Отче(т)

Краснодарский край, Новошахтинск, 2014 год       «Пропал! Погиб! Какая мука!»              Женёк страдальчески закатил глаза к серому потолку, надеясь увидеть на нём какую-то подсказку. Потолок, подернутый сеткой трещин, остался нем. Как же написать? Как выразить чувства в нескольких словах, не уходя в пошлость длинных строк и обсасывание заезженных фраз о любви? Он покусал нижнюю губу. Вот же угораздило! Месяц назад он не стал бы тратить вечер на подобную чепуху, а теперь не находил себе места. Он глянул на книги, втиснутые на старую полку, и зацепился взглядом за потрепанный томик Данте в переводе Лозинского. Перед глазами огнём загорелись строки из второй главы:       «А я? На чьем я оснуюсь примере? Я не апостол Павел, не Эней, Я не достоин ни в малейшей мере…»              «Действительно, Евгений, а чем ты настолько примечателен, чтобы такая девушка воспринимала тебя всерьёз? Стишки пописываешь? А создал ты хоть что-то своё, оригинальное? Идеи, стиль ты заимствовал у малоизвестных, но напечатанных поэтов. Ты же – притворщик, подобие писателя, цветастая куколка в витрине, которая лишь пытается быть человеком с настоящими душой и сердцем... Ты - тень величия, до которого вряд ли дорастёшь», – он сильнее закусил губу и тут же пискнул от боли. Насколько ему проще жилось, пока он не встретил её, не увидел в том освещенном весенним солнцем коридоре… Женёк блаженно улыбнулся…              А началось всё в тот день, когда он наступил на горло своей стеснительности, решил, так сказать, выйти из тени, и подал заявку на участие в районном творческом конкурсе. Масштаб для их городка был впечатляющий: собирали работы всех школьников от двенадцати до шестнадцати лет, увлекающихся рисунком, фотографией, пишут рассказы или стихи. Требовалось подать заявку, дождаться отборочных, после которых пройдет выставка с чтениями, и под конец этого мероприятия будут объявлены победители. Изюминкой выставки было то, что каждый гость мог проголосовать за то, что понравится, увеличивая шансы фаворита на победу. Лучшие работы отправят на соревнования области, где будут новые отборочные. Обычно Женёк сторонился столь массовых событий. Его творчество для умеющих слушать и слышать, а не для оголтелой толпы шумных подростков, которые ищут очередную смешнявку для своих мемов. Но финальный приз – о, этот приз! – заставил всерьёз задуматься об участии. Кроме словарей, энциклопедий и канцелярских принадлежностей – стандартных подарков на подобных мероприятиях, – работы победителей объединят в сборник, отпечатают и разошлют по школам Краснодарского края. Евгений Федосов или просто Женёк, стеснительный до икоты, но всегда жаждавший славы и признания, решил, что обязан победить в этом конкурсе.              «Всё или ничего! – сказал он себе, заканчивая конкурсную поэму. – Я сделаю первый шаг к известности или погибну никчёмным бездарем, паразитирующим на таких же никому не нужных и забытых писаках, перемолотых бессердечными жерновами мировой литературы».              В определённый день определённого месяца Женёк направился в определённое место определённого района. Он шёл к определённым людям, чтобы отдать определённую работу на определённый конкурс с неопределённым результатом. Люди переминались и подпрыгивали в мелочной спешке, торопились по своим крошечным, но очень важным делам. Будничная суетность передавалась от одного серого прохожего к другому, как будто между ними была натянута металлическая нить, проводящая ток от передатчика к передатчику. Женёк чувствовал кожей электричество, исходившее от людей, нетерпение, с которым они жались у светофоров, и эта эмоциональная взъерошенность подстёгивала его фантазию в самом негативном ключе.              «А вдруг откажут? Может, я выбрал плохой формат? Жёстких ограничений не было, но существуют негласные разрешённые темы и такие же негласные запрещённые... Работу о жестокости, политике, нетрадиционных, прости Господи, ценностях завернут без объяснения причин...»              