Волк в заячьей шкуре

      Первый день без напарника, зато с новым делом. С самого утра мне хочется, чтобы это был обычный понедельник с безобидными кражами или хотя бы хулиганством. По дороге к месту преступления я продолжаю надеяться, что никого там не найду. Очень хочется, чтобы все, включая судмедэксперта, вдруг ошиблись и никакого трупа не было.       Новое дело особенно сложное эмоционально. Чаще всего приходится сталкиваться с разборками алкоголиков и маргиналов, которым сопереживать труднее. Сегодня меня ждёт юноша лет двадцати. Как называет его судмедэксперт, работающий с нами на месте, Василь Геннадьевич, «тело с ножевым ранением в печень».       Место преступления на первый взгляд не вызывает вопросов, а происшествие напоминает несчастный случай. В просторном помещении гостиной выбито окно, тело лежит среди осколков стекла на спине. При беглом осмотре можно решить, будто он ранил себя осколком, пока влезал в дом. Но слишком много деталей не на месте.       — Эмс, глянь, какое пятнище! — судмедэксперт подзывает меня и показывает лужу крови на полу. Будто мне без этого как-то слишком хорошо было.       К счастью, хотя бы окно разбито, так что в просторной гостиной гуляет сквозняк и можно свободно дышать.       — Как-то многовато крови. И далеко от него, — я понимаю, к чему ведёт мой коллега. Хоть мне нехорошо, думать получается. Вижу на животе у трупа еще одно большое пятно крови, слабо различимое на черной ткани. — Он лежал на животе, а потом перевернулся?       — Да не успел бы, — эксперт качает головой, делает фото лужи крови. — В печень ранен, и орудие тут же вынули. Он кровью истёк быстрее, чем понял, что происходит. Тем более, раз руки заняты…       Я смотрю на руку погибшего. Сжимает на груди крест. Даже после смерти цепляется за утешающие ритуалы религии. Этот жест что-то задевает в душе. Режет, как ножом.       Размышления вновь нападают, оживают и бьют по сердцу с новой силой. Нужно успокоиться. Глубокий вдох. Считаю до четырёх. Задержка дыхания. До восьми. Выдох. Снова до восьми. Помогает поставить мысли на место.       — Но на животе он лежал? — уточняю у судмедэксперта.       — Ага. Только вертелся не сам. Кто-то его перевернул.       — Подельник?       — Или убийца. Глянь на стенку.       Василь Геннадьевич приехал раньше меня, так что, похоже, успел заметить что-то важное. Я, ещё раз окинув взглядом тело, отхожу в указанное место, где нахожу портрет — видимо, хозяина дома с кем-то ещё. Но кто там изображён, я даже не замечаю. В центре кадра лицо, которое мелькнуло перед глазами секунду назад. Торопливо оборачиваюсь, проверяю. Точно, это то же лицо, что сейчас осветила вспышка камеры. Только это фото сделано было в шумной толпе, а наши — посмертные, для последующей экспертизы — в совершенном покое.       — Это хозяин дома? — возвращаюсь к телу и следам крови.       — Ну, либо сын. Он же молодой ещё, а тут домина — вон! — судмедэксперт отвлекается от осмотра раны и машет рукой в чёрной перчатке, указывая на дом.       С ним сложно не согласиться. Двухэтажный частный дом за городом в районе среднего престижа, пусть и обставлен весьма минималистично, а всё же не походит на недвижимость, которую могут позволить себе ребята такого возраста. Я, хоть и старше погибшего на несколько лет, и не мечтаю о подобном… Но даже так рано судить.       — Если это хозяин или родственник, то почему следов борьбы нет? — я с подозрением осматриваю помещение. Всё стоит на местах. Единственное, что свидетельствует о нарушении покоя, это труп в луже крови и осколках стекла. — Вот будут к вам в дом врываться, Василь Геннадьевич, вы же будете как-то реагировать?       — Вопрос хороший, — эксперт с усмешкой поднимает на меня глаза. — Я рад, что разбираться с ним не мне. Моё дело — люди, уже не шевелящиеся. А остальное — на твоей совести.       — Жестокий вы человек, — со вздохом оглядываю дом ещё раз.       Разбитое окно, аккуратная гостиная, труп, лестница.       — Вы скоро уходите?       — У меня тут ещё определение орудия. Иди займись остальным домом, не пропаду, — Василь Геннадьевич даже не поднял взгляда, только помахал чёрной латексной рукой в сторону лестницы.       Противопоставить ему нечего. Он тут только за трупами надзор ведёт, а у меня еще сотня квадратных метров в очереди на обследование.       — Валер, — зову оперативника, удалившегося к портрету хозяина дома.       Он у нас безмолвная тень, плавающая где-то между предметами и отслеживаемая только по вспышке, если ему доверят фотоаппарат. Но все рады, что Валера есть. Говорит мало, но по делу, поручения выполняет быстро, а перед глазами лишний раз не мельтешит. Мечта.       — Ась, — тихо откликается он, лишь чтобы обозначить, что к заданию готов.       — Входную проверь на следы взлома и отпечатки сними. Что-то у меня пока не складывается картина.       — Агась, — Валера подтверждает, что получил задание. Уходит.       А я иду наверх. Но удивить меня дому нечем. Из трёх комнат на втором этаже в одной кавардак, и никаких больше особенностей.       Приходится, как бы ни хотелось избежать этого, вернуться и снова внимательно осмотреть труп. Записать приметы, углядеть странности. Даётся всё это тяжело, поэтому работу выполняю скорее машинально, мысли при этом витают где-то далеко.       В последнее время со мной так все время. Пытаюсь проводить на работе всё время, чтобы дома в полной одиночества постели только спать. Вроде, и работаю как не в себя, но не из-за того, что больно ценю ее, просто сбегаю от реальности. И вот теперь сбегаю от работы в мысли, не в силах заставить себя даже смотреть на кровь дольше пары самых необходимых секунд.       Мне не за что держаться, я зависла в пустоте в этом бесконечном побеге. А ведь очень важно, чтобы в сердце что-то ёкало. Чтобы мурашки по коже.       Как у этого юноши, на последнем дыхании сжимающего крест. Наверняка его душа ощущала себя на месте среди всех этих символов и ритуалов. А у меня никакого места нет.       — Валер, ты там закончил?       — Агась.       — Ещё раз для меня сфоткай окно, пожалуйста, и на улице осмотри, вдруг под ним есть следы какие, — прошу, хотя сама могла бы всё это сделать, потому что очень уж хочется поскорее покинуть это помещение. — Пойду соседей опрошу.       — Агась, — только и звучит в ответ от Валеры.       Иногда мне становится очень интересно, что там у него в голове. Понимает ли он, почему я спешу слинять? Или даже не догадывается? Может, он решает задачки в уме, чтобы вечером помочь сыну с домашкой, или в этой голове, когда она не занята работой, царит пустота? К сожалению, мне никогда не узнать достоверно, ведь, даже если Валеру спросить, скорее всего, услышу лишь: «Ну, так-эдак. Всякое».       Улыбаюсь своим мыслям. Конечно, в такой ситуации не слишком уместно хихикать, но я успела уяснить, что просто не выживу на этой работе, если не научусь отстраняться. Утопать в ерунде, всплывающей в голове, вроде вот этих размышлений о Валере, — моё спасение, когда становится совсем туго. Юмор, иногда ужасный и до преступного чёрный, только и позволяет всё это выносить.       Улыбку с лица, конечно, приходится стереть, когда я подхожу к соседскому дому. Вряд ли его обитатели поймут мою усмешку, даже если объяснить им, кто такой Валера.       — Здравствуйте. Следователь Романова. Я по поводу…       — Это я звонила! Проходите! — даже не дослушав моё представление, пожилая женщина широко открывает мне дверь и вскоре затаскивает меня на кухню, заполненную ароматом ромашки. — Чай будете успокаивающий? Я всё пью и пью его, как это случилось. Чтобы нервы в порядок привести. Давайте вам налью, а вы седайте, не стесняйтесь.       Такое внимание меня всегда смущает. Будто зашла не к свидетелю, а к тёте, с которой давно не виделась. Большинство моих коллег не теряются в такой обстановке, а мне не по себе. Я чувствую себя обманщицей, когда люди так явно демонстрируют свою надежду, что я способна им помочь. Но в этой ситуации я понятия не имею, что делать дальше. У меня никаких догадок, что вообще произошло.       — Спасибо за гостеприимство, но давайте перейдём к делу. Понимаю, что это не самый простой разговор, но мне нужно о многом вас спросить, — я беру поставленную передо мной чашку на блюдце обеими руками, будто хочется отогреться, хотя на кухне довольно жарко. Мне просто хочется ощущать посильнее связь с этой реальностью, где люди пьют чай с ромашкой из сервиза на красивой скатерти. И нигде нет и намёка на лужи крови.       — Конечно-конечно, — женщина усаживается напротив меня, придвигает к нам поближе корзинку с конфетами на любой вкус, о которых мне, конечно, даже думать не хочется: в горле до сих пор стоит ком.       — Для начала, пожалуйста, представьтесь и расскажите, как всё произошло, — я достаю блокнот и спешно записываю дальнейшие слова, давно привыкшая писать со скоростью речи.       — Надежда Анатольевна Симонова, шестьдесят семь лет. Живу тут уже несколько лет с мужем, но он в городской квартире ночевал, по работе уехал вчера, так что ночью я была в доме одна, — женщина, видимо, приняла уже достаточную дозу ромашкового чая, потому что говорит очень спокойно и дельно. Не каждый может собраться и рассуждать конструктивно в таких обстоятельствах. — Меня разбудил шум у соседей. Я сразу надела очки, пошла к окну на втором этаже, чтобы увидеть, чего они там буянят. Сразу что-то заподозрила, потому что обычно-то Андрюшка тихий.       — Андрюшка — это?..       — Сосед наш, хозяин дома. Семёнов Андрей, — Надежда Анатольевна внимательно следит, чтобы я верно записала имя, а потом сразу продолжает рассказ. — Так вот он, в общем-то, мальчик спокойный. Не похож на того, кто вот так на рассвете долбится в двери.       — К нему ломились или он ломился? — я озадаченно поднимаю взгляд.       — Так ведь и то и другое! Он сам в свою же дверь и колотил. Ещё кричал зачем-то своё имя. Только странно как-то. Знаешь, как будто пьяный вдрызг, что ли, хотя я за ним такого не замечала. Странно так слова произносил, мне уже это показалось подозрительным. А потом вовсе от крыльца отошёл и, уж не знаю, где он его нашёл, камень какой-то подобрал да как долбанет в окно! — Надежда Анатольевна усиленно покивала в ответ на немой вопрос, что прочитала в моём взгляде. — Так всё странно и случилось. Сама бы себе не поверила.       — У него есть сигнализация?       — Есть, мы всей улицей установили после прошлого года, когда к нам домушники забрались да обчистили два дома. Но она не сработала, так что я сразу побежала к телефону звонить в полицию. Ничего больше уж и не видела, — женщина пожала плечами.       — Как я понимаю, вы с соседями знакомы достаточно близко?       — У нас хорошая улица. Андрюшка, правда, толком ни с кем не общался, он всё дома сидел больше, как затворник. Говорил, работа на дому, вот и нет толку выходить.       — Кем он работал?       — Да какой-то там айтишник, целыми днями в компьютере сидеть.       — А вы не видели, как он уходил перед произошедшим? Не бывало ли у него раньше странного поведения?       — Нет, мальчик крайне сдержанный и благополучный. Всегда был само очарование, когда мы встречались, но было это нечасто. В последний раз, дай Бог памяти, неделю назад его видела, и ничего подозрительного.       — Вы не видели других людей в доме или около? Может, кто-то подозрительный? — показания только сильнее меня запутывают, и чай с ромашкой оказывается очень кстати, чтобы не сойти с ума раньше времени.       — Вообще никого. Только он.       Очередной тупик. Засада полная. Тем не менее, нужно отработать все варианты развития событий, уточнить каждую деталь, и, продолжая опрос, я успеваю выпить еще две чашки чая, прежде чем обменяться с Надеждой Анатольевной контактами.       После вновь нехотя возвращаюсь в дом убитого. Мысли о странности показаний соседки не дают покоя, поэтому, покружив немного около крыльца, представляя себе ситуацию, я снова подзываю Валеру. Он уже перекурил и, наверно, надеялся поехать обратно в участок, но мои переживания заставили задержаться ещё ненадолго.       — Не сходится у меня ничего. Можешь ещё в доме взять несколько отпечатков? Что-нибудь, что хозяин обычно трогает. Чтобы наверняка.       Получив неизменное «Агась» в ответ, я благодарю коллегу и прячусь в машине. Глубокий вдох. Считаю до четырёх. Задержка дыхания. До восьми. Выдох. Снова до восьми. Нужно прийти в себя перед следующим этапом. Разузнать о семье жертвы, найти их и доставить на опознание. Наверное, единственная часть работы, которая хуже самих погибших, — это опознание с родственниками.       Но приходится принять стратегическое решение отложить это мероприятие. Тело ещё нужно доставить в морг. Да и лично мне хочется провести немного времени в участке. В сегодняшнем моём несобранном состоянии лучше не спешить, чтобы не допустить ошибок в непростом деле.       Когда я сижу в офисе за документами, настроение уже окончательно испорчено, и я отвлекаюсь на всё вокруг, лишь бы поменьше думать. Поэтому, когда шеф выходит из кабинета с незнакомцем, я наблюдаю за ними, поначалу не пытаясь подслушивать. Но совсем скоро увлекаюсь, услышав своё прозвище в их диалоге.       — Думал, ты приедешь завтра, сразу работать. Эм-энд-эмс пока не в курсе… — шеф Гарсиа, как мы прозвали начальника за его любовь к испанской литературе, доброжелательно улыбается новичку.       — Эм-энд-эмс? — его собеседник весело посмеивается.       Мужчина с самого начала кажется мне знакомым. И вот, когда вижу его улыбку, меня будто током бьёт от вернувшихся вдруг воспоминаний. И теперь не могу оторвать взгляда от него, а в голове вереницей проносятся обрывки прошлого. К своему стыду подмечаю, что возраст ему к лицу и к тридцати он стал даже более привлекательным. Но эти мысли я усиленно прогоняю, продолжая вслушиваться в разговор с шефом, чтобы понять, что же этот призрак моей юности тут забыл.       — Вы будете вместе работать первое время, пока ты не освоишься, — поясняет шеф новичку, разыскивая меня взглядом. — Если не спешишь, можете познакомиться хоть сейчас, она как раз на месте.       — С удовольствием.       Замечая, что они идут в мою сторону, я опускаю глаза на монитор, скрывая, что секунду назад откровенно пялилась. А он всё улыбается, прекрасно зная, как ему это идёт. Всегда знал и так умело этим пользовался, обворожительный засранец…       — Эмилия, позволишь отвлечь тебя на пару минут?       Только услышав голос шефа совсем рядом, поднимаю глаза. Всё-таки делаю вид, что работаю.       — Конечно, — отвечаю односложно, стараясь не выдать, насколько встревожена всеми сегодняшними происшествиями.       — Познакомься, Зайцев Александр Дмитриевич.       — Просто Саша, — тихонько вставляет новичок, ненавязчиво перебив шефа так, что тот и не заметил.       — С завтрашнего дня выходит на работу у нас. На первое время возьми к себе под крылышко, пока не освоится.       Я натянуто улыбаюсь, приветствуя нового коллегу, и старательно делаю вид, что его не помню. Но по дерзкой усмешке Саши вижу, что он тоже меня узнал. Почему-то чувствую, что в ближайшее время получу от него множество колкостей.       Заставив себя отвести от него взгляд, благодарю шефа за представление. Саша поддерживает меня и прощается с начальником, предупредив, что ненадолго задержится — со мной поболтать. Мне хочется провалиться под землю, лишь бы избежать общества Саши, который одним своим существованием напоминает о худшем периоде жизни, заставляя ещё и краснеть от стыда. Остаётся надеяться, что, раз уж мы взрослые люди, глупо будет вспоминать ошибки молодости и…       — Ну всё, теперь, видимо, не получится больше от меня бегать.       Саша просто шутит, судя по виду, но у меня перед глазами проносятся все неловкие и стыдные ситуации студенчества, отчего уши ощутимо горят. Как будто мало было испорченного настроения с самого утра, на меня сваливается и груз неприятных воспоминаний. Теперь будет глупо делать вид, что мы незнакомы.       Внутри всё кипит. Я делаю глубокий вдох, чтобы прийти в себя.       — Приятно наконец прекратить поиски.       — Уверена, ты нашёл дела и поинтереснее за то время, что мы не виделись.       — Может, пару раз, — он пожал плечами и выдержал небольшую паузу. — Столько лет не виделись, может, вечером сходим куда-нибудь, поболтаем, раз работать вместе будем?       — Только не сегодня. У меня дела, — я стараюсь не звучать грубо, но и сама чувствую, что получается плохо.       — Снова пытаешься сбежать? — пытается подколоть меня Саша. Но мысли о деле и утренних происшествиях не дают мне оценить шутку.       — Нет. Пытаюсь работать.       — Работа сможет подождать один вечер, — он кладёт руки мне на плечи, проникновенно заглядывает в глаза. — Вид у тебя уж больно несчастный. Давай немного отдохнём сегодня, а завтра с новыми силами и работа лучше пойдёт.       Чувствую по его настойчивости, что мои вздохи и аргументы будут бессмысленны. Сегодня я, действительно, мало что могу сделать. Основная работа начнётся, когда получу экспертные заключения, отпечатки, отчёт по осмотру тела. До вечера поговорить с родственниками и провести опознание я точно успею, так что, недолго думая, принимаю решение поддаться. Могу позволить себе небольшой перерыв.       Не слишком охотно я соглашаюсь на Сашино предложение.       Всё-таки общение с родственниками для меня самый сложный этап работы. Я так и не успела к этому привыкнуть, и каждый следующий раз изматывает морально так же, как первый, если не сильнее. Может, сегодня действительно нужен будет отдых, чтобы восстановить силы. Отвлекусь на Сашу, а там, глядишь, и идея придёт.       — Ладно, но только один раз, — я киваю со вздохом, а Саша, будто и не заметив скудности моего энтузиазма, улыбается.       — Отлично. Я заеду вечером, не задерживайся.       Он снова без спроса обнимает меня на прощание как старого друга и уходит. Всегда обнимает неожиданно.       Я наконец возвращаюсь к работе. День идёт медленнее, чем мне бы хотелось. Информации о предполагаемом убитом предостаточно, и я быстро нахожу его приёмных родителей. Они опознали в обнаруженном утром теле своего сына, но показаниями никак не прояснили для меня дело.       И вот я снова чувствую, что должна им помочь, спасти, что-то узнать и восстановить справедливость, а в голове сплошной туман и неразбериха. Это дело сводит меня с ума, поэтому к вечеру я радуюсь, что Саша позвал провести этот вечер вдали от работы. Не зря согласилась.       Пока переполняют эмоции, уснуть не получится. А новой информации не стоит ждать до завтра. Поэтому, как только заканчивается рабочее время, я тут же покидаю офис, чего со мной не было давно. В последние недели я часто задерживалась, стараясь, вероятно, скрыть от себя самой отсутствие личной жизни. Люди часто пытаются заменить отношения работой, когда что-то не клеится, мой случай нельзя назвать особенным.       Саша, как и обещал, приехал вовремя. Когда я выхожу, он уже сидит на своём мотоцикле возле входа. Моя прошлая поездка с ним была первой и последней, и страх, очевидно, не исчез. Усугубляет ситуацию то, что с годами решиться на что-то новое сложнее, поэтому теперь я даже не рассматриваю вариант поехать с Сашей. Лучше останусь трезвой, но поеду на собственной надёжной четырёхколесной машине, чем на этом рычащем исчадье ада.       — Готова? — Саша снимает шлем, чтобы я могла его слышать. Или реагировать на его обворожительную улыбку?       — Готова, но ехать на машине.       — Точно, ты же боишься, — он вздыхает, заметно разочарованный. — Прости, как-то из головы вылетело. За столько лет-то…       — Да ладно, это ничего. Давай просто поедем на машине? — я вымученно улыбаюсь, стараясь сгладить неловкость повисшей тишины.       — Соглашусь только потому, что у тебя, видимо, сложный день. В следующий раз не отвертишься, — Саша больше не оказывает сопротивления.       Кажется, я не могу набраться сил, чтобы улыбнуться хотя бы из вежливости. Приходится молчать, потому что сложно не звучать грубо. А ссориться перед совместной работой совсем не хочется.       