Свет проклятых звёзд 2. От цепей и ошейников к свободе!

— Приветствую, отец. — О-о, как заговорил! Может быть, ещё назовёшь своим королём? Хотя, полагаю, нам нечего больше сказать друг другу. Независимо от родства и подчинения. В холодном сумраке подземного зала повисла тишина. Артаресто хотел поговорить с родителем позже, на торжестве по случаю возвращения владыки в Нарготронд, поскольку в присутствии подданных правитель точно не стал бы отчитывать сына, однако Финдарато настоял на встрече заранее, и теперь испытующе глядел на наследника. Так и не сказав сыну более ни слова, король перевёл взгляд на невестку и остальную семью. — Толлунэль, — фальшивая улыбка вымученно расцвела на лице владыки, — я несказанно рад, что ты и твоя семья живы. И целы. Твой супруг проявил истинный героизм, спасая вас. Честь и хвала ему за это. — Он сражался, словно дракон! — взбодрились принцесса. — Мы непременно отобьём Минас-Тирит, как только подготовимся! Толлунэль говорила что-то ещё, однако Финдарато не хотел лжи, какой бы смешной та ни была, поэтому лишь делал вид, будто слушал. Да, ещё совсем недавно он мечтал просто знать, что сын жив, но судьба слишком насмешливо исполнила это желание. Сейчас король хотел просто побыть один. Не произнеся больше ни слова, владыка Нарготронда и того, что пока осталось от его земель пошёл прочь из зала. Ему было безразлично, как на это отреагируют подданные и семья. *** С возвращением в Нарготронд короля в городе все будто оживились. Особенно много вопросов задавалось воинам Элендила, поскольку не только старший сын лорда Халиндвэ был в крепости, которую они защищали. И не защитили. Сам командир быстро нашёл себе занятие вне подземелья, взяв на себя обязанности погибшего Эрьярона. Разумеется, каждый высказался о том, что Элендил просто избегает неудобных разговоров. В первый момент многие попытались собраться и броситься на помощь пропавшим родичам, однако пыл быстро спал, поскольку между Нарготрондом и его сгинувшими жителями встал заполненный врагами горящий лес. Действия быстро и бесповоротно превратились в обсуждения, советы, советы, советы… Кто-то на словах готовил запасы еды и одежды, кто-то составлял списки погибших и пропавших, записывал рассказы вернувшихся «снаружи» и… Нет, не призывал действовать, а осторожно убеждал не пополнять своими именами печальные страницы летописей. Среди царящей вокруг суеты, казалось бы, невозможно было чувствовать себя одиноким и ненужным, однако Артаресто именно так и казалось. Свободные от войны с Морготом пещеры встретили эльфов Тол-Сириона вроде бы радушно, только во всём ощущалась натянутость, свойственная фальшивым улыбкам. Принц смотрел на искусно сделанные и нарисованные на стенах деревья и думал, что пришёл к тому же, от чего когда-то уходил — мёртвым растениям. Потом сын короля переводил взгляд на воду и понимал: жизнь есть даже здесь. Это немного согревало, помогало улыбнуться искренне. Решая, стоит ли всё же поговорить с отцом в более спокойной обстановке, принц, сам того не желая, вспомнил прошлую беседу с родителем и закусил губу. Говорить с отцом не стоит. Не о чем. При мысли об этом становилось стыдно, в том числе, перед женой и её славным родичем — лордом Новэ, столь легко заключавшем брачные союзы с братоубийцами-Нолдор. Все прежние рассуждения теперь казались ещё большим безумием, чем тогда, а от слов отца: «За тебя я бы, не задумываясь, отправил в Чертоги Мандоса собственного кузена» возникало желание превратиться в одну из нарисованных фигур на стене. Тогда, много лет назад речь как бы случайно зашла о доверии, отец прямо заявил, что никому не готов раскрыть тайну сокровенной песни. Скорее всего, это обидное в тот момент знание представляло собой проявление наивысшего доверия со стороны родителя, но Артаресто тогда не оценил. Теперь же он в полной мере ощущал, что отношение отца было заслуженным. Посмотрев на своё отражение в зеркальном столе, сделанном в виде овального озера с лебедями, Артаресто подумал, что решение сдать Минас-Тирит всё-таки не такое и плохое: перекрыв одни дороги, оно неизбежно откроет другие. И поскольку прибывшие в безопасные земли эльфы — это ближайшая родня короля, то заботливые собратья уберегут от войны. И пусть все разговоры заканчиваются одним и тем же: «Главное, не болтать лишнего», безопасность своя и своего народа важнее искреннего почитания. Да и скрывающимся ли под землёй нарготрондцам осуждать спасающих свои жизни бегством сородичей? Артаресто видел, как его супруга опасалась мести за прежние насмешки над оставлением Тол-Сириона, когда часть народа слишком испугалась напавшего на осадный лагерь морготова червя. Принцесса тогда не жалела злых слов в адрес «трусов», а теперь сама торжественно вступила в их ряды. Возможно, кто-то насмехался, но об этом Толлунэль, к счастью, не знала. Снова взглянув на стол, Артаресто почувствовал знакомую давящую тоску: красоты Валинора оставалось всё меньше. Вещи, созданные под светом Телпериона и Лаурэлин, постепенно ломались, истлевали, терялись… Попадали в лапы врагов. Как и эльфы. Ненависть к Морготу воспылала с новой силой. Почему?! Почему он так презирает