Внимание Женька привлекло движение справа. Он скосил глаза, рассматривая низенького мужчинку, подошедшего к переходу. Пузатенький, как воздушный шарик, но какой-то потрепанный, будто этот шарик уже несколько недель ползал по комнате, собирая весь тайный мусор шестилетки. Мясистый нос дядьки украшала сетка красных и синеватых сосудов, маленькие глазки походили на двух голодных мышей, притаившихся в норках. Лицо было сухим и рыхлым, безжизненным, как булыжник на дороге. Дядечка будто почувствовал, что его рассматривают, и недовольно зыркнул на Женька из-под кустистых бровей. Тот в раз перестал пялиться и поспешил на свой зелёный.              «О чём это я? Ах да! Патриотически окрашенные работы... Они больше нравятся комиссии, меньше - публике. Здесь разыгрывается увертюра: если со мной не согласно жюри, то я – творец, не понятный косными стариками! Но останусь неизвестным творцом... А если во мне разочаруется публика, если осмеёт мою работу... заглушит хлопаньем белых перчаток... то никто и никогда не узнает…»              Слёзы обиды подкатили к горлу, но Женёк отложил все рыдания до дома. Не хватало ещё предстать перед комиссией с красными глазами и отёкшим носом.              На горизонте показался нужный дом. Выкрашенный блеклой жёлтой краской, он был тем героем, которого в современных пьесах называют «типичное двухэтажное строение». Глаз за него не цеплялся, поэтому хмурый Женёк пролетел мимо. Опомнившись через десяток метров, он осознал свою оплошность и поторопился назад. В небольшом холле сразу обнаружились доброжелательный охранник, объяснивший дорогу, нужная, и по сути единственная лестница наверх.              На втором этаже он приоткрыл дверь с прозрачными стеклянными витражами, поискал глазами какой-нибудь указатель, подсказку, куда ему двигаться дальше. Состояние медленно приближалось к отметке «истерическое». Инструкции от охранника вылетели из головы, как только Женёк поставил ногу на первую ступеньку. Он за несколько мгновений забывал описание дороги, короткий список продуктов, очерёдность уроков, регулярно влипал в неловкие ситуации из-за рассеянности, но никто не понимал, что в этом нет злого умысла. И сейчас он стоит посередине коридора, в котором ни души. Из кабинетов не слышно разговоров или щелчков клавиатуры, куда идти – неясно. Тишина казалась объёмной и всепоглощающей, недовольной и обвиняющей, как тот дядька на переходе. И чего он так злобно зыркнул!.. А коридор, кажется, удлинился в два раза, появились новые двери... Женёк почувствовал, как ноги становятся ватными. Это же надо теперь в каждую постучать, каждый раз заглядывать и спрашивать, туда ли он попал. И зачем пришёл! Лучше бы остался дома, писал и выкладывал стихи под разными псевдонимами в интернете... Он судорожно сглотнул. Нет, раз он оказался здесь, надо довести дело до конца, дойти до нужной двери, нужного стола, уверенно войти в своё будущее на твёрдых ногах. Если бы эти дурацкие ноги ещё его слушались…              Тихо открылась одна из дверей и оттуда вышла девушка. Чёрные волосы струились по плечам, доходя до лопаток, высокий лоб подчеркивали тонкие брови, под которыми мерцали агатовые глаза. Личико было острым, как у лисички. Невесомое платье обволакивало тоненькую фигурку, акцентируя внимание на миниатюрности божественного создания. Ноги предали Женька во второй раз, превратившись из ватных в каменные. Какая милая!.. Наверное, тоже пришла на конкурс, скорее всего – художница. Такие всегда рисуют картины со сказочными лесами, где феи расчёсывают свои длинные волосы, подобрав под себя тонкие, почти прозрачные ножки, вокруг буйно цветут неизвестные науке цветы, а прозрачные нимфы в это время кружатся под звуки свирели прозорливого пана. А может, она пишет рассказы о прекрасных принцессах, заточённых при неприятных обстоятельствах, и принцах, которые непременно проходят все испытания и спасают возлюбленную.              «Кстати, откуда они знают, что встретят именно ту, которую любят? – подумал Женёк. – Они же её никогда не видели, только легенды слышали. Даже лягушку можно описать так, что она станет царицей болот... А принцесса... принцесса, даже прекрасная, всё равно человек. Ей надо за собой ухаживать, ванну там принимать, причёсываться, всякие втирания делать, на улицу выходить, в конце концов! Иначе через пару лет в башне окажется не прекрасная дева из легенд, а неопрятный сухофрукт с атрофией ног, который даже по лестнице спуститься не сможет...».              Пока он разрабатывал комплекс упражнений для пленных принцесс, девушка вплотную подошла к лестнице. Она внимательно посмотрела на Женька, который перегородил дорогу и во все глаза таращился на неё, и рассмеялась. Женёк вышел из ступора и насупился, приготовившись защищаться. Нахалка смахнула выступившую слезинку и сказала:              — Извини, пожалуйста. Не хотела тебя обидеть, но ты так внимательно на меня смотрел, будто не мог поверить, что я – настоящая. И вид у тебя был… знаешь, будто привидение видишь, и надо срочно ответить на какой-то сложный вопрос. Иначе я на тебя налечу и сделаю пакость: волосы дыбом поставлю, уши выкручу, за нос цапну. Что-то такое, нелепое и дурацкое.              Женёк тоже улыбнулся. Он очень живо вообразил свою физиономию. Тем временем девушка представилась:              — Меня Женей зовут. Пришла заявку подать. Ты тоже?       — Я тоже – что?       — Пришёл на конкурс?       — Да.       — А зовут тебя как?       — Женя-а-а-а… – последнее «я» затянулось настолько, что было непонятно, это конец предложения или нет. Женя удивлённо подняла брови. – …а-а-а-а-а… Я – Женёк, Евгений Федосов.       — Ого. Нам нужен третий, чтобы загадал желание.       — Что?       — Ну, человек, который посередине встанет, – Женёк непонимающе заморгал, и она перевела тему. – Неважно. Ты уже подал заявку?       — Нет, я только пришёл… и забыл, в какой кабинет нужно идти.       — Здесь всего один кабинет, остальное – архивы или читательские залы.       — А на них есть таблички?       — Нет. Это же очевидно.              Женёк не понимал, издевается над ним новая знакомая или действительно не видит, в чём проблема. Светлое личико Жени излучало доброжелательность, и она предложила помощь:              — Хотя с непривычки может показаться, что всё не так однозначно. Давай с тобой схожу, будет проще, – Женя просунула свою руку под локоть Женька и уверенно повела его по коридору. Остановившись у нужной двери, она легонько толкнула его вперёд, мол, тебе туда.       — Я дождусь тут, а то ты не выберешься из этого лабиринта. Но я захочу награду за свои труды, – Женя задумчиво постучала кончиком пальца по губам. – Конечно! Ты должен мне бокал чистейшего морса, – он сконфуженно кивнул и открыл дверь.              ***       Весеннее солнышко заливало площадь с летним кафе, напитывая теплом зыбкую тишину. Будничная шумная суета перенеслась к реке, под кроны старых деревьев. Дети помладше пускали кораблики у самого берега, а дети постарше снимали это на телефоны, подначивая друг друга залезть на один из камней и оттуда прыгнуть в бурлящий поток, преследуя бумажные «фрегаты» на манер огромных морских чудовищ. Родители расстелили пледы, достали бутерброды, зелень, термосы с чаем и предались ленным разговорам с соседними «лежанками». Иногда дети прибегали к ним, запрыгивали на спины пап или обнимали мам, выклянчивая самые вкусные кусочки. Получив желаемое, малышня убегала обратно в свой сказочный мир за новыми победами.              Женя и Женёк сидели за круглым пластиковым столом, накрытым клеёнкой, и пили морс. Пока они шли до площади, то выяснили, что оба подали заявку на участие в поэтическом конкурсе. Женёк поделился первыми впечатлениями о Жене, и её это позабавило.              — Увы, я совсем не умею рисовать. Если бы медведь наступал не только на уши, но и на другие творческие участки тела, то у меня бы он оттоптал всё, кроме глаз и мозгов. В танцах, музыке, живописи я полный ноль, но люблю читать, быстро запоминаю и неплохо пишу. Родным нравится.       — А какую работу ты принесла на конкурс?       — Небольшое стихотворение к Девятому Мая. Немного от Рождественского, немного от Маяковского. Дед сказал, что я учусь у лучших и что работа получилась достойной. Думаю, он меня перехваливает.       Женя прочитала несколько строк из старого стихотворения, и Женёк был приятно удивлён. Она не писала стихи, пропитанные розовой водой и приторной ванилью, где высотой рифмы были «кровь» и «любовь», а основной идеей – разбитое сердце юной девушки. Женя искусно плела браслет из ломаного ритма шаманских песнопений и слов, которые дробились на части и собирались обратно, подвешивая слушателя за кончики ушей. Закончив читать, она объявила, что видела Женька и раньше, поскольку они учатся в одной школе.              — Поэтому и подошла, с совсем незнакомыми людьми себя так не веду. Но я тебя столько раз в школе видела, что казалось, сто лет друг друга знаем.       — А почему я тебя не помню?       — А почему тебя это удивляет? Ты забыл номер кабинета через минуту после того, как тебе его назвал охранник, – она лукаво посмотрела на Женька, но тому шутка явно не понравилась. – И меня недавно перевели в вашу школу. До этого мы жили в Краснодаре, но врач посоветовал маме сменить обстановку, поэтому родители купили дом здесь.       — Просто взяли и купили?       — Ну да.              Женёк удивлённо покачал головой.              — Что-то не так?       — Для меня покупка дома, как выигрыш в лотерею, что-то невероятное и близкое к чуду.       — А что тут такого?       — Долго объяснять, да и не интересно… – Женёк искал новую тему для разговора, но ничего не приходило в голову.       — Расскажи, пожалуйста! – Женя просительно сложила руки и посмотрела на Женька. Тот тяжело вздохнул. Он не любил говорить о своей семье, но было в Жене что-то такое... И снова в голове зазвучал Данте:              «…Я так был рад словам твоим внимать И так стремлюсь продолжить путь начатый, Что прежней воли полон я опять…»              — Хорошо, но учти: история будет короткая и невесёлая, – Женя понимающе кивнула и приготовилась слушать. Женёк прочистил горло и начал рассказ:              — Родился в Краснодаре, но город не помню, только ощущения: небольшая комната, в которой мы жили с мамой и какими-то людьми, вокруг постоянно шумят, что-то падает, кто-то курит, за стеной плачут и матерятся… пахнет горелым маслом, растворимым кофе, горячей стиркой... Когда мне было два года, то переехали сюда.       От этого времени у меня есть воспоминания, но знаешь, со стороны... как будто я сейчас наблюдаю за собой тогдашним. Помню малыша в колготках, он ползет по полу крошечной комнаты, забирается под большой письменный стол с вытертым сукном и что-то оттуда лопочет на своём. На старой кровати сидит юная девушка и нервно пишет в тетрадь. У неё темные волосы ниже плеч, как у меня сейчас, но мои вьются… а у неё – прямые, как у тебя… Понимаю, это мама. Ей двадцать два, она экстерном оканчивает институт, чтобы выйти на работу. Я мысленно взмываю над комнатой и осматриваю дом, каждый закуток: старую кухоньку, чулан с кучей солений, вторую комнату, очень тёмную, заваленную тряпками. И я не нахожу никого, кроме нас. Когда я подрасту, то мама расскажет о бабушке и дедушке, но сжато, сухо, как в некрологах: родился, работал, умер в шестьдесят. Пару раз я пытался узнать больше, но быстро понял, что мама не хочет говорить о своих родителях, – Женёк остановился и сделал глоток морса. Женя во все глаза смотрела на него, и ему показалось, что она задержала дыхание, чтобы не спугнуть откровение. Но нет, едва уловимо двинулись крылья ноздрей, плечи поднялись и опустились. Он продолжил:              — После учебы мама устроилась в больницу на полную ставку. Денег на жизнь хватало. Меня она оставляла с соседкой, Светланой Сергеевной, дряхлой старушенцией, которая умудрилась пережить всех своих знакомых и родственников. Бабулька обладала вреднейшим характером. Она доводила до истерики любое живое существо, которое проводило с ней больше часа... сам видел, как голодная ободранная кошка, которая гоняла собак в нашем переулке, убегала, поджав хвост, от Сергеевны. А та даже не кричала на неё, просто что-то бубнила в след! Но мамы не касалось это стариковское проклятие.        