Саван пепельных снов

      Пальцы сковывает от напряжения.       По виску предательски соскальзывает капля пота, хотя магический щит прекрасно сдерживает жар. Нелот поджимает губы: на этот раз он действует куда осторожнее, даже «страховочное» ведро воды не презрел – не хватало ещё взаправду подпалить башню Фира.       Раскаленная масса ведет себя отвратительно. Норовит то расплыться, то разогреться сверх всякой меры, а последнего допустить никак нельзя. Только не снова.       Он же лорд-маг Телванни, в конце концов!       В его власти силы, которые и не снились многим бездарям, мнящим себя настоящими чародеями. Он способен творить заклинания, повергающие в трепет и приводящие в исступленный восторг, обманывать разум и чувства, наделять простые вещи удивительными для не сведущих в тонких материях свойствами, открывать порталы в Обливион и подчинять его обитателей воле собственной. Он – по праву один из самых могущественных магов не только Морровинда, но и Империи уже не первую сотню лет.       А сладить с развлечением времен молодости Фира всё никак не выходит. Даже не верится, что когда-то маги отвлекались от повседневной рутины именно так.       Не отдых, а сплошное мучение.       – Не боишься уступить юности? – ехидничает Дивайт.       «Юность» справляется не в пример лучше: масса у неё уже заострилась вполне узнаваемыми формами цветка комуники. Не вершина искусства, однако неплохо, хоть и нисколько не примечательно, учитывая крайнюю незатейливость оригинала.       Зато пальцы не дрожат.       И вообще не похоже, чтобы девчонка испытывала какие-то значительные неудобства, несмотря на кажущуюся бессистемность движений. Ещё и в тон, наверняка, попадет, если не безошибочно, то близко.       И она – совсем не лорд-маг. Даже Телванни – весьма условно.       Вот незадача.       – Если это – юность, то Терана – образец здравомыслия, – цедит Нелот и одним рывком придает своей заготовке сходство с цветком коды.       Ещё не вечер.       Пусть Фиру Нелот и проиграл, никому другому он уступать не намерен. Будь Нерайя хоть Неревар воплоти, хоть сама Азура в смертном теле, в искусстве контроля магии ей с ним не сравнится, не поможет ни стремительный рост навыков, весьма подозрительный, если не брать в расчет суть, что скрывается за смазливой мордашкой, ни приемчики родом из Первой эры.       «Развлечение» древности не экстраординарно отнюдь.       Да, не элементарно – посильно.       Оттого разочарование прорывается скупым щелчком языка, когда лепестки почти идеального цветка застывают слишком мягкими линиями, всё ещё огненными, яркими до боли в глазах: стекло не терпит самоуверенности. Не прощает легкомыслия. И можно попытаться исправить этот досадный нюанс, да куда благоразумнее принять за небольшую погрешность и перейти к следующему этапу.       Главное, чтобы цвет удался.       – Всё дело в привычке, – в отличие от Дивайта, Нерайя то ли не стремится уколоть, то ли предпочитает потешаться в ровном тоне.       Её цветок уже похож на стекляшку, а не на огненный шар. И оттенок бордового до противного достоверный.       Она впереди.       Ровно мгновение, пока верхний лепесток не лопается с тонким звоном.       – Не собираюсь привыкать. Ни за что, – Нелот картинно закатывает глаза, абсолютно уверенный, что его-то творение даже трещинами не пойдет. – Хватит с меня. Зачем тратить силы и время на то, что руками сделать проще?       На то, что магу делать смысла в принципе нет.       Непростая работа, только вот для любого посильная при подготовке должной. Стеклодувы обходятся безо всяких магических ухищрений и по результатам зачастую превосходят пробный «тарелочный» раунд, во время которого Нелоту объясняли правила. Цветы для них – едва ли задание невыполнимое.       И за работой они явно не чувствуют себя так, словно к ступке примеряются вместо пестика кальцинатором.       – Порой процесс важен не меньше, чем результат, – чужие пальцы мельтешат ритмично, разогревая поврежденный лепесток отдельно от целого. Без спешки, без азарта, свойственного любому соревнованию, шуточному в том числе.       Как бы Нерайя ни пыталась казаться заинтересованной, очевидно: скорая победа, выскользнувшая из рук, волнует её едва ли.       Впрочем, на общем фоне это и впрямь мелочь.       Нелот не в курсе, какая конкретно драма развернулась под Красной горой. Ему видны контуры, не детали.       Ничего по-настоящему страшного. Ничего в действительности непоправимого. Ничего взаправду дурного, раз удалость отделаться поверхностными ожогами, парой царапин да последствиями передозировки экспериментальным зельем.       Однако и ничего приятного.       Сплошная неопределенность. Фир знает больше наверняка – он был рядом, когда девчонка очнулась после двух суток беспробудного сна, только вот и с ним она едва ли расщедрилась на подробности.       Суть, тем не менее, ясна без слов: она видела того, кого видеть желала. Говорила с ним.       Дерзила, наверняка.       Убеждала.       И умудрилась остаться в живых.       – А ещё терпение бывает не лишним, – подмечает Дивайт, разглядывая свою ветку вереска, настолько легкую и изящную, что от настоящей не отличить.       О, да.       Разумеется.       Терпение – благо, терпение – добродетель и вообще без терпения не обойтись. Резонно, когда речь заходит о серьезных делах и совершенно абсурдно в отношении того, что должно приносить удовольствие: учитывая с десяток условий, намеренно усложняющих игру, сейчас у терпения явно не целевой расход.       Чужой щит подергивается мелкой рябью.       – Кстати о терпении, – Нелот делает вид, что вовсе не замечает излишней зелени в остывающем стекле, переводит взгляд на Нерайю полноценно и полновесно. – У вашего общего знакомца оно не закончилось?       «Ваш общий знакомец», – вслух.       «Знакомец этих двоих», – про себя.       Звучит совершенно не впечатляюще. Даже немного уничижительно, если поиграть интонацией. Намного лучше, чем «Дагот Ур» или какое-либо из десятка пафосных прозвищ, культивирующих страх пред ещё одним самопровозглашенным живым божком.       Нелоту нравится.       Фир, разве что, не в восторге: никакие они не знакомцы, ведь главу Дома Дагот он видел от силы с десяток раз. И то – в далеком прошлом.       – Боюсь, придется ещё подождать, – ухмылка совсем не женственная нахально кривит мягкие губы.       Так странно на самом деле.       Нелот до сих пор не представляет, как в действительности выглядел Неревар: любопытствовать о подобном пустяке несолидно. Зато знает, как он ухмылялся, ведь Дивайт говорит, что ухмылка – та самая. В точности та.       Как и образ мыслей.       – Не собираешься ничего предпринять? – полупрозрачный цветок коды поблескивает, отражая ровный магический свет.       Нелот не волнуется.       Конечно же, нет.       Глупости.       Однако это не тот случай, когда неведение может сойти за милость. Фир знает больше, и Нелот не претендует ни на его место, ни на его роль: ему нужны лишь сведения, примерные ориентиры в туманных наметках грядущего. Лучше заранее знать, когда состоится следующий акт драмы, растянувшейся на века.       – Мой ход сделан, – Нерайя по-прежнему растягивает губы игриво, хоть не пытается взаправду запутать или обмануть. – Теперь его черед.       Рот улыбается, а глаза – нет.       Холодные глаза.       Темные.       Не соответствующие лицу.       Нелот в который раз думает, что на самом деле не хочет до конца осознавать, какие за ними бездны – не его это дело. Вот божок Красной горы пусть разбирается – ему, может, на пользу пойдет.       – Как же, конечно, – привычные интонации не скрывают сарказм. – А управится ли он за месяц или хотя бы за год?       Не успеет ли ещё чего наворотить?       