***
— Слыхала, господин наш ещё одного знахаря ожидает. — Очередного? Все же перепробовали уже. — А делать-то что остаётся? Свадьба совсем скоро, если не очнется, так жених откажется… слухи ходят, что его в компании герцогини на турнире видели… — Тсс, нельзя о таком говорить… Служанки умолкли, бросая на меня настороженные взгляды. В такой компании и без того жидкая позавчерашняя похлебка стала ещё менее аппетитной. Я уныло зачерпнула жижу ложкой, поднесла к носу, скривилась и опрокинула обратно в тарелку. Что ж, сама виновата: никого не предупредила, что задержусь, вот никто и не подумал оставить мне ужин. Можно было бы обойтись хлебом и сыром, или выгнать служанок прочь и самой заняться готовкой, но после промозглой дороги мне до одури хотелось чего-нибудь теплого и прямо сейчас. — Госпожа Эйнви, а правда, что в Гринлоке вороны с неба упали? — Да, я тоже слышала! Все поля чёрны от перьев… — И слезы кровавые… Аппетит окончательно пропал. Пять пар любопытных глаз уставились на меня, ожидая ответа. В животе неприятно заныло — я не любила такое внимание. Но и отмалчиваться нельзя: тогда слухи ещё мрачнее поползут, до Гринлока всего десять миль, а пара дохлых ворон успела превратиться в сотню. — Вы же по приказу капеллана туда ездили? - взгляд темноволосой служанки был прикован к медальону на длинной черной цепочке, который я забыла снять перед воротами замка. Поздно уже было отнекиваться, церковный символ на моей груди говорил сам за себя, и я предпочла ответить как есть: — Да, — на вкус похлебка оказалась не лучше, чем на запах. Съедобно, но вторую ложку я так и не проглотила. — Это… Мор вернулся? Пришлось напрячься, чтобы вспомнить имя молоденькой симпатичной служанки. Кажется, Лита, новенькая не старше пятнадцати. Товарки зашикали на неё, но вопрос уже прозвучал. Страшной штукой был этот мор. Четыре десятка лет назад болезнь прокатилась по всему континенту, изрядно сократив численность людей. Окрестили его чумой мертвецов. Плоть заразившегося начинала гнить, из глаз текли кровавые слезы, горящий лихорадкой мозг больных требовал то воды, то еды, то толкал их на очень странные поступки. Ну а дальше пошли совсем гнусные слухи: дескать, если еще живой мертвец отведает свежей человеческой плоти, то излечится; и кто-то из знати этими слухами не побрезговал, а следом подтянулись и подлецы, бандиты и просто доведенные до отчаяния больные. Жуткие это были времена, воздух которых пропитался страданиями, ненавистью и дымом горящих поселений и городов. Схлынула напасть так же, как и пришла: сама по себе, просто исчезла. А потом, как это и бывает, правда обросла домыслами, мистическими подробностями и превратилась в страшную сказку, которой пугали детей с младенчества. Последний раз о вспышке слышали далеко на юге, лет десять назад, а то и больше. Тамошний правитель предпочел не рисковать и не бороться за звание разрушителя мифов, и, следуя проверенному методу, сжег все поселение. По оставшимся уголькам не понять уже, что там было, чума или грипп. — Птица может упасть по разным причинам, — я сцепила руки под подбородком, — старость, усталость, плохая погода, просто дурость какая в её маленький мозг взбредет… или мальчишки камнем собьют, или тот, у кого на старосту зуб, решит поиздеваться над стариком. Нет там сотен дохлых воронов, только три. — Так отчего они с неба-то упали прямо ему на крыльцо? — не унималась Лита. — Потому что кто-то их сначала поймал, удушил, дал подгнить, а потом перекинул через старостин забор. — Но кровавые глаза… — Свиная кровь. Мне, конечно же, не поверили. Многозначительно переглянулись, потолкали друг дружку локтями, зафыркали. Где это видано, чтобы придворная пигалица правду им, простым работящим бабам, сказала!.. — Обычная здоровая птица. Или вы сами посмотреть хотите? Господин Закрейн всегда рад помощникам. Служанки осенили себя божественным знаменем и замотали головами. Есть вещи страшнее чумы и одна из них — занудство старого капеллана в отставке. Почтенному старцу было далеко за семьдесят, был он избирательно глуховат и обожал повторять сказанное по три раза. А еще — читать нотации о том, что вот в его время трава была зеленее, девицы красивее, слуги послушней и так далее и