В доме Сергеевны – несколько комнат, но я бывал только в одной, там, где стоял телевизор и где всегда сидела сама старуха. Мама готовила еду и оставляла в холодильнике, говорила, чтобы я ухаживал за бабушкой. Знаешь, говорила так, будто это моя родня… лет с пяти на мне были уборка, еду погреть, посуду помыть… Вспоминаю те дни и кажется, что это я за ней присматривал, а не она за мной. Мне было непонятно, что такого в этой бабке, из-за чего мать так о ней заботилась, – Женёк замолк и опустил взгляд. Он не хотел говорить всей правды.              Сергеевна действительно была редкостной врединой, но она дала ему то, что он пронёс через всю свою короткую жизнь: любовь к чтению. Когда ему было шесть, то она открыла вторую комнату, которую держала под замком. Внутри обнаружилась её личная библиотека. Комнатушка была совсем крошечной, Женёк думал, что Сергеевна использовала тот самый чулан, который в их доме был набит старыми консервами. Пыль, искрившаяся в неровным свете лампочки, походила на волшебную пыльцу, от сквозняка она закручивалась тонкими кружевными вихрями. Полки до потолка были набиты всем и обо всём: мифы и легенды разных стран, фантастика и фэнтези, «Кулинария» и «Заметки для молодой хозяйки», учебники по всем школьным предметам начиная с 60-х годов… У некоторых книг обложки обветшали настолько, что нельзя было разобрать название или автора. На полке желтел рассыпчатый остов страниц, обернутый в бумажные лохмотья. Светлана Сергеевна называла эти книги «забытышами», но сама прекрасно помнила, о чём они. В тот день она взяла такого «забытыша» и вышла из комнаты, прихватив с собой и Женька. Дверь в библиотеку она заперла на ключ. Она читала ему короткие китайские притчи, спрашивала, о чём они, а если Женёк не мог дать ответ, то долго говорила своим надтреснутым голосом, растолковывая ему, глупому ребёнку, в чём смысл того или иного изречения. Он согласно кивал, хотя ничегошеньки не понимал. Библиотека стала их маленькой тайной, о которой нельзя было рассказывать маме. И Женёк молчал до самой смерти Сергеевны. Да и после ничего не рассказал матери, прихватив из «чулана» те книги, которые ему нравились больше всего.              — А что твой отец? – Женя опустила ладони совсем рядом с рукой Женька. Он будто не слышал её, витал в своих мыслях, и ответил не сразу, продолжая смотреть куда-то вниз:       — А что отец… он не объявлялся, я не искал… Зачем мне человек, которому я не нужен? – задумчиво сказал он. Стакан в руке неприятно лип к ладони, и Женёк поставил его на стол. – Вот и вся история. Увы, мы не сможем купить дом, когда вздумается.              Женя слегка покраснела.              — Извини, я не хотела… у отца бизнес… что-то связанное с бетоном и кирпичами, зарабатывает хорошо. Мама не работает, следит за домом, меня воспитывает. И у нас никогда не было проблем с чем-то. Поэтому я иногда забываю, что не у всех так, – она тяжело вздохнула.              Женёк был удивлён. Все дети из богатеньких семей, которые ему встречались, были редкостными гадёнышами: наглыми, заносчивыми, высокомерными. Они вечно его задирали, и будь Женёк посильнее, то непременно расквасил бы многим из них смазливые носы. Но Женя приятно отличалась от знакомого Женьку большинства. Он улыбнулся и положил свою руку поверх её.              — Давай ещё немного погуляем? Ты мне почитаешь. Да и вообще о себе расскажешь! Например, у тебя когда день рождения?       — Двадцать первого сентября, – Женёк уставился на Женю, отчего та снова смутилась. – Что-то не так?       — Да не, просто у меня тоже, вот и удивился…       — Я думаю, в этом городе найдётся десяток-другой людей, которые родились тогда же, – Женя рассмеялась, и смех звонким лучиком отскочил от пластика стола, полетел на площадь. Ребята допили морс и отправились к реке, где сплелись детский смех и журчание воды. Они гуляли до самого вечера. Затем Женёк проводил новую знакомую до остановки автобуса и сам пошёл домой пешком.              В первую свою встречу они не стали обмениваться телефонами: было воскресенье, на следующий день всё равно увидятся в школе. Тем более у Жени по вечерам были кружки, потом уроки, немного времени остаётся на болтовню. Но через неделю Женя заболела, и пришлось срочно выстраивать телемост. Они созванивались по видеосвязи, делали домашку, сплетничали об учителях, говорили о поэтах и поэзии. Ребята часами могли обсуждать одну строку понравившегося стихотворения, иногда эти разговоры продолжались несколько дней к ряду. Недавно они делились любимыми четверостишиями Губермана, Женёк набрался смелости и позвал Женю на свидание. И она согласилась. Последующие дни наполнились томительным ожиданием и юношеским волнением, какое бывает перед первым настоящим свиданием. Женёк не озвучивал всех своих планов, но в голове представил целое кино.              «Встретимся у Пушкина. Гурлящие птицы будут наблюдать за нами с плеч каменного поэта глазками-бусинками, а когда розовые закатные лучи окрасят их оперение, то плотнее прижмутся друг к другу, как влюблённые, укутанные одним тонким одеялом. Захвачу какие-то простенькие, но красивые цветы, может, ромашки, а может, и что посолиднее. Пойдём в кино, на хороший фильм. Обязательно на хороший, без драм, слёз и смерти главного героя в конце. Потом – на набережную, есть мороженое и болтать обо всём на свете. Где-то в этот момент я сяду на лавочку и прочитаю стихи собственного сочинения, посвященные только ей…»              Со стихами случился конфуз. Женёк не мог выдавить из себя ни строчки, чтобы выразить то, что чувствовал по отношению к хрупкой Жене. В урну отправился не один десяток листов, салфеток, тетрадных огрызков и бумажек. Хорошие идеи отказывались приходить в голову Женьку. Он хватал себя за тёмные кудри, закатывал карие глаза, поджимал губы, растягивал их в нитку. Ничего не помогало.              «А может, напиться? Хемингуэй же писал гениальные произведения, не отрываясь от бутылки. Может, я такой же? Мне просто нужен толчок? – Женёк покосился в сторону коридора. Он знал, что у мамы в шкафу стоял коньяк, который изредка дарили пациенты. А ещё он знал, что мать на дух не переносит алкоголь, поэтому всё было запечатано. – Интересно, что будет, если она узнает, что я пил?»              Мама Женька не была скрягой или ханжой. Она была уставшей женщиной, которая не хотела проблем дома и пресекала их на корню. Работа её выматывала, как и необходимость постоянно экономить. Поэтому после смены она или спала, или листала очередную книжку, взятую из библиотеки. Она не смотрела телевизор, не читала новости, не покупала журналы. В пику современным технологиям она ходила с обычным кнопочным телефоном, который разряжался через несколько недель и мог исполнять функцию телеграфа, радио, кирпича и топора. Все номера помещались на симке, поэтому мама не понимала, зачем ей другой аппарат. Собственный телефон Женёк выпрашивал несколько лет.              — Ты сидишь дома, школа в двух шагах, дополнительные занятия у тебя там же. Зачем такие траты?       — А если я захочу тебе позвонить?       — Делай это с городского.       — Мам, они мало где есть уже, а на улице далеко не каждый прохожий даст телефон подростку.       — Мне не нравится, что мы хотим потратить семейные деньги на дорогую игрушку.       — Почему дорогую! Мне ж не айфон нужен, а какой-нибудь простенький телефон с камерой. Я поищу…       — Может, ты на него ещё и сам заработаешь? – улыбалась мама.       — Кто ж меня на работу возьмёт? Я ничего не умею! – отшучивался Женёк.              