Последний вопрос остается не озвученным – ни к чему сыпать соль на чужую рану. Не то, чтобы Нелот переживал за бедовую девчонку, которую, по-хорошему, и «девчонкой»-то назвать нельзя, но он – не конченая дрянь, несмотря на объективно скверный характер.       Непросто всё.       Очень непросто.       Договориться с тем, кто терроризирует Вварденфелл вот уже несколько столетий подряд – прихоть, граничащая с придурью. Неприемлемая для большинства здравомыслящих как факт. Недостойная того, кто по разумению верующих в пророчества и прочую чепуху, должен стать героем-освободителем и уничтожить главного врага Трибунала по вкусу вместе с Тремя или без.       Ересь.       Однако ересь весьма занимательная. Не невозможная.       На языке Телванни – рискованный эксперимент.       На языке глаз, холодных и темных, лицу юному не соответствующих совершенно – надежды тень.       – Ещё недели не прошло, – отмахивается Нерайя с отточенным простодушием, а в голосе мурлыкающем мёд мешается с вином. – Неужели вы не позволите женщине немного веры в её маленькую слабость?       Нелот давится воздухом на вдохе и едва не выпускает из незримой хватки почти завершенный цветок.       «Маленькая слабость».       Да-да.       Очень маленькая.       Крошечная буквально.       Незначительная совсем.       И, что самое главное, незаметная.       Дивайт смеется, не таясь. Взаправду весело. По-простому. Он вообще в последнее время чрезмерно благодушен, словно рядом с условным кимером, помнящим его порывистую молодость, перестает чувствовать себя глубоким стариком.       Если бы ещё исследования забросил – впору было бы бить тревогу.       Спелись, чтоб их.       Нелот щурится подозрительно. Он уверен – неслучайные слова. Попытка сбить концентрацию засчитана, уход от темы – едва ли.       Ему уже удалось вытрясти из Фира всё, чем этот древний скамп не посчитал нужным поделиться ни разу за годы общения. Все неточности-несостыковки, недоговорки и недомолвки. То, что Трибунал тысячелетиями старательно заметал под ковёр, наверняка, радостно отмечая смерть каждого непосредственного свидетеля того, как проявляли себя живые боги до обретения божественности.       Хотя, справедливости ради, ещё совсем недавно события времен, минувших настолько давно, интересовали Нелота не больше, чем пророчества о Нереварине и прочая ерунда для впечатлительных обывателей, кочевников и их шаманов, увешанных костями да перьями.       А теперь, гляди ж, тот самый Нереварин сидит перед ним. Крепит багровый цветок к увитой листьями ветке, пока Дивайт подстраховывает щит, а Нелот и не против. Не насмехается, не возражает и ничего не оспаривает.       Ведь и впрямь Нереварин.       Не без малого – Неревар.       Ожившая эшлендерская сказочка, только совсем не сказочка. То, во что не поверил бы ни за что ещё пару месяцев назад.       И можно было бы сохранить верность себе, посмеяться над всеми доводами и посудить вполне справедливо, что Фир банально сошел с ума на старости лет, углядев в девчонке легендарного предводителя кимеров, или затеял розыгрыш века от скуки, да тогда Нелоту и себя пришлось бы признать не совсем вменяемым.       – Отчего же, позволю, – отзывается он, фыркнув многозначительно. – Но что, если вера себя не оправдает?       Если время слов давно прошло?       Что вероятно.       Не невозможно.       Более, чем предсказуемо.       Нерайя способна быть убедительной до дрожи и изворотливой, словно бесплотный дух, – Нелот испытал её «чары» на себе, когда в его руках оказалась вожделенная мантия, ради которой не пролилось ни единой капли крови. Мантия, из-за которой ему, по сути, и пришлось знакомить Нерайю с Дивайтом. Сениз Тиндо, кажется, до сих пор не понимает, что с гордостью носит фальшивку, а Готрен слишком занят своими делами, чтобы заметить подмену и открыть помощнице глаза.       