Баллада о Путеводной

Русалка отправилась туда, откуда никому из живых не было бы возврата. Она продиралась сквозь ил и сплетенные временем толстые водоросли — кости отсыревших скелетов колыхнулись от ее стремительного движения. Вниз, еще ниже, туда, где нет ни намека на свет, где не решаются оставаться самые крошечные обитатели дна. Там, где самые глубокие потоки ледяной воды сливаются с бесконечной чернотой мировых вод. Дальше обители чудовищ, сплетенных из мрака и плоти. Где не встретишь ни одного отпрыска древнего монстра — кроме него самого. В логове змея было холодно. Даже Русалка, чье сердце давно не билось, ощутила гадкий озноб — так похожий на страх. Она видела его исполинское тело, что неспешно переваливалось с места на место гибкими и тяжелыми мышцами по каменистому полу, скрипело плотной чешуей. Его глаза были закрыты — пока он резвился и питался на земле, чудовищная туша таилась здесь, в безопасности. Когда она сошла наземь, в шаге от Змея — было сложно найти клочок пространства, что не занимало бы его туловище, — ее руки мелко задрожали. Зная, что станет потерянным навсегда, кто бы решился спуститься сюда, чтобы положить ему конец? Герой? Или отчаявшийся безумец? Да и с ним не будет покончено — пока может, Змей будет цепляться за жизнь, и останься в нем хоть капелька крови, лишь ослабнет на многие века, но не сгинет. Снова примется наедаться, набираться сил из чужих сердец — как напился из нее. Чем дольше она находилась здесь, тем больше сходила с ума. Мысли путались, движения стали неуверенными, шепот древних голосов пробирался к ее затуманенному разуму — чтобы вытрясти из нее остатки души. В этой терпкой и темной густоте ее глаза вдруг выхватили искру. Осторожно приблизившись, Русалка протянула руку. Близ смятого и растерзанного доспеха лежал меч обреченного — глупца или героя. Меч, сохранивший искру звездного света. Она коснулась рукояти — и едва не закричала: так близко свет жег и слепил ее не хуже, чем мог бы Змея, но тот был силен, и не замечал столь крохотного осколочка под своим животом, надежно оберегая его. Русалка посмотрела на него: мышцы под чешуей заходили ритмичнее. Змей лакомился. Ее мертвое сердце кольнуло — так же, как после встречи с Принцессой, — а потом сдавило так, что на секунду Русалка поверила, что ожила. На мгновение она снова почувствовала боль: когда возлюбленный отказал ей, когда она отдала все ради него, и получила — бездыханного, на дне озера, с лицом, искаженным всеми ужасами бездны — ее новым, чудовищным обличьем. Кто-то должен положить этому конец. Пересиливая себя, Русалка стискивала острые зубы, обжигалась от потрепанной рукояти звездного клинка. Не выпуская его, она устремилась на поверхность.