Мама

*** Сара Роджерс уходит из дома не только на работу. В некоторые вечера она оставляет Стива совсем, просит присмотреть за ним кого-нибудь из соседок. Стив не то чтобы потерян — у него всегда полно разных интересных занятий; ему просто ужасно обидно, что мама что-то делает без его участия. Как же так: он не знает, где она бывает и что делает! И вдвойне обидно, что там, где бывает, она, кажется, и не скучает вовсе! Сара Роджерс очень много трудится и сильно устаёт. Но и ей хочется немного радости от жизни, немного отдыха, и она время от времени принимает приглашения на маленькие вечеринки — по случаю дня рождения или иному поводу — куда её зовут другие медсёстры из клиники... Или на праздники, которые устраивает ирландская община. Сару зовут к «дядюшкам», «тётушкам» и «кузенам» на «семейные торжества». Когда Стиву пять с небольшим, его мечта сбывается: и он тоже наконец-то отправляется вместе с мамой, она берёт и его с собой в гости по случаю не то чьей-то помолвки, не то чьих-то именин или крестин. У Стива идёт голова кругом от места и людей, среди которых он оказался: он и отчаянно рад, и не знает, куда смотреть в первую очередь, и хочет перезнакомиться со всеми, и в то же время количество новых знакомств слишком уж велико для него. Но тут какие-то девочки с лентами в волосах, мальчишки разных возрастов, — Стив изумляется, до чего несколько из них вырвиглазно-рыжие, с густой россыпью веснушек на вздёрнутых носах, — набегают, хватают за руки, тащат за собой. Сначала его засыпают вопросами, на которые он попросту не успевает отвечать, и сами рассказывают что-то скороговоркой, по-сорочьи перебивая друг друга. Потом детей сажают за отдельный стол, кормят всякими вкусностями, причём одна из женщин всё время подкладывает Стиву кусочки посытнее, приговаривая, что уж она-то откормит его, маленького, уж такой-то он, бедолага, у непутёвой Сары худой! Взрослые в это время за другим, длиннющим, как Бруклинский мост, общим столом обильно закусывают, и много пьют, и гомонят почти оглушительно, без конца рассказывая что-то друг другу. Потом еда заканчивается и начинается другое веселье: по очереди пара скрипок и патефон — и под эту музыку все, кроме самых старших, пускаются отплясывать, гулко топоча по полу каблуками. Стив глубоко потрясён пестротой, шумом, безудержностью вокруг, ему и необыкновенно нравится это, и он смущён, почти испуган, особенно когда новые приятели, ухватив его за руки, с визгами восторга бегают цепочкой прямо среди таких больших и неистово танцующих. Потом он вдруг замечает маму... она смеётся, закидывая золотоволосую голову, принимая бокал, который подаёт ей какой-то рослый мужчина в клетчатой рубашке и чёрном суконном жилете, а потом, сделав глоток, протягивает руку мужчине, и он держит маму и увлекает в лихой танец. Стив вырывается от девчонки Морин, и бросается к маме, и ловит её за юбку. Мама смущена, и извиняясь улыбается мужчине, и он тоже досадует и недоволен: взрослые вообще не позволяют детям лезть в их дела. Но мама видит, что Стив в нешуточном раздрае, и вопреки любым правилам подхватывает его на руки. — Что с тобой такое? Ну, что?.. Стив вцепляется в ткань её блузки на плечах, сам не зная — не то чтобы не выпускать, не то чтобы оттолкнуть прочь совсем, совсем. — Ты не... Ты не... «Ты не должна танцевать!», или «Ты не можешь пить вино, как это так?!», или... «Ты не можешь быть с другими такой, какой только я один всегда вижу тебя!» Он сам не мог бы толком ответить, что он хочет сказать. Мама перехватывает Стива удобнее одной рукой, второй ловит его ладошку. — Хочешь потанцевать со мной? Ну хорошо. Давай. Давай будем вместе танцевать! Мужчина в суконном жилете чуть принуждённо смеётся. — Ревнивый кавалер. Похоже, у меня нет шансов отбить вас у него, миссис Роджерс!.. Мама смотрит на него тем же полным извинений взглядом и вливается в число