Только смертного обаять нетрудно, даже если это могущественный волшебник, искать подход к которому нужно исключительно в те редкие минуты, когда боль в суставах перестает досаждать.       Божок же, хоть и самопровозглашенный, но бог.       Нелоту нужно услышать, что будет, если судьба не окажется милостивой. Если всей убедительности Нерайи-Неревара не хватит.       Сложно ведь подготовится, не зная наверняка.       – Тогда хлопот, безусловно, прибавится, – плавкий жар стекла отражается в чужих глазах, заменяя лукавые отблески, пеплом заметая надежды тень. – И я сделаю то, что должно.       Не пустое обещание.       Не самообман героический.       Констатация факта.       Как будто это – нечто само собой разумеющееся. Как будто и не может быть ничего иного, что странно слышать, если не знать, что Нерайе на самом деле далеко не «под тридцать» лет. Если не понимать, что выбор этот меж долгом и чувствами не первый и не единственный.       Она убьет, и рука её не дрогнет.       Что бы ни терзало изнутри.       Если откровенно, Нелот не совсем понимает, какие отношения связывали Неревара и того, кем когда-то был божок Красной горы: Нерайя обходится пространным «дружба», а Дивайт не желает разносить непроверенные слухи. От его пояснений, что был Трибунал, и был советник, и советник стоял выше Трибунала и, судя по всему, был к Неревару ближе любимой жены, понятнее не становится ничего. Все исторические заметки так и вовсе можно свалить в выгребную яму к «36 урокам».       Впрочем, всё это – условности. Абсолютно неважно, что между Нереваром и некогда главой Дома Дагот – действительно ли дружба на грани братства, старые ли долги, запретные ли чувства или что ещё.       Сейчас божок Красной горы для Нерайи – её маленькая слабость.       Нелепо, но – не ложь.       – Без сожалений? – спрашивает Нелот, хотя прекрасно знает ответ.       Нет, конечно же.       Нет.       – А разве это важно? – Нерайя прячет то, что внутри пылает, искусно-привычно, да не до конца: уголки губ сковывает тоской неживой вопреки тону светскому. – Если моя вера себя не оправдает, он не остановится, и тогда мне придется его остановить. Мне. Никому иному. Никого иного он не подпустит достаточно близко, чтобы нанести удар.       Никому иному он его не позволит.       Нелот вздыхает невольно. Подхватывает незримой силой качнувшуюся опасно веточку комуники, да не говорит ничего: всё верно до отвращения и до зубного скрежета правильно. Бог сам выбирает своего убийцу.       А чувства глупы.       Нелогичны.       Иррациональны.       Нерайя же – решительна безысходно.       Нелот знает таких – решительных вопреки. Помнит. Они делают то, что должно, не дрогнув, а после так же, не дрогнув, затягивают на шее петлю.       Не сразу, разумеется.       Далеко не сразу.       Через месяц, через год или через десяток лет – не важно. Тогда, когда посчитают, что все долги оплачены и все дела завершены.       Не всегда буквально. Чем крепче разум, тем менее очевиден путь. Чаще перестают осторожничать, забывают, словно намеренно, о себе, лезут на рожон и бросаются безрассудно туда, куда никто в здравом уме не полезет.       Если рядом не окажется никого, способного помочь, не вспугнув.       Нелепо осознавать: Нелоту не хочется, чтобы Нерайя закончила так. Не потому, что она полезна в отдаленной перспективе, не из-за того, кто она в действительности, и всех сопутствующих эфемерных выгод – просто не хочется. Хочется же, чтобы божок Красной горы оказался хоть чуть-чуть сговорчивее кагути в брачный период и сумел-таки собрать в кучу свернутые почти безграничной силой мозги или во что там девчонка упрямо верит.       Пусть живет.       Пусть не даст повод убить.       Если же не справится… Нелот никогда не считал себя особо правильным, порядочным или, как бы наивно ни звучало, добрым, но всё когда-нибудь случается впервые. Да и Фир не отвернется. Вдвоем сдюжат как-нибудь, сладят с последствиями решительности чужой.