы чем-то себя занять, она снова достала альбомные листы и принялась рисовать. Высунув язык от напряжения, она старательно выводила линии на лице Максима, его аккуратный, округлый нос, серьёзные губы, идеальные брови. Он получился слишком красивым для той лохушки, что схватила его за руки. Девушку нужно было исправить. Добавить теней, удлинить ресницы, увеличить грудь. Маша сузила ей талию, добавила приятного объема вверху и внизу перед тем, как нарядить её в облегающее темно-красное платье. Теперь было почти хорошо. Может быть, когда Максим придёт, он спросит её про этот рисунок, а она смущённо ответит ему, что это сцена из её снов. А может быть, это прозвучит слишком глупо и навязчиво. Он ведь сразу же узнает себя и всё поймет. Входная дверь неприятно хлопнула, из коридора донёсся низкий бас отца. Скоро семья сядет ужинать, у Макса оставалось слишком мало времени. Тяжёлое осознание опустошило Машу изнутри. Слишком поздно она поняла, что он не придёт. В бессильном отчаянии она смяла листок с уже законченным рисунком и спрятала его под подушку. Нечаянные слёзы растворили нанесённую тушь, глаза жутко защипало, будто в них плеснули кислотой. — Маша, ты пойдешь кушать за стол, или тебе принести? — крикнула из коридора мать. Маша попыталась ответить ей, но из груди вырвался надрывный стон. И всё-таки, он не пришёл. Они её не обманули. Она обманула себя сама. Содрогаясь от беззвучных рыданий, Маша рухнула на пол, растирая косметику по лицу. “Дура, придумала что-то. Глупая, глупая дура. Как ты могла поверить, что он думает о тебе?” Девочка обхватила себя за бока, пытаясь разорвать надоевшее платье. — Маша, — мать подошла ближе к комнате, ещё немного — и откроется дверь. — Сейчас, иду, — пропищала Маша, пытаясь сказать это как можно более спокойно. Продолжая лежать на дощатом полу, она укоряла себя за глупость. “Как ты могла подумать, что он влюбился в тебя? Как мог кто-то в тебя влюбиться?” От самоистязаний снова захотелось плакать. Но показаться в таком виде родителям было бы невыносимо. Мать ещё могла бы её понять, но отец… Он наверняка решит, что его дочь сошла с ума. Маша поднялась с пола и переоделась привычный домашний наряд. На цыпочках прошмыгнула в ванную, смыла превратившийся в кашу макияж. Нужно было смириться с тем, что он не пришёл. Смириться и жить дальше. За ужином отец, как обычно, рассказывал последние новости с работы. Говорил, что вместо военной продукции на заводах теперь делают кастрюли и ложки, ругал руководство страны и возмущённо заявлял, что он бы всё сделал по-другому. Мать одобрительно кивала, постоянно спрашивая, нравится ли ему курица и не дать ли ему ещё хлеба. Маша как можно быстрее съела свою небольшую порцию и, отказавшись от добавки, вернулась в комнату. В соседних домах постепенно гас свет в окнах, утихали крики детей со двора. Жилой массив подготавливался ко сну. Маша грустно вздохнула и прищурилась, с седьмого этажа было не видно, кто ходит под окнами. Какой-то парень в черном пальто. Нет, не парень, мужчина с залысиной. Маша легла на кровать и наугад достала из шкафа книжку. “Как закалялась сталь”. Она её уже читала. Это была любимая книга отца, пару лет назад он высокопарно положил её на книжную полку, заявив, что это произведение изменит каждого пионера в лучшую сторону. А теперь Маша уже не пионер. Она открыла книгу на случайной странице, а там как обычно: Павка Корчагин из-за ненависти к священнику подсыпал в пасхальное тесто махорку. Маша положила книгу обратно на полку. “Интересно, какие книги читает Максим?” Маше не нравилось снова возвращаться к мыслям о нём. Скорее всего, он о ней не думал. Так почему она должна? В комнате родителей затихал телевизор. Мать подошла к её двери и тихо попросила Машу выключить свет и ложиться спать. Выполнив просьбу матери, Маша сняла с себя одежду и легла под одеяло. Голова всё ещё немного болела, спать не хотелось. Чтобы поскорее провалиться в сон, девочка начала считать овец. Один. Два. Три. Счёт оборвал снежок, прилетевший в окно. Затем ещё один. Снежок? Больше похоже было на стук. Маша вскочила с кровати и с удивлением выглянула на улицу. На заваленных снегом тротуарах не было ни души. Наверное, это просто снег с крыши. Маша подумала