танцующих, со Стивом в обнимку принимается кружиться и подскакивать под музыку. Стив сжимает пальцами её руку, и веселье пляски заставляет его забыть о прежней досаде. Он не помнит толком, как они добираются домой, — кажется, он засыпает в конце пути, мама несёт его от остановки трамвая до квартиры на руках. *** Следующие поездки к ирландским «кузенам» проходят уже полегче. Стив привыкает к многолюдству, к громкой музыке, оглушительному смеху и безудержным разговорам, к беготне детей и даже к тому, что маму многие зовут танцевать. Он и сердится на это по-прежнему, но и немножко, совсем немножко, оправдывает маму и гордится ею: он уже знает, что в мире много эффектных женщин, некоторые, следует признать, гораздо красивее мамы, и на ирландских вечеринках привлекательных гостий немало, — однако мама ничуть не уступает ни одной из них. В общем, Стив готов принять эти вечеринки как довольно разнообразящие жизнь приключения. Ну... не считая разве только того, что дети, с которыми ему доводится там играть, — Морин и Симус, и ещё два Джима, старший и младший, и рыжие Сьюзен, Рози, Мэтью и Томми — очень уж бойкие и живые, огонь, просто огонь: как бы Стиву ни хотелось, как бы его ни тянуло делать всё с ними на равных, надолго не хватает на это сил. Малыши, правда, не вредничают, только удивляются чуть, и всё... А вот взрослые переглядываются, видя, как Стиву приходится присесть где-нибудь с тяжёлым дыханием, как он опять и опять пристраивается один где-нибудь у стены, прежде чем попытаться снова присоединиться к шальной ребячьей компании. И Стив не знает, куда деваться, как сбежать, как бы провалиться сквозь пол, когда в очередной раз при подобной паузе одна из хозяек приёма, славная, добродушная круглолицая миссис Хагерти, от которой Стив всегда получает только самое хорошее — и еду, и ласку, и впечатления — берёт его за руку и отводит в какую-то дальнюю комнату, где на кровати полулежит очень красивая, но очень бледная, тоненькая девочка, прислушивается к звукам музыки снаружи и медленно перелистывает полупрозрачными пальцами страницы старого иллюстрированного журнала. — Вот, это Кэйтлин, а это Стив, — говорит миссис Хагерти странным, полным неприкрытой жалостливости голосом. — Стив, тебе, чтоб не так уставать, может быть, посидеть тут, с Кэйт? Повеселишь её, бедняжку, ей так скучно тут взаперти. И Стива трясёт — он не знает, от негодования, возмущения или тоски — при осознании, что миссис Хагерти в незамысловатой простоте сердца поставила его на одну доску с несчастной девчонкой. А та, красивая восковая принцесса, едва лишь миссис Хагерти оставляет их одних, признаётся с привычным обречённым равнодушием, что заболела какое-то время назад и после этого почти не может ходить. — Я тебя раньше не видела, но ко мне не так уж много кто заглядывает, — говорит она Стиву, закрывая журнал, но придерживая пальцем между страниц. — Ты побудешь тут со мной? Или уйдёшь? Если хочешь, уходи. Я не обижусь. Я привыкла одна. Стив молча подбегает к двери, открывает её и вываливается за порог. Его будто разрывает пополам — Кэйтлин вызывает у него мучительную, жгучую жалость и острый ужас одновременно. Он, может, и справился бы с собой, побыл бы у неё, но совершенно не понимает, как ему вести себя с такой, как она, как на неё смотреть, о чём с ней говорить. Он чувствует, как неправ, убегая, и одновременно ничего не может с собой поделать: ноги уносят его прочь сами. Когда Стив с мамой отправляются в гости в следующий раз, он вдруг вспоминает о бедной Кэйтлин. В его сердце борются опять всплывшая тёмная, страшная жуть — и понимание, как именно он должен поступить. — Мама... мы можем купить какой-нибудь красивый журнал? — срывающимся голосом спрашивает он возле стойки уличного продавца газет. И рассказывает маме про Кэйтлин в дальней комнате. Мама внимательно смотрит на Стива и достаёт десять центов