Свет проклятых звёзд 2. От цепей и ошейников к свободе!

Раздался вой, словно перед бурей. Пугающий звук ворвался в полусон, и захотелось выйти из палатки. Почему-то возникло чувство, будто совсем недавно здесь не было топи, а теперь она подобралась прямо к лагерю. Как? Когда? Или это всё-таки по-прежнему сон? Берен пригляделся и увидел вдали светлое пятно. Всё размазалось, спуталось, а потом стало ясно — это не лунный блик. По болоту прыгал горностай! Зверёк не пачкался и не проваливался, а белоснежная не по сезону шубка светилась, словно каждый волосок состоял из тысяч крохотных звёздочек. Захотелось взглянуть поближе, позвать, приманить, но в голове оказалось пусто, а единственными вспомнившимися словами стали фразы из песенки про чересчур страстного любителя зверей: «Я люблю куниц и всегда готов Разом приподнять пяток хвостов…» Берен во сне рассмеялся, но его заглушило сначала соловьиное пение, а потом — странный гул откуда-то снизу. Посмотрев себе под ноги, сын вождя беорингов увидел, что стоит прямо на воде, а под ним, на глубине лежит девушка и поёт, хотя булькающее мычание без слов мало напоминало хоть какую-то мелодию. Посмотрев на Берена совершенно белыми глазами, чудовище в облике аданет вынырнуло и приобрело поразительно узнаваемые черты, словно копируя семейные портреты рода Беора. — Горностай для тебя слишком умный, — ласково сказала девушка, кивая на зверька. — Не ровня ты ему. Иди своей дорожкой, а она вон там. Видишь? Берен, до этого совсем не узнаваший лес, вдруг понял, где находится. — Это единственная дорога, остальные — больше не спасение. Голос вдруг изменился, стал до скрежета зубов узнаваемым, и Берен от нахлынувших эмоций проснулся окончательно. Как же он ненавидел в детстве эту бабку, чей голос всплыл со дна топи и лишил редкой возможности отдохнуть! Впрочем, старуху терпеть не могли все, потому что она вечно лезла с неуместными и даже оскорбительными нравоучениями. «Вон, глянь, карапуз! — вспомнился особенно мерзкий из-за курева старческий говор. — Вон, дядька без руки пошёл! Это он ногти грыз и отвалилось всё до плеча! Будешь руки в рот совать, таким же уродом станешь!» Вернувшийся из морготовых земель калека знатно выругался тогда, но прошёл мимо. За это потом… «Видишь, тупая башка? — бабка вылезла после сильного дождя из дома и начала гонять мелюзгу, прыгавшую по лужам. — Видишь? Вон половина адана сидит, ног нет, монетки просит! Вот добегался по лужам орочий обрубок!» «Слышь, карга, а ну дуй отсюда! — вдруг рядом со спившимся калекой появился молодой детина, совсем не жалкого вида. — Не трожь героя!» Уверенная в себе старуха попыталась возражать, но получила такую затрещину, что едва не свалилась в глубокую грязь. После этого случая Берен больше не слышал навязчивых поучений, и быстро забыл надоедливую аданет. — Иди сюда, а ты — сюда, ты — вот в это место, а… Берен! Вставай! Голос отца заставил подпрыгнуть, и страх перед будущими сражениями накатил с новой силой, затряслись не только руки, но и челюсть. «Ты это, приходи, если опять, — застучали в висках слова знахаря с неестественно влажными глазами, красными и безумно блестящими. — Грибочки погорели, но я приберёг кое-что». Это «кое-что» в виде мелко нарезанных корешков смешивали в любым хмельным настоем, и паника унималась. Появлялось желание порвать любого, заставляющего бояться и мочить штаны, и главным становилось не перепутать врагов настоящих с теми, кто просто чем-то не угодил в нынешний момент. «Думаешь, чего наши так бежали на севера? — хохотал старый вояка, вместе с Береном лечившийся от страха по пути из Ладроса. — Брегора, думаешь, боялись? Не-е-е-е, просто там, на северах этих клятых, можно сколько угодно