Свет проклятых звёзд 2. От цепей и ошейников к свободе!

Ангрим вернулся в лагерь утром следующего дня после ухода Барахира и остальных воинов, однако узнали его соратники далеко не сразу — лицо адана жутко опухло, покрылось странными пятнами, а сам он дышал странно, словно через силу. — Вот проклятье проклятое! — выругался знахарь, не успевший толком проснуться. — Чем же тебя отпаивать? Красавчик ты, канеш, теперь, мда. Чего надышался? Или поел чего? — Не понял. Всё, как все делал, — Ангрим почесал седеющую бороду, потом щёку и лоб. — Ну пей вот эту срань тогда, — лекарь протянул пузырёк с чем-то серым. — Если станет совсем трудно дышать, сразу говори. — А кому-то тут легко дышать? — усмехнулся воин. — Сомневаюсь что-то. Уже успевший нахлебаться и накуриться самого неожиданного и непривычного, Берен представил, как надоедливая бабка из прошлого стала бы учить жизни детей, тыкая в опухшего Ангрима. «Не будете старших слушаться, такие же морды станут! Ни одна девка не нагнётся!» — Недолго вам тут скучать, — сипло откашлявшись и снова почесавшись, заговорил соратник Барахира, умываясь тем же, что пил. — Орки тут все пути перекрыли, но сами нападать на эльфов побоялись. Ждали. А тут ветер переменился, и весь огонь точно на эльфов и повалил. И пришлось им с боем пробиваться. В общем, поздно мы пришли, похоже. Работёнки вам подкинем. Берен, до этого храбрившийся, моментально сник. — Я-то пожил, — Ангрим, ровесник Барахира, покачал головой. — А вы? Что увидеть успели? Сын мой Горлим только недавно женился, не познал ещё всех прелестей супружества. Но хоть на свадьбе погуляли… Выпустив колечко дыма, сын вождя беорингов покачал головой. Он был на торжестве, но заранее получил строгий наказ держать рот на замке, поэтому скучал весь день. Торжество в его понимании получилось до крайности унылым. *** — У Эйлинэль в роду эльфы были! — не переставая восхищался пьяный от любви и крепкого вина Горлим. — Она самая красивая! Поздняя весна цвела и пела, сияла новыми красками, благоухала ещё не растаявшей юностью. Семья жениха была в почёте у ладросских вождей, поэтому и гуляла свадьба широко. Лишь молодая супруга смущённо опускала ресницы. Нет! Она их вовсе не поднимала! И ожидаемо покоряла этим всех пожилых аданет Ладроса. Какая скромница, какая умница! Это молодухи-гордячки хихикают, но то до поры! Вот сами сыновей нарожают, поймут, какая невестка хороша, а какая — беда на голову. Что в роду у Эйлинэль водились эльфы, точнее, один эльф, Берен верил: во-первых, её воспитывали дальние родственники по линии матери, о судьбе более близкой родни ничего известно не было; во-вторых, несмотря на круглые человеческие уши, аданет выглядела «не как все». Что именно вызывало подобные мысли, сказать не получалось, это чувствовалось неосознанно, исключительно сердцем. Эйлинэль не обладала той вызывающе роскошной привлекательностью, как соловьиное семейство, её не хотелось ненавидеть из зависти или обожать от восторга. Нет, это было не про скромную милаху. Однако… Берен мог понять, почему Горлим потерял голову. Приказ молчать тяготил сильнее с каждым новым бокалом, невольно находилось всё больше поводов нарушить обещание. Вот, например, дядя жениха, чьё имя не удалось ни расслышать, ни запомнить, наклонился, вручая подарки. Пинка бы ему дать! Он бы смешно подпрыгнул. А вот у чьей-то старой родственницы платье задралось — можно его резко дёрнуть вверх, открыв весь срам, а потом аккуратно опустить вниз. На возмущение ответить, мол, помочь хотел. Прости… — Счастья молодым! — поднял кто-то тост, и Берен мысленно продолжил: «Конечно, старым оно уже не к надобности!» — Детишек побольше! «Эй, вы же только что счастья желали!» — Чтоб бед не знать! «Меньше знаешь — крепче спишь, воистину!» — Долгих вам лет и конца в один день! «Чтоб так друг другу надоели, что переубивали бы, да». Сын вождя мог бы ещё долго мысленно злорадствовать от скуки, но вдруг Эйлинэль и Горлим начали танцевать. Жених двигался не слишком грациозно, хоть и было заметно — он готовился. Зато невеста в ритмичном движении раскрылась подобно юному бутону пышного пиона. Она умудрялась не выглядеть вызывающе, оставляя лишь желание смотреть бесконечно, не отводя взгляд. Когда музыка набрала темп, Эйлинэль вдруг взяла алую ленту. Удивление разрушило магию красоты, и Берен подумал, что стремительно меняющий направление полёт красной полоски напоминает ему брызжущую из ран кровь, а когда лоснящийся шёлк спутывал вместе руки любящих людей, это вызывало воспоминания о рассказах вернувшихся с севера воинов про то, как орки калечили пленников, перетягивая им конечности. Лента проскользила мимо плеча — словно рассекла плоть. Разделила надвое щёку, обвилась вокруг бёдер и колен, а потом пролетела окровавленным лезвием по горлу молодой жены. Последний взмах нанёс точно такую же невидимую рану супругу. *** Берен замотал головой, прогоняя воспоминания. — Ты-то чего не женишься? — спросил Ангрим, смотря за вышедшими из леса со стороны Ладроса сородичами, которые торопились на помощь вождю. — Наверняка, было на ком. Да и есть. Ты — парень видный. Захотелось пошутить про любовь к животным, однако сын вождя беорингов ощутил только пустоту, желания веселиться не осталось. — Была, да, — отозвался он, — цветочек на моей могиле. Глициния звали. Говорят, за морем не ядовито это растение, мол, у нас тут на проклятой земле исказилось и опасным стало, но мне-то что? Эх… Повисло тягостное молчание, знахарь вернулся из шатра, сел рядом. — Скоро не отдохнёшь уже, — сказал он, прислушиваясь. — Спел бы что, Барахирион! Говорят, тебя за этим и взяли, чтоб дух боевой поднимал. — Мы тут про любовь и свадьбы, а ты… — в шутку осудил лекаря Ангрим. — Можно и про любовь! — Берен оживился. — К богатству. Беоринги хохотнули. — Любовь и бедность навсегда Меня поймали в сети! — запел сын вождя давно придуманную балладу, которую, однако, ни разу не исполнял на публике. — Но мне и бедность не беда, Не будь любви на свете. Зачем разлучница-судьба — Всегда любви помеха? И почему любовь — раба Достатка и успеха? Богатство, честь в конце концов Приносят мало счастья. И жаль мне трусов и глупцов, Что их покорны власти. Твои глаза горят в ответ, Когда теряю ум я, А на устах твоих совет — Хранить благоразумье. Больные сородичи выбрались из шатров ближе к Берену, некоторые стали в ритм хлопать в ладоши. Благо, никакого иного аккомпанемента не прозвучало и не ощутилось. — На свете счастлив тот бедняк С его простой любовью, Кто не завидует никак Родству с эльфийской кровью. Ах, почему жестокий рок — Всегда любви помеха? И не цветет любви цветок Без славы и успеха? В песне было ещё много куплетов, однако из леса показались трое окровавленных беорингов, тащивших едва живого товарища. — Бой рядом с вами, — сказал один из них. — Берите оружие.