тому подобное. Помощников, а точнее тех, кто совал нос в его исследования, он на дух не переносил. — Заканчивайте и ложитесь спать, — я вылила похлебку в помойное ведро и встала, сурово оглядывая слуг. Я знала, что именно этого выражения моего лица они бояться больше всего; холодное, непроницаемое, каменное, безжизненное. Это было лицо смотрителя замка, который не прощает дурачеств и самовольностей. — До… доброй ночи, — нестройным хором ответили мне, и я вышла из кухни. Камешек, который мешал мне всю дорогу из Гринлока, снова попал под пятку острым углом. Плюнув на все приличия, я стянула ботинок и принялась вытряхивать каменное крошево. В следующий раз, если опять придется ползать по речному песку, надо бы взять сапоги… — Жуткая она какая-то, — донесся из кухни звонкий голос Литы. — А ты не знаешь, что ли? Она с княжной то яблоко на пару съела, только княжна слегла, а этой как с гуся вода… ну проклятие к проклятию не липнет. Мне очень хотелось вновь войти в кухню, да и высказать все, что думаю насчет этой нелепой истории с яблоком, но я сдержалась. Слуг не переубедить, чем больше об этом говорить, тем больше будут в обратное верить. Даже князь поначалу верил, и чудо, что холодные доводы моего покровителя он выслушал и голова моя осталась на месте. Сделав мысленную пометку побеседовать завтра с новенькой, я побрела в свою спальню. Комната встретила меня холодом и темнотой — слугам запрещалось входить сюда. Раньше моя спальня была рядом с покоями княжны, светлая, уютная, с большой кроватью и диванчиком у окна, с мягкими подушками и коврами, и милыми безделушками на полках. После того, как княжна Лорина заболела, я вернулась к тому, с чего и начинала: крошечной комнатушке без очага, без окна, с узкой деревянной кроватью с тонким соломенным матрасом. Как младшему смотрителю мне полагалось немного больше. Как девице, которая когда-то спасла юную княжну — еще больше. Как той, под чьим присмотром она впала в летаргию — ну, пожалуй, мне и за эту стоило сказать спасибо. К ней прилагалась по-королевски роскошная награда — моя жизнь. Таких проступков тут обычно не прощали. Не раздеваясь, я повалилась на матрас и уставилась в потолок. До рассвета часов пять, сна, как обычно, ни в одном глазу. Зато темных мыслей хоть отбавляй. О настоящем, будущем, о прошлом… Хотя вру, о прошлом их с каждым местным днем все меньше и меньше. Что-то забывается само, что-то приходится забывать специально, заталкивая куда подальше в самые глубины разума. Потому что проку от этих знаний совсем нет. Засыпать считая овец у меня никогда не получалось — всегда делаю это будто бы на спор и каждый раз доказываю, что не работает эта байка, можно считать до бесконечности. В этот раз овцы наскучили на пятой тысяче. Плюнув на бесполезное занятие, я приоткрыла дверь и высунулась в темный коридор. Убедилась, что, как и всегда, поблизости нет ни души, и тенью заскользила прочь из этого крыла замка. Вообще, таиться было без надобности: мало ли какие у смотрителя ночные дела. Но репутация у меня была, скажем так, подмоченная. И ладно, если бы поймали меня в хозяйском погребе с бутылкой хорошего вина, явно не предназначавшегося для слуг… так нет же, яблоко это чертово! Путь был привычным: через балкончик второго этажа, десять шагов по увитому плющом уступчику, до развалин внутренней стены. По ее гребню — до дальнего закутка сада, где когда-то росли яблони. Сейчас в свете яркой желтоватой луны он больше смахивает на кладбище — от дюжины некогда толстых деревьев остались пеньки. Пощадили только одно: то ли потому, что его еще дед князя посадил, то ли потому, что оно больше уже не плодоносило. Устроившись поудобней в тени развалившейся бойницы, я улеглась, привычно закинула руки за голову и на этот раз принялась рассматривать узор звезд на небе. Странное дело — столько лет прошло, а так и не могу привыкнуть к созвездиям. Это, что прямо рядом с луной, кажется, Воронья лапка, вон то, наверное, Рыба, возле него — Бобер и Лис; левее — непонятно как затесавшаяся в этот список триада святых Йорна. Или нет. Ну да и ладно, у меня всегда с этим плохо было. Звезды и звезды. Далекие и красивые, пусть и чужие. Ночная прохлада все-таки убаюкала, и я закрыла глаза, медленно проваливаясь в дрему.***
