True-blue

      «А он здесь что делает?» — Первая мысль, которая появляется в голове Фирузе по возвращении домой.       Платье для ночи хны они купили довольно быстро, так как Ферайе была утомлена шоппингом с Кораем. После они наскоро перекусили в небольшом кафе в торговом центре, и Корай привез их домой. Атеш сослался на какие-то срочные дела и уехал чуть раньше. Фирузе была уверена, что никаких срочных дел у него не было. Он просто не хотел возвращаться в особняк. И это понимание почему-то причиняло ей боль.       Вернувшись домой, Фирузе и Ферайе застают во дворе господина Омера. Корай, вошедший вслед за ними, тоже удивлен. — А вот и будущие молодожены, — усмехается господин Омер. — Добрый вечер, господин Омер, — отзывается Ферайе. — Добрый вечер. — Корай ставит на землю пакеты с вещами и пожимает руку Омеру. — Добрый вечер, папа Мухсин.       Корай целует руку Мухсину, и Фирузе замечает, как смягчается напряженный взгляд Ферайе, когда она смотрит на них. — Отец, всё хорошо? — Спрашивает Фирузе, пытаясь понять причину присутствия старшего Гюльсоя. — Да, всё хорошо, Фирузе. — Кивает Мухсин. — Господин Омер пришел с предложением провести ночь хны у них в доме. — Да, я подумал, что это хорошая идея. — Подтверждает Омер. — Мы украсим двор, позовем музыкантов и танцоров, а девушки смогут вдоволь повеселиться. У вас в доме всё же места маловато, а в особняке просторно и всем хватит места — и подругам невесты, и друзьям жениха. Ты так не думаешь, Корай?       Фирузе чувствует, как застывает Ферайе рядом с ней.       «Провести ночь хны в доме бывшего… Вот это «сюрприз» ты нам устроил, господин Омер», — раздраженно думает Фирузе, успокаивающе поглаживая сестру по спине. — Я думаю, это решение должна принять моя невеста. Это ведь её праздник, и её комфорт — это самое главное. — Корай поворачивается к Ферайе, и Фирузе видит напряжение в его глазах. — Что думаешь, Ферайе?       Ферайе молча переводит взгляд с Корая на Омера. Фирузе старается не поддаваться панике.       «Ах, отец, где же твоя гордость? Тебе прямо говорят, что твой дом слишком беден, чтобы принять друзей столь богатого жениха, а ты и рад это унижение принимать!» — Злится Фирузе, сверля отца взглядом. — Дочка, выбор за тобой, — говорит Мухсин, перекладывая ответственность на Ферайе. — Ты ведь у нас на руках выросла, Ферайе. Мы просто хотим сделать твой праздник еще лучше, — довольно улыбается Омер, выглядя так, будто он делает большое одолжение.       Фирузе решает ответить за Ферайе, которая выглядела слишком растерянно, чтобы выдавить из себя хоть что-то. — Господин Омер, я думаю, что…       Ферайе крепко сжимает её ладонь, заставляя замолчать. Фирузе удивленно смотрит на сестру, лицо которой выражало неожиданную решимость. — Спасибо, господин Омер. Я думаю, что это прекрасная идея, — отвечает Ферайе, выдавливая из себя улыбку. — Решено, — хлопает в ладоши Омер. Он встает с дивана. — Я тогда пойду и передам Гюльфем, чтобы она начала подготовку. — Угощения, музыкантов, танцоров и украшение дома и двора оплачу я, господин Омер. — Говорит Корай, глядя на старика. — Саму организацию я доверяю госпоже Гюльфем и её вкусу, но финансовая сторона на мне.       Фирузе хочет возразить и сказать, что у нее достаточно средств, чтобы оплатить торжество сестры, но упрямство во взгляде Корая заставляет её отступить.       «Если дом и двор Гюльфем украсит так же, как украшает себя, то это будет не ночь хны, а празднование Нового Года! Надо будет поговорить с ней, чтобы не было ненужных излишеств», — думает Фирузе, представляя, каких масштабов празднество устроит госпожа Гюльфем за счет бюджета Корая. — Господин Омер, могу я позже поговорить с госпожой Гюльфем? — Спрашивает Фирузе. — В конце концов, это свадьба моей сестры, и я не хотела бы перекладывать на плечи госпожи Гюльфем все труды по организации, это было бы некрасиво. — Не волнуйся, дочка, для Гюльфем это будет только в радость. Если уж ее собственные сыновья не дают ей поводов для радостных свадебных хлопот, то пускай хотя бы так душу отведет, — мрачно отзывается Омер. — И всё же, господин Омер. — Не сдается Фирузе. — Неправильно сваливать всю ответственность на госпожу Гюльфем. У Ферайе есть семья, которая может взять эту работу на себя. — Вот смотрю я на тебя, Фирузе, а слышу как будто Атеша, — качает головой Омер. — Он такой же упрямец, как и ты. Из кожи вон вылезет, только бы не быть кому-то должным.       «Раз ты сам это назвал долгом, я всё делаю правильно», — думает Фирузе, выдерживая пристальный взгляд Омера. — Так я могу прийти к вам позже? — Повторяет свой вопрос Фирузе. — Приходи, конечно. Я скажу Гюльфем, — сдается Омер. — Благодарю, — отвечает Фирузе. — Берегись, Корай, — усмехается Омер. — Если обидишь Ферайе, придется иметь дело с Фирузе. — Я знал, на что иду, господин Омер. — С улыбкой отвечает Корай. — Да и Ферайе стоит того, чтобы взять на себя все эти риски. — Ах, молодость, — вздыхает Омер. — Когда ты молод, тебе кажется, что можно горы свернуть. Ладно, не буду вас отвлекать. Доброй ночи.       Омер пожимает руку Мухсину, прощается с Кораем и, кивнув девушкам, уходит. — Ферайе, проводишь меня, — просит Корай, глядя на невесту. — Конечно, — отзывается Ферайе.       Они выходят за ворота. Фирузе стоит, продолжая смотреть на отца. — Почему ты сам не отказался от предложения господина Омера? — Спрашивает она. — Как можно, Фирузе? Это ведь могло обидеть его! — Испуганно отвечает Мухсин. — А ему унижать нашу семью, намекая на то, что наш дом недостаточно хорош, чтобы принимать гостей, можно, да? — С нажимом произносит Фирузе, подходя ближе. — Почему ты так плохо думаешь обо всех, дочка? — Удивляется Мухсин. — Он ведь от чистого сердца предложил, потому что мы столько лет бок о бок живём. Да и Ферайе он любит. — Так любит, что позволил своей невестке прийти к нам в дом и унижать тебя, твою жену, твою падчерицу и всех остальных заодно! Где же был господин Омер, когда госпожа Гюльфем сыпала проклятьями, стоя на этом самом месте? — Фирузе едва не срывается на крик, но берет себя в руки. — Слышал, что он сказал? «Из кожи вон вылезет, только бы не быть кому-то должным». Если бы он не воспринимал свое предложение как одолжение, то не стал бы говорить ни о каком «долге».       Мухсин ничего ей не отвечает. Фирузе печально усмехается и, подняв с земли все пакеты, уходит в комнату Ферайе. Внутри нее кипит злость. На бесхребетность отца, на высокомерие Омера. Чтобы отвлечься она решает перебрать шкаф Ферайе, чтобы освободить место для новых нарядов, купленных ей Кораем. Ферайе, зашедшая в комнату с озабоченным выражением лица, отвлекает её. — Что такое? — Тут же переключается Фирузе. — Всё нормально, — отмахивается Ферайе.       Фирузе хмурится. Тон Ферайе ей совсем не нравится. — Что случилось? Корай тебе что-то не то сказал? — Спрашивает Фирузе, садясь на кровать рядом с сестрой. — Он знает, что отец ребёнка — это Яман, — говорит Ферайе.       Фирузе едва сдерживает облегченный вздох. — Он это понял еще вчера, Ферайе. — Говорит Фирузе. — Корай только кажется легкомысленным болваном, на самом деле он очень наблюдательный. И ненормальная реакция Ямана на сватовстве не осталась незамеченной. Что он тебе сказал? — Он сказал: «Неужто хочешь напоследок подразнить бывшего, играя счастливую невесту в ночь хны в его собственном доме?»       