из кошелька. — Ты сам хочешь отнести девочке журнал? — спрашивает она, когда они подходят к дому, где нынче будет сборище. Стив отчаянно мотает головой: нет, нет, ни за что. Мама кивает. — Хорошо. Я попрошу миссис Хагерти передать, скажу, что это Кэйтлин от тебя. Миссис Хагерти всплескивает руками, но мама делает останавливающий жест в ответ. — Пожалуйста, не будем. И вправду, разговоров о Кэйтлин потом больше нет. Стив испытывает малодушное, необычайное облегчение от этого. Но с доброй миссис Хагерти ему трудно становится находиться рядом, выдерживать её взгляды: он не может не ощущать сквозящую в них жалость. Разве же он нуждается в жалости, в отличие от бедной Кэйтлин? Разве он должен вызывать жалость?! *** Они с мамой ездят на праздники к ирландцам больше года. История с Кэйтлин происходит, когда Стиву шесть с небольшим. А ещё немного позже Стив раз за разом замечает, как один из мужчин, Майкл Данн, — он, ну... В общем, Данн ухаживает за мамой. Стив толком не понимает, как это всё может быть: ведь мама, он видит это, без всяких сомнений, крепко-крепко любит папу, и неважно, что тот давно умер. Стив старается не ревновать. Что за мамой ухаживают — ну, так Сара Роджерс красивая женщина, она пользуется вниманием на этих вечеринках. А Данн... если бы он так не старался держаться поближе к маме, то, пожалуй, даже нравился бы Стиву: он огромный, плечистый, очень сильный, чуть грубоватый, но это нормальная, мужская грубоватость, и Стиву кажется, что с ним вполне можно иметь дело. Стив теряет мать из виду в какой-то момент — ровно когда устаёт от беготни с другими детьми и хочет, весело болтая, посидеть минут пять-десять рядом с ней. Он идёт искать её — и находит в одной из комнат, вдвоём с Данном. Замирает... ни мать, ни Данн не замечают его. Данн стоит спиной к Стиву, сжимая тяжёлые кулаки, Сара стоит напротив Майкла с особенным, знакомым Стиву, непреклонным выражением на внешне спокойном, безмятежном вроде бы лице. — ...так ничего, — настойчиво твердит Данн, — что старший-то у вас эдак не уродился, ничего. Неудачный он, конечно, ну что же теперь. Не обижу мальца, слово даю. Верю, честное слово: следующие, наши общие, ладные пойдут. Трое или четверо, как уж бог даст. Ну, что скажете, Сара? Соглашайтесь. Что тут думать, право?! — Не о чем, и правда, — Сара всё еще сдерживается, но это сдержанность тех самых минут, в которые знающие медсестру Роджерс предпочитают легонечко её опасаться. В её обычно чёткой, правильной речи прорезается вдруг отчётливый дублинский уличный акцент: — Спасибочко вам за всещедрейшее предложение, мистер Данн. Да только не вздумайте ещё хоть раз когда-нибудь его повторить или в будущем хотя бы близко ко мне подойти! — Сара! — Данн в полной растерянности, он не понимает, что происходит. — Да что с вами? Я ведь от чистого сердца: как думаю, так и сказал! Не отказывайтесь вот так: трудно же вам одной!.. — Я не одна, — вот теперь в Саре проявляется наконец целиком её неистовая ирландская душа. — Я вдвоём с моим сыном. По мне, так и ладным, и удачным ничуть не меньше других детей! — Сара! Та срывается с места стремительным шагом и почти задевает Данна плечом, когда огибает его. Стив прячется, когда Сара пролетает мимо, а за ней, обескураженный, спешит Данн. Стив не знает почему, но чувствует: в это мгновение нельзя показать, что он был рядом. Он догоняет мать уже во внешней комнате. И вовремя: Сара вовсю ищет его. — Стив! Стив, где ты был?! Собирайся и прощайся со всеми, мы уезжаем. — Мама?.. — Прощайся, — жёстко говорит Сара. Взгляд, которым она обводит людей вокруг, такой же, каким она только что смотрела и на Данна. Как будто она свирепо спрашивает: ну, признайтесь все! кто ещё тут считает, что мой сын ущербный, ни к чему не годный?! И в ответ на это многие, будто в согласии с обвинением, отводят глаза. — Мне кажется, мы больше не приедем сюда.