Утро началось с традиции, которая меня последний год очень тяготила. В светлой обеденной зале сервировали стол, поставили корзинки со свежими булочками, блюда с сыром, душистым маслом, вареными яйцами и поджаренными ломтиками бекона. Князь Эрад — уже немолодой мужчина, чей расцвет сил минул лет двадцать назад — сидел во главе стола, накрытого на пять персон. Стиснув зубы, я переступила порог, поклонилась и заняла свое место, за два пустых стула от правителя. — Как прошла поездка? — голос у Эрада был низким, глубоким. На меня князь не смотрел, методично намазывая масло на булку. — Хорошо. Никаких оснований для опасений, — в животе заурчало, но я ни к чему не притронулась. — Славно, — князь потерял ко мне интерес. Совместные завтраки были традицией из далекого прошлого, когда за этим столом сидели все члены семьи. И я. Это была прихоть княгини Альмиры, награда для меня, как она тогда думала. Сиротка из далеких Бесплодных земель, когда-то спасшая жизнь юной княжны, делит с ними один хлеб; служит при дворе на высокой должности и ни в чем не нуждается. Даже не мечта, а просто сказка. А сказки в реальной жизни обычно превращаются в кошмар. Сына князя, Латера, я с трудом переносила, и не горевала, когда он не вернулся из леса на границе земель; его мать такой трагедии не пережила, и за столом нас осталось трое. А через два года случилась трагедия с княжной. В общем, кто-нибудь другой на моем месте посчитал бы большой удачей трапезничать с правителем с глазу на глаз, но я бы предпочла в этом не участвовать. — У меня для тебя поручение, — неожиданно проговорил Эрад. Он уже расправился с завтраком и теперь пил крепкий травяной напиток, который я мысленно называла чаем, хотя ничего общего не было. — Конечно, милорд. — Вечером ты должна будешь отправиться на восточный путь и встретить гостя. Сопроводи его в замок так, чтобы не вызвать лишних разговоров. Сопровождающий из меня, откровенно говоря, плохой: я как раз вызываю ненужные шепотки и разговоры за спиной. Хотя, может быть, этого князь и хочет — чтобы шептались обо мне, а не о важном госте. — Конечно, милорд. — Он будет ждать тебя неподалеку от камня встреч. — Я распоряжусь насчет кареты и достойной свиты. Нужно ли подготовить торжественный ужин или… — Нет, — Эрад впервые поднял на меня взгляд. Глаза у него было светло-карие, цепкие, холодные. — Ты поедешь одна. Встретишь его, приведешь в замок так, чтобы никто не видел. И сразу ко мне, время неважно. Забывшись, я пожевала губу, недоуменно приподняв левую бровь. Тут же спохватилась, вернула невозмутимое выражение лица и кивнула. Арелдон — маленькое независимое княжество на самой границе Леса Проклятых; а у ближайших наших соседей — Вирии и Лаврета — натянутые отношения с северной Империей; у правителя Долна — еще одного юго-западного княжества — зуб на князя Лаврета, но хорошие дружеские отношения с Арелдоном. Короче говоря, нас часто посещают представители недолюбливающих друг друга стран, а то и сами правители. Но на моей памяти вот так тайком, ночью, в нарушение всевозможных протоколов гостеприимства — ни разу. Или посещали, но мне об этом знать не полагалось. То ли князь, несмотря на провинность, расщедрился своим доверием, то ли… то ли поручение сулило большие неприятности. — Это все? — Да. Можешь идти. Так и не притронувшись к еде, я покинула зал, стараясь не отвлекаться на обычные для смотрителя дела вроде раздачи указаний слугам; пересекла внутренний двор и поспешила к южной внешней стене, где в углу примостилось длинное приземистое здание с черепичной крышей и наглухо закрытыми окнами. Мастерская Закрейна встретила меня привычной духотой, запахом горелого и тихим бормотанием капеллана. — Ты опоздала, — сварливо заявил он, пропуская в свое жилище и плотно закрывая за мной дверь. — Как раз вовремя, — на его брюзжание я давно перестала обращать внимание. В какой-то степени я ему нужна была сильнее, чем он мне. С Закрейном нас связывала долгая история становления от врагов к лучшим друзьям. Поначалу, старый церковник постоянно напоминал, что нельзя доверять бродяжке из Бесплодных земель, отпрыску сгинувшего народа; следил, отчитывал, пару раз даже норовил подставить. А