Фирузе вспоминает решимость на лице сестры, когда та согласилась на предложение Омера. — Разве он не прав? — Интересуется она. — Нет! — Отрицает Ферайе. — Тогда почему ты согласилась? Яман ведь обязательно там будет. Он может какую-нибудь глупость выкинуть и поставить нас в неудобное положение. — Я хочу показать ему, что не боюсь его! Мне нужно научиться встречаться с ним лицом к лицу, Фирузе. Мне ведь здесь еще жить. Я не хочу прятаться по углам от Ямана, замирая каждый раз, когда он появляется передо мной! — В глазах Ферайе стоят злые слезы. — Пускай он будет на празднике. Пускай Алейна будет рядом с ним, чтобы я не забыла о том, как он меня предал.       Фирузе удивлена. Она не ожидала от Ферайе такой ярости, и не могла даже подумать, что она стояла за её решением принять предложение господина Омера. Она крепко обнимает Ферайе и целует в макушку. Ферайе прижимается к ней совсем как в детстве. — Я горжусь тобой, моя сильная девочка. — Она стирает слезы с лица Ферайе. — Ты всё делаешь правильно. Кто такой этот Яман, чтобы ты скрывалась от него? Жалкий трус! Ты будешь самой красивой невестой. А он пускай посмотрит на тебя, такую прекрасную и такую далекую, и поймет, кого он потерял.       Ферайе слабо улыбается и кивает ей. — Я пойду к госпоже Гюльфем. Она не похожа на бережливую хозяйку, а нам не нужно, чтобы этот праздник пробил дыру в вашем с Кораем семейном бюджете, — шутит Фирузе. — Хорошо. А я пока разберусь с вещами и поглажу платья. — На лице Ферайе появляется хитрая улыбка. — Мы с Кораем и для тебя платье выбрали. — Не показывай, — просит Фирузе. — Пускай будет сюрпризом. — Хорошо, — кивает Ферайе.       Фирузе выходит и направляется к особняку Гюльсоев. Она стучится в дверь, и ей открывает её Джемиле. — А ты что здесь делаешь? — Шипит Джемиле, глядя на нее злым взглядом. — Не твое дело, — отвечает Фирузе, проходя мимо мачехи.       Она заходит в гостиную, где сидят госпожа Гюльфем и Яман. Лицо Ямана кривится при виде неё, и Фирузе с трудом сохраняет нейтральное выражение. — Доброй ночи, госпожа Гюльфем. Яман, — кивает она им. — Добро пожаловать, Фирузе. — Улыбается Гюльфем. Она похлопывает по месту рядом с собой. — Садись. Сейчас Джемиле принесет кофе, и мы с тобой всё обсудим. — Что обсудите? — Недоумевает Яман. — Твой дедушка предложил господину Мухсину провести ночь хны Ферайе в нашем доме, сынок. Чтобы все гости могли поместиться и не чувствовать себя стесненными. — Она тут же виновато улыбается Фирузе. — Не подумай ничего плохого, Фирузе. Просто так ведь будет лучше для всех. У нас во дворе много места, девочки потанцуют, повеселятся. Разве нет? — Конечно, госпожа Гюльфем, — отвечает Фирузе, крепко сцепив руки перед собой. — Вот как, — тянет Яман, глядя на Фирузе злобным взглядом. — Отличная идея, мама. Я тоже буду здесь, повеселюсь. Ферайе ведь не будет против. — Конечно, не будет. — Сладко улыбается Фирузе. — Мы ведь вместе росли. Кто будет против своего друга детства на свадьбе? — Прекрасно. — Скалится Яман, выглядя как настоящий безумец. — Я тогда пойду, не буду вам мешать.       Яман оставляет их с Гюльфем наедине. Они начинают обсуждение завтрашнего торжества. Фирузе обрадовалась тому, что решила прийти. Не будь её, Гюльфем устроила бы в особняке настоящий карнавал, за который пришлось бы платить Кораю. Она с трудом уговаривает её уменьшить масштабы праздника, намекая на то, что их семье и без того неудобно за то, что они взвалили эти заботы на её плечи. Наконец, обе женщины приходят к общему решению. Фирузе встает с дивана. — Спасибо за вашу неоценимую помощь, госпожа Гюльфем. Вы очень добры, — выдавливает из себя Фирузе, улыбаясь этой высокомерной женщине. — О, не благодари, мне это только в радость. Я надеялась, что буду так хлопотать над свадебными торжествами своих сыновей. — Гюльфем пожимает плечами. — Но, увы, Всевышний решил по-другому. Хотя бы так реализую свои желания. — Пускай Всевышний обрадует вас счастьем ваших детей, — желает Фирузе. — Спасибо, дорогая, — приторно улыбается Гюльфем. — О, Фирузе!       Фирузе оборачивается. Алейна поднимается по лестнице, глядя на нее изумленными глазами. — Ты почему здесь? — Спрашивает Алейна.       «Да, Алейна, ты сама тактичность», — мысленно вздыхает Фирузе. — Фирузе пришла обсудить со мной кое-какие дела, — отвечает Гюльфем. — Какие дела? — Подозрительно сужает глаза Алейна. — Завтра у Ферайе ночь хны. Дедушка Омер решил, что можно провести ее в нашем доме, — с надменной улыбкой произносит Гюльфем.       Фирузе становится жалко Алейну. Та тут же сникает, её плечи грустно опускаются, а в глазах мелькает обида. Гюльфем смотрит на нее, как победитель на пораженного врага.       «Жестокая женщина», — мелькает мысль в её голове. — Алейна, помнишь, я давала тебе свой набор на праздник в компании? Пойдем, отдашь мне, я его подруге обещала одолжить.       Фирузе берет девушку под руку и тянет к лестнице. Алейна послушно идет за ней. — Какая комната твоя? — Спрашивает Фирузе.       Алейна кивает в сторону одной из дверей. Фирузе заводит её в комнату. Её взгляд автоматически начинает изучать содержимое комнаты.       «Совсем непохоже на комнату молодоженов», — думает она.       Комната выглядит так, будто в ней до сих пор живет только Яман. На туалетном столике только мужской парфюм, в приоткрытом шкафу Фирузе видит только мужские вещи.       «Странно это всё… Хотя, разве у такого сумасшедшего, как Яман, может хоть что-то быть не странно?» — Думает Фирузе. — За что они меня так не любят? — Тихо говорит Алейна, садясь на кровать.       Фирузе не знает, что ей ответить. Алейна была вредной, избалованной, ленивой, но она не была плохой. И уж точно не заслуживала такого отношения из-за того, что Яман решил жениться на ней против воли матери и деда. — Они даже Ферайе готовы устроить ночь хны в этом особняке. Хотя она такая же дочь прислуги, как я! — Алейна начинает плакать. — Что я сделала плохого, кроме того, что полюбила Ямана? Я ведь не просила роскошных праздников, когда выходила за него замуж? Но хотя бы небольшое торжество ведь можно было устроить? Я, может, тоже хотела, чтобы у меня была ночь хны. Чтобы моя мама одела меня в красивое красное платье, накинула на лицо позолоченную вуаль. Чтобы госпожа Гюльфем нанесла мне на руки хну, и она зажглась, связывая наши с Яманом судьбы. Разве я многого хочу, Фирузе?       Алейна закрывает лицо руками, продолжая тихо всхлипывать. Фирузе неловко садится рядом с ней и приобнимает за плечи. Алейна прислоняется к ней, ища поддержки. — Пойми, они делают это, не потому что любят Ферайе или моего отца. Они делают это для показухи, Алейна. Чтобы в глазах общества выглядеть добрыми благодетелями, не оставившими свою верную прислугу без поддержки. Чтобы семья Корая Айдына думала, что чем-то им обязана за то, что они позволили их будущей невестке провести ночь хны в большом красивом особняке. Только и всего.       Алейна выпрямляется. Она вытирает лицо, громко шмыгая носом. — Ты права, Фирузе! — Решительно отвечает она. — Это не я плохая. Это они лицемеры! — Именно. — Подтверждает Фирузе. — Ну кроме брата Атеша, конечно, — поправляется Алейна. — Он — самый добрый в этом доме. Никогда не обижает меня, делает подарки, смешит. — Да. Атеш — лучший человек в этой семье, — соглашается Фирузе с ней. — Иногда мне кажется, что он неродной сын госпожи Гюльфем. — Шутит Алейна. — Не мог у такой змеи родится такой сын.       «А зачем ты тогда вышла за самого мерзкого из её сыновей?» — Хочется спросить Фирузе.       Но она не делает этого. Алейна, несмотря на её вредность, была слишком наивной для её возраста. И могла легко попасться в ловушку такого человека, как Яман. — Ладно, что-то я расклеилась. — Алейна встает с кровати. — Я сейчас умоюсь, а потом приду и отдам тебе твои украшения. Подожди меня тут.       Фирузе усмехается столь резкой смене настроения Алейны, но согласно кивает. Она решает выйти на балкон и подышать свежим воздухом. Фирузе делает глубокий вдох, наслаждаясь вечерней прохладой. — Пускай хотя бы такой праздник у нас в доме пройдет. Может, хотя бы другие мои внуки обрадуют меня тем, что выберут себе достойных жен.       