было открыть окно, но вспомнила, что все они были плотно заклеены на зиму. Ну и ладно. Как только она отвернулась от окна, стук раздался сразу же за её спиной. Глухой удар чего-то мягкого по стеклу. Едва появившаяся мысль о том, что это Максим, сразу же угасла. Зачем ему прятаться? Да и докинул бы он снежок до седьмого этажа? По спине крадущимися пальчиками пробежался холодок. Смотреть в окно ещё раз было страшно, как будто ситуация на улице могла измениться. Маша легла в кровать, накрывшись одеялом с головой. Как можно было так испугаться? Это ведь всего лишь снег, упавший с крыши. Он отскочил от отлива и кусочки стукнулись об окно. В коридоре тихо скрипнула входная дверь, будто её тайком приоткрыли. Или ударили снаружи. Маша зажмурилась от страха. Отец рассказывал ей, что двери в квартирах специально ставят так, чтобы они открывались вовнутрь. Чтобы КГБшникам было удобнее их вышибать. Но дверь квартиры не вышибли, даже не открыли, да и не могли открыть никак, кроме как ключём. Она просто заскрипела. Чьи-то шаркающие лапы скреблись на деревянном полу, возле туалета. Сознание подсказывало Маше, что единственным разумным вариантом было бы резко вскочить, скинув с себя одеяло, и закричать. Может быть, в квартиру проник вор. Родители услышат и прогонят его. Но что-то подсказывало ей, что это не вор. Кто-то тихонько постучался в дверь её комнаты. Стало ясно — это точно не вор. Маша осторожно выползла из-под одеяла, стараясь не смотреть в сторону входа. “Может быть, я сплю? Надо себя ущипнуть”. Тук. Тук. Тук. Больно дернув себя за руку, она не проснулась. А дверь уже поползла открываться. Сдерживая крик, Маша быстренько залезла под кровать. Звать на помощь было поздно, этим она только привлечёт к себе внимание. Мохнатые лапы с длинными когтями появились в её комнате. Их было четыре, как у собаки. Существо не издавало никаких звуков, оно не рычало, не нюхало. В комнате был слышен только скрип половиц. Сердце Маши бешено колотилось, перегоняя кровь из мозга в пятки. “Конечно, всё это мне снится, такого не бывает. Не может быть, такого не существует”. Маша пыталась убедить себя в том, что всё это — лишь последствия горячного бреда. Наверняка у неё просто поднялась температура и… Существо остановилось возле её кровати. Из невидимой пасти на пол капнула прозрачная слюна. Очертания ног замерли совсем рядом с лицом Маши. — Ты тут? — вдруг спросило существо, неприятным, режущим уши голосом. — Под кроватью? Не выдержав накатившего ужаса, Маша закричала. Но вместо рёва изо рта вырвался лишь сдавленный писк. Существо поднялось на две лапы и зашагало в сторону коридора. Из комнаты родителей послышался какой-то звук, недовольное бурчание. До ушей Маши донесся сонный голос ее матери: “Пойду, посмотрю”. Маше хотелось её остановить. Существо всё ещё было в коридоре. Оно стояло на двух лапах, и оно точно было чем-то опасным. Мама вошла как раз в тот момент, когда Маша выползла из-под укрытия. Свет зажёгся в её комнате, изгоняя нечистую силу сиянием шестидесяти ватт. — Маша? Ты где? — сонно спросила мать. Девушка вскочила с пола и бросилась матери на шею. — Я так рада, что ты жива! — Что? — удивлённо спросила мать. — Зачем ты под кровать залезла? На полу холодно. Надо тебе ещё таблетку анальгина дать. — Мне страшно, — прошептала Маша. — А входная дверь закрыта? — Ну конечно, закрыта, — мать недовольно нахмурила брови. — Ты уже не ребёнок, чтобы в барабашек верить. Ложись спать. Маша упросила её проверить надёжность входной двери. Всё оказалось закрыто аж на два замка. Никому не прорвать такую защиту. Значит, ей померещилось. Маша снова ощутила себя ужасно глупой. Рассказывать родителям о своем кошмаре во всех подробностях она не стала. Выпив таблетку, она вернулась в свою комнату и снова легла на кровать, пытаясь уснуть. Её терзали нехорошие мысли. “Если это был кошмар, то почему я не помню момента пробуждения, как будто я до сих пор нахожусь во сне? А если это было наяву, а этого быть не могло, значит, я видела это своими глазами…” Неожиданно Маше стало ужасно холодно. Сколько бы она не пыталась закутаться в одеяло, холод не уходил. Наверху что-то хлопнуло. Превозмогая себя, Маша подняла голову и увидела настежь открытое окно…