потом один случай заставил его немного примириться с моей персоной. Как там говорится, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок? Так все и случилось: однажды капеллан решил выяснить чем я таким занимаюсь по ночам, тайком пробрался за мной на кухню и узрел, точнее вкусил, плоды моих бессонных ночей. В ту ночь я, уже порядком измотанная его придирками, предложила сделку — балую его неизвестными кулинарными шедеврами, а он взамен перестает портить мне жизнь. А за хорошей едой, как правило, завязывается беседа, и, в общем-то спустя несколько недель старик оттаял, перестал называть отродьем, проклятой, и коварной дочерью демона; и даже перестал грозить костром за неосторожно высказанные мысли. — Вот, смотри, — Закрейн с гордостью указал на блестящие литеры, разложенные на длинном деревянном столе. — Очень хорошо, — я мельком глянула на его работу и устремилась к маленькому очагу. — Ночью мне приснился механизм их соединения, — похвастался капеллан. — Кажется, я догадался. Изобретатель из Закрейна был так себе, но в глубине души он точно прятал инженерный талант. И, что немаловажно, не уподоблялся другим церковникам объявляя все подряд ересью. Нет, конечно, все мои рассказы именно так он и характеризовал, но тщательно записывал и потом размышлял над ними. И если что-то казалось ему достаточно интересным — сводил меня с ума расспросами. Настоящее доверие, уважение и покровительство капеллана мне принесли две вещи: камера-обскура и жареные в подобии фритюра кусочки куриной грудки с соусом из майонеза и кетчупа. Честно говоря, не знаю, что поразило его больше. Склоняюсь, что все-таки еда. Помню, тогда я смотрела на его сияющее лицо и думала, что это — самое бестолковое знание, которым я могла поделиться с этим миром. По натуре Закрейн был довольно-таки жадным коллекционером: он собирал диковинки со всего света, тщательно их систематизировал, описывал, но никому никогда не показывал; древние статуэтки, неведанные для этих земель растения, сотни мешочков со специями — все это хранилось в его мастерской, тщательно оберегаемой от взгляда посторонних. Сполоснув руки, я принялась готовить: смешала специи, выбрала яйца посимпатичней, тщательно их промыв; отделила желтки, с тоской посмотрела на миску и начала взбивать белки. Механический венчик у Закрейна не получился. Вернее получился, но был огромного размера, сделан из железа и весил столько, что я уставала от одного взгляда на него. Капеллану процесс готовки был неинтересен, волновал его только оказывающийся на его тарелке результат. Пышный, напоминающий пирог с воздушной начинкой омлет, он бы ел каждый день, но у меня не было никакого желания из смотрителя превращаться в персональную кухарку. Может быть, когда-нибудь, когда я влипну в настоящие неприятности, придется; а пока я баловала Закрейна диковинным завтраком раз в неделю. Его любимой курицей в кляре — не чаще раза в месяц. В остальное время брюзжащий старик довольствовался тем, что я хотела приготовить сама. Вдали от дома скучаешь по всяким разным мелочам: по привычным улицам, языку, одежде, музыке, любимому напитку или кофейне на углу. Когда попадаешь очень далеко от дома — скучаешь вообще по всему. Вокруг все другое, непривычное, чужое. Волей-неволей начинаешь привыкать, приспосабливаться и выживать. Заталкиваешь куда подальше идеи о том, что ты сможешь тут что-то изменить — в ответ на твои попытки новый мир тебя сожрет и не подавится. Не нужны ему твои идеи о ценности жизни, общих правах и законах. Он существовал так тысячу лет, и кто ты такой, чтобы орать на каждом углу о его «неправильности»? Сильнее всего тоскуешь даже не по прежнему укладу жизни, а по привычному вкусу еды. Готовка стала для меня отдушиной, возможностью безопасно вспоминать о другой жизни, которая у меня когда-то была. Конечно, останься я жить в маленьком городке на границе Арелдона, вряд ли из моих усилий получилось бы что-то путное. Но я жила в замке князя, кладовые которого были полны хороших продуктов, имела возможность их незаметно стянуть, а уж с покровительством капеллана в моем распоряжении была личная плита с очень редким запасом специй и припасов. — Слышал, князь дал тебе важное секретное поручение? — Закрейн