В свои тридцать два мама выглядела на все сорок. Возможно, виновата в этом была работа, а может, гардероб, состоящий из серых юбок, строгих блузок, черных брюк. Она не признавала косметики, волосы зачёсывала за уши, из-за чего походила на стареющую школьницу. «Как девочка из «Сказки о потерянном времени», – думал Женёк. Он был уверен, что даже самая порочная деваха будет выглядеть благочестивой монашкой в этих костюмах. Ему бы хотелось, чтобы она была более продвинутой, современной, как те мамы, которых он встречал на улице. Но она будто застряла в начале нулевых и не хотела встречаться с новым миром с его возможностями.              Женёк тряхнул головой, и волосы защекотали шею, плечи. Он слишком замечтался, потерял драгоценные минуты, во время которых мог написать ещё несколько строк. Взгляд бездумно заскользил по полке с книгами, фокусируясь то на одном корешке, то на другом. Он перебирал в уме фамилии авторов и названия произведений, выискивая ту спасительную опору, от которой он мог бы оттолкнуться.              «А может, ну его, это стихотворение? Я же ничего не обещал, вслух ничего не говорил. Формально это не провал, а отложенная победа… Интересно, а что сейчас показывают в кино? Обязательно должна быть какая-то комедия, что-нибудь не пошлое, но смешное».              Он представлял, как они будут хохотать на фильме и жевать солёный попкорн. Женёк отложил немного денег, чтобы хватило на билеты, попкорн, газировку, мороженое. Он хотел выглядеть как настоящий взрослый, а не бедный сынок стареющей медсестры.              Блуждающий взгляд его зацепился за синенький томик Пушкина. Женька будто током ударило. Он вскочил со стула, ухватился за спинку так, что старое дерево жалобно скрипнуло, и уставился в сборник.              «Мы же встречаемся около Пушкина. Почему бы не взять его «Признание», сделав его лейтмотивом всего вечера? Я могу разбить стих на несколько частей, вырезать то, что мне нравится… точно нужно убрать Арину, она не к месту… Конечно, читать Пушкина поэтессе похоже на мазню детсадовца для выпускника художественной школы… Но это лучше, чем ничего!».              Женёк оглядел стол, выискивая свой телефон. Он хотел найти отрывок из фильма «Покровские ворота», когда Костик читает это самое стихотворение. Ему требовалось вдохновение, живой пример того, как лучше реализовать задуманное. Телефона не было. Он метнулся к кровати, потом обратно к столу, пытаясь отыскать его. «Дорогая игрушка» притаилась где-то в комнате, не подавая признаков жизни. Женёк сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и решил проверить все очевидные места: стол, ящик стола, подоконник, кровать, тумбочку у кровати. Потом он опустился на колени и медленно осмотрел все тёмные углы комнаты. Дурное предчувствие отдало холодом по спине. Только этого не хватало – потерять телефон. Это его единственный способ связи с остальным миром, его окно в Европу, его иллюминатор в космос. Женёк встал и постарался успокоить гулко стучащее сердце. «Спокойно… я точно с ним вернулся. Телефон был в сумке. Я вынул его вместе с книгами…» – он поднял глаза на полку. Он набрал сборников в библиотеке, чтобы поискать вдохновение. Книги лежали стопкой на полке. На самом верху бумажной пирамиды поблёскивал экраном мобильный. Женёк шумно выдохнул, взял телефон и залез в сеть. Лицо его осветил белый свет экрана, из динамика послышалась нежная музыка Гараняна, и молодой Меньшиков, озаряя лицо зрителя своей улыбкой, читал Маргарите:       «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!»              Женёк пересмотрел видео десяток раз, пока делал пометки на листочке с выписанном стихотворении. Потом он около часа тренировался перед зеркалом в коридоре, начитывая стих и стараясь не сбиваться. В комнате деда он отыскал коричневый пиджак и галстук в клетку, чтобы приблизиться к образу слегка развязного Костика, но не копировать его точь-в-точь. Глянул на себя в зеркало и остался доволен.              «Берегись, Евгения! Твоё сердце будет моим!»