К моему счастью, Саша понимает. Или делает вид, что понимает, — тогда я благодарна ещё сильнее. Он сохраняет приподнятое настроение, открывает мне дверь на пассажирское сидение.       — Я поеду за рулём, — пытаюсь возразить, но Саша взглядом указывает идти на пассажирское.       — На тебе лица нет. Устала, наверно, жутко. Какое тут за руль?       — Обычное. Я нормально вожу.       — Я тоже, но ещё и не уставший.       Спорить с ним бесполезно. Если уж что вбил себе в голову, то решено. Ничего не изменить, тем более с такой аллергией на споры, как у меня. Раз Саша снова взялся меня лечить, приходится поддаться.       В машине мы поначалу обсуждаем, куда поехать. Я даже начинаю надеяться, что обойдётся без расспросов о личной жизни, но, как только место выбрано, меня настигает атака.       — Тебя муж не потеряет? Не нужно пораньше домой вернуть? — подмигнув мне, интересуется Саша.       Он пытается шутить. Мне не стоит быть грубой, но тема личной жизни окончательно портит настроение, если его вообще можно было сделать хуже. И вот я стою перед выбором: послать нового коллегу с такими вопросами куда подальше или выложить всё до последнего про то, какая я неудачница. Конечно, бросаться из крайности в крайность — последнее дело, и такие мысли — лишь следствие моего опустошения после этого дня. Я едва контролирую себя, но сил хватает, чтобы поделиться лишь в общих чертах, воздерживаясь от деталей моих кромешно безуспешных любовных похождений.       — Нет у меня мужа. И не было никогда.       — А жених? Или кто-то вроде?       Мужчина, с которым я была в отношениях несколько лет, ушёл от меня полгода назад. Мы были вместе с универа, но однажды он вдруг сказал, что устал от меня и моего вечного подавленного настроения. Тогда я, по большому счёту, только начинала по-настоящему работать, мне стали давать серьёзные дела, и поддержка совсем не помешала бы. Но он выбрал сбежать, а я не могла держать. Мне хватило ума понять, что одной быть лучше, чем с тем, кому не нужна. Но это не значит, что мне не больно. Работа допоздна немного помогает, и теперь я не чувствую острой необходимости в человеке рядом, изматывая себя до того, что забываю о жизни вне работы. Или пытаюсь убедить себя в этом, чтобы не признавать, что боюсь снова вступать в отношения и сбегаю от реальности с помощью бесконечного заполнения новых и новых рапортов.       — Был один, но больше нет. Как у тебя? — не позволив задать ещё вопросов, перевожу разговор на Сашу.       — Никого. Уже лет пять.       — Почему? — неожиданно для себя ощущаю пылающий интерес. Что же стало с университетским Казановой, разбившим столько сердец?       — Не знаю. Просто не нашёл никого подходящего, — Саша пожимает плечами. — А мимолётные знакомства уже давно надоели.       — Да уж, с этим у тебя проблем не было, — ворчу я тихо, отвернувшись к окну, и надеюсь, что останусь неуслышанной.       Тема отношения для обоих не слишком приятна, и неловкая пауза затягивается. К счастью, совсем скоро мы оказываемся в баре. Я пока не чувствую себя достаточно свободно с Сашей, быстро придумать тему для разговора сложно, и остаётся надеяться на помощь алкоголя, чтобы развеять неловкость, окружающую меня огромным пузырём. Спутник мой, увлёкшись дорогой и парковкой, тоже довольно долго молчит. Немного увереннее мы начинаем себя чувствовать, лишь рассевшись за стойкой и заказав напитки.       Виски с колой для меня и чистый — для Саши.       — Меня весь день мучает один вопрос, — Он поворачивается на стуле ко мне лицом, а я не спешу отворачиваться от стойки. — Почему Эм-энд-эмс?       — У нас до тебя работал один парень, Артём , нам часто вместе приходилось куда-то выезжать. Он сначала прозвал меня «Эмс», потому что так было удобнее и короче. Постепенно это перенеслось с выездов и в участок, а потом он заразил всех остальных. И позже добавили ещё и окончание, — улыбаюсь и пожимаю плечами. — Даже прозвище у меня скучное.       — Что значит «даже»?       — Что я по жизни скучная.       