того, что нельзя в других местах! Слова никто не скажет!» «Андрет об этом не писала!» — почему-то разозлился тогда сын вождя. Однако рукописи сродницы ему слишком нравились, чтобы осуждать её, поэтому начался поиск оправданий такого сокрытия правды. Берен решил, что тоже не стал бы всем рассказывать всё подряд, поведал бы только о достойном, в чём сам бы признаться не постыдился. За совсем короткий переход от дома до ближайшей стоянки барахировой армии часто наведывавшийся к знахарю сын ладросского вождя увидел, как быстро начало подводить здоровье вроде бы не хворавших ранее мужчин. «В колено стреляет! Не наступить!» «Спина-а-а!» «Голова не поворачивается!» «Мочиться больно, ну!» «Кашель душит!» «Выворачивает!» «Срусь в три струи!» И всё это со стонами, руганью, нечленораздельным мычанием. Ещё не поучаствовав ни в одной битве, Берен отчаянно захотел домой, спасали лишь волшебные настои знахаря и понимание — дома, может, уже и нет. «Я-та-та-та-та-ра-за-за-за-был-да-та-та-та-та-нет-ни-ни-ни! — попытался доложить обстановку после разведки молодой адан, буквально три дня назад разговаривавший нормально. — Я-та-та-та-та-та… Всё!» «Пиши!» — приказал ему тогда Барахир, и Берена потрясло, как изменился отец. Ему всегда казалось, что родич весьма мягкотел, власть Дома Беора держится исключительно на памяти об авторитете Брегора Свирепого, ну и на благосклонности эльфийского короля, конечно. Теперь же Берен увидел отца совсем с иной стороны. И ощутил неприятный укол в сердце: пришло чёткое осознание — придётся слушаться родителя так, как Верегор слушался самого Берена. Молча, беспрекословно, до конца. Нет! Нет! И да. Слыша и видя, что с соратником сделало созерцание погибшего от рук морготовых рабов поселения, как из обычного адана молодой человек превратился в трясущееся, не способное говорить существо, сын вождя допил лекарство и, забыв поблагодарить знахаря, пошёл выполнять приказы командира-родителя... — Берен! Содрогнувшись всем телом, адан поспешил к отцу сквозь тьму и смрадный удушающий дым отвратительно жаркой ночи. Стоявший в окружении воинов, Барахир, встрёпанный, грязный, пропахший гарью и потом, обернулся на сына. Припухшие веки несколько раз сомкнулись, чёрные глаза посмотрели очень внимательно. Взгляд стремительно изменился со взора сурового командира до понимающего созерцания учителя, вождь беорингов махнул рукой: — Здесь останешься. И, отвернувшись от сына, продолжил раздавать приказы. Берен опешил. С одной стороны, адан несказанно обрадовался, что его не берут ни в бой, ни в разведку, но с другой… Стало обидно. Почему-то сын Барахира представил себя в женском одеянии, на руках с орущим младенцем и кучей вонючего белья в корзине. Он словно стал оставленной женой героя, которая вынуждена сидеть взаперти и ждать возвращения мужа с севера. И пусть только попробует шаг за порог сделать или на другого адана взглянуть! — Ну и бери с собой умного горностая! — вслух сказал Берен, и тут же осознал, что именно из-за подобных выходок и остался не у дел. Хотя… Почему же не у дел? В тылу всегда есть, чем заняться, например, бороться со страхом. Ну и раненым помогать, да. Если знахарь разрешит. Вокруг засуетились соратники, жизнь на короткое время закипела, а потом вдруг лагерь практически опустел, и Берен обнаружил себя среди заболевших в походе беорингов, в смрадном полумраке раннего утра казавшихся тенями и мороками. — Лучше быть одноногим, чем быть одиноким! — донеслось вдруг хриплое пение, сопровождающееся ударами дерева о дерево. — Я кричу тем немногим, кто земные тревоги На спасительный остров решил променять — Лучше быть одноногим, чем быть одиноким, Когда скучно и грустно, и некому руку пожать.