Яблочный пирог

      Я уткнулась в чью-то грудь и медленно подняла глаза. Сверху вниз на меня смотрел мужчина, его губы сложились в легкой усмешке, но без всякого злого умысла, словно он всегда игриво отвечает миру. Смешинки плясали в его глазах. Поцелованный солнцем, рыжий-рыжий. — О! Милая, а вот и ты! — С другого конца, как в замедленной съемки, я услышала маму. — Боже мой, здесь слишком много людей, — ворчал Билл, пробираясь к двери. Под ногами путалась Молли. — Дорогой, вот видишь, а мы уезжаем, — за ним протиснулась Эми, жалобно поджимая губы. — Ой! А что это у тебя там? — Это… — я потупила глаза на моего найденыша, — это котенок. — Ой, — протянула сестра, тут же протянув руки, — покажи, покажи. Я осторожно подняла котенка, который совершенно спокойно принял участь быть затисканным. — Какой хорошенький, — пищала Эми. — Рыжий такой, — улыбнулся мужчина, поглаживая котенка. — Он тебе так нужен, если нет, то я заберу. — Спроси мужа сперва, — хохотнула я, замечая, как изменилось выражение лица Билла. Красноречивый, но молчаливый протест отчетливо был виден. — Милая, что же ты молчишь? — Доносился голос мамы. Она стояла рядом с папой и нашим соседом. Озарение ударило меня молнией. — Оливер? Неужели соседский мальчишка, строивший со мной шалаш в лесу сейчас стоит здесь и совершенно бесцеремонно улыбается. Масштабы моего удивления не поддаются никаким измерениям, но не то чтобы я была в шоке от того, что видела его прямо сейчас и прямо перед собой, скорее ветер детства вошел в циклон, смешиваясь с торнадо чувств взрослой жизни, в которой не было места той беспечности, шалашам и звездам, когда все казалось простым и понятным. Из соседского мальчишки он превратился в мужчину, а мне казалось, что я застряла где-то посередине. — С тебя уже лужа накапала. — Оливер вскинул брови и слегка кивнул, как бы обращая внимание на пол. — Просто кто-то расположился прямо у входа, — я скинула резиновые сапоги, а он расхохотался. И я окончательно сошла с ума ровно на минуту, смотря на то, как играют ямочки на его щеках. — Надеюсь, ты останешься у нас подольше и тогда я смогу развлекать тебя шутками так, что продлю жизнь лет на пятьдесят.       Я поздоровался с родителями и поднялась к себе. На столе возник маленький шалаш, Оливер строил его для моих игрушечных зверей. Тряпочные стены в мелкий красноватый узор, внутри две кроватки, заправленные платочками и маленький стол, сделанный из спичечного коробка. Я осторожно рассмотрела подарок, сомнений нет, это действительно шалаш, который когда-то был забыт мною в лесу. Я свалилась с дерева и сломала руку, от боли забыв про самое дорогое, что у меня тогда было. В тот солнечный летний день мы с Оливером виделись последний раз. Солнце тогда смело пробивалось сквозь зеленую стену листьев и прыгало пятнами по воде. Ветка хрустнула быстро и неожиданно. Дома суетилась мама, папа заводил машину, а Молли только ласково тыкалась еще маленькой мордочкой в меня. Оливер махал рукой, когда мы отъезжали от дома. Кто бы мог подумать, что спустя пятнадцать лет мы снова окажемся здесь. Я перенесла шалаш на тумбочку у кровати. Стянула мокрую одежду, неприятно облизывающую тело. С вешалки на меня смотрел колючий узорчатый свитер. Колючий, но любимый. В этом контрасте есть правда жизни. Внизу стало тише, лишь с кухни плыли легкие обрывки фраз. В доме пахло новыми духами, мускатным орехом и фирменной маминой курицей. На кухне царила самая умиротворенная картина из всех возможных: усевшись на диване, Оливер гладил котенка, который прижимался к его ноге, отец и Гейл Нильсон стояли у окна, что-то тихо обсуждая, изредка размахивая руками и похлопывая друг друга по плечу, мама расставляла тарелки, привычно сжав губы. — Тебе помочь? — я подошла к духовке, проверяя курицу. — Лучше расскажи, где ты его нашла? — Мамуль, это Оливер, он сам пришел, — я состроила непонимающую гримасу. — Вообще-то меня позвали, — отозвался он, разочарованно цокнув языком. — Бет, — шикнула мама, — это не культурно, хотя бы не при мне. — Хорошо-хорошо, — пропела я, подходя к дивану, — мы гуляли с Молли, когда она вдруг пропала из виду, я нашла ее лаявшей на котенка, который сидел на дереве и решила забрать. Тем более, даже если он чей-то будет лучше самим дать знать о его находке, чем оставлять мокнуть. — Я могу сделать флаеры, — предложил Оливер. — Расклеим завтра утром. — Спасибо, — улыбнулась я, — и спасибо за шалаш. — Он твой, — пожал плечами сосед. — Не стоит благодарностей. — Ты сохранил его. Оливер шумно набрал воздуха, — да, не мог же я выбросить свой шедевр, тем более он тебе был дорог. Я ставил на то, что он не потерял актуальность. — Он правда много значит для меня, — я помолчала, — особенно сейчас. Стол покрылся синей скатертью, на которой, как по волшебству, стали появляться первые огоньки длинных свечей, тарелки, словно цветочные поля, усыпанные узорами и завитушками причудливых растений. Бокалы наполнились вином. За разговорами обед плавно перетек в ужин. Звенели добрые пожелания, смешные истории, смех выходил из берегов и казалось, что так мы собираемся всю жизнь. Воск свечей медленно капал на подсвечники. Под потолком висело какое-то общее, объединяющее чувство легкости. Оливер сидел напротив, изредка