всё прекрасное?! Зачем окружать себя… Уродством и тленом? Вспомнились орки и их зверьё, мертвецы, тьма, холод… Неужели всё это лучше животворящего дивного сияния, которым пропитывались даже камни Валинора?! Милее сердцу злодея, чем свет глаз аманэльдар?! — Не знаю, как, не знаю, когда, но Моргот будет повержен окончательно! — принц сжал кулаки. Отражение в столе посмотрело решительно и таинственно, однако, стоило чуть изменить угол зрения, взгляд становился отсутствующе-мечтательным. Как у отца. Артаресто поправил волосы, укладывая их так, как обычно лежат у Финдарато. — Отец не доверяет мне. Но я хочу с ним поговорить! Сейчас. И пусть это лишь моё отражение… Хоть кто-то меня выслушает! Да-да, это повторение моих же слов! Я так хочу. Представляя, как безмолвие подземных коридоров заполняется музыкой, Артаресто подумал, что, став мужем, родоначальником и правителем, он, наконец, смог принимать решения сам, и сам же за них готов ответить. — Что ж, молчанья время вышло, — воображая, что отражение — это отец, тихо и вкрадчиво, имитируя любимую интонацию Финдарато, запел принц. — Ты готов меня услышать, Лишь вспомни, как когда-то В горький миг твоей печали Дал тебе я обещанье, Что буду всегда рядом. Изменив голос и наклон головы, Артаресто стал собой: — Помнил о тебе всегда я, Атар, лишь тебе доверюсь, Страхи разум мой снедают. — Ты звал, и вот я здесь! — воображаемый Финдарато вновь возник в отражении. — А тени всё длиннее! Как безмолвен вид их и суров! В плену у заблуждений Будут все плясать, как скажет Рок. А тени всё длиннее… Тьма падёт, и скоро света выйдет срок. — Ныне больше нет порядка, — начал спорить сам с собой принц уже в своей роли, — если б обладал я властью… Но стою бессильно рядом С тем, кто делит мир на части. Для души сильней нет боли, Знать, что ждёт тебя потеря, Но бороться ты неволен… О, Эру, как я зол! А тени всё длиннее, Песня боли рвётся из груди, И словно в страшном сне я, Мой Творец не смог меня спасти! А тени всё длиннее! Тишина вокруг и некуда идти. Всё решает миг. Сколько же можно ждать? Бей или умри! И будет моей власть! Моей власть! — А тени всё длиннее, — снова запело отражение, — пусть вершится то, что должно быть. Замкнулся круг теснее Тех, кто долг не даст тебе забыть. А тени всё длиннее, Ресто, делай шаг В объятия судьбы! Вспомнилось, как был сделан шаг в подземный мрак, как темнота вырастала впереди расплывающимися силуэтами, а потом замкнулась в кольцо. — Я слишком долго ждала тебя. Внезапно появившаяся супруга заставила содрогнуться всем телом. Толлунэль не казалась рассерженной или нетерпеливой, однако привычной беспечной уверенности в ней не осталось ни капли. Пытаясь играть роль себя прежней, принцесса скинула платье и села прямо на серебряную поверхность озера, придавив искусно сделанных лебедей. — Мне всё равно, что говорят, — соврала Толлунэль, — наплевать, что думают. Я желаю любви. Последнее сказанное тоже было ложью — Артаресто ощущал это всем телом и душой, однако сейчас ему слишком хотелось отвлечься и почувствовать себя дома. И принц жадно ухватился за столь любезно предоставленную возможность. *** Финдуилас схватилась за голову, пальцы утонули в золоте волос, нащупали ещё не снятые украшения. Гвиндор. Гнев, Восторг, Интерес, Ненависть, Долг, Обручение, Ра… дость? «Я до безумия рад тебя видеть в моём городе! Я ждал, что ты снова озаришь мою жизнь своим сиянием, только не думал, что твоё появление станет следствием чьей-либо трусости. О, как я мог?! Не трусости, а внезапной заботы о народе». О-о, это Гнев! Комната или покои, или пещера принцессы давила нависающей украшенной минералами тьмой. «Я нарисовал наше свидание на фоне озера». Восторг? Да, конечно, как же иначе?! «Ты теперь хозяйка здесь, хочешь узнать, как сбежать от любопытных глаз и злых языков?» Интерес. Опасный, ведь самый злой язык как раз рядом… О-о, это уже Ненависть! Ненависть к Долгу, который стал оковами после Обручения! Но ведь должна быть Радость! И где же среди всех этих букв найти Любовь? Или хотя бы Страсть? Однако Финдуилас чувствовала только Разочарование. Именно оно было последней буквой и не только в имени жениха, к которому всё-таки тянуло, рядом с которым хотелось оказываться снова и снова, чтобы переломить ход отношений. Разочарование плескалось слезами в глазах, проливалось на ненаписанные пока строки. Всё, во что принцесса верила, оказалось враньём, и лишь собственные чувства оставались честными. Обида, Обида, Обида! Как сделать так, чтобы Гвиндор стал добрее? Он ведь любит невесту! Сердце не ошибается! «Мой брат пропал». Эти слова могли бы стать ступенькой к близости, ведь утешение любимой женщины очень важно и ценно для мужчины, но… «Это не твоего ума дело». Снова вызов? Получится ли доказать, что не глупа? Финдуилас вцепилась руками в стол, запрокинула голову. Гвиндор — головоломка. Головоломка, восхитительно интересная, но долго очень решаемая. Что ему сказать? Что написать? Как сказать? Как написать? Улыбаться ли при встрече? А если нет, то как смотреть? Как не выглядеть глупой?! Но это не главное. Ведь главное… Ни о чём больше не спрашивать у матери. Это… Не её ума дело.