Фирузе испуганно подпрыгивает, услышав голос господина Омера совсем рядом. Фирузе поднимает голову и понимает, что он просто находился на балконе этажом выше. — В Атеше я уверенна, отец. Уж он нас как Яман не опозорит, — твердо отвечает ему Гюльфем. — Да? А я бы не был так в нём уверен, Гюльфем. Он ведь упрямец каких поискать. Не доглядим, и тоже приведет к нам в дом непонятно кого. — Нет, отец. Я этого не допущу! — Как? Так же, как заставила его вернуться из Америки? Очередную болезнь придумаешь?       Фирузе застывает после этих слов. Ей кажется, будто звук ее гулко бьющегося сердца слышит весь особняк.       «Я вернулся домой из-за мамы. У неё опухоль мозга, и я не смог отказать её просьбе».       Память подбрасывает ей воспоминание о том, как Атеш рассказал ей о болезни госпожи Гюльфем. Она вспоминает его сжатые губы, напряженную челюсть, хриплый голос. Вспоминает его взгляд, наполненный болью и страхом. Страхом, который она знала очень хорошо. Фирузе становится мерзко находиться в этом особняке. Она на дрожащих ногах уходит с балкона. Она почти не слышит того, что ей говорит Алейна, лишь послушно забирает у неё свои украшения и медленно плетется в сторону выхода. Она на автомате прощается с хозяевами дома и выходит на улицу. Звук подъезжающей машины заставляет её обернуться.       «Нет. Только не он. Не сейчас», — думает Фирузе, глядя на то, как из машины выходит Атеш. — Фирузе?       Фирузе смотрит на него, будто в первый раз. Немного растрепавшиеся черные волосы; темные брови, беспокойно нависающие над его карими глазами, в которых застыл немой вопрос; сухие губы, которые что-то произносят, но Фирузе не различает слов. Она видит не просто мужчину, сына. Преданного матери и ею же преданного.       «Он не заслужил этого. Только не он», — вопит голос в её разуме. — Фирузе? Ты меня слышишь?       Атеш оказывается рядом слишком быстро. В его глазах — океан беспокойства. Слезы наполняют глаза Фирузе, а затем срываются вниз. Она не может выдержать несправедливости по отношению к этому благородному мужчине. — Фирузе, почему ты плачешь? — Шепчет он, вытирая слезы с её щек. — Что случилось?       Фирузе не может открыть рот и сказать ему правду. Она не хочет становиться той, кто причинит ему эту боль. Отчаяние, страх, сочувствие, непонимание — всё это смешивается внутри неё, не позволяя свободно вздохнуть. Слезы не останавливаются, а текут еще сильнее. Она начинает всхлипывать, пытаясь вдохнуть побольше кислорода. — Фирузе, прошу, не пугай меня, — просит Атеш, и его голос наполнен такой заботой, что Фирузе не выдерживает.       Она делает шаг, разделяющий их, и прижимается к его груди, обхватывая его руками. Она чувствует, как Атеш замирает, но спустя мгновение его руки крепко обнимают её в ответ. Фирузе, наконец, делает нормальный вдох, чувствуя, как аромат его парфюма заполняет её легкие. Она чувствует щекой тепло его кожи и биение его сердца. Фирузе сосредотачивается на этом звуке, чтобы не потерять последнюю связь с реальностью. Рука Атеша нежно поглаживает её по спине. Фирузе плачет в его объятьях, оплакивая маленького мальчика, любовью и верностью которого так вероломно воспользовались. И кто? Самые близкие люди!       «Ты должна сказать ему правду! Он заслуживает её знать!» — Кричит ей голос разума.       «Только не сейчас. Я не смогу вот так сломать его», — уговаривает саму себя Фирузе. — Фирузе.       Она поднимает голову, чтобы посмотреть Атешу в лицо. Его большие теплые ладони бережно обхватывают её лицо, стирая мокрые дорожки с её щек. — Ты вышла из моего дома и начала плакать. Скажи, что случилось, пока я не подумал ничего лишнего про свою семью, — просит Атеш. — Кто-то тебя обидел? Дед? Мама? Мои братья? — Нет-нет, они ничего не сделали, — отнекивается Фирузе.       «Лжешь. Его мать сделала кое-что очень ужасное», — журит ее внутренний голос. — Что тогда произошло? Ты как меня увидела — начала плакать. Я успел тебя обидеть? — Спрашивает Атеш. — Нет! — Восклицает Фирузе. — Как ты мог меня обидеть? — Откуда я знаю? Ты ведь мне не рассказываешь!       «Думай, Фирузе. Сейчас нужна правдоподобная ложь», — подгоняет свои мысли Фирузе. — Твой дедушка предложил провести ночь хны Ферайе в вашем доме, чтобы все гости поместились. — Начинает Фирузе. — Твоя мама предложила помочь с организацией праздника. И я пришла к вам, чтобы обсудить с ней, как всё лучше организовать. — И что, ты плакала из-за того, что моя матушка не соглашалась на твои варианты? — Слишком серьезно для шутки произносит Атеш. — Нет… Я просто… — Что «просто», Фирузе?       От его мягкого бархатного голоса, наполненного искренним участием, её глаза вновь наполняются слезами.       «Лгунья. Лгунья. Лгунья», — набатом бьет в её мыслях. — Я просто подумала, что это несправедливо… Мы с Ферайе должны были обсуждать это торжество не с твоей мамой, а с нашей. Наша мама должна была быть с нами, пока мы готовились к сватовству, к ночи хны, к свадьбе. Наша мама должна была видеть, какой красивой невестой выросла её маленькая Ферайе. Наша мама должна была быть рядом…       Фирузе вновь плачет. Теперь от тоски по матери. На этот раз Атеш обнимает её сам. А ей становится безумно стыдно за то, что она использовала его доброту и память о своей матери для того, чтобы обмануть его. Она прижимается к нему, сгорая от стыда и желания признаться в своем обмане. — Госпожа Лале гордилась бы тем, какими выросли её дочери, — говорит Атеш, когда она успокаивается. — Особенно тобой, Фирузе.       Фирузе не может даже взглянуть на него. Она делает шаг назад. Ей почему-то становится холодно без теплых объятий Атеша. — Ты слишком хорошо обо мне думаешь, Атеш, — шепчет она, стирая последние слезы с лица. — Это ты слишком недооцениваешь себя, Фирузе, — отвечает Атеш. — Будем спорить и об этом? — Пытается улыбнуться Фирузе, но губы ее не слушаются. — Нет. Не будем, — примирительно поднимает руки Атеш. — Я просто провожу тебя до дома.       Фирузе не спорит. Они медленно направляются к её дому. Атеш молчит, и Фирузе благодарна ему за то, что он не задает ненужных вопросов. — Как ты себя чувствуешь? — Спрашивает Атеш, когда они доходят до ворот. — Нормально. — Кивает Фирузе. — Прости, что заставила беспокоиться. — Если хочешь уберечь меня от беспокойства — начни заботиться о себе. — Хорошо, — соглашается Фирузе. — Спокойной ночи, ледяная госпожа. Или мне тебя переименовать в плачущую госпожу? — шутит Атеш. — Тогда я тебя переименую в утешающего господина, — шутит Фирузе в ответ. — Спокойной ночи.       Атеш улыбается напоследок и уходит. Фирузе смотрит ему вслед, пока он не заходит в особняк. Она заглядывает в комнату к Ферайе, кратко рассказывает о том, как прошел разговор с Гюльфем, и возвращается в свою комнату. Она берет домашнюю одежду и идет в душ. Она включает воду и становится под горячие струи. Слезы, текущие из её глаз, смешиваются с водой. Обида за Атеша вновь стискивает её сердце, заставляя громко всхлипывать. Фирузе закрывает рот ладонью, чтобы никто не услышал её.       «Она обманом заставила его бросить всю его жизнь в другой стране и вернуться домой. Она сказала собственному ребёнку, что она смертельно больна, чтобы он просто всегда был подле неё. Коварная, жестокая женщина! Она не заслуживает такого сына, как Атеш! Как она могла обречь собственного ребенка на такие страдания?»       Фирузе с трудом успокаивается. Она едва находит в себе силы переодеться и высушить волосы. До кровати она добирается с трудом. Сон, к счастью, приходит к ней быстро.