подмигивая мне и подливая вина. Мне стало так тепло и спокойно, я старалась не думать, как долго со мной пробудет это ощущение, но здесь, в дорогом доме, в окружении улыбок близких, запахе леса и терпкого вина, я растворялась. Небо переоделось ко сну. Поздний вечер застыл морозной свежестью на улице. Я открыла окно, впуская воздух. Вдалеке мигали молнии, гром рыкал, как зверь, заточенный в клетке. Оливер встал рядом, одной рукой отодвигая занавеску, как бы подглядывая за миром, в другой он держал бокал. — Красиво здесь, — тихо отозвался он, его голос смешался и утонул во всеобщем радостном восклицании, когда в комнате появилась мама с пирогом в руках, — А теперь гвоздь программы. Бет поистине лучше всех занимается выпечкой и, отрывая от сердца, я дам всем по кусочку. Я смущенно улыбнулась, прочитав в лице Оливера азарт, — про твои пироги отец слагает легенды. — Хочется верить, что они оправдают твои ожидания, — я передала ему кусочек. Яблоки выглядывали в разрезе между золотистой корочкой, мороженное медленно стекало с горячего теста, пропитанного корицей. Легкое волнение прошлось током по телу, и я замерла, как маленький ребенок, в ожидании реакции. — Боже мой, до этого я никогда не ел сладкое. Все это было просто пародией на выпечку, — прикрыв глаза говорил Оливер, а я улыбалась. Красный румянец от вина прикрывал мой настоящий, не выдавая всю сладость его похвалы. — Можешь забрать себе то, что останется. — Ничего и не останется, — с набитым ртом произнес папа, качая головой. Выпечка сближает. Совершенно не обязательно, чтобы это был штрудель или шарлотка, ограничений никаких нет. Это просто любовь, укутанная в тесто, сахарная радость и молочные реки доброты, которой хочется делиться. В каждом кусочке моих произведений кулинарии всегда чуть больше, чем просто ингредиенты из толстой поваренной книги прабабушки. Крошки корочки рассыпались созвездиями по блюдцам, когда заиграла плавная мелодия и голос Синатры увел нас в следующее приключение. Я сидела в кресле, покачивая головой в такт музыки, на подлокотнике дымилась кружка чая. Родители о чем-то тихо беседовали. — Не откажете мне в танце? — Оливер возник передо мной, обходительно улыбаясь, он протягивал руку. Сомнений не было, мыслей тоже. Не знаю, можно ли это отнести к чудодейственной силе вина или же сегодняшний день стоит обвести в календаре, но я вложила свою ладонь в его.       Медленно, словно плавая по нотам, мы двигались в полутемном свете гостиной, пока за окном сквозь темные сумерки пробирался дождь. Потрескивали дрова в камине. У камина сопела Молли. Но все это было где-то далеко. Очень близко, здесь и сейчас бессмертный Синатра рассказывал историю двух незнакомцев в ночи. Так уж получилось, что знакомыми незнакомцами сегодня оказались мы. Оливер закружил меня, смеясь и я не могла не утонуть в этом созвучии. — Я зайду утром за тобой, расклеим флаеры и потом я бы хотел показать тебе одно место. — Какое? — Наши глаза встретились и это было подобно встречи скал и моря. — Это пока что останется легкой интригой, чтобы не потерять твой интерес. Я мягко улыбнулась, — это надежный план. Песня закончилась и впервые мне показалось, что она оборвалась там, где не должна была. Я опустила руку с его плеча, — очень радостно видеть тебя. — Очень радостно было попробовать твой пирог. Ночь настигла нас, пришла пора договориться встретиться в следующем дне. В коридоре снова стало людно и немного тесно, я улыбнулась Оливеру, кивая, — доброй ночи. — Стой, — его рыжая голова снова возникла в проходе, — дай мне свой номер, на случай если ты снова исчезнешь. Мы обменялись телефонами. Закрыв дверь, я наткнулась на вопрошающий взгляд мамы поверх очков. — Только не начинай, — взмолилась я, — не сегодня. — Ты хочешь мне сказать, что все это представление ничего не значит? Отец курил на балконе, поглядывая на нас, одна суетливо машет руками в попытках протереть стол и что-то прикрикивая, другая с довольно глубокими выдохами, моет посуду. Мама перекинула полотенце на плечо, — Оливер отличный мальчик. — Нам больше не десять. И он больше не мальчик. — Заметила я. — Да! Вот именно! — Не помню, чтобы ты так нервничала аж с того момента, когда я разбила папину машину. — Я спокойна, милая, ты сама не своя уже так долго, что я стала забывать, какой жизнерадостной ты была, а сегодня вот вспомнилось, — она мягко улыбнулась, выходя к отцу, — подумай о моих словах. В гостиной погас большой свет. Родители стояли под крышей, обнявшись, молча. Их любви всегда было так много, а их детскими глазами, обращенными друг на друга, можно любоваться вечно или снимать про это кино. Я медленно поднималась по лестнице, разглядывая мамины рисунки. Наша первая собака, осенние тыквы, зимой их сменят снеговики и еловые лапки, белочки и причудливые грибы. В ее иллюстрациях всегда есть сказка, она проступает сквозь штрихи и краски. В комнате меня ждал шалаш, в котором было больше всего магии. Магии жизни и беззаботности, легкости и момента.       Я долго не могла уснуть, поглядывая в круглое окно, обнажающее желтоглазую луну. Рыжий котенок пристроился у камина на кушетке. В доме было тихо-тихо, все застыло в паутине сна. А я все лежала и смотрела как мерцает ночь. Легкий холод кусал пятки.