Саша продолжает невозмутимо улыбаться и неодобрительно качает головой. Нам приносят заказ, и я сразу делаю несколько больших глотков из своего стакана. Это не исправит моего настроения, алкоголь никогда не помогает. Но зато он расслабит и поможет новому напарнику подбодрить меня.       — Уверен, в твоём случае всё не совсем так. Скучные девочки не уезжают с первым встречным с вечеринок, — Саша выставляет перед собой кулак и начинает разгибать пальцы от большого. — Они не отправляются бесстрашно на тусовку к кому-то, кого видят второй раз в жизни. И они уж точно не напиваются в баре с напарником перед первым совместным рабочим днём. — Состроив из пальцев пистолетик, Саша направляет его на меня. — Вы арестованы за чрезмерную самокритику. У вас есть право выпить коктейль залпом.       Он приставляет «пистолет» к моему плечу. Эти дурачества неожиданно заставляют улыбнуться. Я решаю подыграть и выпиваю. Если бы не эти глупые приколы и по-детски наивный весёлый взгляд Саши, я бы ни за что так быстро не напилась. Кажется, он делает это со мной не впервые, и вот я снова чувствую, что должна себе что-то доказать. И почему Саша так на меня влияет?       — На этот раз вы свободны, но впредь будьте осторожнее, — он опускает «пистолет» в такую же воображаемую кобуру.       — Меня тоже беспокоил один вопрос сегодня, — раскрепощаясь от поднимающегося к голове алкогольного жара, я также поворачиваюсь на стуле. Теперь мы сидим лицом к лицу. — Как тебя в наш отдел занесло?       — Да просто переезжал, обычная история.       — Просто так переехать в другой город? Без причины? — его ответу верю неохотно. Чувствуется, что былая непринуждённость, сопровождавшая каждое действие Саши, после моего вопроса ослабла и будто ненадолго вовсе исчезла, но вот он снова собрался с силами и отвечает игриво.       — Не всё же в мире происходит «из-за». Иногда бывает и «для», — он пожимает плечами и мягко мне улыбается.       Чувствую, что этот ответ я должна принять, чтобы не мучить собеседника. Возразить больше нечего, бармен заново наполняет для меня стакан. Я пытаюсь придумать тему для разговора, чтобы заполнить неловкую тишину, но Саша привлекает внимание, начав копаться в карманах. Что-то отыскав, он прячет предмет в кулаке и кладёт руку на стойку.       — Ты больше не будешь сбегать?       Смотрит мне в глаза. Я вижу ожидание и надежду, что заставляет вспомнить о нашей первой встрече. И снова, как маленькая, ощущаю себя совершенно особенной под этим его взглядом. Заинтересованный, терпеливый, он будто видит лишь меня одну, а я в ответ замираю, не в силах смотреть на что-то другое. Несколько раз поморгав, чтобы прийти в себя и не молчать слишком долго, отрицательно качаю головой.       — Это радует, — Саша улыбается, довольный то ли моим ответом, то ли смущением, когда я таю под его взглядом. — Дай руку, пожалуйста.       Я неуверенно протягиваю ему руку. Приподняв длинный рукав рабочей рубашки, Саша располагает на моём запястье браслет. Я вижу только цепочку, пока он мучается с застёжкой несколько секунд. А потом Саша разворачивает браслет на моей руке, и мне показывается золотой одуванчик, застывший в смоле, но сохранивший свою живую свежесть и яркость.       — С Новым годом, пусть сейчас лето и это было несколько лет назад. Он наконец дождался, — Саша улыбается и отпускает мою руку, а я продолжаю удивлённо глядеть на него, не зная, как реагировать. — Ещё коробочка была, но потом я её потерял.       — Ты его хранил семь лет? — я не могу решить, что притягивает взгляд сильнее, потому смотрю то на браслет, то на Сашу, довольного своей авантюрой.       — Какое-то время он был моим талисманом. Но теперь займёт законное место. Может, будешь почаще вспоминать, что нужно больше улыбаться.       Я не сразу могу поверить в происходящее. Это будто драматичный конец любовного романа. Пока я злилась и усиленно избегала Сашу, он хранил как талисман приготовленный для меня подарок.       — Спасибо, но…       — Просто «спасибо» уже достаточно, — Саша не даёт мне договорить. — Давай лучше о хорошем, Эми.       