нетерпеливо притянул к себе тарелку. — Ага, — то, с каким восторгом старый капеллан смотрел на простое блюдо всегда меня немного удивляло. Наверное, дело все-таки не сколько во вкусе, сколько в его виде. — И какое же? — Вино дорогое пропадает, а потом в городе появляется, — соврала я. Слухи в этом замке плодились с невероятной скоростью, и я впервые за утро задумалась о том, как же мне привезти гостя незаметно. Через стену лезть, что ли? — Обычное дело. Надеюсь, старый проход в восточной стене замуровали. Тот, который у кладбища, за статуей Тареты-освободительницы, — Закрейн подмигнул. Я тепло улыбнулась старику. Он, пожалуй, о делах в замке знал больше, чем главный смотритель и сам князь; и всегда держал язык за зубами. Начни я расспрашивать о госте — получу в ответ недоуменное молчание, мол, кто ж знает, что за важный тип пожаловал. — В Гринлок бы письмо отослать, пока староста всех на уши не поставил, — себе на завтрак я пожарила обычную глазунью и теперь не спеша макала корочку в желток. — А еще лучше кого-нибудь из стражников, чтобы до шутника дошли последствия. Кому вообще пришло в голову пугать старосту чумой? — Кому-то очень умному. — Да неужели? Лучше бы под дверь навоза насыпал или голову свиньи подложил. — Сама подумай: чума — знамение. А знамение дается когда? — капеллан сделал выразительную паузу. — Когда человек сбился с истинного пути и гневает богов. Вороны оказались только у старосты во дворе, знак очевидный — староста плохой, за душой у него делишки, которые богам не нравятся. — Это ж глупость, — фыркнула я. — Это для нас с тобой это глупость, а для жителей Гринлока — намек, что старосту пора менять, — Закрейн поморщился. Как церковник, он был обязан придерживаться Писаний, но прожил слишком долго, чтобы слепо в них верить. — Так что на трёх дохлых воронах он не успокоится. А если староста будет отвлекать Эрада по таким мелочам, тот сам его от должности освободит. — Повезло, что у него есть ты. — А у меня есть ты. Закончишь с «воришкой» вина и отправишься в Гринлок. Я должен Феррасу, но не настолько сильно, чтобы полдня трястись в седле. Новое поручение меня совсем не обрадовало: местные мне не доверяли, уйма времени уйдет на то, чтобы разузнать кто решил извести старосту; туда-обратно не наездишься, придется там какое-то время жить. За шесть лет я так привыкла жить в стенах этого замка, в безопасности, что от одной мысли его надолго покинуть меня немного подташнивало. Подхватив опустевшие тарелки, я попрощалась со стариком и пошла обратно в крепость. На подходе к главным воротам меня поймал мельник и принялся выпрашивать новую цену за пудовый мешок муки. Не успел он закончить, как его оттеснил повар, требующий покупать муку получше. На громкий шум подтянулся плотник, жалующийся, что остальные склянки лазурной краски, которой покрывали резной фамильный герб на стенах главной залы, оказались испорченными, и теперь герб никак не закончить к сроку или же придется использовать вместо голубого грязно-болотный. Я отделалась от них только у самого порога, а стоило мне его переступить, как тут же налетели новые просители. День пролетел за одно мгновение, и из головы напрочь вылетело утреннее поручение князя.***
Камнем встреч называли старый перекрёсток в трёх часах езды от замка. Камень тоже был: из земли торчал черный гладкий осколок скалы в два человеческих роста. Как он тут очутился никто не знал, но много веков черная громадина служила странникам ориентиром. Западный путь вёл к замку, северный — к старым подходам к Гринлоку и Веске, южный — к Болотам печали и соседнему княжеству Вирии, ну а восточная дорога упиралась в Проклятый лес. Соседство с последним обеспечивал перекрёстку дурную репутацию, и вот уже полтора века этих дорог старались избегать. До места я добралась затемно, на ходу придумывая извинения за задержку. Вот только выслушать их было некому — перекрёсток был пуст. Кем бы ни был гость, он опаздывал сильнее меня. В Арелдоле помнили и чтили древнюю традицию — долгом путника считалось зажечь фонари у дороги в ночную пору, и тропы княжества почти всегда были освещены. Яркие цепочки света вели из одного поселения в другое. Этот обычай мне очень нравился, и я сама, по