Торис, ты невыносим!

      Вечер. На кухне большого дома сидит прекрасная девушка с волосами чуть ниже лопаток, всматривающаяся в своё отражение к кружке чая, словно ища там что-либо. Её локоны были такие же белые как у Ивана, а глаза темно-бирюзовые.       «Ох, Ванечка пришел!» — открылась дверь, но не успела белокурая девушка встать, как перед ней явилась её младшая сестра.       — Он всё ещё не явился? Я думала, что к этому времени братик уже будет здесь… — немного растерялась вошедшая, отряхивая снег с плеч длинного синего пальто и головы с большим белым бантом. Она заглянула на лестницу, ведущую на второй этаж дома, затем в одну из комнат и на этом остановилась.       — Шукаєш щось? — Наблюдала старшая, грея руки кружкой горячего чая.       — Может, записку оставил, что дел сегодня больше обычного? Не думаю, что он бы хотел задерживаться, когда ты приходишь, дел у тебя тоже немало. — Был слышен голос младшей, спускающейся обратно. — Я, конечно, готова простить ему почти любую оплошность, но всё же это было бы неприлично, чтобы его собственные сестры ждали.       — Ты ведёшь себя будто ты его старшая сестра, а не я. — Хихикнула девушка на кухне. — В последнее время он занят более обычного… Учитывая массовые увольнения… — посмотрела в окно первая, но за стеклом толком ничего нельзя было разглядеть. Темнота и метель лишь придавали чувство безысходности, одиночества. И такая погода в этих краях была 9 месяцев в году. Каково же ему здесь жить? Хотя люди реагируют на всё по-разному, так ведь?       — Ира… — не раздевшись, села прибывшая напротив своей сестры за круглый стол с самоваром и ещё несколькими стаканами на нём, тарелки с бутербродами с маслом, печеньями и ирисками. Девушка налила себе чая, а затем отвела взгляд, но лицо выглядело серьёзным, впрочем, таким оно было бо́льшую часть времени, однако сейчас в её глазах можно было заметить грусть или тоску. — Як думаеш… Справится ли он без нас? Хотя наше объявление о самостоятельной жизни, очень расстроило его и, кажется, очень сильно. Всё же мы не всё время будем вместе, хіба гэта не так?       — Я… — Украина не ожидала этого вопроса, она не любила обсуждать эту тему, но в отсутствии СССР с болью и горечью могла дать какой-то комментарий. Однако она всё ещё не до конца понимала свои чувства насчёт этого. Прошло ещё несколько секунд, губы Черненко сжались, соленые капельки потекли по румяным щекам. Девушка тут же закрыла лицо руками, а затем догадалась достать белый платок из кармана нежно-голубого платья. Она аккуратно вытерла слезинки, облокотилась на стол и медленно покачала головой. Видя, как её дорогой сестре тяжело об этом говорить, белоруска не могла представить, что творится в душе старшего брата; она хотела уже подойти и успокоить сестру.       — Ирочка! — младшая обернулась на удивленный крик. Высокий мужчина в длинном бежевом пальто и с таким же шарфом стоял в проходе. На его лице выражалось беспокойство, тревога, а встретившись со взглядом Беларуси, глаза его тут же забегали по окружению. Он шёл к старшей, медленно протягивая к ней руки.       — Иван, — проследила за ним Наташа, тот тут же остановился, но побоялся поворачивать голову к ней. Она встала, взялась рукой за щеки парня, сжимая их с достаточной силой, повернула к себе. Брагинский сглотнул. — Скажи, ты долго будешь делать вид, что у тебя всё под контролем? Никогда ничего не говоришь… Мы с Ирой можем лишь догадываться, что происходит на самом деле. Ты перестал нас пускать даже просто понаблюдать за твоими подчинёнными. Тебе настолько хочется быть хорошим, заботливым начальником, что ты даже устроил им общежитие в соб-       — Комнаты пусты уже как несколько дней. — отрезал еле слышно парень, стараясь не смотреть в холодную глубину Беларуси. — ты разве не проверяла их, как только пришла?       — Я зашла лишь в твой кабинет, — отпустила брата девушка, — не собираюсь нарушать личное пространство твоих приятелей.       — А о моём ты никогда не думаешь… — Испуг на лице русского сменился лёгким раздражением. Брови слегка сведены. Он смотрит на неё с каким-то даже вызовом. Это его дом. Раз они больше здесь не живут и не собираются возвращаться, по их же словам, то и так просто рыться в вещах нельзя. Непозволительно. Да, они родственники, но это же не отменяет частную собственность каждого? Хах, теперь воспоминания о старых временах, когда он был наполнен энтузиазмом из-за размышлений об идеальном обществе, где все равны и нет ничего с подобным названием как «частная собственность». Сестры и некоторые из его приятелей также подхватили его идею, но что-то с самого начала пошло не так…       — Да, ты прав. — не ожидая такого поведения обычно кроткого и смирного перед ней брата, она лишь признала своё поражение, подошла к сестре, которая всё это время просто наблюдала в смятении за Иваном. — Пойдём тогда ко мне, Ира? А? — Наклонилась младшая к сидящей, а уголки её губ немного приподнялись, но было очевидно, что это подобие улыбки не успокаивало, хотя должно было, по задумке белоруски.       — Разве так можно?.. — Арловская удивилась и немного приподняла брови. — Да вы оба хороши, знаете? И я не идеальна… — продолжала Черненко, поочередно смотря в глаза брата и сестры. — Один не может прямо сказать о своих неудачах, а вторая теперь дружит с тем… Недоумком, которому лишь к радости весь этот спектакль.- Глаза Брагинского расширились. Украинка указала на себя. — А я… А я ничего ещё не знаю о жизни… Не хочу вас видеть. — она встала и прошла мимо русского и белоруски, которые дали ей пройти без каких-либо затруднений. Она надела черные сапоги и такого же цвета пальто, накинула капюшон и тихо закрыла за собой дверь.       — Можешь убираться, — спустя несколько минут их безмолвного стояния, отрезал Иван. — Сегодня я хотел видеть лишь Иру. — Он не понимал, сон ли это? Кошмар? Может, всё-таки он сейчас проснется и окажется, что компания процветает. Семья его становится всё больше, крепче, а люди счастливее. Всё имущество общее, никто не нарушает закон. Но звонкий удар будит его от таких сладких мечт; начинает щипать в щеке. Он ничего с этим не делает, не может ничего сказать Наташе напоследок. Она захлопнула дверь с грохотом.