Спорить нет ни малейшего желания, и мы меняем тему. За обсуждением старых общих знакомых и рассказами о прошедших годах вечер пролетает незаметно. Также неожиданно приходит опьянение, и я понимаю, что за руль не сяду. Саша, конечно, вести тоже отказывается, вызывает такси.       В машине мы продолжаем болтать и смеяться, но временами я вспоминаю о работе и мне становится стыдно радоваться. Вокруг ведь постоянно происходят ужасные вещи.       — Всё нормально? — Саша мягко подталкивает меня в плечо.       — Наверно… Просто о деле вспоминаю…       — Делай как Скарлет. Подумай об этом завтра.       Я улыбаюсь. Развеселить меня Саше очень помогает нездоровое количество алкоголя в моей крови. Впрочем, даже трезвую меня бы позабавила ситуация, в которой взрослый мужчина вспоминает «Унесённых ветром» с такой серьёзностью. Всегда казалось, что парни в кожаных куртках вроде Саши мало интересуются подобной литературой, если умеют читать вовсе.       Скоро мы подъезжаем к моему дому, и Саша выходит меня проводить, несмотря на уверения, что это совсем не обязательно и я справлюсь сама. Выпитые коктейли затуманивают моё сознание, и вот, заплутав в этой пелене, я не замечаю, как мы вдруг оказываемся в постели. Я хотела провести вечер беззаботно, не задумываясь о печалях и несправедливостях окружающего мира, но точно не представляла, что перестану соображать вовсе.       Способность мыслить возвращается ко мне, когда все ошибки уже совершены. Мужчина рядом пытается обнять, но я вдруг чувствую отвращение. Не к нему, от которого уже давно многого не жду. Мне неприятна я сама. Я не понимаю, почему сделала это и, что самое страшное, как быть дальше.       Хотела ли я отомстить таким образом бывшему за причинённую боль? Или мне просто было интересно, какими могут быть другие мужчины? А если я просто хотела сделать это с Сашей? Любой вариант кажется ужасным и постыдным, я вдруг становлюсь себе отвратительна.       Саша тянется ко мне, чтобы обнять, но я отталкиваю, сопротивляюсь, прошу уйти. Чувствую, как в горле встаёт ком. После расставания с Матвеем я уже долго сдерживаю слёзы, и теперь будто все они разом давят на меня изнутри. Тошнит. Сколь бы спокойнее ни становилась, никогда не забуду признаки подступающей истерики, и теперь последнее, чего я хочу, — это чтобы Саша видел меня в таком состоянии после случившегося. Это будет даже ужаснее, чем просто видеть его.       Не понимая, что происходит, Саша всё-таки повинуется. Быстро собирается и уходит, закрыв дверь в спальню. Он послушался, потому что ценит мою просьбу или просто уже получил, что хотел?       От этих мыслей становится ещё хуже, и как только дверь закрывается, я отворачиваюсь от неё и, даже не накрывшись одеялом, начинаю плакать. Не могу и не хочу больше держать в себе накопившиеся обиды и злость. Они выливаются слезами, и мне не остановить это даже с помощью ровного дыхания, но пытаться не прекращаю.       Вдох. Считаю до четырёх.       Саша возвращается в комнату, начинает говорить, что что-то забыл. Он прерывается, заметив неровную дрожь, бьющую меня от навалившегося приступа.       Задержка дыхания. До восьми.       Он зовёт меня, но я не отзываюсь и уж точно не поворачиваюсь к нему. Повторяет моё имя несколько раз, а потом подходит ближе.       Выдох. Снова до восьми.       Саша крепко обнимает меня, не обращая внимания на слабое сопротивление. Когда я осознаю своё бессилие и перестаю его отталкивать, он кладёт руку мне на голову и принимается осторожно гладить, всё ещё крепко прижимая к себе.       — Всё хорошо, Эми. Не переживай, — повторяет он раз за разом, целуя меня поочередно в лоб и в висок.       Я слышу его взволнованный голос совсем близко. Может, Саша переживает за меня, и я снова позволяю себе не думать, чтобы успокоиться. Чем больше задаю вопросов, тем сложнее дышать. Поэтому я расслабляюсь в его объятиях и отключаю голову, отдав весь контроль над ситуацией Саше.       Иногда лучше просто дать чему-то случиться, чем поступить как хочется, но сделать хуже.