пути к камню, зажгла несколько светильников. И южное и северное направления были темны: путешествовали через болота только те, кому уже терять было нечего и свет им был особо не нужен, а мост через небольшую речушку у Гринлока смыло пару лет назад да так никто его не восстановил. А вот на востоке вдалеке виднелся огонек. Въезжать в Проклятый лес, особенно ночью, совсем не хотелось. Ждать неизвестно сколько — тоже. С каждой проведенной на перекрестке минутой чувство вины за опоздание вытеснялось раздражением и злостью на таинственного гостя — зачем его вообще в ту сторону потащило? Стоял бы себе у камня спокойно и все. Скрипнув зубами, я все-таки спешилась, привязала лошадь к столбу и ступила на восточную дорогу. Добравшись до огонька, я замерла, удивленно глядя на уходящую в лес дорогу — цепочка огоньков тянулась дальше, теряясь где-то за поворотом. Мне и в голову не приходило, что гость приедет с востока. Желание сохранить его визит как можно дольше в тайне я приписывала враждующим между собой соседям, и думала, что гость будет из одного из этих княжества, а, значит, с юга. И уж если визит нужно сохранить в тайне, то зачем фонари-то зажигать?.. А на востоке не было ничего. То есть были конечно еще земли: огромный Проклятый лес, затем Выжженные пустоши, после — Перевал трех, а за ним — Бесплодные земли. А вот деревень и поселений не было, от этих мест люди держались подальше. Если уж и возникала необходимость сунуться в такие темные места, то использовали южную дорогу на стыке трех княжеств, широкую, хорошо охраняемую, относительно безопасную. То, что гость пришел откуда-то с востока было моей наименьшей проблемой. Серый конь одиноко пасся у обочины шагах в двадцати от фонаря. Я поймала свисающий до земли повод, и потянула животное обратно на дорогу и покрепче привязала к столбу. Мельком отметила, что сбруя и седло на коне потертые, без вытравленных на коже гербов или геральдических знаков; да и седельная сумка явно знавала лучшие времена — с одного бока она была будто бы обгоревшей. — Есть тут кто? — я сделала шаг в лес, повыше подняв собственный фонарь. Лес, как и ожидалось, мне не ответил. Ругнувшись под нос, я прошла вперед, нарочито громко шурша листвой. В ближайших кустах, где бы по естественной нужде мог уединиться путник, никого не оказалось. Какая еще, очевидно неестественная, нужда заставила человека бросить коня со всеми пожитками и пойти ночью в проклятое место я не знала. Страшно мне не было — я не любила этот лес по совершенно другим причинам, нежели местные жители. Я просто не люблю любой лес. И горы. И бескрайние поля с трудом перевариваю. Так уж получилось, что я до мозга костей городской житель и красотами природы предпочитаю любоваться из окна или на картинках. А уж к Проклятому лесу, в котором пришлось жить несколько месяцев, задолго до того, как случай привел меня на порог замка, у меня стойкое отвращение. Про него многое говорили: о якобы блуждающих духах, страшных кровожадных созданиях, охраняющих таинственные развалины, оставшиеся от сгинувшего народа; про ядовитые растения, больных чумой животных, про сводящие с ума шепотки, давящую неестественную тишину и, конечно, о магии, которая в этом лесу обитает. Вот ради последней я тогда и рискнула. Единственные кровожадные создания, которые мне повстречались — полчища комаров. А сводящие с ума шепотки были моими собственными горькими рассуждениями о судьбе. — Есть тут кто? — на этот раз я отошла шагов на сто, прежде чем громко повторить свой вопрос. Я не была следопытом, и даже не пыталась делать вид, что понимаю в каком направлении мог пойти человек; поэтому и говорила как можно громче. Еще и фонарем потрясла из стороны в сторону. Заочно гостя я уже недолюбливала. Сколько мне торчать в лесу или на дороге? А сколько еще добираться до замка и в нем же устраиваться? А потом в голову пришла неожиданная мысль: а если с незнакомцем уже что-то случилось? Споткнулся в темноте, да и раскроил себе голову о камень. — Есть тут… Тень у ближайшего дерева шевельнулась, и стоило мне повернуться, как кто-то схватил меня, прижал к шершавому стволу, навалился всем весом и крепко зажал рот. — Тихо. Ты их спугнешь, — прошелестело у меня над ухом.